Хрустальные Маски

Лорелей сняла чехлы и сколько-то минут легко скользила по сверкающему льду, отдавшись ритму мелодии. Из-под коньков тянуло холодком и обволакивало всё тело, но ей прохлада казалась приятным объятием, то электризовала, то расслабляла.

Она прокаталась несколько кругов, чтобы размяться, попробовала подсечку и самые простые элементы, и только когда почувствовала себя уверенно, стала отрабатывать прыжки: сначала тренировочные, потом зубцовые флип и лутц, и наконец попыталась исполнить двойной аксель, вышло так себе, и она не стала пробовать второй раз. Лорелей закончила винтом и волчком средней сложности.

Из боязни упасть более вычурные фигуры пробовать не стала.

Послышались ноты медленной, нежной мелодии, будто хотели приласкать её. Лорелей оттолкнулась, нагнулась вперёд, подняла ногу чуть выше уровня головы, расправила руки на ширине плеч и полетела в ласточке. Лорелей подняла голову, и тело её заскользило на льду решительно и в то же время изящно.

Прохладный ветерок мягко гладил по лицу и приподнимал длинный белокурый хвост волос. Она закрыла глаза, и её обуяли сладостные ощущения, будто она летит в никуда, в бесконечный покой.

Но вдруг она почувствовала, что вокруг неё люди, и она рискует столкнуться с ними, Лорелей вмиг распахнула глаза. Она ощутила, как её руки, всё ещё разрезавшей воздух, коснулась чья-то чужая рука. Лорелей обернулась, распрямилась и поставила ногу на лёд.

— А-а… пришёл!

— Не хотел прерывать тебя, – сказал Сонни, представ перед ней, как по волшебству. Одет в тёплую куртку, на шее шарф, на голове шерстяная шапочка, он катился рядом с ней, стараясь не отстать.

Лорелей замедлила шаг.

— Не извиняйся, это мне не надо бы вертеть пируэты, когда так много народу.

Обычно она ходила на каток в определенные часы, когда знала, что посетителей будет очень немного, но сегодня не придержалась разумной предусмотрительности.

Мимо неё, почти задев, стрелой пролетел мальчишка, Лорелей вильнула в другую сторону и приблизилась к Сонни, он жестом защитника положил ей на плечо руку.

— Давай не будем тут стоять, а то нас сшибут, – сказал он, окинув взглядом каток.

— Я предпочитаю вообще не стоять… – миг – Лорелей с силой оттолкнулась и укатила от него на противоположную сторону корта, где за большими стёклами открывался прекрасный вид с близкого расстояния на реку Гудзон и на мол, на котором стоял спортивный центр.

Сонни смотрел как она лавирует, обгоняя катавшихся, которые попадались ей на пути. Он прекрасно мог бы догнать Лорелей в считанные секунды, но решил не бегать за ней. Ясно, что она пытается отложить момент, когда им придётся объясниться, и Сонни не хотел здорово нажимать на неё.

Что он ей скажет? Что ему жаль, что они позанимались любовью? И она поверит? Он и сам себе не верил. Пусть даже не помнил тютелька в тютельку, в каких именно позах они этим занимались, он знал, что никогда раньше не давал волю своим самым животным желаниям так, как в ту ночь; может, потому что был выпивши, но теперь это нисколько неважно. Его больше беспокоило совсем другое.

Из всех баб, что были на свадьбе, прямо-таки сестру Ханса надо было в постель тащить!

Он выпил, да, но не столько, чтобы не понимать, что за женщину поволок к себе в номер. Зачем именно её-то? Если Ханс узнает, он не поверит, что так уж вышло; нет, заявит, что Сонни это специально сделал.

Сонни пожал плечами. Ну и чёрт с ним!

Лорелей – взрослая женщина. Она была согласна, пьяная, но согласна, и даже приняла активное участие. Никто не сможет осудить его, и зря он себе проблемы создаёт, тем более что из номера она улизнула втихаря, даже не подождала, пока он проснётся, ни словом с ним не обмолвилась.

Тем утром он с трудом припомнил всё, что случилось; поначалу вздохнул с облегчением, что девчонка испарилась: не придётся извиняться и выслушивать объяснения, но потом подумал, что пока они не поговорят, всегда останется что-то недоговорённое.

Он отодвинулся к борту катка, подождал, когда она подъедет, и расплылся в самой очаровательной улыбке.

