Авиатор: назад в СССР 10

Марио быстро заговорил, а Жуан начал нам переводить.

– Господин Марио просит оставить в стороне приветственные слова и перейти к делу. Он безмерно уважает советского офицера, спасшего ангольского мальчика, но у нас нет времени на чествование сейчас, – сказал Жуан, но Марио продолжил говорить. – Единственное, хотелось бы узнать ваше имя и род деятельности, офицер? – обратился он ко мне.

– Можешь сказать, – шепнул мне Совенко, который уже занял место в плетёном кресле.

– Сергей Родин, старший лётчик-истребитель, – ответил я.

Конечно, Игорь Иванович записал мои данные быстрее, чем я их сам произнёс. Чуть не проткнул блокнот, лежавший перед ним. Эдгар Марио очень удивился и начал громко хохотать.

– Господин Марио говорит, что первый раз видит такого лётчика, как вы. Двоих вы поразили в глаз, а троим попали в лоб, – перевёл слова Марио переводчик, пока его начальник тыкал себе указательным пальцем в лоб. – Вы уверены, товарищ Тимур, что это тот самый заложник с борта разбившегося самолёта? – обратился Марио уже к Совенко.

– Я не обманываю вас, Эдгар, – спокойно ответил полковник.

Марио почесал подбородок, снова широко улыбнулся и продолжил меня спрашивать.

– И все советские лётчики так стреляют, Сергей? – перевёл мне его вопрос Жуан.

Работник посольства безэмоционально сидел и сверлил меня взглядом. Совенко просто смотрел в окно, а у Марио, кажется, скоро мимические мышцы заболят, если продолжит так широко улыбаться.

– Господин Марио, жить захочешь и не так раскорячишься, – ответил я.

С переводом последнего слова у Жуана возникли проблемы, но он сумел передать его смысл. Эдгар Марио хохотал очень громко.

– Молодец! – с большим акцентом произнёс Марио и моментально стал серьёзным.

Дальше начались вопросы. Большинство задавал Марио, иногда что-то для себя уточнял Игорь Иванович. Их интересовали обстоятельства крушения, что происходило на борту в эти минуты. Даже попросили вспомнить, о чём я говорил с главарём этого отряда УНИТовцев.

– Может, слышали какие-то термины западные? Запомнили необычные слова? – спросил у меня Совенко.

Конечно, услышал! Они же говорили на португальском с ангольским акцентом. Там все слова необычные.

– Не запомнил, Тимур Борисович. А почему бы не спросить ангольских граждан, которые летели с нами? – поинтересовался я, хотя вряд ли их не допросили передо мной.

– От них уже всё узнали, – быстро ответил Жуан, который не стал дожидаться слов от Марио. – В наших рядах есть те, кто поддерживает нашего врага. Поэтому нужны и ваши показания.

Посольский работник повернулся в пол-оборота на своём стуле, положил ногу на ногу и уставился на меня.

– Если вы знаете английский, а вы им хорошо владеете по нашей информации, товарищ Родин, – настойчиво сказал Игорь Иванович. – Я делаю вывод, что вы могли бы хоть что-то разобрать на португальском.

Монументальная логика от посольского работника.

– Игорь Иванович, почему вы так думаете? – произнёс я на дари с очень сильным акцентом.

Совенко был шокирован от произнесённых слов. Марио вопросительно посмотрел на своего переводчика, но тот развёл руками.

– Вы были в Афганистане, верно? – спросил меня Игорь Иванович.

– Да. Как видите, вам не удалось перевести слова с дари на русский или на португальский.

– Родин, перестань тут комедию ломать, – громко сказал Совенко. – Слышал или не слышал, что-то интересное?

– Не слыш… – хотел спокойно ответить я, но тут же прервался. – А вам слово «касадорес» ни о чём не говорит? Его повторили УНИТовцы раз двадцать. И произносили его с некой гордостью.

Все трое высокопоставленных служащих переглянулись между собой, а затем вернулись к общению со мной.

– Можете ведь, Родин, – улыбнулся Игорь Иванович. – Пожалуй, вам кое-что нужно знать, как лётчику.

Рассказанное посольским работником меня не удивило. «Касадорес» в переводе с португальского означало «охотники». Так, в УНИТА называли отряды спецназа ЮАР, которые выполняли диверсионные операции в глубоком тылу правительственных войск.

