Империя Зла

– Почему меня? Лучше уж Яузова в ястребы! У него и нос крючком.

– У него нос горбатый не потому, – намекнул Коган туманно. – Он, наверное, из энтих… пархатые которые. Недаром же армия разложена, как девка на панели. А вообще-то идея хороша. Но только надо в самом деле чем-то подкрепить. Рано или поздно все, что здесь говорится за непроницаемыми шторами, станет явным. То ли я проговорюсь Всемирному сионистскому конгрессу, на службе у которого, естественно, состою, то ли кто-то разбрякает своей… гм… племяннице, но если в самом деле кого-то начнем прочить, то идея станет реальностью.

Кречет поморщился, никому не нравится, когда начинают готовить преемника, пусть даже липового, все равно что мерку снимают для гроба, сказал нетерпеливо:

– Это решим в процессе. А сейчас как насчет наших алмазных копей? Все еще мечтают отделиться от России или наш батальон быстрого ответа переубедил?

Вообще-то, после обеда работа шла скомканно. Министры то и дело косились на экраны телевизоров. Велась прямая передача из Думы, а там спорят до хрипоты. Чуть ли не единственный случай, когда мнения разделились на диаметрально противоположные, а нейтральных не оказалось, ни один не собирался воздерживаться при голосовании.

То, что Кречет железной рукой принялся выправлять экономику, да и не только экономику, восхитило всех сторонников железной власти. У генерала сразу отыскались сторонники среди коммунистов, либералов, националистов. Зато от самого имени Кречета визжали западники, но когда Кречет круто повернул в сторону исламизации, то коммунисты и либералы, не говоря уже о националистах, заговорили о предательстве национальных интересов. Россия-де сплошь православная, у нее на знамени бог, царь и народ, а Аллах никакой не бог, даже не полбога, Кречета долой, зато западники растерянно замямлили, что вот тут как раз генерал показал себя широко мыслящим человеком, ислам в России ущемлялся, а сейчас все равны… но и западники были ошарашены быстрым ростом влияния ислама, созданием исламских обществ, кружков, секций, началом строительства трехсот мечетей по России. Одно дело со вкусом разглагольствовать о необходимости равноправия, зная, что никто его не введет, а другое дело…

Пожалуй, только одна партия безоговорочно поддержала Кречета: партия сторонников свободной продажи оружия. Правда, называлась не партией, а движением. В программе вроде бы обошлись без политических требований, но движение с такой скоростью набирало силу, что к немногословному лидеру движения, Валерию Полозову, начали не просто присматриваться, но и подбирать ключи те, кто вчера его еще не замечал.

Похоже, что в результате дебатов коммунисты, националисты и западники оказались в одной упряжке. Я видел, как в кабинете Кречета растет напряжение, в Думе дошло до голосования о вотуме недоверия.

– Конси… консили… консолидируются, – выговорил Краснохарев с трудом. – Собираются в кулак, черти… Крупные звери, средние, даже мелочь… С ними даже та партия лакеев! Ну, именующие себя монархистами. Ну те самые, которые после победы хотят стать старшими лакеями… Им, дескать, будут служить вовсе холопы, а они будут лизать высшим лакеям, те – сиятельным лакеям… и так далее, вплоть до Первого, которому будет лизать те, кто его помазал.

– Что-что? – не понял Черногоров.

– Помазал, – объяснил министр культуры, – на царство и владение всеми, кто живет в том царстве. Нами то есть.

– А, черт! И такие еще есть? Лучше уж власть отдать любителям пива.

Краснохарев посмотрел на сияющего Когана, сказал задумчиво:

– С другой стороны, у партии монархистов есть привлекательная черточка, есть… Когда царь, да еще по наследству, то уж коганам ну никак в президенты! Им нужна выборная система… Правда, нашим ванькам хватит ума выбрать царем какого-нибудь рабиновича. Как вон Петроград переименовали в то, что и произносить-то вслух неловко.

Коган горестно вздохнул:

– Глас народа… Все было законно: голосовали все жители города. С голосом народа всегда так: то «Сникерсы» им подавай, то бутики, то президента выбирают по зычному голосу…

Он делано поперхнулся, перекосился в ужасе и спрятался за широченную спину военного министра. Но Яузов, как всякий русский военный, не стал прикрывать еврея, который сам не служил и детей отмазал, отодвинулся, еще и придержал этого рабиновича мощной дланью за ворот.

