Хранитель драконов

Лефтрин прошел через рубку мимо спящей команды и пробрался в свою каюту. Сменил палубные башмаки на береговые сапоги высотой по колено, из промасленной бычьей кожи. Они почти сносились – едкие воды реки Дождевых чащоб не щадили ни обуви, ни одежды, ни дерева, ни кожи. Но еще пару походов по берегу сапоги выдержат, да и его собственная шкура тоже. Он снял с крючка непромоканец, накинул на плечи и пошел обратно через кубрик. Остановившись у койки рулевого, пнул ее. Сварг дернулся, приоткрыл затуманенные глаза.

– Я пошел на берег размяться. Вернусь к завтраку.

– Понял, – буркнул Сварг.

Этим коротким словом – единственным, кстати говоря, возможным ответом на уведомление капитана – красноречие Сварга обычно и исчерпывалось.

Лефтрин хмыкнул и вышел из рубки.

Накануне вечером они вытащили баркас на топкий берег и привязали к большому склоненному дереву. Лефтрин спрыгнул с тупого носа баркаса в грязь и камыши. Нарисованные на носу судна глаза смотрели в сумрак под деревьями. Десять дней назад из-за ливней и ветра река вышла из берегов. За последние двое суток вода спала, но прибрежная растительность еще не оправилась от наводнения. Камыши покрывал ил, трава полегла под тяжестью грязи. Низкий берег был весь в лужах. Лефтрин шел вдоль него, и вода тут же заполняла оставленные им глубокие отпечатки.

Он не знал точно, куда и зачем идет. Просто следовал своему капризу, удаляясь от берега в чащу. Там следы наводнения были еще явственней. Среди стволов виднелись принесенные водой коряги. С ветвей свисали пряди водорослей и разорванные лианы. Слой ила лежал на траве и мхе. Гигантские деревья, составлявшие основу Дождевых чащоб, не пострадали от наводнений, чего нельзя было сказать о подлеске. Кое-где течение проложило себе дорогу, и листва молодых деревьев так отяжелела под грузом ила и грязи, что ветви согнулись до земли.

Лефтрин старался идти по этим тропам в подлеске. Самые топкие места обходил, проламываясь сквозь кусты. Он взмок и перемазался. Ветка, которую он попытался отвести в сторону, сорвалась и ударила по лицу, обрызгав грязью. Лефтрин сразу стер жгучую дрянь с кожи. Как у большинства речников, его лицо и руки были закалены водой реки Дождевых чащоб. От этого лицо загрубело, и задубевшая кожа странно контрастировала с серыми глазами. Лефтрин в глубине души был уверен, что именно поэтому у него на лице так мало всяких наростов и еще меньше чешуи, столь досаждавших его собратьям из Дождевых чащоб. Впрочем, это все равно не делало его ни красавцем, ни даже просто привлекательным мужчиной – эта мысль заставила капитана печально усмехнуться. Он отогнал ее, отвел ветку от лица и пошел дальше.

Внезапно Лефтрин остановился. Смутное, неуловимое ощущение. Нечто витавшее в воздухе или на краю видимости и не поддающееся осмыслению подсказало, что он уже близко. Капитан стоял неподвижно, постепенно осматривая все вокруг. Взгляд зацепился за что-то, и черные волоски у него на шее встали дыбом, когда он разглядел находку. Вот оно! Всё в зелени пополам с грязью, занесенное илом, только местами проглядывает что-то серое. «Бревно» диводрева.

Не огромное, нет, даже не такое уж большое вопреки слухам. Всего в две трети его роста, а он человек невысокий. Но этого хватит. Вполне достаточно, чтобы разбогатеть.

Лефтрин оглянулся. Подлесок, из-за которого не было видно реку и баркас, укрывал и его от чужих глаз. Вряд ли кому-то из корабельной команды хватит любопытства, чтобы устроить слежку. Когда он ушел, все спали и наверняка спят до сих пор. Сокровище принадлежит только ему.

