Полная версия
Мортидо
Павел Манштейн
МОРТИДО
Пролог
Холодное весеннее солнце высвечивает силуэт молодой девушки, взгляд которой я не вижу, но чувствую. Не смотря на то, что солнце слепит меня, я вижу, как мокрые от недавнего дождя волосы развеваются на лёгком ветру. Дрожащие ноги хотят, но не могут сделать шаг в её сторону, внутри всё переворачивается от страха выбора, в котором любые последствия не обрадуют меня. Её дрожащий голос пробивается до меня сквозь четыре метра холодного воздуха: не надо, прошу тебя… Я ничего не могу ей ответить. Хочу, но не могу. Голосовые связки отказываются воспроизводить звук. Точка невозврата уже пройдена, я не могу ничего изменить. Я отвечаю ей: ты знала, на что шла. Её правая рука поднимается к лицу, она вытирает глаза и до меня доносятся всхлипывания. Она начинает плакать. Она не хочет умирать, она слишком молода для этого.
Если она не сделает шаг за границу этой крыши, то придётся этот шаг сделать мне, а иначе, мне просто помогут сделать этот шаг. Таковы условия игры, в которую вступила она. Она проиграла, а я пока где-то между проигрышем и небольшой отсрочкой от смерти. В этом вся суть «Белого, синего кита», ты умираешь на пятидесятый день, либо находишь того, кто умрёт, и получаешь отсрочку на семьдесят дней. Двадцать на поиск жертвы, а пятьдесят на то, чтобы подвести её к последней точке. Все по-разному попадают в эту игру; кто-то думает, что ему хватит ума не втянуться в это, кто-то относится к этому как глупой интернет-шутке, вступает, а потом не может выйти. Никто не выходит из этой игры живым.
Анна делает несколько шагов в мою сторону и останавливается. Всхлипывания доносятся до меня всё отчётливее, солнце скрывается за её спиной, и я начинаю различать черты её лица. Покрасневшие от слез, голубые глаза умоляюще смотрят на меня, словно я могу что-то изменить, инсценировать её смерть и тем самым спасти себя и её. Но я не могу. За мной следят, с минуты на минуту здесь будет человек, в руках которого моя жизнь и я не смогу забрать её обратно. Анна поворачивается спиной ко мне, прикрывает рукой глаза, оборачивается, и блеклая улыбка на её губах произносит: смотри, какое красивое солнце, разве оно не стоит того, чтобы жить? Спустя секунду она падает на колени и громко плачет. Я слышу, как открывается дверь, которая ведёт на эту крышу, слышу шаги. Наступает момент, когда либо я сброшу Анну с крыши соблюдая правила игры, либо сбросят меня, и она получит отсрочку в семьдесят дней. Но эта отсрочка – не спасение. Убивать ради того, чтобы выжить – сомнительная перспектива, и умирать ради того, чтобы наградить таким спасением другого человека – сомнительный героизм.
Шаги усиливаются, я уже слышу цоканье каблуков по старой крыше. Это молодая женщина лет тридцати. Она не сильно старше, чем я или Анна, но в её власти слишком многое, чтобы отнестись безразлично к её появлению. Застывшее в гримасе презрения лицо женщины говорит: у тебя три минуты, если ты не поможешь ей, то я помогу тебе. Она достаёт пистолет из внутреннего кармана темно-серого пиджака и направляет дуло прямо на меня. Очередная точка невозврата, каких в этой игре тысячи – наступает с появлением этой женщины. Анна умоляюще смотрит на меня, возложив на мои плечи свои ожидания, которые известны только ей. Женщина подходит ко мне, и холодная оружейная сталь касается моего виска. Справа стоит моя смерть, а впереди стоя на коленях заплаканными глазами смотрит моя жизнь, отсрочка на семьдесят дней, сомнительное спасение. Что бы я выбрал, если был бы безразличен к Анне?
