Артания

Тцар покачал головой:

– Это для него пока что простая шелуха из слов. Он и воевал ведь не с куявами! Отличился в набегах и в пограничных схватках с соседями по Артании. Такими же артанами. Нет, любовь к женщине понятнее, она уже воспламенила его детское… да-да, детское сердце в теле сильного мужчины…

Скилл обронил глухо:

– У любви есть своя честь. Стоит потерять ее – и любви конец.

Горицвет подвигал бровями, складки на лбу стали еще глубже. Похоже, так и не понял, хотя старался, сказал несчастливо:

– Как часто любовь отнимает разум у того, кто его имеет!

– Но дает его тем, у кого не было, – добавил Аснерд. Он хохотнул, посмотрел на волхва, добавил злорадно: – И уже не будет.

Вяземайт сказал холодновато:

– Любовь – большая помеха в жизни. Все равно что всеми силами души страстно любить мотылька, чья жизнь длится не больше суток. Мотылька уже нет, а ты остаешься на всю жизнь с выгоревшей дотла душой, где и чертополох не растет!.. Мудрый предпочитает любовь к вечным богам, к вечным истинам…

Аснерд фыркнул:

– Но живем не среди богов? А в мире и без того мало любви и благости, чтобы свой жар души отдавать существам, которые не могу потрогать руками!

Вяземайт вскипел, воевода на грани богохульства, тцар обнял волхва за плечи, отвел в сторону, похлопывая и успокаивая, Аснерд же хлопнул Скилла по широкой спине и вышел из зала.

Ночной звездный мир принял, пахнул степными травами, крупные звезды сочувствующе смотрят сверху, с боков, даже, казалось, снизу. Душа тревожно ноет, смотрит растерянными глазами и не узнает мир. Все не такое, все изменилось за тот кратчайший миг, когда он был в Куявии. И все люди стали другими.

В ночной тишине голоса из распахнутого окна доносятся отчетливо, слышно, кто говорит с жаром, кто задумчиво. Но как сказал Вяземайт про выгоревшую душу! Какой голос!.. Если бы произнес в тот миг заклятие, небо рухнуло бы на землю, злые силы поднялись бы из глубин земли или же все звезды погасли, устрашившись неистовой бури в душе волхва.

Сзади послышались тяжелые шаги горного великана. Придон оглянулся, это не великан, лишь потомок горных великанов, всегда невозмутимый и могучий Аснерд.

Он робко улыбнулся старому воеводе. Аснерд захохотал, словно грянул гром, хлопнул его по плечу.

– Грустишь?.. На распутье?.. Пойдем, я тебе что-то покажу.

Придон воспротивился, слишком загадочная рожа у воеводы. От него несет жареным луком, икает, поглаживает плоское в валиках мускулов брюхо, но Аснерд властно тащил, теребил, тряс, и Придон наконец, вынырнув из тревожных грез, ощутил, что справа проплывают купола шатров, а они выходят на окраину их немалой для Артании столицы… но такой маленькой и бедной, если сравнивать с великолепием Куябы!

Не все артане кочуют, все-таки часть, немалая часть, осела в городах. Правда, это не всегда каменные громады, как у куявов, но все же настоящие города: добротные, срубленные из дерева дома, склады для шкур, оружия, кузницы, оружейные мастерские, целые улицы кожевников, бронников, хлебопеков. В любом войске в обозе везут наковальни и едут кузнецы для ремонта испорченного оружия и доспехов, но ковать настоящие боевые топоры можно только вот в таких кузницах, что не двигаются с места, куда подвозят горячее железо из плавилен.

Дорога вывела на окраину, здесь добротные дома на высоких столбах. Когда-то жили дозорные, следили за горизонтом, но кордоны отодвинулись, дозор несут на дальних заставах, а в домах на сваях поселились мирные жители.

Аснерд указал на крайний дом. Лестница убрана, внизу собралась толпа хохочущих парней, все смотрят вверх. Придон на миг увидел в окошке смеющееся девичье личико. Тотчас же мелькнула белая рука, на землю полетела шапка из шкуры молодого барашка.

Внизу раздался радостный рев, хохот, но один парень с самым огорченным видом подобрал шапку, отряхнул, сердито нахлобучил на голову. Сразу трое раздвинули круг, чтобы не мешали, почти одновременно метнули шапки. Один не попал, шапка ударилась в стену и полетела обратно. Неудачника хлопали по спине, поздравляли издевательски, но две шапки исчезли в темном проеме окна.