Капитан продрался через растительность и наконец дотронулся до «бревна». Мертвое. Он понял это еще до прикосновения. В детстве ему приходилось спускаться в чертог Коронованного Петуха. Он видел кокон Тинтальи до того, как та вылупилась, и помнил ощущения от него. А в этом коконе дракон умер и уже не проклюнется. Не важно, погиб ли он, когда кокон еще был на полях окукливания, или его убило наводнение. Главное, что дракон мертв, диводрево можно забрать, а, кроме Лефтрина, никто не знает, где оно находится. И как удачно, что он из тех немногих, кому известно, как распорядиться находкой наилучшим образом.

Семья Хупрус сделала на диводреве свое немалое состояние. Братья его матери обрабатывали этот материал еще до того, как люди поняли, что он собой представляет. Юный Лефтрин бродил по низкому строению, где дядья пилили диводрево, которое было крепче железа. Едва Лефтрину исполнилось девять лет, отец решил, что он достаточно взрослый, чтобы ходить с ним на баркасе. И Лефтрин занялся честным ремеслом, постигая его с азов. Когда ему было двадцать два, отец умер, и Лефтрин унаследовал баркас. Почти всю жизнь он был речником. Но от родни со стороны матери ему достались инструменты для обработки диводрева и знания о том, как их использовать.

Лефтрин обошел кокон. Это было тяжело. Потоком воды его забило между двумя деревьями. Один конец глубоко погрузился в грязь, другой выступал наружу и был весь в мусоре. Лефтрин поначалу хотел очистить и рассмотреть находку как следует, но потом решил оставить все как есть. Он добежал до баркаса, украдкой вытащил бухту троса[1] из рундука и быстро вернулся к своей находке, чтобы обезопасить ее от случайностей. Работа была грязной, но он остался доволен тем, как справился с ней: даже если река снова поднимется, его сокровище останется на месте.

Возвращаясь на баркас, он почувствовал, что в сапоге хлюпает. Ногу засаднило. Лефтрин ускорил шаг, мысленно ругаясь. На следующей стоянке придется купить сапоги. Парротон – новое и одно из самых маленьких поселений на реке Дождевых чащоб. Там все дорого и найти калсидийские сапоги из бычьей кожи непросто. Остается уповать на милость купца. Мгновение спустя капитан кисло усмехнулся. Вот он отыскал клад, который принесет ему больше, чем десяток лет работы на барже, и тут же мелочится, подсчитывая, сколько сможет выложить за новую пару сапог. А ведь как только он распилит свою находку и распродаст частями, о деньгах можно будет больше не беспокоиться.

Лефтрин задумался. Следовало решить, кому доверить свой секрет. Ему нужен был помощник – чтобы держать вторую ручку пилы и донести тяжелые части кокона до баркаса. Привлечь кузенов? Пожалуй. Кровь – не водица, даже если это густая мутная вода реки Дождевых чащоб.

Но сохранят ли они тайну? Должны. Им придется соблюдать осторожность. Свежеобработанное диводрево не спутаешь ни с чем, у него особенный запах и серебристый блеск. Поначалу торговцы Дождевых чащоб ценили этот материал только за устойчивость к едкой речной воде. Баркас Лефтрина, «Смоляной», был одним из первых кораблей, обшивку которого сделали из диводрева. В те времена корабельщики Дождевых чащоб и не подозревали, что у материала проявятся магические свойства. Находя «бревна» в обнаруженном ими древнем подземном городе, они просто использовали их как хорошо выдержанную древесину.

Подлинная сила диводрева открылась только тогда, когда из него стали строить большие корабли, которые могли плавать не только по реке, но и по соленым прибрежным водам. Их носовые изваяния поразили всех: спустя века после постройки кораблей они начали оживать. Это было чудо – деревянные скульптуры говорили и двигались. Сейчас живых кораблей не так уж и много, и их ревностно охраняют. Ни один из них никогда не продавали за пределы Союза торговцев. Только торговец из Удачного мог купить живой корабль, и только на живом корабле можно было без опаски плавать по реке Дождевых чащоб. Корпуса обычных судов быстро сдавались ее разъедающим что угодно водам. И никто лучше живых кораблей не мог защитить тайные города Дождевых чащоб и их обитателей.