— Сколько лет занимаешься фигурным катанием? – спросил он.

— Начала в пять лет, но потом в первый год университета бросила. Захаживаю сюда развлечься и поразмяться. Вредно сидеть часами в конторе или в суде. А к тому же, мне очень нравится кататься на коньках. А тебе?

— Я играл в хоккей, когда был ещё почти мальчишкой. Но давно забросил и занялся музыкой.

— По тебе не скажешь.

— Наверное, это так же, как кататься на велосипеде: долго не ездишь, потом сядешь на велик, и кажется, что буквально вчера последний раз слез. А сейчас будет лучше, если мы пойдём поговорить куда-нибудь в другое место; может, выпьем что-нибудь здесь в баре.

4

Лорелей взвалила на плечо рюкзак и пошла к выходу из спортивного центра, где, насколько она знала, будет ждать её Сонни. Она наскоро освежилась и распустила волосы.

Прошла по коридору, вернула ключ от шкафчика регистраторше и вышла в просторный вестибюль, где царили большей частью жёлтый, синий и красный цвета. И застыла на месте.

К Сонни приставали две девицы, просили поставить автограф на коньках. Одна деваха домогалась сфоткать себяшку вместе с ним. Кто-то узнал его и без знаменитого хвостика внизу на затылке, хоть Сонни и натянул шерстяную шапочку, а бородку прикрыл шарфом. Когда Лорелей сказала ему приехать на каток, она не учла, что после недавнего дела фотографии Сонни напечатали со многих журналах и газетах.

Только этого не хватало!

Если она выйдет с катка вместе с ним, есть опасность, что какой-нибудь любопытный почитатель их запечатлеет, и на следующий день её фото появится в социальных сетях, и будут недвусмысленно намекать на возможную любовную связь.

Лорелей на секунду призадумалась; и решила убраться восвояси, смешалась с кучкой посетителей, шедших к выходу. Прежде чем закрыть за собой наружную стеклянную дверь, она обернулась на Сонни, он стоял с фломастером в руке, которым ставил автографы, и растерянно смотрел на неё.

Брюнетка рядом с ним окликнула его и указала, в каком месте на коньке расписываться, но Сонни не обратил внимания: он не сводил глаз с Лорелей.

Она едва заметно мотнула головой.

Развела руками и прошептала: Мне очень жаль, Сонни! – шевельнув губами самую малость. Увидимся в другой раз. Лорелей поскорее вышла и замедлила шаг, только когда отошла от красно-голубого спортзала на приличное расстояние.

Она зашагала вдоль мола и прошлась по парку Гудзон-Ривер, хотя погода для прогулок не особо подходила: небо затянуло плотными грозовыми тучами, намечался ливень. Воздух уже потяжелел от влаги, но Лорелей не заботилась, что промокнет.

Она ещё не пришла в себя от встречи с Сонни. Повторяла, что надо забыть о том, что произошло между ними и жить, как жила раньше, но забыть не могла.

Как бы то ни было, она слишком дорожила Джонни, чтобы рисковать потерять его из-за глупой выходки по пьянке; надо принять меры, пока не поздно. Но что можно сделать?

Лорелей присела на скамейку дать ногам отдохнуть. Она улыбнулась и тряхнула головой: Сонни уж точно будет держаться от неё подальше после того, как она сбежала с катка. Готовность объясниться она изъявила, но дело обернулось так, что время для объяснений ещё не пришло.

Когда Лорелей переступила порог дома, было шесть, в квартире стояла полная тишина. На диване с овальным приставным пуфом, где обычно по вечерам устраивался Джонни, подушки всё ещё лежали нетронутыми. Лорелей громко окликнула любимого. Не получив ответа, она пошла посмотреть, ни сидит ли он за работой у себя в кабинете: каждый раз, когда Джонни запирался у себя, он отгораживался от всего мира. Лорелей включила свет, но все предметы лежали там же, куда она их положила сегодня утром, даже брошенная толстовка висела там же на подлокотнике кресла. В спальне тоже никого не было.

Ещё не вернулся.

Она подобрала с пола пару черных носков Джонни и бросила в корзину для грязного белья: привычка разбрасывать носки по всей комнате у него никогда не пройдёт.