Придон смотрел с вялым интересом. Вскоре мелькнула белая рука, шапки одна за другой вылетели обратно. Внизу раздался хохот и рев разочарования.

Аснерд степенно снял шапку, парни затихли, расступились. Аснерд лихо крякнул, без размаха быстро и сильно метнул шапку. Как темный булыжник она прорезала воздух, исчезла в окне.

Придон спросил:

– Зачем?

– Когда я был молод, – ответил Аснерд, – совсем-совсем молод… я пришел сюда и метнул свою детскую шапчонку… Помню как сейчас: из окна высунулась девушка, косы чуть ли не до земли, глаза как звезды, вот такая грудь, честное слово, у меня глаза вылезли, и говорит сверху сожалеюще: мал ты еще, дружище! Рановато пришел. Но потом приходи, буду ждать… И – выбросила мне шапку. Я стоял и смотрел, глотая слезы обиды, а парень постарше, чью шапку не выбросила, вскоре полез за ней, за своей шапкой, в заветное окно…

Парни притихли, тоже слушали, на воеводу смотрели с почтением. В домике на сваях долго ничего не происходило, затем в окне показалось белое нежное лицо. Девушка высунулась почти до пояса, пышная грудь легла на подоконник, черные как ночь косы свесились, крупные глаза отыскали стоящих в сторонке Аснерда и Придона.

– Воевода, – донесся ее чистый звонкий голос, – то-то смотрю, шапка с золотой бляшкой!.. Что ты так поздно пришел, воевода? Где ты скитался все эти годы?

Аснерд поймал шапку на лету. Некоторое время смотрели, как по столбу карабкается счастливчик помоложе, чью шапку красавица не выбросила, потом Аснерд взял Придона под локоть. Придон без сопротивления дал увлечь себя обратно в центр города.

– Ну, понял? – спросил Аснерд.

– Что я должен понять?

Аснерд сказал с сожалением:

– Все-таки не понял…

Придон пожал плечами, раздраженный и недоумевающий. Аснерд шел молча, впереди выросла каменная громада их дома. Придон ощутил дружеский хлопок по плечу. Воевода обронил ему в спину:

– Даже вот к такой красотке можно либо слишком рано, либо опоздать… А твое безумие вообще приходит только раз в жизни. И то не к каждому.

Утром его позвали к Горицвету. Придон переступил порог, ожидая застать одного дядю, но в большой комнате уже Вяземайт, Аснерд, Скилл и еще двое молчаливых волхвов. Эти сидели под дальней стеной, неподвижные, как камни.

Дядя и Аснерд склонились над картой, что занимала половину широченного стола. Края, чтоб не топорщились, были прижаты тяжелыми ножами. Вяземайт и Скилл беседовали в сторонке, голоса приглушенные, у обоих лица хмурые.

Едва появившись на пороге, Придон ощутил на себе взгляды, дядя пригласил кивком к столу. Его лицо было такое же хмурое, как у Вяземайта и Скилла.

– Что-то случилось? – спросил Придон.

– А ты не знаешь? – спросил дядя ядовито.

– Нет, – честно признался Придон.

– Один безумец, – сказал дядя, – пообещал куявскому тцару собрать для него обломки какого-то меча. К несчастью, тот безумец наш родственник… Еще хуже, что он – артанин, а это значит, что позор падет не только на нас, но на всю Артанию, если струсишь или споткнешься на первой же кочке.

Аснерд ободряюще похлопал Придона по спине. Звук был такой, словно под сильным ветром трепало корабельный парус.

– Ты не споткнешься на первой же кочке, – утешил он. – Здесь нет кочек. Но вот когда будешь выходить, смотри под ноги. Там ступеньки расшатались…

На хорошо выделанной телячьей коже змеились синие реки, вздымались черные и коричневые горы, города и села отмечены кружками, лиловыми полосками разной толщины обозначены дороги. Толстый палец Горицвета двигался от самого крупного кружка, означавшего Арсу, переползал с одной лиловой полоски на другую, ненадолго останавливался на коричневом.

Придон смотрел, затаив дыхание. На карте вся его Артания, часть Куявии и совсем краешек Славии. Это весь мир, это круг света, за пределами которого – тьма. Тьма! Хотя Придон слыхал, что и за пределами Артании есть земли, но все равно там тьма, там страшные драконы, чудовища и Темные Боги, что отступили, потерпев поражение в битве со Светлыми Богами. Темными их называют, потому что в самые древние времена небо было темным, а когда на небе появилась луна, боги пытались ее сорвать с неба, но луна призвала на помощь молодых богов, и те оттеснили старых за Края земли. В детстве он наивно полагал, что за Артанией сразу обрыв, а внизу бездна, в которой нет ничего, и, когда он старался представить себе это «ничего», по спине всякий раз пробегали сладкие мурашки ужаса.