За нервными разговорами и натужными шуточками не заметили и странного замешательства среди депутатов Думы. То ли потому, что в глазах избирателей они оказываются рука об руку со своими противниками, которых поливали на выборах, то ли личный авторитет Кречета и его правительства за последние дни неожиданно усилился в глазах самих избирателей, но я слышал общий вздох облегчения, когда голосование перенесли, а по ряду признаков уже было ясно, что оно не состоится вовсе.

Сегодня у Кречета по расписанию встреча с исламским послом. Даже я прикинул, как они будут смотреться. Дикие мы все-таки люди: обожаем глазеть, как Кречет жмет руку китайским руководителям, японскому премьеру или всяким там вьетнамцам. Они все такие крохотные, а наш-то просто бугай рядом с ними. Да и с шейхами, эмирами, султанами хорошо смотрится, только вот рядом с Колем хоть не становись, чертов немец как носорог из саванны, всякого в карлики сажает.

Когда прошлый президент обменивался рукопожатием с президентом Штатов, вся Россия всматривалась, который выше ростом: наш или ихний? А когда оба стали рядом, от Бреста и до Камчатки пронесся вздох облегчения, наш на палец-другой выше, видно, в плечах пошире, сразу видно таежного сибиряка, а у американца всего лишь задница шире…

Я видел, как Кречет взглянул на часы, вздохнул, поднялся, и в то же мгновение в кабинет вошел Мирошниченко. Кречет кивком удалил за дверь, пока склерозом не страдает, помнит свое расписание, а проходя мимо меня, сказал с кривой усмешкой:

– Придется галстук напялить.

– Зачем? – удивился я.

– Встреча с послом из дальней арабской страны…

Я не понял:

– Разве галстук так уж обязателен? Они сами галстуки не носят.

Он взглянул хитро:

– Смотря кто. Увидишь – упадешь. Восток тоже не стоит на месте. Первая женщина-посол!

– Женщина?

– Я тоже ахнул. Так что без галстука не обойтись. К тому же аристократка, из семьи не то султана, не то эмира. Блистательная Фатима. У них все должности поделены между членами семьи. Я ж помню, как одна аристократка зарезала президента… или кем он там назывался, за то, что посмел принять ее в ванной. Помню, в школе учил вместе со всеми, как мерзавка зарезала «Друга народа», такой у него был титул, предательски, в тот момент, когда этот друг народа изволил принимать ванну. И только недавно, когда голова поседела, вдруг подумал: а с чего ты сам, мерзавец, пригласил приличную женщину к себе в ванную? И посмел разговаривать с нею, сидя в теплой мыльной воде, голый, как свинья? Чтобы лишний раз унизить, вот, мол, месть победившего пролетариата?

Коломиец услышал, сказал с сомнением:

– Как вы все не так интерпретируете… Школьные программы не врут о Марате – друге народа! А если и врут, то для пользы. Для надлежащего воспитания молодого поколения!.. Резать людей нельзя, даже если они президенты. Пусть хоть Франции, но резать все одно нельзя, нехорошо. Она могла бы ему высказать свое отношение…

Кречет удивился:

– Чтобы он устыдился и вылез? Голый?.. Лучше уж зарезать прямо в ванне. По крайней мере, приличнее. В старину, как говорит наш футуролог, нравы были целомудреннее.

– Во Франции? – изумился Коломиец.

– Строже, – поправился Кречет. – Виктор Александрович, ты займи посла на пару минут. Я скоро. А потом проводи, не сочти за труд, в мой малый кабинет.

Он ухмыльнулся, исчез за дверью внутреннего кабинета.

В приемной с Мариной беседовала моложавая женщина, энергичная, с большими блестящими глазами. Марина не знала, как держаться с таким послом, стояла красная как рак и что-то лепетала. Между ними покачивался, как бамбук под ветром, одетый по-манекеньи, улыбающийся господин, щебетал на арабском. Голова женщины согласно исламу покрыта платком, настоящим произведением искусства, но черные как смоль волосы видны из-под платка, на лице чувствуется присутствие косметики, требования ислама все так же строги и жестки, но не по-дурацки.

