Преданные

– Елена Сергеевна, я надеюсь, Долин объяснил вам, что я всего лишь частный детектив. Мои возможности гораздо… хм… у́же, чем у полиции.

– Да, он сказал. И еще он сказал, что вы очень хороший сыщик. У вас много раскрытых преступлений. И если вы мне не поможете, мне никто другой не поможет. Потому что уже двадцать шесть лет никто не может объяснить, где моя дочь. Она пропала.

– Двадцать шесть лет? – вырвалось у Андрея.

Макс и Андрей переглянулись. В их взглядах читалась безнадежность. Елена Сергеевна правильно поняла этот перегляд.

– Да… Скоро будет двадцать семь… – тихо сказала она и как будто сжалась. – Не отказывайтесь от меня, пожалуйста. Выслушайте. Хотя бы…

– Елена Сергеевна, успокойтесь.

– Простите, Максим Максимыч.

– Давайте проще – Максим.

Ему стало как-то неловко. Даже стыдно. У него самого двое детей и если бы… если бы… с кем-то из них произошло несчастье… Нет, об этом даже думать страшно!

– Успокойтесь, – повторил он, – и расскажите все по порядку. Мы выслушаем и потом примем решение. Договорились?

Она кивнула и начала рассказывать.

– Это случилось двадцать третьего июня девяносто шестого года. То есть в этот день Вареньку видели последний раз. Она сдала в школе все экзамены и двадцатого числа поехала в Питер. Варя хотела поступать в Российскую академию художеств. Там проходил творческий конкурс среди абитуриентов. Да, еще хочу сказать, что она уже приезжала в академию в апреле и показывала свои работы. Они очень понравились преподавателям.

Рассказывая, Елена Сергеевна как будто оттаивала. Она говорила медленно, обдумывая каждую фразу.

– Варя очень хорошо рисовала. Мы с мужем не возражали, чтобы она училась мастерству и развивала свой талант дальше. Тем более в «Репина». Волновались только, чтоб она не попала в какую-нибудь плохую компанию. В то время в Петербурге было непросто: наркотики, криминал. Да… Варя уехала утром на поезде. Ехать недолго, вы знаете, три часа всего. Она должна была вернуться в Новгород двадцать пятого утром. Как раз на выпускной вечер. Доехала отлично и сразу пошла в академию. Ее работы похвалили. Двадцать четвертого у нее должен был состояться еще какой-то творческий конкурс. Так она нам сказала по телефону. Она звонила с почты рядом с домом.

– Что за дом? – уточнил Макс.

– Варя остановилась у моей подруги. Земфира, подруга детства, в то время тоже жила на Васильевском острове, от них до академии можно было дойти пешком. За полчаса уж точно. – Елена Сергеевна на мгновенье задумалась. – Это был воскресный день. Варя позавтракала и вышла погулять по городу. Земфира предложила ей вернуться домой пообедать, но дочь ответила, что придет на ужин, вечером, часов в восемь-девять. Ну, разве что устанет, тогда пораньше. Она забежала на почту и позвонила нам. Можно было позвонить от Земфиры, но междугородние звонки стоили тогда дорого, не хотелось обременять хозяев расходами. Мы договорились, что от Земфиры она будет звонить только в случае, если очень-очень нужно. И просили, чтобы она звонила почаще. За три дня Варя звонила нам три раза, каждый день. Тогда мобильники еще были в диковинку, а вот пейджеры уже вовсю использовались. И мы с мужем решили, что купим ей пейджер, когда она приедет. Что еще? Вот. В тот день, в воскресенье, мы с ней разговаривали около одиннадцати утра.

Елена Сергеевна замолчала. Воспоминания давались ей с трудом. Макс не торопил.

Молчание затянулось, Андрей решил помочь:

– А как вы узнали, что Варя… пропала? Когда это случилось?

