Гай

– Переключись на что-нибудь. Я сейчас не о мастерской, а том, что заняло бы всё твоё время и мысли.

– Пока ничего подобного не нашлось. – Краем уха улавливаю лай Герды где-то очень далеко. Когда она успела преодолеть такое расстояние? – У тебя есть предложения? – Ускоряю шаг, проваливаясь в снег и идя на звук.

– Например, мужчина.

– А другие варианты будут? – Перехожу на бег, уловив, что Герда чем-то взбудоражена, потому как такие звуки она издаёт нечасто.

– Будут: создай проблему и решай её, – бурчит сестра, пока я скачу через ветки, понимая, что уже близко. – Ты бежишь куда-то?

– Да. Герда что-то нашла, и её это волнует, судя по интенсивному лаю.

– Очередную дохлую белку? – сестра хохочет, вспоминая, как собака тащила меня практически за штанину, чтобы показать мёртвого зверька.

Всё ещё прижимая телефон к уху, бегу на звук, который становится громче, что означает – я близко. Замечаю Герду, которая кружит вокруг чего-то тёмного на земле, а когда подбегаю, становлюсь как вкопанная, шокированная находкой.

– Насть, что там? Настя! Ты здесь?

– Лида, здесь человек, – шепчу, не осмеливаясь подойти.

Мужчина лежит лицом вниз, но Герда подсовывает нос под него в попытке поднять. Хочу отогнать её, но боюсь пошевелиться. Голова незнакомца покрыта смесью чего-то тёмного, а одежда пропитана кровью. Я даже не понимаю, во что он одет, потому что нет ни одного чистого кусочка ткани: кофта, джинсы и даже одна кроссовка не имеют цвета.

– Он живой? – вздрагиваю, потому что забыла, что разговор ещё продолжается.

– Я не знаю…

– Так посмотри. Грудная клетка двигается?

– Он лежит на животе. Весь в крови. Не вижу руки и лицо.

– Настя, переверни его и посмотри, – приказывает сестра, а я осторожно ступаю, прикидывая, стоит ли его вообще трогать.

– Я боюсь, – сглатываю, отступая и подзывая Герду, которая сосредоточена на находке.

– Если он мёртв, вызовешь полицию, если жив – скорую. Хотя, если его вывезли в лес, чтобы избавиться, ни первые, ни вторые не помогут.

– Почему?

– Вспомни: месяц назад недалеко от тебя нашли мужчину с огнестрельными ранениями. Что с ним произошло, когда его забрала скорая?

– Убили прямо в палате.

И сейчас я понимаю, о чём она говорит, потому что сама рассказала эту историю. Даже подумала, что это кто-то из подопечных Алисы и Германа, но к ним тоже приезжали полицейские, задали пару вопросов и уехали, а я сказала, что соседи у меня самые обычные и ничем противозаконным не занимаются.

– Поэтому для начала посмотри, жив ли он.

– А если нет?

– Разворачивайся и уходи. Сделай вид, что ничего не видела.

– Жестокая ты, Лида.

– Справедливая. Тебе проблем мало?

– Достаточно. Но спокойно спать, зная, что он лежит здесь в снегу, точно не смогу.

После этих слов приближаюсь к мужчине, присаживаюсь на корточки и осматриваю со всех сторон. Затем переворачиваю, обнаруживая, что руки скованы наручниками спереди. Лицо опухшее, покрытое кровоподтёками, а, изучив его кофту, замечаю, что ткань в нескольких местах разрезана. Но запёкшаяся кровь не позволяет рассмотреть раны.

– Не могу понять, живой он или нет.

– Приложи пальцы к его запястью. Если пульс есть, прощупается именно там.

Снимаю перчатку и несмело тяну руку к указанному месту, одёргиваю, но вновь пытаюсь сделать то, что говорит Лида. Его кожа холодная и неприятная, но я всё-таки прикладываю пальцы и, кажется, чувствую тонкую пульсирующую ниточку, а затем поднимаю голову, чтобы отшатнуться – он открыл глаза и смотрит на меня.

