Стоунхендж

Глаза женщины были полны симпатии. Слабая улыбка чуть тронула губы. Она оглянулась на калику, тот скалил зубы, смотрел на нее хитро, с тайной насмешкой.

– Мир не меняется, – сказала она негромко. – Он только сбрасывает, как ящерица, старую шкуру. Но сердце все то же. Сильное и горячее!.. Спасибо тебе, боец чужого бога.

Томас не понял:

– За что?

В руках женщины с легким хлопком возник длинный изогнутый рог. По тому, как держала, Томас понял, что рог полон до краев. Он хотел отказаться, христиане пьют-де только из кубков, но руки приняли языческое питье будто сами по себе.

Женщина повернулась к поляне. Голос ее стал неожиданно сильным:

– Если отказывается Перун, если Велес против… то все же я, Леля, беру их под защиту!

Томас видел, как вскинулся от удивления калика. Глаза его расширились, он непонимающе смотрел то на языческую богиню, то на железного рыцаря. Томас подсел к калике, тот был занят куриной ногой, жевал неторопливо, на друга лишь покосился зеленым глазом.

– Кто эта демонша?

– Леля, – буркнул Олег. – Богиня, дурень… Неужто так боишься?

– Боюсь, – признался Томас. – Не гибели, а искушения. Что тело, оно бренно, а вот душу бы не запятнать.

– Не путай душу с совестью.

– Сэр калика, ты меня не путай. Есть тело, есть душа.

Пока они были заняты богословским диспутом, Леля увела Ярославу, что-то нашептывая ей на ухо. На миг они показались Томасу похожими, как сестры: рослые, статные, уверенные в своей красоте и здоровье.

Томас провожал их взглядом, пока они не скрылись за деревьями. Вздрогнул, услышав сильный голос Перуна:

– Ну-ка, Баба Яга, чем потешишь нас на этот раз?

Баба Яга подобрала беззубый рот, прошамкала:

– Чем вас тешить, когда нового зреть не желаете, а старое уже в печенках?.. Ну разве что наши гости на этот раз помогут?

Олег равнодушно пожал плечами, а Томас вскрикнул с отвращением:

– Я? Тешить то, что противно нашей вере истинной?.. Да я… Да ни за…

Резкий хлопок прервал его жаркую речь. Костер внезапно взметнулся жарким пламенем. Багровый огонь поднялся на высоту в два человеческих роста, вверху с языков сыпались щелкающие искры. Томас отсел от жара, если даже демоны отодвигаются, а им, как известно, адское пламя в самый раз, смотрел на Бабу Ягу с подозрением.

Она подвигала костлявыми руками, воззвала громко и нараспев:

– О благословенная Табити!.. В этот день всеобщего примирения яви нам согласие, дай знак!..

Пламя внезапно упало до самых углей, хотя жар не снизился, тут же взметнулось еще выше, чем раньше. Баба Яга сказала еще громче:

– Вот и лады. В этот час всеобщего примирения, когда мы не враждуем и не делим, внеси свою долю в наше веселье. Яви то место, о каком думают наши гости. А мы поглядим, потешимся!

В жарком пламени возникли сгущения, тени, двигались какие-то фигуры. Наконец на красноватом пламени все увидели раскидистые деревья, поляну, жаркий костер.

Перун недовольно покрутил головой:

– Это все, что ты умеешь? Это мы и так видим.

Баба Яга бросила злой взгляд на волхва:

– А что ж делать, если он на что смотрит, о том и думает?.. Погоди, давай другого гостя поглядим.

В пламени очистилось, некоторое время мелькали смутные тени. Затем пламя словно бы потемнело и так оставалось до тех пор, пока злой голос Перуна не заставил гостей подпрыгнуть:

– Да что ты нам показываешь?.. Ни черта ж не видно!

Баба Яга заторопилась:

– Погодь-погодь! Я ж не виновата, что его мысли блуждают черт-те где! Табити!