Лорелей надела фартук и пошла на кухню пытаться приготовить ужин, достойный назваться ужином. Вытащила из холодильника рыбу и почистила под проточной водой, чтобы чешуя не разлеталась по кухне, этому научила её домработница Майра, на конец недели она уехала к родственникам. Лорелей решила воспользоваться отсутствием Майры и провести вечер один на один с Джонни, как они вечеряли вдвоём, когда только начали жить вместе. Лорелей почистила картошку, мелко порезала и выложила на противень вместе с рыбой в надежде, что не превратиться в кашу и не сгорит.

Поставила противень в духовку, наскоро вымылась под душем, надела кружевные трусики и комбинацию, чулки на резинках, влезла в короткое синее платье со скошенным низом. Собрала передние волосы на затылке и закрепила красивой заколкой. Наконец немого подкрасилась.

Заботливо накрыла стол, в середину поставила маленькую стеклянную вазочку с зажжённой свечой.

Время шло, Джонни словно испарился. Лорелей терпеливо ждала. Ужин остывал, свеча наполовину сгорела.

В восемь на мобильник пришла эсэмэска:

Не жди меня, поужинаю в ресторане с Итаном.

Она вздохнула: обычно Джонни уходил посидеть с Итаном после ужина, чтобы «не потерять друга», как он говорил, когда оправдывался, что идёт к Итану один. Надеюсь, что сегодняшняя неожиданность не станет привычкой. Даже не подумал позвонить, чтобы зря не готовила, а он знал, как неохотно она встаёт к плите.

Делать нечего, придётся садиться за стол одной. Её охватило разочарование: хоть раз она вроде бы приготовила приличное блюдо, а Джонни нет, и похвалить её некому.

Тратить напрасно время и убирать со стола она не стала: сгребла остатки рыбы и картошки в пластмассовую коробочку, поставила в холодильник и пошла спать. Лорелей страшно устала, надо выспаться ещё за предыдущую ночь, которую она прокорпела над делом Уолласа.

Наутро она увидела рядом в кровати храпевшего Джонни: он всегда храпел, если накануне вечером выпивал лишка. Странно, что она не услышала, как он зашёл.

Неизвестно в котором часу вернулся!

Лорелей взглянула на часы: половина десятого. Она откинула одеяло, Джонни что-то глухо проворчал и отвернулся от неё: по субботам он не работал и, если хотел, мог спать, сколько угодно.

Лорелей накинула толстый атласный халат, заколола волосы, сполоснула лицо и прошла на кухню. Этим утром она передвигалась еле-еле, будто не совсем проснулась. А ведь ночью отоспалась вволю, даже слишком. Чтобы окончательно проснуться, требовалась приличная чашка кофе.

Едва Лорелей наклонила кофеварку над чашкой, как ощутила, что за спиной кто-то стоит.

Она обернулась и увидела Джонни: коротко стриженый чуб у него топорщился, глаза покраснели, под глазами налились круги – значит ночью не спал.

— Плесни и мне немножко, – попросил он и почесал щетинистый подбородок.

— Я думала, ты позже встанешь.

Он промямлил что-то неразборчивое, Лорелей не стала переспрашивать. Джон, бывало, просыпался в отвратительном настроении, так вышло, наверное, и сегодня, потому что он не только не улыбнулся, но даже не поцеловал её, как обычно, в щёчку в виде доброго утра.

Джонни выпил кофе стоя, и почти бросил чашку на стол.

— Что есть будешь? – удивлённо спросила Лорелей.

— Не хочу я есть.

— Так скажешь, что тебя сегодня взяло? – спросила она, скрестив руки на груди и загородив ему дорогу.

— Да, на работе.

— Могу я знать?

— Знаю, что не отвяжешься, пока не скажу, – он почесал шею. – Поручили работать над одним проектом, а для этого мне надо бы поехать посмотреть место самому.

— И в чём загвоздка?

В горле у него булькнуло что-то похожее на ехидную усмешку.

— В чём загвоздка… – едко повторил он. – Загвоздка в том, что место находится в Париже.

Лорелей встревожилась, глянула на него.

— В Париже? Уж не скажешь ли ты, что опять уезжаешь!

— Точно не знаю, но очень вероятно, что ехать придётся. А у меня нет никакого желания никуда ехать, я только что вернулся.

— И когда будешь знать точно?

— Не позднее среды. Если рассчитываю верно, то придётся поехать в конце следующей недели.