– Он на меня смотрит, – шепчу в трубку. – Лида, он живой…

– Смотрит осознанно?

– Нет. – Взгляд мужчины безжизненный, пустой, лишённый ясности. Больше смахивает на рефлекс или попытку организма дать знать, что ещё жив. – Что мне делать?

– Звони в скорую.

– На нём наручники, – уведомляю сестру. – И это автоматически порождает множество вопросов. Боюсь, его ждёт та же участь, что предыдущего найдёныша.

– Тогда варианта два: или оставь его там, или помоги.

– Я не врач, а ему нужна серьёзная помощь.

– Ты знаешь, к кому обратиться.

Она говорит о Чайковских, но привезти иуда моего незнакомца, означает, оповестить о своей осведомлённости и, скорее всего, разрушить редкое общение.

– Я перезвоню.

Лида что-то говорит, но я сейчас не могу ответить, ведя внутреннюю борьбу и принимая решение. Герда бегает вокруг мужчины, вылизывает лицо и подсовывает под него морду, намереваясь поднять. Я ни разу не видела её такой возбуждённой. Она смотрит на меня, подбегает, тянет за край куртки, а затем возвращается к мужчине и вылизывает его руки. Скулит, а потом начинает истошно выть, разнося по лесу протяжное тоскливое эхо. От этого воя пробирает дрожью и по спине пробегает ледяная волна.

– Что, забираем его?

Ответом мне служит лай, который громче самого уверенного «да», который я когда-либо слышала. Настрой собаки перевешивает мои сомнения, и теперь я переключаюсь на другой момент: как его довезти к Чайковским? Тащить на себе я его не могу, остаётся одно – машина.

– Охраняй! – приказываю Герде, и она садится рядом с телом и замолкает.

Бегу обратно, перемахиваю через ветки, а затем ухожу вправо, чтобы выскочить на дорогу. И теперь я двигаюсь быстрее, через время оказываясь у дома. Забегаю, хватаю ключи от машины и, заскочив в неё, завожу двигатель. Пара минут, чтобы понять: до машины его придётся как-то донести. Поэтому бегу в гараж, хватаю старый тент и выезжаю из двора. Еду, кажется, слишком долго, уже решив, что потеряла место, но узнаю заваленное сухое дерево в виде рогатки, как ориентир. Не глушу двигатель, выскакиваю и бегу к месту, где оставила Герду.

И теперь самое сложное: переместить мужчину. Расстилаю тент, перекатываю на него тело, завязываю один край вокруг его ног, чтобы не съехал с импровизированных носилок, а за второй тяну на себя, двигаясь спиной. Рывками, медленно, потому что он тяжёлый, а снег и неровности только усугубляют ситуацию и замедляют процесс перемещения. Герда хватается зубами за край, помогая мне. Её усилий недостаточно, но мне кажется, что становится легче. Тридцать метров до дороги кажутся километрами по количеству затраченных усилий, и когда оказываемся возле машины, сразу образовывается следующая проблема: его нужно поднять, чтобы уложить в багажник внедорожника. Первая и вторая попытка не приносят результата, а вот третья оказывается удачной.

Сгибаюсь пополам, разминая руки, по которым бегаю противные иголочки. Ноша мне не по силам, но в критической ситуации сделаешь и не такое. Отдышавшись, показываю Герде, чтобы она запрыгнула туда же, закрываю дверь багажника и спешу в известном направлении. Пока не предполагаю, что скажу, но точно знаю – помогут только Чайковские.

– Кто?

– Алиса, это Настя, – отвечаю, как только отзывается селектор у ворот.

Преграда отъезжает, а на пороге уже мнётся рыжая девушка. Машет мне рукой, улыбается, решив, что я заглянула в гости.

– Привет! – кричит, как только выхожу из машины. – Мы с Ромкой вдвоём, Герман уехал. Заходи, – открывает дверь, собираясь войти в дом, но я здесь не ради чая.