В прошлой жизни я читал об этих ребятах. Хорошо подготовленные, отлично оснащённые специалисты разведывательно-диверсионного профиля. Причём, в своей работе в Анголе применяли в основном трофейное оружие и технику. Например, зенитно-ракетный комплекс «Стрела-1». Возможно, именно с помощью него и сбили Ан-12. Вот только основную свою деятельность они начали вести годом позже. А тут сразу решили показать себя.

– Как видишь, и вас оставили на растерзание УНИТА, а сами уже где-то скрылись, – сказал Игорь Иванович и повернулся к Марио.

Плотный анголец вопросительно посмотрел на нашего специалиста и достал платок, чтобы промокнуть вспотевший лоб.

Они начали разговаривать на португальском, причём на не самых низких тонах. Финал разговора мы с Тимуром Борисовичем не слышали, поскольку нас больше в кабинете не задерживали и отпустили.

– Знаешь, что это значит? – спросил у меня Совенко.

– Что, ангольцам не следует начинать что-то крупное впереди, пока не разберутся сзади, – сказал я, когда мы вышли на улицу.

– Верно. Командование Народной Армии решило провести фронтовую операцию и выдавить из провинции Квадо-Кубанго УНИТовцев, – сказал Тимур Борисович, доставая сигареты «Столичные» из кармана.

Удивляет, что за рубежом полковник отдаёт предпочтение советским сигаретам. Думал, что сейчас появится «Мальборо» или ещё какой-нибудь брэнд.

– Чего так смотришь? – спросил Совенко, когда заметил, как я разглядываю пачку «Столичных». – Ты думаешь, в магазине при нашем аппарате советников что-то лучше можно найти? Итак, всё с наценкой в этом «Совиспане» продают. Будешь?

Знакомое название. Слышал, что это была фирма на Канарах, через которую в Анголу для советских специалистов поставляли различный товар и продавали. Что-то вроде Военторга.

– Не курю, Тимур Борисович, – улыбнулся я.

– Тоже до Анголы не особо курил. Тут опять начал. Ладно, пошли. Сегодня первая постановка задач с ангольцами в Лубанго. До этого только в Луанде летали.

Не то, что я боялся за себя, но мне бы хотелось выполнить хоть один ознакомительный вылет со знающим район полётов человеком. Об этом я решил сразу сказать Совенко, когда мы подошли к штабу ангольского полка. На мой вопрос он ответил утвердительно.

– Сергей Сергеевич, мы тут не самые глупые пацаны, понял? Я вас всех хочу домой отправить, а не как… – начал говорить Тимур Борисович, но прервался.

Видимо, хотел он сказать что-то про экипаж Ан-12го, который погиб, но не стал. Переживает полковник.

– Если ты был в Афгане, то точно видел «чёрный тюльпан», – сказал Совенко.

– И не раз, Тимур Борисович. Гусько и Барсов тоже.

Полковник усмехнулся, услышав фамилии моих товарищей.

– Вот тут ты меня удивил. Эти два разгильдяя с первого дня уже меня чуть до инфаркта не довели.

Вернувшись в класс, мы застали там полный состав чуть ли не всех ВВС и ПВО Анголы. Поздоровавшись с каждым, я сел рядом с Костяном.

– Общались с Игорем Ивановичем, – сказал я. – Знаком тебе такой персонаж?

– Конечно. В Луанде в здании советской миссии с нами беседовал. Инструктаж проводил. Напомнил мне Полякова, майора-особиста помнишь? – спросил Костян.

– Конечно. И с ним в Афгане пересекался. Подполковника получил, – ответил я.

– Тебя, я смотрю, везде Белогорск преследует, – посмеялся Костян.

– Это точно, – кивнул я. – Марик, а ну, колись, где опять ты накосячил? – спросил я у Барсова.

Марк уже на что-то подбивал Ренатова, пока я его не отвлёк.

– Серый, тебе какая разница? Ты столько не пьёшь, вот тебе такие приключения и не грозят, – отмахнулся Марик.

– И даже не обидно, дружище, – улыбнулся я и притянул за руку к себе Барсова. – Быстро рассказал, а то мне Совенко за неполные сутки уже несколько раз намекал, что вы с Савеличем разгильдяи.

Рассказ Барсова был эмоциональным, но суть неизменна. Первую ночь провели мои товарищи в Луанде. Напились, пошли гулять, ещё раз напились, а потом разоружили ангольский караул рядом с советской миссией.

– Без единого выстрела, прошу заметить, – сказал Гусько, подключившийся к нашему разговору.

– Так себе повод для гордости, – ответил я, но очень тянуло рассмеяться, представив себе эту картину.