Из пламени донесся голос, щелкающий и шипящий:

– Я могу смотреть лишь через пламя.

Олег толкнул Томаса локтем:

– У вас в замках чем теперь светят: масляными светильниками или еще факелами?

– И тем и другим, – ответил Томас, вздрогнув. – Только светильники теперь называют лампадами.

– В твоем замке есть эти… лампады?

Томас представил себе внутренние покои барона Стоуна, где светильники были даже в коридорах. Видение как наяву встало перед глазами, он почти услышал запах подгоревшего масла, увидел высокие своды залов, массивные поперечные балки… и тут вдруг обратил внимание, что в пламени происходят изменения!

Картинка возникла сперва мутная, потом налилась светом. Похоже, они смотрели через один из светильников в замке барона Стоуна. Томас увидел внутренние покои, коридоры, потом, словно чуя его стремление, их неудержимо повлекло вдоль коридоров наверх, замелькали крутые лестницы, ступени бежали по винту, загибались внутри тесной башни.

А потом возникло бледное лицо молодой женщины, совсем еще ребенка. Она была в дорогом платье, ниспадающем до самого пола, светлые волосы были убраны под чепец, искусно вышитый серебром и жемчугом.

Она держалась гордо выпрямленной, глаза сверкали. Голос был чистый и звонкий:

– Оставьте эти напрасные попытки, любезный брат! Вам это ничего не даст!

Изображение сдвинулось, видно, Табити взглянула через другой светильник или факел. Теперь комнату было видно целиком. Томас застонал и не глядя похлопал по траве, разыскивая свой меч.

В покоях Крижины были еще двое. Сэр Гульд и сэр Фулк, оба заклятые враги Томаса. Он постоянно сбрасывал их с коней на турнирах, и хотя коней и вооружение, по правилам принадлежащие ему, возвращал побежденным, их ненависть к Томасу почему-то только увеличивалась.

– Сними! – проревел Гульд. Он был похож на огромного вепря, которого Томас заколол на прошлой неделе. Даже волосы на голове напоминали щетину. – Сними, не позорь наш род!

Томас наконец увидел, из-за чего Гульд готов ударить младшую сестру. На решетке узкого окошка ветром трепало белый платок. Крижина махала им, когда он ехал мимо замка, потом ее оттащили, но она привязала платок к решетке. Неужели все три года он висит там и ветром его треплет?

– Этот платок останется до возвращения сэра Томаса!

– У тебя свадьба через две недели!

Ее голос был тверд, как камни Стоунхенджа:

– Я дала обет ждать сэра Томаса три года. Я не нарушу. Когда истечет последний день… да, я смирюсь с судьбой. И тогда не думаю, что захочу сказать «да» сэру Мелоуну, но я скажу. Для меня тогда будет уже все равно.

«Уже сэр Мелоун, – подумал Томас с отвращением. – Редкостный трус, что умер бы от ужаса, возьми его в доблестный поход против сарацин. Когда король набирал молодых рыцарей, этот откупился, а соседям объявил, что король оставил его защищать земли от врагов, что могут напасть на Британию. Такие трусы после любой войны объявляют себя героями, твердят о своих подвигах так усердно, что сами начинают верить!»

Фулк, который помалкивал, сказал примирительно:

– Сэр Томас – доблестный рыцарь, кто спорит? Но Господу нашему тоже нужны такие рыцари для битв и переворотов там, наверху… Не случайно же герои гибнут быстрее, чем простые воины. А никчемные йомены вовсе живут до глубокой старости. Так что сэр Томас давно уже поглядывает на нашу Британию сверху… Или поглядывал первые год-два… я хотел сказать, день-два.

Голос Крижины был холодным, как лед:

– Объяснитесь, доблестный сэр. Я не поняла ваших намеков.