Покорно шагая под дулом пистолета, я подхожу к краю крыши и смотрю вниз: девять этажей высоты, внизу деревья, несколько машин и какие-то дети гоняют мяч. Перехватывает дух от осознания того, что я имею все шансы полететь вниз и больше никогда не увидеть солнца, ради которого Анна хочет жить. Нет, своей смертью я её не спасу, это будет просто отсрочка от смертной казни без права амнистии. Не более того. Быстрым движением я перехватываю пистолет у женщины и сбрасываю её с крыши. Пистолет, выпадая из её руки, падает где-то рядом со мной. Женщина летит вниз и смотрит на меня глазами, в которых застыл ужас предстоящей смерти. Она преодолевает этаж за этажом, я слышу её удаляющейся крик, который с каждым мгновением всё ближе и ближе к своей последней точке невозврата. Но я никого не спас, ведь эти люди знают всё обо мне. Где я живу, где я работаю, где живут мои близкие. Где живут близкие Анны. Это даже не отсрочка, это очередная точка невозврата, когда я больше не игре, но теперь игра никогда меня не отпустит.
Едва различимый силуэт лежит в луже крови на девять этажей ниже, чем я стою. Ещё несколько минут назад она могла просто спустить курок и лишить жизни меня или заставить спрыгнуть. Заставить спрыгнуть с крыши Анну, чтобы игра продолжалась, и никто не смел нарушать её правил. Теперь это просто мёртвое тело, которое не может больше ничего. Сколько смертей на совести этой женщины? Десятки, сотни или, может быть, она пока не успела никого подтолкнуть к последнему решению? Да и убийство ли это, подтолкнуть человека к самоубийству? В конечном итоге человек убивает себя сам, пусть под давлением, но сам, абсолютно осознавая, что он делает.
К моему виску прикладывается холодная сталь, я слышу щелчок предохранителя. Взгляд аккуратно поворачивается в сторону щелчка: Анна взяла пистолет и теперь направила его на меня. Она говорит: я хочу жить.
Но всё началось тогда, когда мне было всё равно, как всё это закончится. Когда я хотел умереть, сбежать от себя. Потом всё изменилось.
Глава 1
Медленно остывающий от жаркого дневного солнца песок согревает мои ступни. Я медленным шагом иду по безлюдному пляжу к другому его концу. Мне осталось порядка трёхсот метров до едва различимого силуэта застывшего в ожидании напротив воды. Возвращение к реальности: чайка неразличимо для моих глаз пролетает над водой и хватает свою добычу. Лёгкие всплески воды доходят до берега.
Я останавливаюсь, так и не дойдя до заветного силуэта, который ждёт меня, чтобы достать сигарету из кармана и подкурить. Силуэт поворачивается в мою сторону и шагает прямо на меня. Я тот парень, который опоздал на свидание, хотя право на это не имел. Чтобы как-то загладить свою вину я достаю из рюкзака бутылку Palais des jouissances[1], это красное сухое столовое французское вино. Оно пока не впитало тепло вечернего летнего воздуха и остаётся холодным. Силуэт подходит всё ближе, а я штопором вырываю пробку из бутылки и отпиваю прямо из горла. Немного терпкий и самую малость вяжущий рот вкус вина награждает меня ноткой расслабления и лёгкости. Силуэт становится различим, и я уже могу видеть улыбку на лице, левую часть которой прикрывает прядь тёмно русых волос. Я протягиваю ей бутылку вина – она делает несколько глотков…
Визг будильника вырывает меня из того мира, в котором я бы хотел остаться, возвращая в ту реальность от которой я безуспешно стараюсь сбежать последние пару месяцев. Рука сама тянется к прикроватной тумбочке и достаёт из пачки сигарету, а потом также автоматически берёт зажигалку и подкуривает её. Едкий дым проникает в мои легкие, и я медленными шагами возвращаюсь в свой родной мир. Родной – не значит тот, в котором я хочу оставаться. Родной – значит раковая опухоль на моей жизни, хотя иногда мне кажется, что это я раковая опухоль на теле этой реальности.