– Алиса… – мнусь, не зная, как озвучить просьбу. – Я знаю, что вы с мужем оказываете медицинские услуги. Незаконные. Тем, кого нельзя везти в больницу или светить в официальных учреждениях. В курсе, что отец Германа занимался тем же. Мне дедушка рассказывал много историй. Они тесно общались.

– Если ты хочешь рассказать о нас кому-то или…

– Я прошу твоей помощи, – произношу на выдохе, отмечая, что Алиса напряглась, лицо заострилось, а сама она готова отбиваться. Но затем она опускает взгляд и осматривает меня, замечая пятна на куртке, которые появились, когда я затаскивала мужчину в багажник. – Он в машине.

Ничего не говоря, направляется к автомобилю, мотор которого работает. Открываю багажник, показывая находку. Герда при виде девушки начинает скулить и вновь вылизывать мужчину, который не подаёт признаков жизни.

– Где взяла? – спрашивает Алиса, бегло его осматривая.

– Герда в лесу нашла. Я за машиной сбегала, с трудом затолкала. Сначала думала, что он мёртвый, но он глаза открыл. Пульс почти не прощупывается.

– Глаза открыл рефлекторно. Поверь, он ничего не осознаёт. Много повреждений, – неприятный вердикт, – как минимум два огнестрельных ранения, несколько ножевых и не все кости целы. Почти отбивная, – поднимает его руки и кофту, окидывая равнодушным взглядом.

Не знаю, что в этом месиве можно рассмотреть, но Алиса врач, и уверена, видела такое неоднократно.

– Можешь ему помочь?

– Тебе это нужно? – разворачивается ко мне, окидывая сосредоточенным взглядом. – На нём наручники, а две пули дают понять, что он не из серии хороших ребят. Ты понятия не имеешь, кто он. Вдруг это какой-нибудь маньяк или убийца, которого наказали за паршивые дела. Поверь, я таких видела немало.

– Но ты им помогла.

– Потому что мне всё равно, кто они. Я не спрашиваю, не выясняю – просто делаю свою работу. И Герман тоже. Нас не интересует судьба тех, кто попадает к нам на стол. Привезли – увезли.

– Помоги ему, пожалуйста, – удивляюсь сама себе, когда перехожу к мольбам. – Если дело в деньгах, я заплачу. Сколько скажешь.

– Настя, ещё раз спрошу – ты действительно этого хочешь?

Задумавшись, смотрю на Герду, которая лежит рядом с мужчиной, положив на его грудь морду и тихонько поскуливая. Тем самым словно просит Алису наравне со мной, желая переубедить. В моём доме бывает мало людей, но впервые на кого-то она реагирует таким образом.

– Посмотри на неё, – кивок в сторону собаки, которая в сотый раз вылизывает лицо раненого, – она даже ко мне таких чувств не проявляет. Животные не ошибаются.

Минуту гипнотизирует Герду, смотрящую на неё с тоской и отчаянием, а затем произносит:

– Подгони машину задом к тем дверям, – указывает на соседнее с домом строение, которое я видела неоднократно.

Идёт в озвученном направлении, пока я разворачиваюсь и подъезжаю. Выскакиваю, открываю багажник, когда Алиса подходит с большими кусачками, чтобы рассоединить наручники

– Их можно открыть?

– Я сниму. Ключ есть. А теперь понесли.

Вдвоём однозначно легче, поэтому подхватываем мужчину и заносим в небольшое помещение. Но Алиса идёт дальше, а когда отрывает двери, я теряю дар речи. Просторный светлый зал с шестью операционными столами, отделёнными ширмами. Всё здесь поделено на секции, а одновременно можно помогать нескольким раненым. Водружаем на ближайший, и только после этого я осматриваюсь, отмечая, что незнакомцу здесь точно помогут. Много оборудования, назначения которого я не знаю, но выглядит оно современным и дорогим.