— Ты сколько дней назад вернулся из Калифорнии? И трех недель не прошло… и опять уезжаешь!

— Лос-Анжелес никакого отношения к работе не имеет, сама знаешь. Меня и так уже всё это достало, не приставай ещё и ты вдобавок!

Лорелей постаралась взять себя в руки.

— Надену спортивный костюм, пойду пробегусь: мне надо расслабиться, – заявил он, уже выходя из кухни.

— А я пока что-нибудь приготовлю: есть хочется, может, и ты проголодаешься после пробежки.

Джонни прошагал в спальню, а Лорелей сосредоточилась на готовке завтрака. Как панкейки пекут? Ах, да: яйца, мука, сахар… и что-то ещё. Чёрт подери: никак не вспомнится! Она взяла мобильник, набрала в интернете «панкейк» и через минуту нашла рецепт. Пробежалась глазами и принялась за дело.

Пока поджаривала хлеб, услышала, как зазвонил её личный телефон. Выключила тостер и побежала к телефону. Голос звонившего она сразу узнала и подпрыгнула от радости.

— Привет, красавица. Заждалась меня?

— Ханс, ну как дела? Ты где? – Лорелей присела на табурет в кухне около столешницы.

— Хорошо, не волнуйся. Мы с Эстер вернулись домой.

— Правда? Давно пора было!

Лорелей представила себе, как брат улыбается.

— Не завидуй…

— Я не завидую. А Эстер где?

— Тут, рядом, здоровается с тобой.

— И от меня поздоровайся. Как я рада, что вы снова в городе.

— А мы не слишком радуемся, но ничего, сойдёт. Я почему звоню: мама хочет, чтобы мы пришли к ней на обед завтра. Ей будет приятно повидать нас всех вместе.

— Если тебе годится, мне труда не составит: поговорю с Джонни и сообщу тебе.

— Надеюсь, завтра увидимся.

— Я тоже надеюсь. Пока!

Ещё не положив телефон, Лорелей стала думать, как сказать о приглашении Джонни. По субботам ему нравилось кататься на мотоцикле, а по воскресеньям ходить на футбол. За два года жизни под одной крышей визиты Джона к её родителям можно было сосчитать на пальцах одной руки, хотя жили они близко: дома Лорелей и её родителей отделяла только короткая сторона Центрального парка. Уломать Джона принять приглашение будет очень трудно.

Как она и предполагала, чтобы убедить Джона пойти с ней, Лорелей понадобились все дипломатические способности и адвокатская тактика. Она нажала тем, что Ханс с Эстер огорчились, что он не пришёл на свадьбу, и чтобы восполнить отсутствие, ему как минимум, следует пойти на обед, который устаивают родители в честь возвращения молодожёнов.

— Хочешь свалить вину за то, что от меня не зависело?

— Я всего лишь советую, как поступить, чтобы не оскорбить чувств моих родных.

Джон фыркнул и вскочил из-за стола.

— Так и быть! Но делаю это только для тебя, – сказал он, ткнув в неё пальцем. – Тебе повезло, что на этой неделе Джайентс не играют…

Лорелей подпрыгнула к нему, бросилась на шею и обняла, потом подняла у него за плечами указательный и средний палец буквой «v»: Ура!

— Спасибо! Проси, что хочешь, и я исполню твоё желание.

***

На следующий день ровно в девять Лорелей сидела позади Джона, крепко обхватив его за талию, на многолитражном мотоцикле, они летели по нью-йоркским улицам: в этот воскресный час вдали от Манхэттена машин на дорогах было немного.

«Проси, что хочешь, и я исполню твоё желание», – сказала она ему накануне: могла бы и сама догадаться, что он предложит прокатиться на мотоцикле, это было ещё одним увлечением Джона после футбола. Кроме того, Джон знал, как Лорелей терпеть не может эту двухколёсную штуку; она подозревала, что он воспользовался случаем и вынудил её поехать с ним на мотоцикле в качестве ответного одолжения.

Лорелей ненавидела шлем интеграл, от шлема у неё волосы прилипали к голове и к шее, и портилась причёска. Порой Лорелей казалось, что задыхается, и она ёрзала в седле и раскачивала мотоцикл. Хотя Джонни посоветовал ей во время поворотов следовать телом за движениями мотоцикла, а не противодействовать, давалось это Лорелей нелегко.