– В тот же день. Вечером, около двенадцати позвонила взволнованная Земфира. Сказала, что Варя еще не пришла. Естественно, мы не могли заснуть. Ждали звонка, надеялись, что она вернулась. Звонка не было. Муж поехал в Питер первым же поездом. Я не могла… У меня отнялись ноги. От волнения что-то стало с моими ногами. Я еле передвигалась по квартире. Я почувствовала, что с ней случилась беда. Простояла весь день у телефона. Виталий… – она подняла на них глаза, – это мой муж… Виталий позвонил в три часа, сказал, что в полиции пишет заявление. Сказал, что побудет несколько дней в Питере. Вот. Потом начались поиски.

Сейчас есть камеры повсюду, отряды поисковиков, интернет. А тогда ничего не было. А еще… вся полиция в городе готовилась к выпускному. Мне кажется, первые часы, когда можно было отыскать ее следы, были упущены. Через месяц поиски официально прекратили, через год нам пришла бумага, что Варю… зачислили в категорию пропавших без вести.

– В девяностые в стране пропадало очень много людей. Сотни тысяч. Более двухсот тысяч в год – точно. Криминалистам это хорошо известно. И трудности с поисками пропавших людей тоже известны. Даже сейчас людей не всегда находят. А уж в те годы! Я понимаю, что вы не смирились с пропажей дочери. У вас есть еще дети?

Она покачала головой:

– Варя была единственным нашим ребенком. А потом… мы не смогли. Ну, психологически мы с Виталием не смогли. Хотя мы были молоды: мне тридцать семь, ему тридцать девять. Вполне получилось бы. Но… Понимаете, если бы мы знали, что с ней случилось. Хотя бы знать точно, что Вари больше нет. Наверное, было бы легче. Понимаете, мы же не можем даже свечку за упокой поставить. Это так трудно. Даже помолиться не можем, потому что не знаем, жива ли Варя. А если она жива? Как же можно ставить свечу за упокой? Ведь есть же шанс…

Елена Сергеевна вытащила из кармана бумажную салфетку, вытерла глаза.

– Простите.

Макс сел рядом с ней. Положил руку ей на плечо.

– Шанс невелик, Елена Сергеевна.

– Я знаю. Но он есть. Пока существует надежда… Понимаете меня?

Исходя из своего сыщицкого опыта он понимал, что Вари нет в живых. Но Елена Сергеевна права: она имеет право знать, что случилось с ее дочерью.

– Думаю, вы будете ее ждать всегда. Но ведь есть причина, почему вы пришли к нам именно сейчас? Что произошло? Какая-то новая информация? Что?

– Да-да. Сейчас расскажу.

Она начала распаковывать сверток. Сначала вытащила небольшой конверт. В нем лежали фотографии.

– Вот, посмотрите, это Варя. Вот это фото сделано буквально за десять дней до… ее исчезновения. Она примеряла платье на выпускной, и мы сфотографировались. Вот здесь крупно – ее лицо.

Она разложила снимки. Макс и Андрей рассматривали. Они поняли, что в большом пакете есть еще нечто, что она хочет показать.

– А теперь… – она тяжело вздохнула.

Ей было трудно говорить, Андрей принес стакан воды, подал ей.

– Позавчера я гуляла по Питеру. Хоть этот город и украл у меня дочь, но мы с мужем любим его. Мы остановились в отеле на три дня. Виталий остался в номере, а я… Вы знаете, что-то заставило меня выйти. Мы планировали вечером пойти в Мариинку, а перед спектаклем немного отдохнуть. Муж заснул после обеда. А я вышла. И пошла. Иду по Невскому. Потом через Катькин сквер… Екатерининский то есть, его так любовно питерцы называют… Как будто кто-то меня вел в направлении немецкой кирхи… – слезы закапали по ее лицу, она их вытирала, извиняясь. – Иду, а там полно уличных художников. Рисуют. И вдруг… Вот.