– А теперь иди в дом. Там Ромка один, посмотри за ним, пока я буду возиться здесь. Но предупреждаю – на многое не надейся, – качает головой, осматривая мужчину. – Шансов, что он выживет, мало.

Лишь киваю, соглашаясь с её предположениями. Ей виднее. Она, уверена, видел в этой комнате немало тех, у кого было «мало шансов» и понимает, о чём говорит. Я и не надеюсь, лишь хочу задобрить свою совесть пониманием, что сделала всё от меня зависящее. Зову Герду, но она отказывается идти со мной, оставшись в смежной с операционной, комнате. Всё равно не заставлю, так пусть караулит свою находку. Плетусь в дом, одолеваемая противоречивыми чувствами, а чего в действительности желаю я: чтобы он выжил или покинул сегодня этот мир?

Глава 6

– Давай запускать поезд!

Ромка скачет по гостиной, потому что спустя четыре часа ожидания Алисы и сборки железной дороги, мы готовы установить локомотив, который плавно ползёт по рельсам. Я успокоилась, ублажая ребёнка. Трясущимися руками соединяла детали и обдумывала, верно ли поступила. Вопрос «что я сделала?» пульсирует в висках, отдаваясь чередой невнятных мыслей.

А если Алиса права и человек, которого я привезла, из разряда тех, кому не желают ничего хорошего? Но Герда отчаянно боролась за него, всем видом показывая, что находка нам нужна, и мы не имеем права её оставить в лесу. К тому же собака, которая почти всегда ведёт себя настороженно по отношению к незнакомцам, словно слетела с катушек, едва не зализав его до смерти. Странное ощущение правильности и одновременно неправильности происходящего. Но что дальше? Не успеваю ответить самой себе на вопрос, как щелчок входной двери оповещает, что Алиса закончила.

– Мам, смотри! Мы с Настей всё собрали, – Ромка тащит её за руку, чтобы восхититься проделанной работой.

– Спасибо Насте, – смотрит на меня с улыбкой, – что избавила от такого «интересного» многочасового процесса. Играй, а мы с Настей пойдём на кухню.

Кивком увлекает меня за собой, показывая, что при сыне поднимать тему раненого не стоит. Топаю следом, прикрыв дверь, но оставив пространство, в котором видно Ромку.

– Если я сейчас не выпью кофе, просто сдохну, – Алиса стонет, выставляя кружки, и щёлкает кнопку чайника. – Ты будешь?

Соглашаюсь, но с трудом сдерживаюсь, чтобы не спросить.

– Как он?

– Пациент, скорее, мёртв, чем жив. – Сжимаюсь после её слов, но Алиса, заприметив мою реакцию, продолжает: – Ему за тридцать: крепкий, здоровый мужчина. Имеются старые шрамы от огнестрельных и ножевых ранений. По свежим… – бросает взгляд на дверь, убедившись, что Рома занят поездом, – как и сказала: две огнестрельные, четыре глубоких колотых раны и множество порезов, сломано несколько рёбер и нос, ушибы, ссадины. Босая ступня повреждена. Он долго шёл. Удивительно, как ноги не отморозил.

– То есть, его выбросили не там, где я нашла?

– Уверена. Скорее всего, он пришёл от трассы.

– Но это шесть километров… – замолкаю, с трудом представляя, как в таком состоянии вообще можно передвигаться.

– Всё бывает, Насть, – пожимает плечами, – всё зависит от мотивации. Если человек желает выкарабкаться и не такое расстояние пройдёт.

– Что теперь? – Хочу услышать конкретику.

– Крови потерял много, но у меня есть нужная. Следующие сутки определят, будет ли он жить. Пока останется у меня, но, – наклоняется, оказавшись рядом, – Герман вернётся через два дня, и его здесь быть не должно. Если он выживет, заберёшь к себе, если нет… – осекается, смотря на меня в упор, – от тела придётся избавиться.