Потом с автоматами два бедолаги решили вернуться к себе в комнату. Естественно, уже наш караул, задал конкретные вопросы, откуда у них появилось оружие.

– В общем нас к Совенко повели, – сказал Гусько.

– Неа, Савелич, – поправил его Марк. – Я точно помню, что мы сами пошли. Без принуждения.

– Ну, это вам должны были зачесть, как за чистосердечное признание, – улыбнулся я. – И что потом?

Разговор у Совенко был недолгим и на повышенных тонах.

– Ну, наговорил нам Тимур Борисович много всего, – покачал головой Марик.

– Меня спросил, мол, зачем автомат взял? Говорю, что нужен. Я в Афгане всегда ходил с пистолетом, – продолжил Гусько. – Совенко такой, у кого взял? Я говорю, у ангольца. Он мне, зачем у него? Почему не у своего? Я и сказал, что он ангольцу был не нужен больше. Не отбирал я у него. Он сам отдал.

Рассказывал это всё Гусько с присущим ему колоритом и интонацией. Я сделал вывод, что раз эти двое ещё здесь и их обратно в Союз не отправили, значит, в Анголе с лётчиками совсем беда.

Постановка прошла быстро. Проводил её майор Жозе Эбо. Кубинские лётчики, которые тоже присутствовали здесь, говорили, что этот анголец – командующий авиацией военного округа, в котором мы находимся.

Нам каждому распределили по три летчика, и мы должны были с ним пройти всю программу подготовки. Усатый кубинец Бенитес, с которым я несколько раз летал в Осмоне, решил меня разрекламировать ангольцам.

Что он там рассказал, не знаю, но эффект был чуть меньше, чем от речи Марика при первой нашей с кубинцами встрече.

– Давайте знакомиться, – сказал я, когда мне подвели троих ангольцев.

Их фамилии и имена я записал к себе в блокнот, подаренный мне Костей. Я-то все свои вещи потерял в джунглях. Один из ангольцев – старший лейтенант Франсишку Мадейра, хорошо говорил на русском, и это было большим подспорьем.

У каждого из этих ангольцев оказалось и своё прозвище. Мадейра был очень кудрявым, оттого и получил прозвище «Каракоиш». Двое других имели более привычные «Фронте» и «Рета».

– «Передняя часть» и «Тыл», – объяснил мне Франсишку.

От него же я узнал, что прозвища даны не просто так. Каждый из этих офицеров проявил себя в бою и был наречён прозвищем. Носили они их с гордостью.

На контроле готовности мы тоже не были обделены вниманием. Совенко очень тщательно опрашивал каждого из нас, особое внимание уделив Гусько и Марику. Даже контроль уяснения района полётов не так его интересовал, как теоретическая подготовка моих товарищей.

– Ладно, – махнул он рукой и дал указание Штыкову отправляться на отдых.

Когда я собрал свои принадлежности, подаренные мне ангольцами и кубинцами взамен утерянных, Совенко окликнул меня.

– Родин, а ты куда? – спросил он.

– Вы сказали на отдых, – ответил я. – Или что-то ещё от меня нужно?

– Конечно. Пошли в комнату высотного снаряжения. Подберём тебе шлем, противоперегрузочный костюм и пойдём к самолёту.

– Вы меня на вылет приглашаете? – улыбнулся я.

– Ну не на свидание же. Пошли.

Глава 5

Снаряжение я одел достаточно быстро. Чего не скажешь о Совенко. Он и со Штыковым пошутить успел, и кубинскому старшему лётной группы в Лубанго что-то сказал.

– Решил, Борисыч, всё таки, на проверенном полететь? – спросил у Совенко Штыков, пока тот шнуровал ботинки.

– Проверить надо этого молодца, – кивнул в мою сторону полковник. – Как вообще себя оцениваешь? – спросил у меня Совенко, в голосе которого прозвучало некое высокомерие.

– Если вы про мою технику пилотирования, то на твёрдую четвёрку, – сказал я.

– Чего это так слабо? – усмехнулся кубинец на ломанном русском. – Думал, что сюда профессионалов присылают.

– А вам обо мне не рассказывали? – спросил я. – Ваш подопечный Хорхе Бенитес меня знает. В Осмон к нам приезжал на подготовку.

Видимо, старший группы не обратил внимание на хвалебные отзывы своих подчинённых, когда меня описывал Бенитес.

– Я не интересовался, асере, – ответил кубинец, назвав меня в конце «другом».