Она вытащила рисунок, вставленный в простенькую деревянную рамку. На нем – никакого сомнения! – ее дочь Варя.

– Я сначала подумала, что схожу с ума, что это другая девушка. Потому что этого не может быть. Ведь не может же! Но нет: я вижу свою дочь. Такую, какая она была тогда. Он, портрет ее, стоял на мольберте рядом с другими работами одной немолодой художницы. Значит, она рисовала Варю? Когда? Как этот портрет оказался здесь? Я взяла себя в руки… Если б вы знали, как мне было тяжко! Художница как раз зазывала желающих позировать. Я села на стул и сказала: «Рисуйте меня, я хочу». Она стала рисовать. Вот, небольшой портрет получился. – Она достала лист бумаги, без рамочки. – Я его забрала, хотя он мне и не очень понравился поначалу. Вы видите разницу? Мне кажется, это две разные руки. Портрет Вари и мой. Это я сейчас вижу, а в тот момент, когда я позировала, я только и думала о Вареньке. И я начала выспрашивать художницу. Я спросила ее: «Это очень красивый портрет, почему же девушка его не забрала?» – «Я не знаю. Куда-то спешила». – «А когда вы ее рисовали?» Мне кажется, она заподозрила, что я не просто так интересуюсь. «А вам зачем знать?» – «Мне нравится этот портрет. Я хочу его купить. Вместе со своим, разумеется». Ну, художница, наверное, поняла, что впоследствии я увижу разницу и смутилась.

В общем, мне все-таки удалось разговорить ее немного. И она призналась, что не она автор, а ее знакомая. Я поинтересовалась, можно ли встретиться с ее знакомой? «Вам не нравится, как я рисую? Вы же еще не видели свой портрет!» – она сначала сопротивлялась. Я объяснила, что к ней не имею претензий. Просто мне нравится это лицо. В общем, потом она сказала, что ее знакомая давно не живет в России, но портрет она мне продаст. Только дороже, потому что он в раме. «За три тысячи возьмете?» – спросила. Я взяла, конечно.

Вот такой разговор был. Она закончила, я расплатилась, попросила ее запаковать оба рисунка. Я ее тайком сфотографировала, чтобы позже отыскать. Снимала и место, где она сидела, все портреты, что у нее выставлены. У нее их было несколько. И мне показалось, что не все работы ее. Хотя рисует она неплохо.

Конечно, в театр мы не пошли. Муж позвонил Павлу. Они знакомы еще по Новгороду, Долин раньше работал у нас в городе, потом пошел на повышение. Вчера мы поехали к нему в отделение. Он нашу историю знает, сочувствует. Обещал найти эту художницу и расспросить подробно, откуда у нее этот портрет. И посоветовал обратиться к вам. Еще он обещал, что поможет вам, если надо будет… Ну, уточнить что-то, разузнать. По оперативной части. Так он сказал.

Я села на ночной поезд, поехала в Москву. А Виталий остался.

Мы хотим, чтоб вы взялись за это дело, Максим. Сколько бы это ни стоило! Если надо, мы продадим все: бизнес, квартиру, машину. Нам ничего не нужно. Единственное – знать, что случилось с Варей. Вы согласны?

Ее синие глаза, полные слез, смотрели на него с надеждой. Затем она встала, подошла к Максу, взяла его за руки и всем своим видом молила о помощи.

– Елена Сергеевна, сядьте. Давайте успокоимся.

Андрей молча собрал с дивана фотографии и стал снимать каждую на телефон. Потом рассматривал портреты.

– А работы дочери у вас есть?

– С собой нет. Я не заезжала домой, сразу в Москву. А фотографии всегда со мной. Но я привезу, если надо. Есть фото ее работ в телефоне, сейчас я поищу…

Макс неодобрительно глянул на Андрея – зачем он дает надежду этой несчастной женщине? Андрей сделал вид, что не заметил его взгляд.