Я поклонился еще издали:

– Прошу извинить! Задержка всего на пару минут. Срочный звонок президенту…

Женщина улыбнулась, показав великолепные белые зубы, что как молнии сверкнули на ее смуглом удлиненном лице:

– О, пустяки! Мой визит неофициальный, здесь все не по протоколу. Тем более для меня честь побыть в вашем обществе, уважаемый эфенди… Я узнала вас по портрету в вашей книге. У нас вас называют суфием! Да-да, почти все ваши работы изданы нашим университетом. Некоторые даже читают в медресе…

– Спасибо, – ответил я искренне. Все равно приятно, хотя сама посол моих работ, понятно, и в глаза не видела, а эти сведения ей сунули на трапе самолета, чтобы знала, с кем придется столкнуться в окружении русского президента. – Спасибо. Надеюсь, вам в нашей стране не слишком скучно…

– Мне нравится ваш юный город, – сказала она живо.

Я переспросил невольно:

– Юный? Видели бы вы, с какой помпой отмечали ему восемьсот пятьдесят лет!

– Вот видите, – согласилась она весело, – совсем ребенок…

– Восемьсот пятьдесят, – пробормотал я.

Она всмотрелась в мое лицо, белые зубы на смуглом лице снова заблистали, как молния:

– Ах вот вы о чем! Городу, в котором я живу, моему Дамаску, недавно исполнился первый десяток тысяч лет… Из них восемь тысяч – непрерывного, как говорят у вас, стажа в ранге столицы. Вплоть до нашего времени… За эти тысячелетия рождались и падали империи, создавались новые царства, рождались великие мудрецы, учили, вели, поднимали всех на ступеньку выше… И так из века в век, из тысячелетия в тысячелетие… Никакой Америки вообще не было, как и, простите, Европы… И только в последнее тысячелетие – еще одно для моего народа – возникло такое образование, как США, да и то в самом конце. Продержится ли оно еще хоть сотню лет? Опыт и мудрость моего народа говорят, что нет.

Я не успел спросить почему, Марина прислушалась к звонку, встала из-за стола:

– Виктор Александрович, может быть, проводите госпожу посла к президенту?

– Если потом меня не расстреляют за подслушанные государственные тайны, – пробормотал я.

Глава 11

Кречет принял удивительного посла не в парадном зале, а в своем маленьком кабинете, обставленном с солдатской простотой. Все послы уже знали, что это не пренебрежение гостем, напротив – президент впускает в святая святых. Разговоры могут быть самыми секретными и доверительными.

Дождавшись, пока Фатима усядется за крохотным столиком, где ничего, кроме букетика цветов в вазочке, он опустился напротив. Его упрятанные в глубоко эшелонированные пещеры глаза блестели, как осколки слюды, на которые попал солнечный зайчик.

– Надеюсь, – сказал без всякого вступления, – этот разговор не коснется ничьих ушей, кроме главы вашего правительства.

Фатима наклонила голову. Ее глаза были серьезными и внимательными.

– Не сомневайтесь, господин президент, – сказала она негромко. – Не сомневайтесь.

– Нас раздражает, – заявил Кречет, – что Штаты с высоты своего временного технического превосходства диктуют своим торговцам, что продавать в нашу страну, что нет…

Фатима живо вставила:

– Простите, что перебиваю, но в нашу – тем более…

Кречет кивнул, он не возражал, когда перебивают вот так. Похоже, Фатима это прекрасно чувствовала. Ниточка взаимопонимания очень быстро превращалась в прочную веревку.

– Я оскорблен, – сказал Кречет. – По сути, те их компьютеры не так уж и важны, мы и сами через год-полтора создадим втрое мощнее, но… как вы понимаете, я просто оскорблен! И народ мой оскорблен.

Фатима наклонила голову, в черных глазах было живейшее участие.

– Только гордый народ может рассчитывать на понимание Аллаха.

– У меня возник дерзкий план, – продолжил Кречет, – как малость сбить спесь с этих… западных. Теперь вся нефть, по сути, в наших руках. Не пора ли снова повысить цены?