Взгляд поворачивается на прикроватную тумбочку: пепельница полная окурков и недокуренных сигарет, которые лежат и рядом с ней, потому что пепельницу никто не вытряхивал последние несколько дней. Никто – значит я. Сделав скидку на лёгкий хаос, я просто стряхиваю рядом с пепельницей. По крайней мере грязнее там от этого не будет точно. Также автоматически как за сигаретой рука тянется к телевизору. Бесполезный поток пустой и серой информации прямо на маленькой диагонали, висящей на моей стене, вот-вот обрушится атакой на мой мозг. Канал за каналом: секс, шмотки, убийства, любовные интриги. Сто тридцать два канала одного и того же, только с разных точек зрения. Сейчас женщина рассказывает, как найти мужа после тридцати, даже если у вас ребёнок. Домохозяйки, у которых нет мужей, сейчас почти заучивают наизусть её слова, словно мантру и отчаянно стараются следовать им. Если бы подобные передачи имели хотя бы какой-нибудь смысл, то незамужних женщин было бы куда меньше. Следующий канал даёт понять, что сегодня мне везёт на моральную поддержку через телевидение для неудачников. На небольшой диагонали немного небритый парень рассказывает как добиться успеха у женщин. Как раз то, что мне нужно. Последний секс был у меня настолько давно, что я уже и не помню, что такое секс не с рукой. Шоу для неудачников сменяет новостной телеканал. На этот раз женщина в строгом костюме считывает текст с бегущей строки делая такой вид, словно она всё это наизусть знает: опасная игра «Белый кит» унесла жизни троих подростков и одной взрослой женщины, все усилия федеральной службы безопасности по борьбе с этой игрой остаются безуспешными. Каждый раз, когда ловят одного из ведущих этой игры – появляются двое новых.
Последние два года я пытаюсь написать вторую книгу, потому что первая провалилась. Два года дальше двух несвязанных между собой предложений на экране ноутбука я так и не продвинулся, а тут просто готовый сценарий из реальной жизни. Только этот сценарий нужно прожить, а главное выжить. Женщина диктор на экране закончила свою повесть тем, что никому не удалось выйти из игры живым.
Глава 2
Интернет страница пролистывается вниз, справа и слева выскакивают рекламные окна, начиная от того, как быстро и просто похудеть и заканчивая лёгким увеличением детородного органа у мужчин. Они серьёзно думают, что те, кто роются на информационных сайтах, хотят сбросить пару килограмм и увеличить член?
Слова чёрным пятнами на белом полотне танцуют бессмысленный танец на экране ноутбука, ничего такого, что могло как-то меня заинтересовать. Я пытаюсь найти способ, как вступить в эту игру, а то, что о ней думают бездарные журналисты паникёры и незадачливые мамаши – меня не интересует. Может быть я циник, но мне плевать на смерти от этой игры и искренне безразлично на всех, кто погиб играя в неё. Всем тоже наплевать, просто я не притворяюсь.
Десяток интернет страниц о какой-то чепухе. Создаётся впечатление, что наша талантливая и усердная пресса раздула из мухи слона, приписав всем самоубийствам подзаголовок «Белый кит». Если человек просто ушёл из жизни, то виноват он, если это игра «Белый кит», но непременно он жертва, которой внушили, что ему необходимо покончить с собой. А так как жертв наша общественность любит и жалеет, то очередному жёлтому журналисту удобнее сделать жертву из самоубийцы, чтобы его бездарный репортаж прыгнул в рейтинге.
Сотни мальчиков и девочек в возрасте от четырнадцати до двадцати семи лет сводят счёты с жизнью играя в смертельную игру «Белый кит», указывая на своих страницах в соц-сетях хэштег «#Белый кит» или «#Яжду» – пишет сайт сомнительного содержания, больше похожий на эксперимент второкурсника по программированию в каком-нибудь мелком институте. Слева выскакивает окно: людей заставляют покончить с собой масс-медиа! Как они это делают? Перейди по ссылке и узнай! Курсор мышки подошёл к этой ссылке, подождал и, решив не стучать в эту сомнительную дверь – нажал на красный крестик в правом верхнем углу экрана. Дело за малым – разместить хэштег и ждать, пока произойдёт что-то такое, что позволило бы мне попасть в эту игру и выйти из творческого кризиса. Рискованная операция на собственную душу – выживу – буду здоров, а если нет – то просто всё кончится гуманным путём. Гуманным – значит быстрее, чем от цирроза печени.
Щелчок двери холодильника и в моей руке уже бутылка холодного пива. Ещё один щелчок – немного пены стекает по горлышку бутылки, она попадает на пальцы, а губы прикасаются к горлышку бутылки, чтобы сделать несколько глотков. Никакого повода, причины или ещё чего-то – просто холодное пиво, без которого не проходит ни дня моей бесполезной жизни. Звонок телефона. Неужели они смогли по хэштегу определить мой номер телефона? Вряд ли. Я отвечаю:
– Да?
– Эй, чувак, ты реально решил поиграть в этого кита? Я видел хэштег у тебя на стене в вконтакте. Это тухлая затея для суицидников!