– Поняла, – сглатываю, не представляя себя соучастницей озвученного. Но именно я привезла мужчину к Алисе и втянула в авантюру, значит, и последствия разгребать тоже мне.

– Не переживай – я помогу. Нужные лекарства дам, покажу, как обрабатывать раны. Крови боишься?

– Нет. Неприятно, но не смертельно.

– Уже лучше, – отпивает кофе, прикрыв глаза от удовольствия, а я в замешательстве смотрю, как спокойна та, что четыре часа оперировала человека. – Кстати, Герда действительно странно себя ведёт. Как только я открыла дверь, заскочила лапами на стол и начала облизывать его руку.

– В лесу она выла и подсовывала морду, чтобы его поднять, а когда я тянула тент, помогала.

– Может, ты и права, – Алиса задумчиво смотрит в окно, где всё устлано белоснежным покрывалом, – животные не ошибаются.

– Алиса, я могу заплатить за него, каким бы ни был исход… – затихаю, сжигаемая недовольным взглядом. – У меня есть деньги. Скажи сколько.

– Твоя работа.

– Не поняла…

– Я хочу сумку и кошелёк твоей работы. Из кожи питона, зелёный. Видела такую в магазине, но купить не успела.

Отчего-то сразу понимаю, о каком наборе идёт речь, потому что Андрей сказал, что две девушки готовы были вступить в схватку, чтобы забрать понравившийся товар.

– Он был выполнен в одном экземпляре. Андрей отдал немало мне, а затем ещё сделал наценку, чтобы остаться в плюсе. Лучше продаются изделия по средней цене, к тому же я стараюсь каждую работу сделать индивидуальной.

– Вот и сделай мне. Это и будет оплата моей работы.

– Договорились, – почему-то радуюсь как ребёнок. – Я за неделю сделаю. Если есть пожелания, только скажи. Всё учту.

– Такой, как был в магазине, только зелёный. – Подмигивает и поднимается, чтобы вымыть кружки. – А теперь езжай домой.

– Но…

– Ты ему ничем не поможешь, твоё присутствие бессмысленно. Советую избавиться от пятен крови на одежде и в машине. Особенно в машине. А так же подготовить место для раненого, при условии, что он выживет, – на последней фразе тяжело вздыхает, скорее всего, не веря, что мужчина выкарабкается. – Я завтра позвоню.

Алиса открытым текстом говорит, что мне пора покинуть её дом и заняться другими вопросами. А их много, начиная со стирки вещей, заканчивая неотвеченными за это время звонками от Лиды и Ломова.

Прощаюсь с Алисой и иду в соседнее строение, чтобы забрать Герду. Прошло довольно много времени с момента нашего выхода из дома, и собаке элементарно нужно поесть. Останавливаюсь в дверях операционного зала, первым делом засмотревшись на мужчину. Подхожу ближе, стараясь не шуметь. Понимаю, что он без сознания, но не могу избавиться от картинки в лесу, когда он смотрел на меня. Лицо представляет собой одну сплошную рану: глаза заплыли, губы разбиты, нос распух. Почти вся грудная клетка скрыта повязками, а нижняя часть тела накрыта простынёй, под которую я не решаюсь заглянуть. Страшная картинка, вызывающая жалость. За что с ним так? Или повод всё же был? Несмело касаюсь его руки, отмечая, что сейчас она тёплая и живая. Его пальцы дёргаются, и я мгновенно убираю ладонь. Не стоит проникаться к нему чувствами, потому что жизнь может покинуть его очень скоро.

– Герда, идём, – шепчу собаке, которая улеглась под столом, положив морду на передние лапы и прикрыв глаза. – Домой, – показываю на дверь, но не получаю никакой реакции. – Останешься с ним? – Открывает глаза, вздыхает и остаётся на месте. – Учти, я приеду только завтра. Будешь голодной. – Никакой реакции. – Ладно, – сдаюсь, – охраняй.