Дыхание красивой женщины на миг прервалось. Черные глаза заблестели, но в них был еще и страх, Кречет правильно понял, не удивился, когда она сказала погасшим голосом:

– Мы уже однажды объявляли блокаду США и всему Западу. Но только было больше паники, чем ущерба. Цены поднялись не настолько, как договорились, Запад начал угрожать, Штаты послали свой Седьмой флот к нашим берегам…

Кречет кивнул:

– Вы из деликатности не упоминаете, что наша Россия тогда здорово подгадила всем вам, начав усиленно продавать свою нефть. Мы тогда опустошили все резервуары! Старшее поколение русских помнит, как при Брежневе однажды в страну потекли нефтедоллары. Я говорю «Россия», хотя тогда еще был СССР, но не хочу снимать с нас ответственности. Однако сейчас другой строй. Но главное, что мы с вами теперь в одной команде. Теперь мы поддержим нефтяное эмбарго Западу! И ни капли ни США, ни его союзникам.

Фатима задумалась, голос прозвучал очень осторожно:

– Надо подробно обговорить с моим правительством.

Кречет кивнул:

– Естественно. И не забудьте добавить, что когда США снова пошлет туда свой Седьмой… если решится…

Фатима сказала со сдавленной яростью:

– Теперь пошлет тем более! Тогда удалось, а сейчас США еще сильнее…

– Пусть посылает, – кивнул Кречет. Глаза его блестели весело и зло. Он выпрямился, стало видно, что грудь президента широка, как латы хоккеиста. – Там их встретят!

Ее красивые узкие брови, черные, как цыганские, взлетели:

– Встретят?

– Мы планируем… вот прямо сейчас планируем послать в тот район наш Первый Краснознаменный флот. Если успеем договориться о дружественном визите в ваши территориальные воды, пусть даже без захода в порты, это будет очень кстати.

Она в волнении приподнялась, но тут же спохватилась, поспешно плюхнулась обратно, потому что русский президент из вежливости тоже начал было приподниматься:

– Насколько это серьезно?

– Это не для протокола, – ответил Кречет, – но я говорю как мужик… простите, как мужчина. Мое слово мужчины дороже, чем мое же слово президента!

Она улыбнулась одним уголком губ. Русский президент говорит о посылке целого флота в суверенные воды арабских стран, но сам бессознательно выпрямляет спину и расправляет плечи, ибо его мужская часть все время помнит, что он разговаривает с молодой и красивой женщиной.

– Я не сомневаюсь, господин президент, – согласилась она смиренно. – С вашим избранием Россия заметно воспрянула духом.

Он кивнул, польщенный, но тут же, спохватившись, сказал уже совсем деловым тоном:

– Конечно же, режим Саддама Хусейна – не мед. И сам Ирак – не лучшая страна в мире. Но Штатам нельзя давать уничтожить ни Ирак, ни какую-то другую страну или мелкое племя, уже лишь потому, что для правильного биологического развития рода человеческого… как я загнул о высших целях?… нельзя даже самому лучшему на планете режиму распространить свою власть на весь земной шар. Это будет страшнейший социальный застой… это прекращение развития человеческого рода!

Она согласилась все так же смиренно, давая сильному мужчине сказать то, что очень хочется ей самой:

– Тем более что Штаты – совсем не лучшее политическое образование на планете.

Я сидел тихий, как мышь. Кречет и посол углубились в детали будущего договора. Нужно как можно быстрее собрать страны ОПЕК, договориться, прийти к соглашению по поводу новой цены, обязаться держаться до некоего момента.

Козе ясно, если бы не предложение Кречета, арабские страны уже не попытались бы снова поднять цены. Но теперь план выглядит почти выполнимым. Но только выглядит. В прошлый раз США еще оглядывались на своих союзников, а теперь, после крушения могучего СССР, единственного соперника, ощутили себя единственными правителями на земном шаре. Не только пошлют флот, как в прошлый раз. Теперь у этого флота полномочия будут шире. Намного шире.

Насколько?

Через неделю в новостях промелькнуло сообщение, что корабли Первого Краснознаменного, в соответствии с предварительной договоренностью, двинулись с дружеским визитом к берегам Аравии. По телевидению мелькнули морские воды, по которым двигались корабли. На фоне скандала с разводом певицы Гортензии с ее продюсером, журналистом Барби Гаррибасом, это прошло незамеченным.