Но даже эти три тцарства на карте изображены не целиком. Особенно Славия, там только край, которым граничит с Артанией и Куявией, а дальше, насколько Придон знал, бесконечные дремучие леса, топкие бездонные болота, снова леса – настолько дикие и мрачные, что живущий там никогда не зрит солнца. Потому и люди там такие же дикие и свирепые, как лесные звери…

Куявия нанесена почти вся, только западного края нет, там размыто, реки и горные цепи обрываются, но известно, что там некоторое время тянется еще Куявия. Удивительно, но Артания обозначена еще меньше, чем Куявия: в восточных частях цепко держатся племена, что убивают всех чужаков, а на севере угнездился племенной вождь Тхор, он осмеливается называть себя даже тцаром, ибо удалось объединить около десятка таких же мелких и жалких вождишек…

Придон услышал, как грозно всхрапнул Горицвет. Глаза налились кровью, лицо потемнело, а кулаки сжались. Похоже, эта заноза терзает его, как тцара Артании, больше всех.

Вяземайт похлопал ладонью по карте.

– Где могут быть эти обломки? – спросил он в пространство. – Если бы у людей, то мы бы знали…

– Как? – не поверил Горицвет. – У тебя есть такая магия?

– Всякий раззвонил бы о такой находке, – ответил Вяземайт хладнокровно. – Но, если молчат, как лещи зимой, значит – не найдены. А задача Придона не отнять, а отыскать. Конечно, помогать никто не станет. Разве для того, чтобы сразу убить и отнять. Значит, ножны даже в Артании не в кладовой Тхора и не в его владениях, а в землях дивных людей.

Скилл хмурым голосом нарушил тягостное молчание:

– То же самое и с рукоятью.

– И с лезвием, – добавил Аснерд бесстрастно.

Мурашки пробежали по спине Придона. Все посерьезнели, лица вытянулись. Скилл побледнел, в глазах, когда смотрел на брата, были любовь и глубокое сочувствие.

Когда-то борьба новых людей с дивными была главным делом всех людей. Дивные обладали огромной силой, все к тому же колдуны, но страшились и тосковали под странным небом, где появилась огромная луна, они утверждали, что солнце теперь восходит неправильно, раньше всходило на севере и заходило на юге, а еще раньше – поднималось на западе и опускалось на востоке. Однако новые уже принимали мир таким, какой есть, нападали на дивных, терпели страшные поражения, зато плодились с неимоверной скоростью, и уже через десяток лет на дивных обрушивалась новая волна молодых и сильных удальцов.

Дивные, при всех своей устрашающей мощи, все же изредка гибли. Новые заметили, что защита дивных слабеет, с новой яростью стремились стереть с лица земли, пока те не отступили в дикие безжизненные горы, где отвесные стены и пропасти, где обороняться легче, так что новые постепенно оставили их в покое. Не то чтобы совсем уж оставили: нападают и убивают при каждом удобном случае, но теперь начались столкновения разросшихся племен за земли с хорошей травой, за лучшие зеленые долины, защищенные от злых ветров, и дивных в самом деле на время оставили в покое. Но все же мощь дивных несравнима с мощью простых людей. Чтобы убить одного из дивных, гибли целые армии. К счастью, из степных просторов Артании выплескиваются все новые и новые армии удальцов, а поголовье дивных как будто бы не восстанавливалось вовсе…

– Где будешь искать? – нарушил затянувшееся молчание Горицвет. – Даже в Куявии, где вроде бы власть тцара, не все ему присягнули на верность. Есть горные племена, что слышать о нем не хотят. Скорее всего рукоять меча там. Иначе уже лежала бы на алтаре в Куябе, других частей дожидалась…

– Ножны здесь, – напомнил Придон с надеждой. – В нашей Артании!

Горицвет усмехнулся, но улыбка была горькой:

– Нашей… А земли Тхора или Рослинника? А область Тмарии, куда еще наша нога не ступала? А та вроде бы узкая полоска земли, на которой живут йгаку, где уже погибли две наши армии?.. Мы сильнее, верно, потому и объявили себя правителями всей Артании, но есть места, где мы еще не поили своих боевых коней!