– Борьба за истинную веру идет как на земле, так и наверху. Небесное воинство Христово, под предводительством доблестных рыцарей архангела Михаила и архангела Гавриила, неустанно бьется с сарацинами и там, наверху. Наши войска вторгаются в их магометанский рай, жгут и грабят, повергают наземь идолов, берут богатую добычу… Но, как бы выразиться поделикатнее… в магометанском раю к каждому праведнику приставлено по десять тысяч гурий. Гурия – эта сладкотелая дева, обученная всем утехам, способная дать мужчине намного больше, чем может даже вообразить земная женщина… да еще из холодной Британии… да еще обученная читать и писать…

Томас задвигался нервно. Мерзавец говорит правду, тем опаснее его речи. Сарацинские женщины в самом деле… Вспомнишь иной раз, спина краснеет от стыда, а чресла переполняет языческая мощь. А уж в их раю должны быть вовсе волшебницы по этой нечестивой, но губительной части…

Изображение начало меркнуть, словно в светильнике заканчивалось масло. Баба Яга подвигала руками, Табити что-то пробормотала, потом свет стал ярче.

Покои Крижины были видны с другой стороны. Она стояла теперь слева, Томас хорошо рассмотрел красное от вечного пьянства лицо Гульда, его вздутый живот, короткие заплывшие жиром руки. Фулк посматривал хитро, он всегда умел добиться больше языком, чем мечом.

– Мы все знаем сэра Амальрика, – сказал он вдруг. – Он клялся на Библии, что Томас упал с башни Давида. Он своими глазами видел, как сэр Томас рухнул на каменные плиты у подножия. А ведь башня Давида лишь на три пальца ниже, чем Вавилонская!

– Не верю, – отрезала Крижина. – Разве что сэр Амальрик его сам подтолкнул…

– Упаси Господи!

– Но об этом он клясться не станет, не так ли?

Фулку надоело препираться, отрезал, как отрубил топором:

– Через две недели. К свадьбе начинаем готовиться сейчас. Я не верю в возвращение в последнюю минуту. Если бы мог, он бы вернулся еще год назад. А то и два.

Гульд добавил смиренно:

– А то и не уезжал бы вовсе.

Лицо Крижины было белым, как мел, сердце Томаса разрывалось от горя. Но голос ее был так же резок, как и голос старшего брата:

– Я верю в возвращение сэра Томаса так же, как верую в Христа и Пречистую Деву. Он не бросает слов на ветер. Он вернется вовремя.

Пламя взметнулось выше, взревело, и картины замка погасли. Вокруг костра сидели молча, даже кикиморы притихли, а мавки перестали хихикать, смотрели на печального рыцаря с горячим сочувствием.

Баба Яга молчала, и без того видно – потешила. Ведьмы вытирали слезы, жалостливо хлюпали носами. Одна из мавок, размазывая слезы по всей морде, смотрела на молодого рыцаря покрасневшими глазами.

– Ба-а-атюшка!.. Надо-о-о помочь…

Велес огрызнулся:

– Через неделю смогем. А сейчас – сама знаешь.

– Ему всего две недели осталось!

Велес пожал плечами:

– На одной девке свет клином не сходится. Другую найдет… Ну ладно, ладно, сходится свет! Но мы в неделю примирения не можем вредить другим.

Олег кашлянул, сказал негромко:

– Вы придерживаетесь таких правил. А противник?

Велес сказал грозно:

– А что противник? Разве правила не для всех?

– Правила лишь для равных, – сказал Олег внятно. – А в мир пришел молодой и очень злой бог… и болезненно ревнивый. Он боится честного поединка. Потому он только себя объявил богом, а всех остальных – грязными и подлыми демонами. А раз так, то какие могут быть правила с демонами, исчадиями тьмы? Их надо просто истреблять всеми средствами. Честными и нечестными. Особенно нечестными, ибо они, то бишь вы, – враги всего рода человеческого!

Велес от удивления раскрыл рот:

– Мы?

– Не нравится?