– Да я так, балуюсь. Интересно насколько оправдана шумиха вокруг этой темы – кажется, это не самая удачная фраза для того, чтобы отвертеться от ответа.
– Ты смотри, так многие говорят, а потом втягиваются и оставляют свои извилины на ближайшем газоне.
– Да не беспокойся. О, слушай друг, у меня тут стук в дверь, так что сам понимаешь, говорить не могу. – После этого я быстро скидываю трубку, будто мне и на самом деле кто-то постучал в дверь. У меня высветилось уведомление в «вконтакте» о новом сообщении. Либо одна из женщин решила, что я всё-красив, либо мне написали по поводу кита… Как ни странно, надеюсь я на первое.
Курсор мышки подходит к кнопке «Сообщения», левый палец нажимает на кнопку мыши и высвечивается первое за три дня сообщение от некой Агнессы Смит. Это не настоящее имя, ненастоящая страница. Фэйк, созданный для того, чтобы никто её не вычислил, не узнал, кто она и чем живёт. Текст такой:
– Ты действительно хочешь войти в игру? Обратного пути нет – ты начинаешь и идёшь до конца.
Я, немного колеблясь, выбиваю пальцами слова в окне сообщения: да, я действительно хочу войти в игру.
– Обратного пути не будет. Если ты согласен войти в игру, то сегодня до 21:00, то есть через пять часов ты должен прислать фотографию своей руки, на которой должна быть вырезана надпись f57.
– А что значит f57?
– В данном случае это будет означать твоё согласие на вступление в игру. Остальное узнаешь после.
– А если я откажусь?
Последнее сообщение было помечено галочкой «прочитано», но ответа не последовало. У меня есть пять часов на то, чтобы решиться вступить в игру, из которой я постараюсь выйти целым и невредимым.
В моём блокноте появляется первая запись за последние полтора года:
У меня есть пять часов для того, чтобы решить, хочу ли я залезть в старую мышеловку вход в которую предусмотрен, а выход нет. Если я войду в эту игру – то стану чей-то марионеткой, буду выполнять приказы, каждый из которых направлен на то, чтобы я подготовился к смерти. Возможно, пройдя по этому пути я совершенно не захочу умирать, потому что чувствуя дыхание смерти я могу начать только лучше ценить собственную жизнь, которая до сих пор сводилась к алкоголизму и череде неудач.
Глава 3
Звук будильника вырвал меня из сна, который я не смог вспомнить, едва открыв глаза. Часы показывали четыре часа и десять минут утра. Это означает только, что через десять минут я получу задание, которое не рад буду выполнять. Первый шаг к смерти, к небытию, миновав которое я смогу выйти из того состояния, которое само по себе хуже смерти. Выход из творческого кризиса стоит жизни.
Во вкладке сообщение уже висит сообщение от Агнессы Смит, хотя часы показывают только восемнадцать минут. Пунктуальность второе «я» всяческих манипуляторов и мошенников. Ещё один способ взять на крючок рыбку, которая сама на него и бросается, словно голодное существо, которое лишали еды неделями. Текст сообщения гласит: в лесопарке под мостом справа на одной из колонн будет граффити со словом «моби-дик», что означает «Белый кит». Рядом с граффити ищи кладку в которой будет лезвие с гравировкой «f57». Тебе нужно будет вырезать у себя на руке эту гравировку этим лезвием и снять это на камеру – потом пришлёшь сюда. Не думай, что всё так просто – это только начало долгого пути, с которого пока никто не сумел свернуть.
Открываю сообщение, но ничего не отвечаю. Просто молча беру на заметку то, что я должен сделать и морально готовлюсь. Если странные надписи сделанные лезвием на руках выведут меня из творческого кризиса, то я готов. Немного дешёвого вина, купленного в не менее дешёвом алкомаркете выписывают отправную точку в линейном и заранее прописанном сюжете моего утра. Немного кисловатое, но мягкое и насыщенное вино омывает губы, затем рот, а потом и пищевод. Нотки расслабление пробегают по всему телу. С каждым глотком мне становится спокойнее и легче осознавать, что сегодня мне предначертано вырезать на руке ничего не значащую для меня надпись.