– Я хочу вам честно сказать, – обратился Макс к Елене Сергеевне, – найти человека, пропавшего двадцать шесть лет назад – это, при всем нашем желании, почти невозможно.

– Почти! Вы сказали – почти. Значит, есть маленький шанс. Максим, давайте попробуем! Давайте используем этот шанс. Мне достаточно знать, жива она или нет.

– Это и значит – найти. А я даже не представляю, с какой стороны подойти к делу.

– Вы сможете. Мне почему-то кажется, что вы сможете. Я думала… Я эти дни все время думаю… Ведь неслучайно мы поехали в Питер, неслучайно я встретила эту художницу и увидела Варин портрет, неслучайно Павел посоветовал обратиться к вам. Все эти события неслучайны, Максим.

Она говорила возбужденно, уверенная в своих доводах. В череде случайностей она увидела некие мистические знаки. Но для сыщика Омского подобные знаки – отнюдь не те аргументы и факты, с помощью которых можно начать расследование. В этом конкретном случае данных для анализа – чуть больше ноля.

– Елена Сергеевна, – вздохнул Макс. – А что, если я не смогу оправдать ваши ожидания? Не потому, что не захочу. А потому, что не найду… м-м… необходимой информации, которая могла бы пролить свет на исчезновение вашей дочери. Да и времени столько прошло! Двадцать шесть лет. Ей сейчас… – он осекся, хотел сказать: было бы сорок пять. Если бы она была жива. Что маловероятно. Макс сказал по-другому: – Вашей дочери сейчас лет сорок пять, не так ли?

– Сорок четыре. – Елена Сергеевна посмотрела на него с благодарностью. Она уловила его замешательство и поняла, отчего оно возникло.

– Кого мы должны искать: сорокачетырехлетнюю женщину, подростка? Я всегда честен с клиентами. Поэтому и вам скажу честно: я не уверен в результате. Но это еще не все. Поиск потребует много денег. А результат неясен.

– У нас есть деньги. Мы готовы. Вчера с мужем мы все обсудили. На днях Виталий начнет продавать бизнес. У нас несколько моек машин, станция техобслуживания. Сколько нужно?

– Для начала тысяч двести. Потом понадобится много больше.

– Да, у меня с собой.

Она вышла в прихожую, взяла сумочку. Макс и Андрей переглянулись. Андрей вопросительно мотнул головой, что означало: берешься, что ли? Макс вздохнул, пожал плечами. Но что-то внутри мешало ему отказать этой женщине.

– Вот, Максим. Здесь двести тысяч. Когда еще понадобится, мы тут же переведем на ваш счет любую сумму. Любую.

– Вы не спрашиваете, какой у меня гонорар? А еще есть зарплата моих сотрудников, которые будут работать по вашему делу, поисковиков, агентов.

– Не спрашиваю. Я вам так благодарна. Если вы сказали: «по вашему делу», значит, вы беретесь!

Наконец, она улыбнулась. Глаза – синие и огромные – наполнились слезами. Но это уже были другие слезы.

***

Проводив Елену Сергеевну до лифта, Макс вернулся в офис и подошел к окну: следил взглядом за уходившей женщиной. Какое-то время Макс и Андрей молчали. Тишину нарушил «младший партнер»:

– Во всяком случае, ты честно предупредил… – Андрей догадался, о чем думает главный сыщик.

– А ведь она ушла с надеждой. Даже походка изменилась.

– Да понял я. Еще когда она показала портрет дочери, я понял, что ты возьмешься. У тебя глаза… ну, такие были… Загорелся!

– Не мог я ей отказать. Хотя понимаю, что найти следы пропавшей четверть века назад девушки так же нереалистично, как найти убийцу Листьева, например. Или раскрыть дело Анны Мезиной6.

– Думаешь, Вари нет в живых?