– Но это ж брехня!

– Зато какая. В большую брехню верят лучше. А грандиозную – сразу принимают. Так вы все просто вне правил, вне законов. Вы все – силы тьмы, так объявлено. И вы еще собираетесь придерживаться каких-то правил в борьбе с таким противником!

Красные сполохи костра играли на его лице. Оно выглядело еще более жестоким, чем их нечеловеческие лица. Красные волосы сами казались пламенем. А зеленые глаза блестели, как два изумруда, всегда холодные, бесчувственные.

Перун двинул плечами, смотрел хмуро:

– Не пойму, в чем твоя сила. То, что я вижу, одни твои поражения… С треском, сокрушительные! Но твоя мощь растет. Когда мы с тобой встретились впервые, я был самый могучий бог на свете. Помнишь? Самый молодой, сильный, красивый. Мне поклонялись все на свете, приносили в жертву самых красивых женщин, лучших коней… А ты только вышел из Леса, в соплях путался, тени своей пугался, на коня кидался с вилами – за безрогого лося принял… Но вот ты – молод и силен, хотя ты простой смертный, а я, бессмертный бог, уже стар. И силы мои не те.

– Войны становятся все злее, – напомнил Олег.

– Их ведут другие боги. Не понимаю, как получается у тебя? Даже сейчас, когда в мир пришли новые боги, могучие и ревнивые?

Олег подумал, пожал плечами:

– Наверное, потому, что мой бог – разум. Знание. Я это насаждал всегда, всюду. А наш мир, несмотря на все зигзаги, все же умнеет. А я как жрец становлюсь сильнее.

– Не как бог? Или ты как тот с дудочкой… запамятовал, как его звали, теперь он Сварог?

Олег рассмеялся, но в смехе сожаления не было.

– Мой мир вообще без богов. Так что богом я не стану в любом случае. Но ты не тревожься. Это лишь сначала мне казалось легко. Царство разума выстроить во сто крат труднее, чем царство веры. Очень непросто мне даются даже самые крохотные шажки!

Глава 14

Улучив момент, калика шепнул Томасу:

– Ума не приложу, как тебе удалось склонить их на свою сторону. Я уже все способы перепробовал, все доводы привел. Если в самом деле Леля поможет…

– Эта красивая женщина?.. Она в самом деле богиня?

– Богиня любви и красоты.

– А… славянская Афродита?

– Афродита – значит рожденная из пены. Ты думаешь случайно в ее имени корень «род», «родить»?.. Словом, нам даже помощь Лели сгодится. А ежели еще и других склонит помочь?

– Если ты, мудрый, не уболтал, что я могу?

Калика покачал головой.

Томас краем глаза следил за светлеющим небом. Звезды померкли, вершины деревьев видны хорошо. Это здесь, в окружении дубов, темно, а по остальной земле уже победно идет рассвет. Вот-вот из-за Края Земли вырвется божественный луч, подожжет облака, пойдет вниз…

Когда вершины деревьев заблистали оранжевым, он сжался, изготовился к грохоту, вспышкам… словом, нечисть должна исчезать не просто, а с дикими стенаниями, воплями, богохульством. Так обещал их полковой капеллан. А поляну заполонят запахи серы и паленой смолы.

– Томас, – поинтересовался Олег, – ты что надулся, как мышь на крупу? Или живот схватило? Признаться, еда у них грубая, хоть это и боги. Они ничему не учатся, вот их главная беда. Потому их дни сочтены.

– Их дни сочтены не потому, – нашел в себе силы возразить Томас.

Солнечный огонь медленно сползал по стволам. Костер уже догорел. От углей еще несло жаром, но багровый свет подернулся серым пеплом.