Совенко расспросил про мой налёт, классность и в каких крупных мероприятиях я участвовал во время командировки в Афганистане. Когда перечисление вышло за количество трёх операций, Тимур Борисович перебил меня.

– Ладно, перестань уже заливать мне здесь. Запрошу по тебе информацию или сам свяжусь с «Центром». Странно, что такого молодого прислали, – произнёс Совенко, затягивая штанину противоперегрузочного костюма.

– Борисыч, а почему тебя тогда и Барсов не смущает? – спросил Штыков, протянув полковнику шлем.

– Валентин Николаевич, Барсов и Гусько сразу обозначили себя, как не самые надёжные советские специалисты. Но они прошли курс подготовки перед поездкой сюда. Их отобрали, и они знали, куда едут, – произнёс Совенко и показал мне идти за ним.

Как будто я ехал в неведении! Информации про Анголу у меня, конечно, немного было. Но и ничего слишком уж неожиданного я здесь не увидел. Разве, что в джунглях чуть не погиб, но это из другой оперы.

Солнце уже вышло и стало нагревать воздух. Бетон начинал становиться раскалённым, а всякая ползучая живность прятаться в укромные места между плитами.

Перед тем как занять место в самолёте, я попросил у своего «инструктора» карту, чтобы изучить маршрут.

– Она тебе не нужна. Летать будешь в районе аэродрома, а я здесь всё знаю, – похлопал меня по плечу Совенко, который уже был обильно потный.

Ну и ладно. Потеряемся, сам будет виноват!

– Лубанго-контроль, 101й, запуск, – запросил разрешение Совенко у нашего руководителя полётами, который находился рядом с диспетчерами аэропорта.

– Разрешаю, 101й.

Двигатель «ласково» загудел. Стрелки приборов начали вращаться и показывать необходимые параметры. Совенко что-то бубнил в этот момент, но я был занят другим делом.

– Ты меня вообще слышишь? – громко спросил Тимур Борисович по внутренней связи.

– Слышу, – ответил я, проверяя работу автоматического радиокомпаса.

Продолжение разговора не последовало. И чего отвлекает?! Нужно бы ещё карту района лучше изучить. А то сегодня на аэродроме только один привод и с одним стартом работает. И ведь есть средства локации и навигации, да только выходной у ангольцев. Вот и не работают, а наших специалистов, видимо, не привлекли.

– Выруливаю, 101й, – доложил Совенко и самостоятельно начал рулить.

В кабине-то жарковато, вот и хочет побыстрее в воздух подняться. Я сам уже прилип к креслу, обильно вспотев.

Самолёт был готов занять исполнительный, но руководитель разрешение не давал. Я посмотрел по сторонам и в сектор взлёта и посадки. Никого! Чего ж тогда ждём. Чувствую, как капелька пота скатилась на кончик носа, неприятно пощекотав его.

– Лубанго, 101й, готов на полосу, – настойчиво повторил Тимур Борисович.

– 101й, вам запрет на вылет. Местные не разрешают, – грустно ответил нам руководитель.

– Причина?

– Африканский час.

Мда, известное явление. В это время суток очень жарко и никого на открытом воздухе нет. Значит, и в работе перерыв. Только не совсем понимаю, причём здесь командно-диспетчерский пункт, где дежурная смена сидит в тапочках и под кондиционером.

– 101й, разберись там, а мы пока вырулим на полосу, – сказал Тимур Борисович, и руководитель полётами принял к сведению эту информацию.

Выруливал на полосу уже я сам, выравниваясь по осевой линии. Вокруг ни души. Окрестности аэродрома – это небольшая равнина. Чуть дальше она переходит в холмы и в горный хребет.

– На радиовысотомере опасную высоту установил. Готов к взлёту, – доложил я.

– Управление передал, – сказал Совенко.

Как будто и не я сейчас выруливал, а он. Вообще, как-то уж слишком высокомерен этот полковник. Не знаю его регалий, но не думаю, что у него большой боевой опыт.

– Теперь покажи, как ты летал в Афганистане. Хочу посмотреть, – ехидно посмеялся Совенко.

Вряд ли он захочет прочувствовать все слаломы, которые мы с товарищами выполняли в Панджшере. Какие-то желания у Совенко совсем небезопасные. С другой стороны, может, перестанет хорохориться.

– Как скажете. Обороты вывожу на максимал, – доложил я и плавно перевёл рычаг управления двигателем в соответствующее положение.

МиГ-21 слегка затрясло. Обороты и температура газов двигателя на приборах вышли на соответствующие режиму значения. Я продолжал удерживать самолёт на месте.