Прошло почти три часа, прежде чем пытка мотоциклом закончилась. Когда Лорелей снова встала ногами на твёрдую почву, ей показалось, что её приподнимает над землёй.

До полудня оставалось десять минут. Лорелей взбежала в квартиру скорее принять душ, здорово прихорашиваться не стала: натянула тёплые джинсы, серо-голубой свитерок и замшевые ботинки.

Джон поднялся домой, когда она уже была готова выходить. Он переоделся в считанные минуты: они и так опаздывали. Снял только куртку, надел другую, поэлегантнее, и переобулся.

На машине Лорелей они срезали по парку и выехали с противоположной стороны в манхэттенский Ист-Сайд.

Дверь им открыл Ханс.

Лорелей обняла его:

— Привет, братище!

— Эй, не так уж долго меня и не было! – отметил он и дал себя обнять.

— Ну, чего рассюскались? – заворчал Альберт, отец Лорелей. – И так опоздали, а я проголодался. Знаешь, что я терпеть не могу ждать кого-то к столу.

— Это из-за меня. Я возил Лорелей покататься на мотоцикле, и мы припозднились, – вмешался Джон.

— Что? – казалось, что Альберт вне себя от злости. – Да ты как посмел возить мою дочурку на своей адской штуковине? – он фыркнул. Его рослая фигура возвышалась над Джоном, и незадачливый мотоциклист по сравнению с отцом казался тростиночкой.

Лорелей воздела глаза к небу.

— Джонни, отец ненавидит мотоциклы гораздо больше, чем ненавижу я.

— Переняла же ты от кого-то, – шепнул он, недовольно поморщившись. – Я вёл очень осторожно и ехал медленно, – отговорился Джон.

Эллен Леманн подошла к мужу.

— Всё-то ты ворчишь, – упрекнула она его, но он как будто не особо успокоился. – Давайте садитесь за стол, всё уже готово, – добавила Эллен, улыбнувшись гостям.

— Лорелей, как я рада тебя видеть, – сказала Эстер, сноха, и обняла её. – Садись рядом со мной.

Когда первоначальное недовольство улеглось, молодое поколение завязало весёлый и непринуждённый разговор, а старики, хозяева дома, больше ограничивались словами вежливости.

Лорелей время от времени переводила взгляд с матери на отца, она чувствовала, что между ними создалась натянутость, и у неё пропадал аппетит. Джонни же уплетал обед без всяких церемоний, он и дома так ел. Лорелей каждый раз старалась не отстать от него и после еды всегда ощущала тяжесть в желудке от переедания; но на этот раз немного потыкала вилкой и отказалась от десерта.

И всё же желудок давал о себе знать. Несколько часов назад Лорелей даже затошнило. Может, от езды на мотоцикле.

Отобедав, все подняли бокалы за возвращение молодожёнов. Затренькал хрусталь, супруги, за которых пили, поцеловались.

— Я так рада за тебя, – сказала Лорелей, когда они со снохой вышли на застеклённый большими окнами балкон: вокруг них балкон украшали вечнозелёные растения, которые вились до самого потолка. Мужчины уселись на диван в гостиной посмаковать крепкие напитки.

— Я тоже рада. Скоро придёт и твоё время, вот увидишь.

— Не то, чтобы я этого момента ждала с трепетом, уверяю тебя. В любом случае, Джон жениться не собирается; по крайней мере, не в скором времени!

— А кто говорит про Джона? Я имела в виду предполагаемого незнакомца.

— Эстер, да ну тебя!

— Ну, я же шучу! А всё-таки ты могла бы подыскать себе кого-нибудь более предрасположенного к браку, чем Джон.

— Я пока не собираюсь делать решительный шаг.

— Когда встретишь того, кто создан для тебя, сумеешь решиться так же, как решилась я.

— Ну, раз ты уверена! Мне пока о карьере надо подумать; я всё ещё на испытании, – Лорелей охватывала тревога, когда она думала, что вдруг придётся создавать семью и заводить детей до того, как устроится с работой.

— Кстати, как идут дела с тем типом, которого ты защищаешь? Я читала в газетах…

— Ну, мы разрабатываем версию защиты, чтобы ему сократили предполагаемый срок заключения. По фактам выходит, что это он, стало быть, ему дадут срок, но мне надо найти какую-нибудь зацепку, чтобы ему дали как можно меньше.