Калика говорил еще что-то мудрое, но не очень нужное, но Томас напрягся, остановившимися глазами следил, как яркий луч опустился на уровень человеческой головы…

И тут увидел с ужасом, что из темной чащи вышли языческая богиня Леля и Яра. Они отсутствовали почти всю ночь и сейчас все еще беседовали тихо, шли медленно, касаясь друг друга кончиками пальцев. Но солнечный луч, Томас это видел отчетливо, продырявил зеленую листву как раз у них на пути! В утреннем полумраке этот луч выглядел огненным мечом в руке грозного архангела, который перегородил дорогу нечестивым.

Томас бросился навстречу. И с ужасом увидел, что опаздывает. Им оставалось два шага. Леля на миг запнулась, что-то объясняя, но Яра продолжала двигаться, ее длиннющие, как у цапли, ноги несли ее прямо под карающий и всесжигающий луч…

Томас сцепил зубы, зажмурился. В глазах ослепительно блеснуло. Он переждал, пока перестанут плавать красно-багровые круги, обреченно раскрыл глаза, в душе было холодно и гадко.

Леля и Яра неспешно шагали уже по залитой солнцем поляне. Их золотые волосы горели, как расплавленное золото, тяжелыми водопадами ниспадали на прямые спины. Искорки прыгали в волосах, похожие на крохотные солнца.

Он испустил вздох облегчения. Значит, это он зажмурился с такой силой, что посыпались искры, а потом потемнело. Но почему с этими женщинами ничего не случилось? Даже Яра должна если не сгинуть под ударом солнечного бича в руке бога, то по крайней мере покрыться в наказание безобразными язвами. А уж языческая демоница… демонесса…

Леля обратила внимание на встревоженный вид рыцаря:

– Сэр витязь, что стряслось?

– Это он о нас беспокоился, – сказала Яра язвительно, – чтобы нас зайцы не задрали. Он зайцев совсем не боится!

Томас вспыхнул:

– Да чтоб я… Да пусть вас хоть медведи…

Яра кивнула на него с пренебрежением:

– Я ж говорила! Языком молотит, как помелом! И прекрасных дев спасает, и зверей не страшится… А теперь видно, каков на самом деле…

Проходя мимо, Леля подарила озверелому от возмущения Томасу понимающую улыбку. За эту улыбку он простил ей даже то, что она самая красивая из собравшихся демонов. Ведь красота – это личина, под которой Сатана помогает прятать мерзкое нутро. А чем красивее, тем в большей чести у врага рода человеческого.

Но когда он отвернулся, Яра была задумчивой, она странно посматривала на молодого рыцаря, опускала взор. В лиловых глазах было смятение. Томас отвернулся, не выказывать же бесчувственной женщине, что беспокоился. Обещали довезти ее жениху в целости и сохранности. Иначе не заплатит!

Небо постепенно светлело. Костер догорал, багровые угли рассыпались, подергивались серым пеплом. Перун пошевелил веткой в золе, словно искал испеченное мясо.

– Если ты прав, то нам надеяться не на что?

Древние боги, а ныне демоны, как неустанно напоминал себе Томас, чтобы душить в зародыше зарождающуюся симпатию к этим созданиям, сидели уже тихо, уставшие от бесовских плясок. Все лица были обращены к калике. Тот выглядел невеселым, глаза запали.

– Это пройдет, – твердил он, – пройдет.

– Когда? – спросил Перун.

Томас ощущал, что вопрос задали все обитатели прошлого мира. Калика поднял голову:

– Это не зима, что приходит, а затем уходит… Что сейчас с нами и со всем миром – это не само пришло, это мы, люди, сотворили… Потому что боги и звери молчали. Как птицы, рыбы, деревья и гады с насекомыми. Только люди меняли мир. Но каким он будет завтра, тоже зависит от людей. Вы знаете, что в последнее свое творение, людей, измученный Род, чувствуя свое бессилие, просто влил свою кровь… Тем самым он отказался больше творить как верховный бог, это было распределено между людьми. Каждому досталось по капле, но когда в жилах течет капля крови самого Творца… Люди стали сотворителями!