Снимок с большой высоты, не очень-то различишь, чей флот вообще. Я подозревал, что за неимением подходящих кадров массмедики показали чьи-то корабли вообще, а то и маневры французского флота трехлетней давности. А тут еще убийство директора одного из семерки крупнейших банков, кровью залит весь подьезд, будто забили крупного кабана, фотографии трупа, плачущей вдовы, обещание Черногорова найти и покарать, так что о флоте массмедики тут же забыли.

Правда, дипломаты нервно теребили разведку, почему те не сообщили о такой важной договоренности, а чудовищный стальной кулак в составе сорока только боевых кораблей тем временем неспешно и безостановочно двигался к теплым морям.

Корабли следовали походным ордером. В центре находились ракетоносцы, способные поразить ядерным ударом любую точку земного шара, и тяжелые авианесущие крейсера. В воздухе постоянно барражировали реактивные самолеты. Крейсера ПВО и самолеты дальнего радиолокационного обнаружения отслеживали каждый кубометр воздушного пространства. Большие противолодочные корабли, фрегаты по классификации НАТО, прощупывали лучами гидроакустических станций водную толщу, подозрительно цепляясь к каждому окуню или дельфину: а вдруг у него на спине закреплена мина? Вертолеты, взлетевшие с БПК, таскали подводные антенны ГАС, зацепив их тросами. В составе эскадры следовали танкеры и суда материально-технического снабжения. Экранопланы с противокорабельными ракетами, ракетами-торпедами и глубинными бомбами на борту, давая по 300 миль в час на высоте 10—15 метров от поверхности океана, пугая чаек и летучих рыб, несли боевую охрану. Невидимые подлодки, которые невозможно обнаружить никакими видами чудо-техники, скрытно двигались с эскадрой, но только трое в России знали, сколько их, какие ядерные ракеты на борту и куда нацелены их хищные клювы.

Спутники-шпионы ежесекундно отмечали как местоположение флота, так и каждый из американских или натовских кораблей, самолетов. Эскадра двигалась медленно, неспешно, холодные моря уже сменились теплыми водами, когда в штабах НАТО забеспокоились всерьез. Разведка донесла о необычной активности высших должностных лиц в арабских странах, интенсивных переговорах с участием важнейших экспертов по нефти, нефтяному бизнесу и валютным операциям.

Штатовские спутники особенно придирчиво отслеживали путь флота. На крупных цветных фото, что выходили из принтеров последнего поколения, были подробные снимки палуб не только линкоров и крейсеров, но даже маленьких юрких ракетных катеров. Специалисты не нашли ни одного корабля моложе двенадцати лет, а в их 7-м флоте самому старшему недавно исполнилось восемь. Многие поговаривали, что эти продать бы арабам, богатые придурки купят, если суметь завернуть в красивый пакет. Если продать не удастся, то на слом, в переплавку.

Русские, похоже, прекрасно знали, что за ними наблюдают из черного космоса. Один уже дважды делал непристойные жесты, задирая кулак к небу в чисто русском жесте, а потом, побаиваясь, что американцы могут не понять, переводил его на штатовский, задирая к небу средний палец.

Однако палуба оставалась неубранной, что было немыслимо в советскую эпоху. И моряки бродили между корабельными надстройками пассивные, забывали приветствовать старших по званию, плевали через борт, что строжайше запрещено всеми неписаными морскими правилами, как охотнику нельзя плевать в костер, а программисту в экран компьютера.

Глава 12

А в это время два корабля под звездно-полосатым флагом, огромные, как покрытые сажей айсберги, пересекали Черное море. Когда на горизонте показался берег Крыма, с первого спустили десантное судно, показавшееся ореховой скорлупкой рядом со стальной махиной корпуса.

Загремели цепи. Под скорлупкой забурлила вода, кораблик приподнялся над водой, пошел от стального гиганта, стремительно набирая скорость. За ним потянулся белый пенистый след. Десантное судно все приподнималось, увеличиваясь в размерах, наконец понеслось по самым гребешкам волн, едва касаясь воды, и теперь было видно, насколько велико даже это стальное чудище, укрытое за непробиваемым корпусом из лучших сортов стали, утыканное ракетами и скорострельными пушками.

Полковник Виллер, командующий операцией по высадке американских коммандос на крымский берег, стоял на борту десантного судна, что с огромной скоростью неслось к вырастающему вдали берегу.