Затем последовали другие открытия. Огромные бревна в чертоге Коронованного Петуха оказались на самом деле отнюдь не бревнами, а драконьими коконами. Люди Старшей расы, или, как их еще звали, Элдерлинги, спрятали их там, чтобы защитить от извержения вулкана. Об истинном значении этого открытия говорить не любили. Драконица Тинталья вышла из кокона. А сколько коконов, хранивших в себе живых драконов, было распилено на доски для кораблей? Об этом никто не заикался. Даже живые корабли неохотно говорили о драконах, которыми они могли бы стать. И даже Тинталья предпочитала молчать. И все же Лефтрин подозревал, что, если известие о коконе, который он обнаружил, распространится, находку у него немедленно отберут. Рисковать нельзя – о его диводреве не должны узнать ни в Удачном, ни в Трехоге, и Са упаси, если слух дойдет до драконицы. Тайну нужно сохранить во что бы то ни стало.

Лефтрина раздражало, что сокровище, которое раньше можно было выставить на торги и продать подороже, теперь придется сбывать тайно. Впрочем, рынки сбыта все же остались, и неплохие. В Удачном всегда были те, кто тихо и без лишнего любопытства скупит товар, не спрашивая о его происхождении. Так что торговец, готовый на незаконную сделку ради того, чтобы войти в милость к сатрапу Джамелии, обязательно найдется.

Но настоящие деньги могли дать только калсидийские купцы. Ненадежный мир между Удачным и Калсидой был заключен совсем недавно. Стороны подписали мелкие соглашения, а вот главные решения – о границах, торговле, пошлинах и праве на проход по реке все еще обсуждались. Ходили слухи, что здоровье правителя Калсиды пошатнулось. Калсидийские посланцы уже пытались купить проезд вверх по реке Дождевых чащоб. Их завернули, зная, какова их цель: они хотели купить части драконьих тел – кровь для эликсиров, плоть для омоложения, зубы для кинжалов, чешую для легкой и гибкой брони, детородные органы для мужской силы. Похоже, калсидийская знать прислушалась к легендам о целебной и магической силе драконьей плоти и теперь соревновалась в попытках добиться благосклонности своего герцога. Все они стремились достать ему лекарство от пожирающей его болезни. Откуда им было знать, что из последнего бревна диводрева Дождевых чащоб проклюнулась Тинталья. И что драконьих коконов, которые можно было бы распилить и переправить в Калсиду, больше не осталось. И замечательно. Сам Лефтрин разделял мнение большинства торговцев: чем скорее калсидийский герцог ляжет в могилу, тем лучше для торговли и вообще для всех людей на белом свете. При этом, мысля здраво, он полагал, что, пока это счастье не нагрянуло, из болезни старого забияки можно извлечь выгоду.

Итак, размышлял Лефтрин, если он выберет этот путь, нужно будет всего лишь найти способ доставить тяжеленное «бревно» в Калсиду в целости и сохранности. Если внутри обнаружатся останки полупреображенного дракона, цена фантастически взлетит. Значит, нужно привезти этот кокон в Калсиду. И дело сделано. Легко сказать! Ведь только чтобы дотащить кокон до баркаса и погрузить, понадобятся шкивы и блоки. А дальше предстоит тайная доставка сокровища от устья реки на север, в калсидийские земли. Речной баркас для такого дела не годится. Но если Лефтрин сумеет все устроить и если его не ограбят и не убьют по дороге туда или обратно, то из этого путешествия он вернется богачом.

Лефтрин заковылял быстрее. Покалывание в сапоге перешло в жжение. Пара волдырей – это ерунда, а вот открытая рана быстро превратится в язву, и придется хромать несколько недель.

