Малодушие

⁃ В смысле? – ответил ему тогда. – Почему же тогда не сказал?

⁃ Да чтоб забыть уж точно все это, и чтоб, выходит, ты не донимал меня вопросами и расспросами.

Я замолк. На долгое время. Вроде, Антон что-то говорил мне… Я не слушал.

Я не слушал, но мысль моя как-то успокаивалась, отвлекалась на что-то… Тихо качались занавески. Иногда я думаю, что есть сейчас где-то человек: стоит он на высокой крыше, почти самоубийца; ветер бьет ему под ноги и сердце – бешеное… А я его почему-то совсем не понимаю.

…Он не договорил. Не сказал, то есть, кто «второй».

Остановившись на секунду, обдумав, Антон выдал:

⁃ А вообще-то нет. Не Кель ты, наверное. Помнишь, у тебя в самом конце Йан через букву «я» написан? Помнишь?

⁃ Помню, конечно.

⁃ Ну вот, я думаю это нарочно ты. Знаю, что нарочно…

Дома – в других комнатах – особо не слышно было шума. Как я и писал, домашние приехали и я уже здоровался с ними. Только телевизор кряхтел стенки через две.

Мне понравилось это слово – «нарочно». Наконец-то стало приятно.

Хотя бы от чего-то.

⁃ Значит, – продолжал Антон, – если тут «я» это стоит, то это типа ты?

⁃ Нет, не так… – отвечаю.

Отец Антона – человек совершенно загадочный. Это он телевизор смотрел. В их семье больше не было детей: ни братьев, ни сестер у Антона. Первый ребенок, мальчик, умер еще в младенчестве; потом, говорят, боялись долго, не хотели: вдруг тоже помрут? Затем Антон. Родился все ж.

Всегда-то все сильные личности выходят из совершенной случайности; как-то хрупко, на костылях кажется их начало. Дунешь – и улетело бы. Но – череда чудесных совпадений – и итогом они устояли все-таки. Устояли и воплотились в что-то совершенно невероятное.

Антон, безусловно, человек невероятный и натура сильная; я о нем расскажу как-нибудь, в отдельной главе.

Но отец его – абсолютная загадка. Он практически не разговаривает, почти что спит на ходу и имеет лицо в форме вопросительного знака. Всегда-то этот человек толи пристально, толи, напротив, рассеянно (даже не разберешь же) глядит куда-то в сторонку, и стоит вам посмотреть туда же, по тому же самому направлению то есть, что и он – как он в другое какое-нибудь место начинает глядеть.

Но это все ни о чем. Кто из нас не поглядывает в сторонку? Ведь каждый третий такой. Нет, никак нельзя понять, насколько странен этот человек. Никак не объяснить.

Словом, жизнь моя вертелась.

И часто очень видел его стоящим с дядей Борисом: тот жаловался на его сына, а он стоял, слушал, слушал… и будто забывал напрочь через минуту: что говорят и кто он вообще? В конце концов, он уходил в середине разговора – ни с того, ни с сего, уходил себе домой. Конечно, дядя Борис мотал себе на ус: яблоко от яблони…

Дома Петр (так зовут отца) занимался – и по сей день, думаю, занимается… – тем, что закрывал дверь в свою комнату и включал телевизор. Наверное, даже смотрел его.

Очень странный отец, и, как по мне, очень странный отец для Антона. Как же они живут? общаются, как день их проходит? Я думал себе, моделировал разные ситуации и пытался понять: каким образом покажут они себя в каких-нибудь условиях, обстоятельствах – и совершенно обыденных, и совершенно обычных. Не мог.

⁃ Нет, не так. – ответил я и посмотрел на часы. Было, как сейчас помню, без шести минут десять. Затем я посмотрел на разобранный компьютер. «Когда он его починит?»

Антон верно угадывал – это тоже меня радовало: что он пытался, значит, разобраться в произведении; как-то копался и анализировал. Но тут он несколько ошибся.

Это «я» в имени короля Йана было действительно нарочно там поставлено, но оно вовсе не означало автора. Не означало меня.

Я – указание на эго. Кажется, будто король, наконец появившийся в последней главе, заговаривает вдруг вполне себе понятным, нормальным языком.. в том плане «нормальным», что он человеческий. Не какого-то кровопийцы язык, не тирана даже, нет. Человека, и нормального. У него даже обнаруживаются какие-то высокие побуждения…

Но в том-то и дело все. Это ж ведь именно Кель, а не Йан, стал в рассказе настоящим тираном, в каком-то смысле… – в идеальном и невозможном понимании этого слова. Такие тираны ведь только в головах наших. Ну, или в фильмах, в книжках там, в чем-то даже еще… Не в реальности.

Реальный портрет тирана – Йан. Ведь тиран сохраняет черты нормального человека, обычного, то есть тоже верит в свою правду. А то есть: и нормальный человек, и тиран по сути своей друг от друга не отличны. – Человечество, как видно, всегда страдало избытком слов, но пустотой в сути. Избытком чертовых синонимов к простому ничему.

Йан придумал себе свою правду, оправдал ею свои злодеяния, свою собственную гадину, а потом еще кругом всех обвинил, как будто он один такой весь из себя хороший. Ведь нам-то всем – не только королевским кровям – всем от роду известно, что истина всего дороже и истине все в должности. И именно поэтому знаем мы, что истина нам все оправдает. Да и такая добрая она, такая хорошая… «И мы-то, на самом деле, такие добрые, такие хорошие – это вы нас не поняли. Вот в чем дело.»

⁃ Ты не понял, – продолжал я после «нет, не так». – Нет, я не придерживаюсь точки зрения короля. Он мне даже больше всех отвратителен. Да, я поддерживаю героя, – говорю, и тоже как-то героически. – Потому что он понимает… Я хочу сказать, что тиран не перестает быть человеком, понимаешь? не становится каким-то там мудрецом, который всю жизнь, всю суть человека понял. Нет, не понимает он этого. Он простой человек, человек, который в замке родился. Другой простой человек, допустим, родится в поле, – и потом пахает это поле, понимаешь? А мог бы тоже в замке.. родится… Никак не отличаются они. Тиран такой же ничтожный.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.