В лазурных полупрозрачных волнах прыгали рыбки, похожие на женские тела. Его мысли незаметно и плавно перешли на женщин, русских женщин, которые с готовностью побегут от своих нищих парней и мужей, за доллар-другой с готовностью раздвинут ноги…

Да, они победители! Сегодня их части высаживаются на землю русских. Это называется совместной украинско-натовской операцией по отработке взаимодействия по отражению нападения могучего соседа. Длинно и неверно, все равно в мире видят, как видят украинцы и русские, что на русский берег высаживается американская армия. Именно американская, а никакая не натовская. Всякие французишки, итальяшки и немцы только бегают сзади и подают тапочки, одни когда-то разбитые и покоренные военной рукой, а другие сперва попавшие в зону влияния Штатов после победы над Германией, а потом завоеванные долларом. Высаживается американская армия! Победившая.

Полузакрыв глаза, он чувствовал ласковое южное солнце, что вызывает жар в крови. Эти русские женщины будут готовы выполнить любое желание, любое желание его матросов, ибо женщины предпочитают сильных, а американцы во всем сильнее жалких русских мужчин…

И как он будет их учить, покорных и послушных, разным американским свободам, ибо в их дикой России все еще не знают бисексуальности, зоофилии, гомосексуализма, и как эти русские женщины, скрывая стыд, чтобы не показаться отсталыми, будут делать в постели и на улице все, что он скажет, только бы не показаться неразвитыми…

Тяжелая кровь уже скопилась внизу. Он чувствовал жжение в паху, подумал, что если сегодня же не насытится, то взорвется от переполнивших его гормонов. Надо будет позвать этого здоровенного негра, как его, Флетчера. Тот, судя по отзывам старшего офицера, хорош как в парном, так и в групповом. Сам продерет так, что глаза на лоб полезут, его черное мясо так же хорошо, как у того дога, которого Виллеру приводили развеселившиеся друзья перед посадкой на корабль.

Крымский берег надвигался стремительно. Длинная и широкая полоса чистого оранжевого песка, жаркое небо, уже различимы быстро мелькающие камешки и мелкие крабы на дне…

Он крепче ухватился за поручни. Десантный корабль, почти не снижая скорости, вылетел на мелководье. В тот же миг рухнула передняя стена, превратившись в широкий поддон. Из темного чрева выпрыгнули приземистые стальные машины, пронеслись в мгновение ока на берег. В сотне шагов за полосой мокрого песка остановились, прикрывая стальными бортами высаживающихся.

Последним выехал бронетранспортер. Виллер, сидя наверху в окружении бравых коммандос, жадно подался вперед. Вот она, проклятая Россия – последний заслон на пути США к мировому господству!

Оставляя глубокие следы на мокром песке, коммандос пробежали вперед. Виллер слышал тяжелое, но ровное дыхание этих могучих тренированных парней, выращенных на свежем мясе, напичканных витаминами, лабреджастами и стимулирующими бурный рост мышц гормонами.

Каждый нес на себе, помимо бронежилета, автоматическую винтовку с запасным боекомплектом, за спиной в ранце медпакеты и сухой паек, на поясе плотно сидят гранаты, фляга и штык-нож. На шлемах десантников микрофоны и наушники, можно разговаривать с каждым в отдельности, можно отдавать приказы сразу всем, никаких зеленых свистков, как у русских.

С первого взгляда даже не заметишь, что и ботинки с противоминными прокладками, и униформа нашпигована чипами, что за мили засекают затаившегося тушканчика, позволяют видеть сквозь дым и туман, и что каждый десантник несет на себе электронного оборудования на сто тысяч долларов. Все окупается тем страшным впечатлением, которое производят эти жутковатые неуязвимые машины убийства. Даже неустрашимые фанатики-террористы понимают, что выстоять против одинокого коммандос немыслимо целой группе их грязных экстремистов.

Виллер любовался своими натренированными атлетами, как дурак любовался бы какими-то дурацкими картинами или древними храмами.

Взрывая золотой песок, подбежал Эйзен, молодой и подтянутый капитан, выходец из хорошей семьи, отец владеет фабрикой по производству крема от морщин. Виллер с удовольствием смотрел на круглое румяное лицо, веселое настолько, что даже песок на три метра вокруг блестит ярче.