Выйдя из подлеска на более открытое место возле реки, он учуял запах дыма с камбуза и услышал голоса своей команды. Пахло лепешками и свежим кофе. Пора подняться на борт, не то начнут удивляться, чего ради капитану понадобилось гулять с утра пораньше. Кто-то заботливый спустил с носа веревочный трап. Сварг, наверное. Рулевой всегда думал на два хода дальше, чем остальная команда. На носу торчал Большой Эйдер – опершись на борт, курил свою утреннюю трубочку. Он кивнул капитану и выпустил колечко дыма в качестве приветствия. Если ему и было любопытно, куда и зачем ходил Лефтрин, он ничем этого не выдал.

Поднимаясь по трапу, Лефтрин все еще размышлял, как обратить диводрево в богатство. Но, встретившись взглядом с нарисованными глазами Смоляного, черными и блестящими, замер. У него родилась совершенно иная мысль. Оставить себе. Сохранить и использовать для себя и своего корабля. За несколько долгих мгновений, пока капитан стоял на трапе, перед его мысленным взором одна за другой, подобно разворачивающимся поутру лепесткам цветка, предстали удивительные возможности.

Лефтрин погладил борт своего баркаса:

– А я могу, старина. Могу так сделать.

Он поднялся на палубу, стянул протекающие сапоги и бросил их в реку – пусть дожирает.

Пятнадцатый день месяца Рыбы,

седьмой год правления его славнейшего

и могущественнейшего величества сатрапа Касго,

первый год Вольного союза торговцев

От Детози, смотрительницы голубятни в Трехоге, —

Эреку, смотрителю голубятни в Удачном

В запечатанном свитке – очень важное послание от трехогского Совета торговцев Дождевых чащоб Совету торговцев Удачного. Вам предлагают прислать избранного представителя по случаю выхода драконов Дождевых чащоб из коконов. По указанию высочайшей царственной драконицы Тинтальи коконы будут вынесены на солнечный свет в пятнадцатый день месяца Возрождения, через сорок пять дней. Совет торговцев Дождевых чащоб ожидает вашего присутствия при появлении на свет драконов.

Эрек! Почисти свой птичник и заново побели известью стены клеток. Последние две птицы, прибывшие ко мне от тебя, были вшивыми и занесли мне паразитов в одну клетку.

Детози

Глава 2

Драконы выходят из коконов

Тимаре посчастливилось оказаться в нужное время в нужном месте.

«Вот уж удача подвалила!» – думала она, забираясь на нижнюю ветку дерева на краю змеиного берега.

Обычно она не ходила с отцом на нижние ярусы Трехога и уж тем более ни разу не бывала в Кассарике. А вот теперь она здесь, да еще в тот самый день, который Тинталья назначила, чтобы открыть драконьи коконы. Тимара посмотрела на отца, тот ей улыбнулся. Нет, вдруг поняла она, это не просто удача. Отец знал, как ей здесь понравится, и нарочно придумал взять ее сюда. Она улыбнулась ему в ответ со всей уверенностью одиннадцатилетней девчонки и снова стала смотреть на берег. Отец по-птичьи примостился на ветке потолще, у самого ствола того же гигантского дерева.

– Осторожнее, Тимара, – предупредил он. – Они вот-вот вылупятся. И будут голодны. Если упадешь, могут принять тебя за очередной кусок мяса.

Девочка, тоненькая и жилистая, поглубже вонзила черные когти в кору. Она понимала: отец лишь отчасти поддразнивает ее, на самом же деле он серьезен.

– Не бойся, пап, – сказала она. – Я ведь рождена, чтобы жить на деревьях. Не упаду.

Она лежала ничком на хрупкой ветке, которой ни один другой древолаз не рискнул бы довериться. Но Тимара знала: ветка выдержит. Девочка прижималась к коре животом, словно одна из тощих древесных ящериц, устроившихся поблизости. И подобно им, Тимара перемещалась по ветке, вытянувшись во весь рост, цепляясь пальцами рук и ног за широкие трещины в коре и крепко обнимая конечность дерева, служившую ей опорой.