Аснерд сказал сурово:

– Но хуже всего – Славия. В их лесах сгинула без следа не одна артанская армия. А еще раньше гибли куявы, тоже пытались наложить лапу на рудники Славии, на ее знаменитые болота, откуда железо почти готовое… Но куявы хитрее. Скорее нас сообразили, что со славами совладать сил не хватит, зато хитростью можно, вот и перешли к торговле. А мы из гордости все еще держим на кордоне армию: война и не война…

Вяземайт сказал ревниво:

– Наша черная бронза ничуть не хуже железа. Даже лучше. По крепости то же, зато не ржавеет. Не нравится мне все это, тцар! Слишком хитрое дело куявы задумали. Но и отказаться уже нельзя, нельзя…

Скилл толкнул Придона в бок. Тот вздрогнул, Скилл заметил:

– Брат, в любом случае ты не должен заезжать во владения Тхора. Это на севере Артании. Тхор артанин, но люто казнит всех, кто не принадлежит к его племени, ибо свое племя считает особым. Подозрительный. Уверен, что все мечтают свергнуть его. В каждом новом человеке видит лазутчика и подосланного убийцу.

Придон сказал убито:

– Брат, а если лезвие там?

– Плюнь, – посоветовал Скилл, – вернись.

– А как же…

– Итания? Я поведу к границам Куявии войско, и тцар сам приведет принцессу на берег кордонной реки!

Горицвет нахмурился, Скилл тут же умолк, виновато развел руками.

– Искать, – сказал он веско, – надо там, где землю проломили эти упавшие с неба камни. Эти колдуны Старого Мира, чей мир погубило вторжение злого Ахримана. Они его ненавидят и боятся, в то же время живут возле этих роковых камней… Почему?

– А потому, что в других местах нам их истреблять легче, – сказал Аснерд. – Особенно в Степи.

– Ну, в Степи вообще все легче, – сказал Вяземайт. Подумав, добавил со смешком: – Если не становиться против ветра, конечно.

– У дивных людей нет гордости, – определил Скилл, подумав. – Они прячутся в тени того, что погубило их мир. Но когда-то мы, преодолев… не страх, нет!… преодолев отвращение, все же вломимся в их гнусные места и все истребим, зальем кровью, выжжем, разрушим, довершая начатое нашей благословенной Луной и героем Ахриманом. И мир станет снова чист, светел, свободен для заселения нашим семенем!

Волхв сказал в затруднении:

– Ты только не спеши с этим… Ахриманом. Мы еще не решили, куда его… Ну, в злые демоны или в герои-богоборцы? Когда боги бьются, что им жалкие муравьи или людишки? Для них все едино, но нам не все едино, что из их небесной драки выпадет. Вот и выбираем, кого в други, кого… в демоны.

Придон посмотрел на волхва оторопело:

– А я думал… ну, какая-то всеобщая справедливость…

Волхв брезгливо поморщился. Старческая рука стиснула посох, жилы под сухой кожей напряглись.

– Справедливо только то, – сказал он грозно, – что выгодно нам, людям! Еще лучше – артанам, самым избранным людям на белом свете. Все остальное… либо несправедливо или неправедно, либо менее праведно. Запомнил?

– Да-да, – пробормотал Придон, он ощутил, как в душе словно бы просветлело. – Ты снял камень с моего сердца. А то я все думал, думал… Так проще. И легче. Спасибо!

– Запомни, артанин – мерило всего на свете! Все во благо Артании, все во имя ее славы, жизни, гордости!

Скилл возразил стальным голосом, звучным и непримиримым, как обнаженный клинок:

– Ахриман погубил Старый Мир!.. Он привел на небо Луну, что теперь и ночью нас водит в походы!

Волхв поднял ладонь, словно защищаясь от напора:

– Мы не знаем долунного мира. Может быть, и тогда как-то… в ночные походы. Все племена и народы появились, когда Луна уже сияла на небе. Когда ее свет заставлял море дважды в сутки накатывать на сушу, а затем уходить обратно, оставляя на песке свои богатые дары человеку… Мы считаем это благом, это и есть благо, которое Ахриман принес нам… нечаянно принес, всего лишь своим низвержением с небес, но вот что он погубил, какие племена, каких зверей, какие чудеса разрушил?.. Так что не спеши объявлять его… хорошим.