Велес покачал головой:

– Да, натворили…

– А что, творят только разумное, доброе, вечное?.. Творят всякое. Но все равно, это лучше, чем ничего не делать. Стоять на месте – это сползать обратно в Хаос. Люди не стоят на месте. Они тянут мир вперед, тянут назад, толкают в сторону, даже на край пропасти, заставляют двигаться быстрее или ползти как черепаха, они бьются между собой уже не только за кусок мяса, но и за то, куда миру идти, каким быть! Такого еще не было. Таким мир стал только теперь. Штиль хуже самой сильной бури!

В наступившей тишине слышно было, как далеко-далеко закричал петух. Томас вздрогнул, напрягся: все должно рассыпаться, развеяться в дым, а исчадия демонов с ужасными криками обратятся в черный дым и устремятся обратно в ад, откуда прибыли. Даже прекрасная ангелоподобная Леля превратится в нечто жуткое, клыкастое, прежде чем рассыпаться в прах.

Петух прокричал снова. Велес нарушил тягостное молчание:

– Надо чаще собираться… Авось будем хоть знать, что с миром делается. Ведь мы его тоже меняли…

Томас спросил шепотом у Яры:

– Но ведь, как я понял калику, эти демоны… эти старые боги, не меняли мир?

– Велес, – ответила она таким жарким шепотом, что у него заполыхало ухо, – если верить калике, первый из людей, кто придумал каменный топор и стал охотиться на зверей. И других приучил. Потом он стал богом охоты. Вообще среди богов, созданных Родом, много богов, которые из людей сами стали богами. Ну, тоже как и Велес. Перун вон весь помешан на воинских подвигах, воинской чести и славе, он был лучшим воином на всем белом свете, он доказывал, что именно война улучшает породу людей, заставляет больше трудиться… Словом, он стал богом войны, как и другие боги из людей, через своих последователей.

Прокричали и третьи петухи. Усталые боги прошлых времен поднимались, исчезали. Кто просто уходил в лес, кто подолгу прощался с другими, обнимался, проливал слезу, а кто и словно растворялся в воздухе. Ни тебе черного дыма, ни запаха серы и смолы. Даже адским пламенем не пахнуло, к немалому облегчению и одновременно разочарованию Томаса.

– Петух прокричал, – сказал Велес угрюмо, – гулянка кончается… наступает время деловых людей.

Последние двое лесных жителей просто нырнули с мест в багровую россыпь углей, словно в родное болото. Томас ощутил жар, словно его душу уже жгли, пронзив вертелом, над костром.

Теперь уже ясно, что все их ночные гости пришли из ада!

Когда трое странников остались одни, калика еще сидел, уронив голову на руки, а Томас насторожился, подбежал к краю поляны.

Их кони, на которых они прибыли сюда, исчезли. Вместо них с кустов обрывали желтые листья трое самых совершенных созданий, каких Томас когда-либо видел. Нет, самым совершенным созданием была его невеста Крижина, но следом за нею стояли эти трое сказочно прекрасных коней. Все трое уже оседланные, с полными седельными сумами. Вороной жеребец, белый конь и гнедая кобыла с хитрыми глазами. У всех были длинные гривы, тонкие мускулистые ноги и у каждого грудь бугрилась сухими мышцами.

– Кони… – прошептал Томас так, словно боялся спугнуть бабочек. – Пресвятая Дева! Это нам?

– Мне и Яре, – буркнул калика, поднимаясь. Он повел плечами, разминая после долгой ночи. – Одного придется взять в запас… Ты ж не примешь в дар от демонов?

Томас оскорбился:

– Думаешь, струшу?.. Я поскачу на таком коне, даже если он на полном скаку может обратиться в дым! Да я на таком коне… Да я… Если он даже от самого дьявола из рук в руки…

Калика взял себе черного, как ночь, жеребца, Ярослава вскочила в седло гнедого, не дожидаясь помощи благородного рыцаря. Томас медленно подошел к белому, как снег, жеребцу, чувствуя значимость момента. Белого коня всегда отдают вожаку, предводителю. Он, Томас Мальтон, должен вернуться в Британию на белом коне. Да и мешок с чашей демоны приторочили именно к седлу белого жеребца.