– Взлёт. Форсаж! – сказал я.

Слабый рывок назад, и самолёт помчался по полосе. Направление выдерживал аккуратно, отслеживая нужное значение скорости. Ручку управления слегка на себя.

– Подъём, – сказал я по внутренней связи, когда скорость подошла к значению 200 км/ч.

Плавно поднял носовое колесо и жду скорости 330 км/ч. Совенко молчит, не произнося ни звука.

Отрыв и мы поднимаемся в ангольское небо. Скорость растёт, шасси убрано.

– Взлетать умеешь, но что-то есть интересное в твоём арсенале? – спросил Совенко.

Что ж, придётся показать ему пограничный режим. Ручку управления самолётом отклонил на себя, хотя шасси ещё до конца не убрались. Не страшно! Запас прочности есть. В Циолковске такое уже делал с инструктором.

МиГ пошёл выполнять полупетлю. По внутренней связи слышно, как Совенко начал тяжело дышать, но пока замечаний не делал.

Пошёл рост перегрузки. Считаю до трёх и буквально кладу самолёт «на спину». Скорость в верхней точке подошла к 150 км/ч, а МиГ даже не затрясло.

– Переворот, – произнёс я и вывел самолёт в нормальное положение. Тут же стрелка на указателе скорости пошла в правую сторону на увеличение.

Хороший самолёт, этот наш МиГ-21! Даже на таком режиме устойчив и не переходит в режим сваливания.

– Ты чего… творишь? – спросил Совенко, прерываясь на вдох.

– Полупетля на взлёте. Теперь в пилотажную зону буду запрашивать отход, – сказал я, заметив на карте нанесённый круг на севере от Лубанго, обозначенный как «Зона номер 4».

– Выходи на аэродром. Над точкой поработаем, – ответил мне Тимур Борисович и сам запросил у руководителя полётами разрешение на пилотаж над полосой.

– Прошу снижение до 20 метров и проход над полосой, – запросил я вдогонку.

– Разрешил, – с энтузиазмом сказал руководитель полётами.

Совенко, наверняка, чуть слюной не подавился сзади.

– Родин, это совсем не по заданию, – спокойно сказал он.

– Товарищ полковник, а у меня и нет задания. Мне выполнять проход?

– Давай. Аккуратнее только.

Конечно! Ручку управления отклонил от себя и очень быстро снизился с 1000 метров до предельно-малой высоты.

Краем глаза увидел, как в стороне осталась гора со статуей Иисуса Христа. Интересно, а кто-нибудь пролетал над ней кубинцев как можно ниже?

Быстро пронёсся над полосой и снова потащил самолёт на полупетлю. Переворот в верхней точке, и пошёл вираж. При инструкторе Гене я выполнял эту фигуру и на меньшей скорости. Сейчас не буду рисковать.

Одна управляемая бочка, вторая, третья! Переворот и снова уход на предельно-малую. Вывод меньше чем на ста метрах. Руководитель полётами через раз повторяет команду на вывод.

Несколько таких минут потовыжималки, и я уже сам слегка подустал. Будто манёвренный бой кручу сейчас против нескольких противников.

– Крайний манёвр и на посадку, Сергей, – сказал мне Совенко, который тоже выдохся от таких манёвров.

– Понял, – отвечаю я и решаюсь на нестандартный манёвр.

Разгон на форсаже, скорость почти 800 км/ч. Ручку на три счёта на себя и МиГ резко задирает нос. Смотреть нужно на скорость сейчас, которая падает очень быстро.

210… 190… 180 и толкаю ручку от себя. Отворот влево и выход в сторону от солнца. Ещё один вираж, переворот и ухожу вниз.

Ищу глазами аэродром. Если всё верно рассчитал, должен сразу выйти в створ полосы. Так и есть!

– 101й, прошу посадку. Шасси, механизация выпущены, – доложил я, выравнивая самолёт.

– Разрешил посадку.

Несколько секунд и плавно касаюсь полосы. Длина её почти 3000 метров, а вот ширина не такая большая.

– Вылезешь, поговорим, – сказал Совенко недовольным голосом, когда я сбрасывал парашют рядом с подборщиками.

На стоянке нас уже встречали техники, а также командирский УАЗ. Рядом с самолётом уже Вениамин Бубко. Втягивается в рабочий процесс со своими коллегами. Как только открыл фонарь, он подставил мне стремянку, чтобы я вылез из самолёта.