Глава 12

Слуги трижды приносили жареное мясо, а кувшины с холодным виноградным соком меняли еще чаще. Наконец Горицвет и Вяземайт углубились в разработку пути, куда Придону ехать, с кем говорить первым, к кому обратиться позже, чьей помощью заручиться. Сам Придон вскоре ощутил себя лишним, потихоньку выбрался из зала, спустился вниз.

Дверь открылась в черноту. Он ахнул, обнаружив, что уже глубокая ночь, а ведь только что в небе сияло жаркое солнце, жадно вдохнул свежий воздух, без запахов смолы, горящего масла, растопленного воска.

Во дворе пахнет конями, сухими душистыми травами, воздух слегка колышется – чистый, самую малость пропахший железом и горящими углями. Из кузницы плывут мерные удары по железу, но звук мягкий, шлепающий, словно молот бьет по мокрой глине.

Он глубоко вздохнул, мир родной и привычный, однако странная тревога все еще в груди. Даже оглянулся, будто из-за здания кто-то замахнулся дротиком. По ту сторону двери послышались тяжелые шаги, дверь с грохотом распахнулась так, что ударилась о стену. На крыльце появился Скилл, спокойный, просто у него силы много, может оторвать дверную ручку, не заметив, что дверь заперта.

– Чего сбежал? – поинтересовался он. – Скучно стало?

– Да нет, – ответил Придон непривычно стесненно. – Просто как-то на душе…

– Да ладно тебе, – отмахнулся Скилл. – Это только у волхвов – души. А у нас – горячие сердца, крепкие руки, острые топоры… Хорошо здесь как, да? Волосожары как горят!.. А Волопас так и вовсе пышет, как жар…

Придон взглянул на звездное небо, тут же его взгляд устремился в сторону горизонта. Скилл сочувствующе вздохнул, в той стороне проклятая Куявия.

– Я слушал певца, – сказал Придон внезапно. – Там, в Куябе. Он спел, а я бросил ему пару монет… Как вспомню, даже сейчас уши горят.

– Почему?

– Это он должен был мне бросать, – ответил Придон. Поймал удивленный и даже встревоженный взгляд старшего брата, покраснел, начал объяснять, чувствуя, что получается путано и непонятно: – Он во мгновение ока перенес меня на поле битвы, где я носился на горячем коне, а подлые враги падали под ударами моего меча, как спелые колосья под косой умелого жнеца! А с небес смотрели боги, наши пращуры, кричали хвалу… Потом он забросил меня в райский сад, где я вкусил блаженство от мира богов, где душа моя раскрылась и пела, дивные птицы летали над головой, а у ног сидели небесные девы и смотрели на меня большими удивленными глазами… и тут же перенес меня на трон владыки мира, властелина всего белого света, откуда я зрел все подвластные страны и народы… Мое сердце то смеялось, то рыдало, оно могло обливаться кровью, а в следующий миг прыгало, как ошалевший мартовский заяц…

Скилл слушал терпеливо, Придон ощутил сильные руки старшего брата на плечах, дал себя усадить на толстое сухое бревно с отвалившейся корой. Скилл сел рядом, обнял за плечи.

– И все же, – сказал он, – ты счел, что у певца власти больше?.. Гм, ты не поверишь, но насчет власти спорить не стану, хотя наши друзья нас не поймут. Но такая власть редко приносит деньги. А вот он твои деньги принял и поблагодарил. Так ведь?

Придон сказал убито, хотя удивился странной понятливости старшего брата:

– Да, конечно. Но я… только не смейся!.. возжелал овладеть этой странной властью. Я знаю, что по нашему слову сто тысяч всадников ринутся в смертный бой. Однако, Скилл, разве у тебя не чаще бьется сердце, когда Безухий трубит в боевой рог? Но, если в рог дует кто-то другой, для меня это лишь сигнал к бою. А когда рог прикладывает ко рту Безухий, свершается нечто похожее на ту странную мощь, что выказал куявский нищий певец. Вот какой властью я мечтал бы овладеть больше всего!

Скилл покачал головой, глаза старшего брата были темными, как вода в ночи.

– Твое ли это дело?.. Если песню, то закажи бродячим певцам. За медную монету сочинят любую. Брось золотой – принесут десяток!

– Зачем мне десяток? – возразил Придон. – Нужна одна-единственная. Но там должны быть те особые слова… что разобьют скорлупу вокруг ее сердца!

Скилл сжал его плечи сильнее, от сильной руки брата шел сухой бодрящий жар. В голосе старшего брата прозвучала любовь пополам с осуждением.