— Для этого хватило бы полюбовной сделки, – предположила сноха. – Или я ошибаюсь? Я это в каком-то фильме видела.

Лорелей улыбнулась.

— Он о сделке и слышать не хочет. Петеру Уолласу всё ещё никак не верится, что его Линдси умерла. Говорит, что он ей всего лишь надавал пощёчин и что, когда уходил, она была жива и здорова. Но факты не совпадают. Я разговаривала с ним только раз, чтобы узнать от него поточнее, но казалось, что бьюсь головой об стенку молчания и нежелания говорить.

— Нелегко тебе будет докопаться до правды, если он не собирается помогать.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, ты не против? Не хочется говорить о работе сегодня.

— Я нисколько не против.

Эстер подняла глаза на кусочек неба, который виднелся над многоэтажными зданиями напротив балкона.

Сколько-то секунд они молчали, Лорелей засмотрелась на красивый профиль снохи: длинные черные волосы струятся по плечам, взглядом затерялась в облаках, о чём-то задумалась. Лорелей не знала, что ещё сказать, и бросила первую фразу, что пришла в голову:

— Тоскуешь по родному городу? – спросила она.

Эстер слегка вздрогнула:

— Да нет… то есть не знаю. Порой возникают образы, отрывки воспоминаний, но по городу не скучаю, не настолько, что хотела бы вернуться любой ценой. Тоскую, наоборот, по брату, хотя не очень хорошо его помню. – Эстер замолчала, накрутила прядь волос на указательный палец. – Очень хотелось бы повидаться, но не знаю, ни куда он уехал, ни что с ним сталось.

— Должен же быть где-то какой-нибудь след.

— Только записка, которую он написал Хансу, перед тем как исчезнуть, сказал, что оставляет меня на попечение Хансу.

Джек написал Хансу записку? – недоуменно мелькнуло у Лорелей.

Ханс никогда ей об этом не говорил. Лорелей так и не смогла понять, что заставило Джека так поспешно уехать, со дня его исчезновения прошло больше года.

— А давай займёмся чем-нибудь повеселее: пойдём в гостиную надоедать нашим мужчинам, – предложила Эстер.

***

Когда Лорелей вышла из тёплой конторы, холодный октябрьский воздух вырвал её из умственного притупления, в которое она погрузилась несколько часов назад: сегодня с утра Лорелей тошнило, она даже на обед не пошла. Скорее всего, скоро расхворается, может, это и есть признаки наступающего гриппа.

Лорелей подняла глаза: вечернее небо затянули грозные тучи, а облетевшие деревья казались иссохшими выростами земли, тянущимися вверх. Сильный ветер заставил её плотно запахнуть пальто и крепче завязать на шее шёлковый шарф. Зиму Лорелей не любила, разве что повеселишься на Рождество да покатаешься на коньках.

Лорелей подбежала к такси неподалёку, из которого выходил пассажир, и попросила довезти до дому. Как только она открыла дверь квартиры, унюхала аромат чего-то вкусного. Она сняла пальто и вместе с сумкой положила на диван, потом заглянула на кухню. Майра в неизменном синем халате и большом белом переднике накрывала на стол.

— Проголодалась? – обернувшись, спросила домработница, она смотрела на Лорелей: маленькие голубые глаза улыбались вместе с тонкими губами, растянувшимися в ниточку.

Лорелей хотела, чтобы домработница обращалась к ней на ты: Лорелей терпеть не могла условностей и расшаркиваний, они и в суде ей до чёртиков надоели.

— До вообще-то не очень. Джонни уже вернулся?

— Закрылся в кабинете. Ужин почти готов.

— Я сама позову Джона.

Чтобы оторвать Джонни от чертёжной доски, понадобилось довольно много времени, но потом он жадно съел большой бифштекс на гриле и столько овощей, что Лорелей хватило бы на два ужина.

Вдруг Лорелей недовольно сморщилась и отодвинула от себя тарелку: не понимала, отчего сегодня вид евшего до отвала Джонни ей так неприятен.

Она встала из-за стола, извинилась и пошла в ванную ополоснуться. Когда расслабилась под тёплой водой, навалились воспоминания, Лорелей не стала гнать их проч. Она долго блуждала мысленно в прошлом, когда училась в университете, вспомнила о Давиде, о первой встрече с Джонни и о своём будущем с ним. О долгих годах, которые она проведёт с ним вместе… Стать настоящей семьёй…