Ведущий утреннего телешоу объясняет, почему инопланетяне среди нас. Ещё один способ создать помойку из мозгов телезрителей. Люди подобно мусорным контейнерам добровольно подставляют свои головы под самые отборные отбросы телевидения. Сворачивая губы в трубочку и заглатывая член называемый «киноиндустрия» люди шутят выученные наизусть шутки и готовят блюда, рецепты которых им рассказали в очередном третьесортном телешоу. Парень на экране кажется и правда верит, что его соседом вполне может оказаться мигрант с какого-нибудь ближайшего созвездия. По крайней мере, его слова звучат довольно убедительно. Убедительно – значит, он сам верит в тот бред, который рассказывает на камеру. Интересно, видео-оператор снимавший его тоже верит в это?
Ещё одна запись в блокноте: Утро, примерно 4:57 утра и скоро я пройду обряд посвящения в самоубийцы. Моя жизнь приобретает новый смысл. Я начинаю жить ради того, чтобы просто перестать ценить собственную жизнь и осознанно с ней распрощаться. Ради чего я это делаю? Творческий кризис опаснее смерти или смерть явления не только физическое, но в первую очередь духовное? Не делает ли меня творческий кризис мёртвым духовно настолько, что физическая смерть смертью уже не является? Возможно в одной из следующих записей я смогу ответить на этот вопрос.
Глава 4
Никогда не видел символичности в следах на снегу. Я романтик, который всему может придать смысл, даже если его и не было никогда. Но следы на снегу никогда не приковывали моего внимания как сейчас. Это были не просто следы, а следы пройденного пути. Пути к первому шагу, который ведёт в мышеловку, в которую очень удобный вход, но только выход проектировщиком не предусмотрен. Точнее, предусмотрено отсутствие выхода.
Ноги переступают бордюр, который служит своего рода границей между простой улицей и лесопарком. Вернусь на эту улицу я уже с клеймом «f57» обозначающим, что скоро меня не станет. Мимо меня проходит молодая девушка, у неё печальный вид, но она совершенно не похожа на самоубийцу. Когда подходишь к риску самоубийства, начинаешь всматриваться в лица и рассматривать причины болезни, конечной стадией которой является суицид. Если верить доктору Фрейду, то у человека есть два основных инстинкта: «Эрос» и «Тонатас». Второй, это инстинкт смерти, порождающий желание умереть. Это и есть болезнь, которая отравляет жизнь. Исцелиться можно только оказавшись на самом краю и переоценив абсолютно всё, начиная с момента, когда вылезаешь из утроба матери. Если не помогает и это, то стадия болезни является терминальной и итог уже прописан заранее. Редактуре не подлежит.
Подхожу к мосту. Под ним практически нет снега, только тонкий слой на заледеневшей земле. Как в этом льду удалось спрятать лезвие, которое я должен найти? Может быть, оно не в земле, а где-то на видном месте спрятано таким образом, чтобы никто и не догадался там искать, если не знает, что оно есть где-то там? Я присаживаюсь на корточки и опираюсь спиной на ледяную бетонную колонну. Подкуриваю сигарету и плюю на то, что могу застудить спину. Мне уже не страшно лишится какой-то из конечностей. Я даже буду этому рад – не так обидно будет умирать. Достаю блокнот – очередная запись: давно заметил, что на морозе сигареты не такие крепкие, как в тёплую погоду. Воздух сжатый холодом и получается, что я вдыхаю большее количество воздуха за один раз, чем когда он тёплый. Руки трясутся как перед первым поцелуем, а сердце выскакивает из груди, словно я совершаю забег. Да, в какой-то степени я совершаю забег, настоящее сафари и пока неизвестно, что я увижу, когда доберусь до финишной ленты. Первый этап забега – порезать себе руку каким-то ржавым лезвием. Сегодня моя жизнь перестанет быть прежней, вряд ли я смогу себя сознавать также как сегодня утром или тем более неделю назад. Смерть духовная страшнее смерти физической. Умереть при жизни гораздо печальнее, чем умереть живым. Эта мысль придаёт сил. Последняя попытка реанимации моей души – игра в «Белого кита», только лекарство опасное – возможен летальный исход.
Колонна с надписью «Моби-дик», а чуть ниже надписи, словно детской и торопливой рукой нарисован кит. Чёрные линии, напоминающие уголь создают очертания улыбчивого кита, который пускает струю воды из отверстия в спине. Где-то рядом должно быть нужное мне лезвие. Ни о какой стерильности не может быть и речи. Вряд ли рядом с ним будет лежать перекись водорода, медицинский спирт и записка: перед самобичеванием не забудьте продезинфицировать лезвие во избежание загноения раны и заражения крови.