– А ты думаешь иначе? Какие-нибудь твари увидели на улице красивую девчонку, пригласили в бар и… как это бывало в девяностые… изнасиловали, убили. От тела избавились. Это скорее всего. Тварей найдем вряд ли, а вот следы девушки… Можно попробовать. Через эту портретистку, а? Как думаешь? – спросил Макс и, не ожидая ответа, продолжил: – Вообще через питерских художников… Надо изучить материалы дела, может, какие зацепки там найдем.

– Что от меня требуется, шеф?

– От тебя? Пфф… Пока не знаю. Девочка была художницей, может, по этой части что-нибудь. Но ты же уезжаешь.

– Я ненадолго.

– А что случилось у нашего друга Мишеля, отчего ты ему так срочно понадобился?

– Это не я ему, это он мне понадобился. Это я просил его помочь в одном деле.

– Так, рассказывай. Только сначала – кофе.

– И печеньки.

Макс заложил капсулы в кофемашину, разлил кофе по чашкам и приготовился слушать.

– Рассказываю. – Андрей поставил возле себя чашку с кофе и протянул руку к печенью. – Значит, так. Три дня назад моя мама звонит мне и просит срочно прийти. Был вечер, я поворчал, конечно, мол, подождать нельзя? Ну, ты знаешь мою маму. Нельзя! Говорит, что у нее сейчас тетя Надя. Я не сразу сообразил, кто такая тетя Надя. В общем, мамина двоюродная сестра, а моя, получается, тетя. В детстве они сильно дружили. Надя живет в Питере. А ее дочь – во Франции. Я тебе когда-то рассказывал, что у меня есть родственница, которая живет недалеко от Парижа и замужем за французом. Помнишь?

Макс покачал головой.

– Ладно, это неважно. Короче, приехал я к маме. Там тетя Надя вся в слезах. Анна, ее дочь, собиралась приехать в Россию. Но ее сняли с рейса по какому-то надуманному обвинению. До этого у нее убили мужа, потом было покушение на ее пасынка, потом еще всякие истории. Она решила, что лучше на какое-то время пожить у мамы, но, в результате, ей так и не удалось никуда уехать.

– А ей сколько лет, этой Анне?

– Кажется, сорок семь, я точно не помню.

– Не девочка.

– Нет, не девочка. Кстати, она тоже художница.

– У вас в семье все художники?

– Если ты на меня намекаешь, то художник из меня – не очень, я все-таки искусствовед. А это не одно и то же. Но, видимо, гены такие в семье есть. Завидуешь? – он рассмеялся.

– Нет, мне хватит Ани. И Татка, кажись, тоже пойдет по художественным стопам. Так что не завидую никак. Продолжай, дорогой.

– Насколько я понял, убийство мужа пока не раскрыли. Самое интересное то, что подозревали именно ее. Но судья счел, что доказательств ее причастности недостаточно, и Анну отпустили. Потом было покушение на жизнь сына ее мужа, и опять подозрение пало на нее. Снова бездоказательно. Она стала получать письма с угрозами. И в то утро, когда она ждала самолет, чтобы улететь в Россию, ее задержали в аэропорту по подозрению в организации похищения невестки и внучки.

– У нее есть дети и внуки?

– Нет. Это жена и дочь пасынка.

– Их похитили?

– Да. Но потом они нашлись. То есть похитители их отпустили.

– Странные похитители.

– Там много странностей. В общем, с Анны взяли подписку о невыезде, поэтому она никак не может уехать из Франции. Это то, что мне рассказала тетя Надя. В общем, они, мама и теть Надя, уговорили меня позвонить Мишелю. Я попросил его проведать Анну и, если надо, помочь в ее деле.

Но история на этом не заканчивается. Мишель к ней поехал и у дверей ее квартиры столкнулся с фликом7: тот как раз выходил от Анны. Пока переговаривались и разбирались, кто есть кто, они услышали грохот, вбежали в квартиру и увидели Анну, трепыхавшуюся в петле. Понимаешь, она решила покончить с собой. К счастью, они услышали, как падает стул, и успели вытащить ее из петли. Слава Богу, все обошлось.