Выхожу, прикрыв дверь и понимая, что сегодня моя собака перестала быть моей. Что делать с Гердой, если он умрёт? Отмахиваюсь от негативной мысли, сажусь в машину и еду домой, чтобы сразу загнать в гараж. Там есть всё необходимое, чтобы убрать машину.

Но сначала захожу в дом, чтобы снять с себя куртку и джинсы, на которых виднеются пятна крови, и замочить в пятновыводителе. Спустя час закидываю всё в стиральную машину и включаю, надеясь, что моя любимая тёмно-серая куртка ещё послужит. Возвращаюсь в гараж и, встав напротив открытого багажника, обдумываю, как избавиться от следов.

Мои раздумья прерывает звонок сестры, которая уже написала с десяток эмоциональных сообщений. Вставляю наушник и принимаю звонок, зная, что не успокоится, пока не выведает подробности.

– У тебя совесть вообще есть? – кричит, чтобы выразить всю степень негодования. – Кто так делает? Я переживаю.

– Всё нормально, – отвечаю, одновременно вытаскивая тент и резиновый коврик из багажника. – Я его не бросила.

– И?

– Отвезла к Чайковским. Алиса не была рада тому, что я в курсе их рода занятий, но помогла.

– Дальше. С ним всё в порядке?

– Пока непонятно, – засовываю тент в большой мусорный пакет и приступаю к помывке коврика.

– Что значит – непонятно?

– У него несколько ранений и множество травм. Гарантий никаких. Но Алиса предупредила, что оставить его у себя не сможет, придётся забрать к себе, если, конечно, будет кого забирать.

Вновь возвращаюсь к варианту «избавиться от тела», и меня бросает в дрожь. Я плохо представляю, как это вообще происходит.

– А если он не выживет?

– А ты как думаешь? – повышаю голос, смывая пену с резиновой поверхности. – Придётся решать этот вопрос.

– Насть, это точно ты? – интересуется, понижая голос. – Потому что та Настя, которую я знаю, даже вслух такое не произнесла бы.

– Та Настя, которую ты знаешь, осталась в психиатрической клинике. А из неё вышла другая: осознавшая, наконец, что жила в мире розовых единорогов. Предполагала, что наклонности моего мужа – максимум, а оказалось, что это лишь начало.

– Нужно было бежать от него.

– Бежать из собственного дома?

– У тебя были деньги и возможность. Ты могла позвонить мне.

Я до сих пор не сказала Лиде, что не могла. Потому что была не в себе, потому что Арсений контролировал круг моего общения, не желая, чтобы кто-то стал вхож в нашу семью и понял, что происходит. Сестре, как выяснилось позднее, муж запретил приезжать и звонить, пояснив, что я больше не хочу с ней контактировать. Страшное и странное для меня время, которое я вспоминаю с содроганием и отвращением.

– Давай не сейчас, пожалуйста. – Прошу Лиду, которая в каждом разговоре возвращается в то время, когда можно было что-то изменить. Нельзя. – Сейчас я занята уничтожением следов в машине.

– Их много?

Осматриваю резиновый коврик, а затем покрытие в багажнике, где тоже имеются пятна. И если резиновое изделие отмыть легко, то светло-серая ткань требует особых усилий.

– Работы на несколько часов. Может, дольше.

– Я не слышу Герду. Обычно она крутится рядом.

– О, теперь у неё новый хозяин, – издаю смешок, вспоминая, как животное отказалось следовать за мной.

– В смысле?

– Она его нашла в лесу, а затем вылизывала, тянула и даже убедила Алису помочь. А после осталась рядом с ним. Домой ехать отказалась. Поэтому заберу её только с ним в комплекте. Думаю, иначе не получится.

– А если он умрёт?

– Об этом я не думаю.

Думаю, конечно, но что делать с Гердой в этом случае, ума не приложу. Не стоит забегать вперёд и хоронить мужчину раньше времени.