– Как аппарат, Сергеич? – спросил он, здороваясь со мной.

– Нормально. Жарко только! – воскликнул я. – Когда кондиционеры будут уже в самолётах?

– А зачем? Лишнее место занимает. На высоте всё равно комфортно, – сказал он, но я не разделяю этой мысли.

К самолёту подъехал УАЗик. Бубко шепнул, что это за Совенко.

– Улетает сейчас советник Главкома ВВС и ПВО Анголы в Луанду, – сказал Веня и выпрямился, когда Тимур Борисович спустился на бетонку

– Товарищ полковник, разрешите получить замечания? – спросил я, поправляя на себе снаряжение и вытягиваясь в струнку.

– Нормально. Даже хорошо, – сказал Совенко и пошёл к УАЗику, вытирая лоб подшлемником.

Пройдя пару шагов, он повернулся ко мне.

– Только я тебя пристрелю, если этому же научишь ангольцев, понял?

– Так точно, – улыбнулся я, провожая взглядом нашего советника.

Со следующего дня начались полёты с нашими ангольскими товарищами. Парни они оказались смышлёные, грамотные и трудолюбивые. Всё идёт по накатанной, и вот я уже начинаю выполнять с ангольцами к полёты на сложный пилотаж.

По прошествии полутора недель, все трое привыкли к моим требованиям. Особенно они всегда ждали, когда я их соберу на лавочке за домиком высотного снаряжения.

Тут был навес и очень тихая обстановка. Никто нам тут не мешал делиться впечатлениями. А главное – всем так проще анализировать свои полёты вдали от посторонних глаз.

– Мештре Родио, что там по полётам? – спросил у меня кудрявый Мадейра.

«Каракоишь» был самым подготовленным из ребят. Вполне можно было уже и брать его на полигон летать, а там и на выполнение боевой задачи отправлять с кем-то из опытных лётчиков. Правда, очень любит похвалу. Видно, как он светился от каждого сказанного мной одобрительного слова.

– Сильно плюхаешься на посадке, на одну из сторон. Как будто у тебя одно другое перевешивает, – сказал Мадейре, когда разбирали его полёт.

– Эм… что перевешивает? – спросил он.

Даже и не знаю, как теперь и объяснять. Смысл моих слов был, что у него одно яйцо другое перевешивает. Только как ему об этом сейчас сказать. Обидеться может!

Решил я сказать Каракоишу прямо про дисбаланс в его «достоинстве». Долго смеялся он над этим высказыванием, так что я сделал вывод – в Анголе с юмором порядок.

Второй в моём рейтинге – «Рете» с короткой стрижкой и большой нижней губой. Полёт по кругу освоил, зону тоже, а вот предельно-малую высоту очень тяжело.

Ну а «передняя часть» или «Фронте», был отстающий. То чуть в штопор не введёт самолёт, то до полосы метится сесть и… промахивается! И вообще, Фронте будто в прострации постоянной.

Поговорив с ним, я заметил, что на руке у него чёрная траурная повязка. Это был знак, что он скорбит о ком-то из близких.

– Мама, мештре, – ответил Фронте.

– Соболезную, – сказал я.

Из высотного домика вышел Костян и позвал нас в класс.

Через несколько минут появился командующий авиацией округа майор Эбо. Началась постановка боевых задач кубинским и ангольским лётчикам. Мы сидели в конце класса и наблюдали, как Эбо показывает на карте объекты ударов.

– Они же ещё не готовы, Валентин Николаевич, – сказал я Штыкову, но тот слушать меня не стал.

– Сами пускай разбираются, – отмахнулся Штыков. – Это не наша война.

– Но мы в ней участвуем. И не надо говорить, что это не так, – ответил я.

– Ещё раз говорю, это их решение. Мы будем работать по своей задаче.

Надо как-то отговорить начальство от такого поспешного решения.

В своей речи Эбо обратился и к нам.

– Вам, наши друзья, предстоит прикрывать нас, – сказал Эбо, обращаясь к нам, словно просит. – По данным разведки, к линии фронта переброшены «Миражи Ф-1». Противник наращивает свои силы.

Глава 6

Командующий авиацией военного округа продолжил рассказывать об обстановке на юге страны. Всё это очень похоже на Афганистан и на постановки задач в Баграме и Шинданде. Масштаб применения авиации только другой.

Со слов командующего Жозе Эбо, правительственные войска продвигались на юго-восток страны, с целью выбить оттуда подразделения УНИТА и не дать возможности развернуть свои части ЮАР.