Анна рыдала и говорила, что ни в чем не виновата, а ей никто не верит. Ее преследуют неизвестные люди, не дают ей жить спокойно, угрожают. Вот она и решила покончить со всем разом. Этот полицейский ее, конечно, успокаивал и заверял, что все будет тщательно расследовано. Мишель решил, что есть смысл поработать параллельно с полицией. Он мне позвонил и попросил приехать. Во-первых, Анне нужен кто-то из родных, кто мог бы ее поддержать. У теть Нади нет визы и получить ее быстро сейчас не получится. Да и какой толк от матери? Вместе будут горевать и только. И, во-вторых, им однозначно понадобится помощь в расследовании. Что-то не то происходит с женщиной. А может, кто-то старается сжить со свету всю семью? Чертовщина какая-то.

Так что я решил лететь в Париж. Все-таки она мне родственница. Хотя последний раз я видел ее лет пятнадцать назад. А с мужем ее, вообще, ни разу не встречался.

Я понимаю, что с делом Елены Сергеевны тебе будут нужны помощники…

Макс покачал головой:

– Про это не думай. Я сам поеду в Питер. Там договорюсь с ребятами, найму на время сотрудников. К тому же Долин обещал помочь. Я, конечно, не сильно на это рассчитываю, но от него не отстану. Раз уж он мне дельце подкинул.

Макс снова взял в руки портрет Вари.

– Красивая девушка, – в который раз повторил он. – И портрет мне нравится. А что ты думаешь о портретисте? Скажи мне с точки зрения профессионала. И что за техника такая? Прямо фотография.

– Тут дело не совсем в технике. А в художнике. Очень хороший художник, настоящий. Посмотри на фото Вари и на портрет. Художник уловил не только внешнее сходство, что тоже очень трудно дается, между прочим. Хороших портретистов – раз-два и обчелся! Но вот глаза… уловил внутренний мир. Я сначала подумал, что рисунок сделан по фотографии, но нет. Разная она: на фото и на портрете. А техника называется «сухая кисть».

– Так это же краски? Или графит? Я не понимаю. Просвети сыщика.

– Коротенько расскажу. Сухая кисть – это краски, конечно. Но специфический способ нанесения. Такой способ помогает получить эффект неровной окраски и показать сквозь один тон верхнего мазка другой тон нижнего слоя. Посмотри, – Андрей указал на глаза и волосы девушки, – как художник плавно растирает. Или растушевывает. Видишь, тон от самого светлого постепенно переходит в очень темный. В этом и прелесть. Техника родилась еще в восьмидесятых как раз у уличных художников. Сначала на Арбате, потом в Питере, и пошло-поехало. Что удобно – рисунки портретов сухой кистью не нужно закреплять фиксативом или лаком, как рисунки углем, сангиной или пастелью. Масляная краска хорошо держится на бумаге и такой портрет можно свернуть в рулон для транспортировки, прежде чем поместить в рамочку. И рисуют уличные художники в такой технике достаточно быстро.

Он снова взял в руки портрет, рассматривал:

– Так… Карандаш есть. Акварельная бумага. Кисть, скорее всего, шестнадцатый номер, овальная. Есть двоечки, четверочки. Это я про кисти, – пояснил он Максу. – Латекс. Черная краска. Интересно почему? Я бы коричневую использовал.

– То есть портрет сделан с натуры, не по фото?

– Да. Варя позировала художнику. И настроение у девушки здесь очень хорошее. Я бы не сказал, что ее что-то угнетает. Портрет сделан до того, как что-то с ней произошло. И художник, и девушка находились, так сказать, в добром расположении духа.

– Спасибо. Это важно.

Макс достал из холодильника бутылку белого вина.

– Ты на машине?

– Угу. – Андрей вздохнул.

– А я выпью.