– Тебе же медведь ухи оттоптал!.. Да и голос у тебя… Из берлоги только реветь, людей пугать. Ты столько орал в битвах, что у тебя голос, как старая медная труба, что умеет выдувать только одно: в бой, в бой, в бой!… Кровь, кровь, кровь! А морда? Ты погляди на свою морду!..

Он указал на колоду с водой у колодца. Придон с неудовольствием отвернулся. Он знал, что там увидит, уже смотрелся. Смотрелся и в бронзовые пластины зеркал, и в отполированный щит, и в чистые лесные озера с неподвижной водой. Везде на него строго смотрело в упор суровое лицо воина. Белесый шрам на скуле, второй у виска, а третий, самый неприятный, пересекает левую щеку до середины нижней челюсти. Только в глазах, привыкших зло и недоверчиво всматриваться в линию горизонта, наверняка появилась непривычная растерянность.

– Ага, не хочешь, – сказал Скилл саркастически. – Хорош, чтобы стать тцаром, но недостаточно хорош для бродячего певца?

Придон ощутил, как холодная рука страха и безнадежности взяла в ладонь горячее сердце. Там зашипело, раскаленное, задергалось от боли, но железные пальцы сомкнулись, подобно железному капкану.

– Ну что мне делать, брат? – вырвалось у него отчаянное. – Вдруг, пока я буду искать этот проклятый меч, ее отдадут замуж! Наверняка отдадут! Я ведь это увидел… прочел в их лживых глазах!

– Я тоже, – обронил Скилл.

– Что?

– Тоже прочел. Это лживый народ.

– Но что делать, брат?

Скилл сдавил его плечи, встряхнул.

– Подряд семь лет в наших степях были урожаи. Ни одного падежа скота. Табуны несметны, а сила и удаль мужчин ищет выхода. Мы создаем войско, которого не знала еще наша Артания. Перед ее мощью дрогнут не только окрестные племена, но и проклятая Куявия!

Придон прошептал убито:

– Прости, я ни о чем другом не могу думать…

– Так и я о том, – ответил Скилл бодро. Он захохотал. – Горицвет против, но ты же знаешь его… Он хорош в управлении страной, но когда дело касается войны, то боевой топор передает мне. А представь себе картину, когда наше войско покажется на берегу пограничной реки! Что скажут куявы?

– Будут воевать.

– Будут ли? – усомнился Скилл. – Они торгаши. Торгаши и трусы. Мы не станем скрывать своего войска, как делали всегда… Пустим их, я говорю о куявах, посмотреть, даже пересчитать. Когда увидят, сколько у нас тяжелой конницы, сколько легкой, сколько мы собрали лучников с длинными стрелами… куявы от ужаса спать не будут! А мы потребуем всего лишь… догадываешься? Всего лишь отдать нам эту прекрасную Итанию. Да не просто отдать в рабство, а связать династическим браком наши царственные роды! Без всяких условий и прочего торгашества. Это еще подумать, кто кому делает честь, что берет ее в жены. Ведь Итания будет женой самого Придона, моего брата!

Он хохотал, похлопывал по литым плечам брата, по широкой спине. Хлопки получались мощные, звучные, словно огромная рыба била широким мокрым хвостом по водной глади. Придон слегка ожил, шевельнулся. Лицо дрогнуло, разгладилось. Скорбно сведенные судорогой губы чуть раздвинулись в робком подобии улыбки.

– Брат, – спросил он неверяще. – Брат… Я люблю тебя. Ты в самом деле…

– Что?

– Готов такое сделать… для меня?

Скилл снова обнял его за плечи, прижал. Некоторое время сидели так неподвижно, сердца их стучали, как одно большое сердце.

– Я люблю тебя, брат, – наконец сказал Скилл тихо. – Когда-то и я… Словом, куявы – люди расчетливые. Они увидят, что воевать нет смысла. Невыгодно! Это мы можем драться… и класть жизни за неведомые им честь и доблесть, а эти трусы все считают и высчитывают… Мы с тобой приведем огромное войско, под ним будет прогибаться и стонать земля. Когда наши всадники пустят коней в реку, то запрудят ее своими телами. Воды выйдут из берегов и потекут на их поля!.. Нам приведут твою женщину… и дадут богатое приданое!

– Приданое?

Скилл объяснил со смехом:

– Это у нас дают выкуп за невесту. Чем богаче и знатнее – тем выкуп больше. А у куявов все наоборот, они ж уроды! Там с невестой дают выкуп… тьфу, приданое. И чем невеста богаче, тем этого добра больше. Так что мы еще и выгоду поимеем.