Заледеневшая перчатка на земле оказалось обычной перчаткой, а не кладкой с лезвием. Значит, где-то ещё, но так, чтобы я смог найти. Десять минут поисков не дали никаких результатов, пока я не присел покурить на корточки и не увидел опасное лезвие, которое именно лежало, а не валялось на земле в обычной для подобных вещей бумажной упаковке. Как я и предполагал предостерегающей записки рядом не оказалось. Гравировка, а точнее выцарапанная чем-то острым на не менее остром лезвии надпись гласила «f57». Это означало только, что я нашёл то, что искал.
Дрожащие от холода пальцы аккуратно взяли лезвие, чтобы не нанести лишнего пореза там, где его пока быть не должно. Пальто слетело на землю, чтобы закатать рукава. Пальто – это толстая тряпка стоимостью в пару тысяч, но не более. Если на нём появится пятнышко от грязи – метеорит апофиз не упадёт мне на голову и Господь не разразит меня молнией.
Сначала полоска, прямая вертикальная полоса поперёк руки и чуть ниже локтя с внутренний стороны руки, потом маленькая продольная полоска, и вот рана уже напоминает крест. Острая боль заставляет тело дрожать ещё сильнее, но уже не от холода. Холода я больше не чувствую. Теперь ещё одна полоска и получается буква «f». Остались цифры. Как только я заканчиваю обряд самоуничтожения, я отправляю фотоотчёт в «офис» по курированию самоубийств. Психологическая поддержка для тех, кто хочет свести счёты с жизнью: вы хотите покончить с собой и жизнь для вас потеряла всякое значение? Мы поможем вам преодолеть свои страхи и сомнения и вернуть себя самоуважение последним и решительным шагом.
На страницу только что открытого блокнота падает капелька крови, но только в угол страницы, не мешая мне писать слова: я подписал контракт со своей смертью. Если выиграю и смогу выбраться живым из этой мышеловки, то окончательно поборю творческий кризис и, вероятно брошу пить, а если нет… Во всяком случае терять мне нечего, кроме заниженной самооценки.
Глава 5
Достаю из холодильника бутылку холодного и весьма недорогого вина. Нужно выпить просто для того, чтобы выпить. Когда в голове всё переворачивается с ног на голову и мысль перекрывает другая мысль, а ту в свою очередь какая-то догадка или страх – я пью, пока мысли просто не тонут в оборотах спирта. Я не хочу думать, понимать и что-то осознавать. Сегодня я ступил на путь, с которого вероятнее всего свернуть уже не смогу, а это означает только что заочно я уже мертвец. Как и все мы. Вопрос времени – не более того. Пока я ещё не слишком пьян – достаю блокнот, чтобы законспектировать идеологический хаос на небольшом листке кривым почерком:
Утром я заклеймил себя как перспективного мертвеца, а вечером мне стало наплевать на то, что я уже заочно мёртв. Может быть, когда-нибудь эти слова превратятся в бездарную книгу, с которой меня издатель пошлёт в пеший эротический поход унизительного содержания. Может быть, я смогу её написать прежде, чем хронология меня в этом мире подойдёт к завершающему этапу. Этот порез «f57» стал для меня точкой невозврата. Всё разделилось на «до» и «после». До – я просто стоял на перепутье перед уже сделанным выбором, но пока не свершённым, а после – я подписал себе смертный приговор, от которого планирую улизнуть. Напиться и послать всех к чёрту. Смерть сама по себе не страшна, страшно прожить серую жизнь. Никогда не видел разницы между тем, чтобы умереть или жить на работе и наблюдать за жизнью из окна поезда под названием «рутина», не имея возможности сойти на станции. На самом деле такая возможность есть у всех, просто никто не знает, куда идти, когда сходишь на этот перрон.
Как только часы пробивают двенадцать, и начинается первая минута новых суток, я начинаю пытаться заснуть. Это всегда мне нелегко давалось, даже если я был пьян или уставший. Просто для того, чтобы уснуть, нужно ни о чём не думать, а вот с этим у меня проблемы. Я не могу не думать, особенно тогда, когда таймер отсчитывает пятьдесят дней в обратном счёте. На часах 00:01 – часики тикнули с пятидесяти до сорока девяти. Всего одна тысяча сто семьдесят шесть часов без перерыва и выходных.