Он налил бокал вина и сказал:

– Надеюсь, мы поможем Елене Сергеевне. – Помолчал. – И она сможет поставить в церкви свечу за упокой.

– Или за здравие.

– Или за здравие, – с сомнением ответил Макс и добавил: – А ты поезжай в Париж. Надо помочь твоей Анне.

Глава III

Париж. Наши дни

Мишель Дебре, консультант при Французском синдикате профессиональных экспертов по произведениям искусства и предметам коллекционирования, а также известный парижский частный детектив, по просьбе русского друга и коллеги Андрея Шустрова отправился к некой Анне Карель, проживающей в шестнадцатом округе Парижа. Он не предупредил ее заранее, хотел пообщаться без протокола – получить представление о Мадам, как говорится, с ходу, без заготовок. Андрей рассказал вкратце, что Анну преследуют несчастья и просил разобраться, насколько это серьезно. Возможно, ее волнение и страхи – лишь преувеличение и психологическая травма из-за смерти мужа, с которой она не может смириться. Анна – художница; и этот факт особо заинтересовал Мишеля. Конечно, он выполнил бы просьбу Андрея в любом случае, но – кто знает! – возможно, он найдет что-либо примечательное в работах неизвестной французским собирателям русской художницы. В последнее время он активно занялся коллекционированием, организацией торгов и проведением сделок на арт-рынке.

Анна жила в хорошем зеленом районе, недалеко от метро. Несколько домов были объединены в одну «виллу», и вход во двор преграждали металлические ворота. Он не предусмотрел такой вариант. Хотя это было очевидно: коды на входных дверях установлены повсюду в Париже. А тут придется преодолеть не одну преграду: сначала двор, потом подъезд. Видимо, надо ей позвонить.

Мишель полез в портфель за телефоном, однако – удача! – из подземного паркинга «виллы» выезжала машина, и Мишель проскользнул в открывшиеся ворота. В нужный ему подъезд тоже просто так не войти – дверь из толстого стекла закрыта для посторонних. Но и за этой дверью, пройдя через небольшой холл, была следующая, которую без кода не преодолеть. Пожалуйте код, дамы и месье! Звонить Анне или подождать, пока кто-нибудь объявится из местных жителей?

Минут через пять, когда Мишель уже начал терять терпение, к подъезду подошел пожилой мужчина. Он неодобрительно посмотрел на незнакомца:

– Вы кого-то ждете?

– Хочу зайти, месье. Здесь живет моя знакомая. Я записал все коды на бумаге, но, как это часто бывает, забыл записи дома. Пфф… столько дел, – он пожал плечами.

– Как зовут вашу знакомую?

– Анна Карель. Третий этаж. Квартира двадцать четыре.

– Позвоните ей.

– Звоню. Она не отвечает. Женщины, знаете ли… Не возражаете, если я пройду с вами? Вот мои документы, – Мишель доброжелательно улыбнулся и достал из портмоне свою ID-карту. – Вы правильно делаете, что не доверяете незнакомым личностям. Но я не грабитель. Я эксперт в области искусства. А мадам Карель художник, хочу познакомиться с ее творчеством.

– Ну хорошо, – проворчал он. – Я вас запомнил, если что. И у нас здесь в холле камера.

– Отличная идея – устанавливать камеры, – заверил Мишель жильца, и они вместе прошли к лестничной клетке.

– У нас нет лифта. И это плохо.

Мишель не особо желал продлевать разговор, кивком головы простился с ворчуном и направился к лестнице. Между вторым и третьим этажом он замешкался: из двери справа выходил мужчина. На площадке две квартиры; получается, что мужчина выходил от Анны. Красивый, статный, спортивной выправки, южных кровей. Он прикрыл дверь и начал спускаться. Мишель поднимался. Вежливый кивок и едва уловимая встреча взглядов. А когда Мишель остановился у двери и собрался позвонить, мужчина быстро вернулся.