Только одно смутно беспокоило.

У всех троих коней глаза были багровые, словно внутри черепов полыхало адское пламя.

Часть II

Глава 1

Дорога сама бросалась под ноги, а встречные деревья летели навстречу, как брошенные рукой великана. Кони мчались, словно северный ветер, люди лишь пригибались под низкими ветками, судорожно задерживали дыхание, когда кони-звери взмывали над мелкими оврагами, перепрыгивали разломы, валежины, пни.

Томас побаивался за своего белого коня, все-таки несет настоящего рыцаря в настоящих доспехах, а они железные, но тот скакал все так же впереди, сухой и неутомимый. Если бы под ним были камни, а не влажная земля, летели бы искры. И Томас не был уверен, что не пахло бы серой и горящей смолой.

Яра в этих местах не бывала, Томас тоже, дорогу указывал калика. Правда, дорог он тоже не знал, но на Руси, как он сказал, дорог нет вовсе и вряд ли будут, зато есть направления. Он и вел маленький отряд в северо-западном направлении, ориентируясь по солнцу.

Когда дорога два дня незаметно спускалась ниже, так же незаметно сырая земля перешла в мокрую, а среди леса все чаще стали попадаться болотца и болота. Огненные кони, готовые по твердому нестись, едва касаясь земли, начали увязать, чистая кожа покрылась потеками грязи. Теперь уже калика ехал на расстоянии от Томаса, белоснежный конь забрасывал его комьями грязи, а Яра плелась еще дальше, берегла одежду.

Томас оглядывался, наконец сказал с беспокойством:

– Сэр калика, ты бы поменялся с женщиной!

Олег в задумчивости осмотрел свою звериную, пропахшую потом шкуру:

– Я тоже думаю, что это ей больше к лицу…

– Да нет, местами.

– Беспокоишься?

– Конечно! Если ее что сцапает, какой овощ мы получим от ее жениха?

– От хвоста уши, – согласился Олег. – Жаль будет. Столько везли, кормили…

Яра с подчеркнутой неохотой поменялась с каликой местами, но, как он заметил, вскоре уже держалась к рыцарю ближе, чем раньше он сам. Видимо, ее гнедая кобылка не на шутку заинтересовалась белым красавцем жеребцом.

Когда болота пошли так часто, что приходилось петлять, слезать с седла и вести коней в поводу, Томас бурчал раздосадованно:

– Что за земли! То ли дело в сарацинских песках… Сэр калика, почему здесь, на Руси, столько болот?

– Эт чтоб тебе было привыкшее явиться в Британии. Там болот еще больше. А здесь болотам пришел конец… Это раньше было Болото Настоящее.

– Настоящее? А это какое?

– Эти болота перед тем что брызги с лап не самой крупной лягушки.

– А как же на нем рос лес?

– Сэр Томас, когда-то по этому самом месту ползла льдина. Так, не самая огромная, всего высотой в две-три версты. Не таяла ни летом, ни зимой. И не было здесь жизни никакой вовсе… Люди? Они тогда жили на том месте, где сейчас сарацинские пески. Там были болота и вот такой же лес… Потом на белом свете потеплело, а здесь и вовсе началось Великое Отступление Льдины. Она таяла, отодвигаясь дальше на Север, где сейчас царство Льда. На том месте, где была Льдина, образовалось исполинское Болото, которое не высыхало ни летом, ни зимой. Но шли годы… какие годы – века!.. и среди пересыхающих болот появились трава, кусты, потом чахлый лесок, а затем уже и такой Лес, что в южных странах не поверят, в глаза плюнут.