– А знаешь, в этой ситуации тоже имеются плюсы. Забота о раненом лишит тебя возможность пропадать в изъедающих мыслях.

– Удивительно, что это мне говоришь ты. Ты хоть понимаешь, что это человек, которого по какой-то причине заковали в наручники, вывезли за город и бросили умирать? Не за хорошие дела, наверное. Не боишься за меня?

– Может, это покажется странным, но нет. – И ответ Лиды меня удивляет настолько, что перестаю тереть щёткой покрытие и замираю. – И даже вижу плюсы: ты его спасла и можешь попросить об услуге. Мы же обе понимаем, что он, вероятнее всего, относится к миру, куда нет входа каждому. – И я знаю, к чему она клонит. – Прошёл почти год, а в поисках Паши подвижек нет. Насть, когда все законные способы исчерпаны, приходит время незаконных. Они, кстати, иногда дают более существенный результат. Подумай об этом. В конце концов, что ты теряешь?

И сестра права – я уже всё потеряла. Я там, на самом дне, задираю голову кверху, смотрю на небольшой шарик света, притягивающий меня, а двинуться не могу. Потому что мысли о Пашке не позволяют мечтать об иной жизни, наполненной смыслом и желанием двигаться вперёд.

– Если он выживет, попрошу. Обещаю. – И сейчас я даю обещание, скорее, себе. – Вынуждена с тобой попрощаться, чтобы продолжить очищающие процедуры, иначе это займёт всю ночь. Позвоню, как будут новости.

Завершаю вызов помимо её воли, потому что Лида с удовольствием развила бы тему незнакомца. Пока нечего развивать, лишь ждать жестокого вердикта Алисы.

Но в чём-то она права: мои сегодняшние действия мне несвойственны. Я тот человек, который, скорее, обратится в официальные структуры. Раньше обратилась бы однозначно. Мне стало его жалко. По-человечески. Я знаю, какового это, когда ты барахтаешься в одиночку без надежды на помощь. В этот момент кажется, что весь мир отвернулся от тебя, сделав невидимой, откинув в сторону, как старую игрушку, которая давно потеряла свой внешний вид.

Одолеваемая мыслями о будущем незнакомца, снова и снова тру покрытие в багажнике, намереваясь избавиться от пятен. К двум часам ночи заканчиваю и с трудом разгибаюсь. Вытираю насухо резиновый коврик и откладываю в сторону, чтобы позволить высохнуть. Мусорный пакет оставляю в гараже. Избавлюсь от него, когда поеду в город, выбросив в случайный контейнер.

Покидаю гараж, войдя в дом через смежную дверь, и опускаю все шторы. Меня вновь одолевает неприятное ощущение, будто я под наблюдением. Вот уже год не могу избавиться от этого чувства, мешающего существовать комфортно в собственном доме. Усталость берёт верх, и я игнорирую требование организма в еде, чтобы променять это время на душ. Стою минут двадцать, замерев и прогоняя в памяти события сегодняшнего дня, которые нарушили привычный ритм жизни. Если мужчина окажется в моём доме, как того требует Алиса, придётся перекроить планы, а именно время на заказы и посещение Ломова.

Ему, кстати, я так и не перезвонила. Сеанс послезавтра и его придётся отменить, или же всё же появиться? О человеке, который ворвался в мою жизнь лучше не рассказывать, пока я не пойму, кто он и по какой причине кто-то пожелал оборвать его жизнь. Да и впредь делиться ни с кем не стоит. О нём знают Алиса и Лида – этого достаточно.

Наконец, почувствовав себя чистой, выползаю из душа, облачаюсь в пижаму и бреду в комнату, привычно замерев у двери и ожидая Герду. Лишь спустя несколько минут вспоминаю, что моя собака забыла о хозяйке, как только на горизонте появился симпатичный объект мужского пола. Симпатичный? Вряд ли сейчас я могу хоть что-то сказать о его внешности, да и следующую неделю это будет невозможно сделать, при условии, что эта неделя вообще будет.