Дерево, на котором она примостилась, было одним из тысяч и тысяч деревьев Дождевых чащоб. На многие дни пути простирались чащобы по обе стороны широкой серой Дождевой реки. В окрестностях Кассарика, как и на землях, протянувшихся на несколько дней пути вверх по течению реки, господствовали крепость-деревья. Ветви у них были широкие и росли горизонтально – как нельзя удобно для того, чтобы строить на них дома. Когда крепость-дерево вырастало достаточно большим, оно отпускало висячие корни, которые тянулись с нижних веток к земле, зарывались в нее и со временем грубели, так что каждый ствол оказывался окружен надежным крепостным частоколом, придававшим ему устойчивости. Вокруг Кассарика лес рос куда гуще, чем в Трехоге, а ветви крепость-деревьев тут были гораздо шире, чем привыкла Тимара, так что лазить по ним оказалось до смешного легко. Сегодня девочка забралась на самый дальний, лишенный опор-корней отросток ветки, откуда ничто не заслоняло ей вид и она могла без помех любоваться представлением.

Впереди, за грязевой равниной, открывался вид на молочно-белую реку. В туманной дымке на другом берегу раскинулся густой лес. Лето окрасило его во множество оттенков зелени. Шум этой реки, перекатывающей гальку, сопровождал Тимару всю жизнь. Ближе к берегу было мелко, и между потоками воды виднелись полосы гальки и глины, переходящие в вязкую отмель прямо под деревом, на котором сидела девочка. Прошлой зимой эту часть берега спешно укрепили бревенчатыми перемычками. Они пострадали от наводнения, но бо`льшая часть бревен осталась на месте.

Берег был усеян похожими на плавник змеиными коконами. Некогда здесь росли жесткая трава и колючий кустарник, но их уничтожили морские змеи, приплывшие зимой. Тимара не видела, как они появились, но много слышала об этом. В городах Дождевых чащоб не было ни одного человека, который не знал бы этой истории. Целая стая – клубок из сотни гигантских змей – поднялась по реке в сопровождении живого корабля и великолепного серебристо-синего дракона. Юный Старший Сельден Вестрит встретил змей на этом самом месте и поздравил с возвращением на родину. Он руководил теми жителями Дождевых чащоб, которые вызвались помочь змеям окуклиться. Почти всю зиму он провел в Кассарике, приглядывая за коконами со спящими в них змеями. Коконы укрыли листвой и илом, чтобы уберечь от холода, дождей и даже солнечного света. Тимара слышала, что сегодня Старший снова здесь – вернулся, чтобы не пропустить пробуждение.

До сих пор девочке, к ее досаде, не удалось увидеть Сельдена. Скорее всего, он был где-то в центре площадки, на помосте, устроенном для членов Совета Дождевых чащоб и прочих важных персон. Толпа вокруг помоста пестрела плащами торговцев, а люд попроще расселся на деревьях, словно стая перелетных птиц. Тимара была довольна, что отец привел ее именно сюда, на дальний край: пускай здесь куда меньше коконов, но и людей, которые бы заслоняли обзор, намного меньше. Впрочем, и поближе к помосту сидеть было бы неплохо – слушать музыку, разговоры и смотреть на настоящего Старшего.

От одной мысли о нем Тимара преисполнилась гордости. Сельден Вестрит был родом из Удачного и, как и она сама, из семьи торговца. Но драконица Тинталья коснулась его, и он стал превращаться в Старшего – первого на памяти нынешнего поколения людей. А сейчас, кроме него, есть еще двое Старших – сестра Сельдена Малта и Рэйн Хупрус, уроженец Дождевых чащоб. Тимара вздохнула. Словно сказка становится явью. Морские змеи, драконы и Старшие вернулись на Прóклятые Берега. И она своими глазами увидит, как вылупятся молодые драконы. Сегодня после полудня они покинут коконы и взлетят в небо.

Весь речной берег, куда ни глянь, был усеян серыми коконами, и каждый из них заключал в себе змея. Коконы очистили от листвы, веток и ила, под покровом которых они пролежали всю зиму и весну. Некоторые коконы были огромны, как речные баржи, другие – поменьше, размером с бревно. Одни блестели масляно и серебристо, другие съежились или просели и были просто серыми, и Тимара, с ее тонким нюхом, ощущала исходящий от них смрад мертвых рептилий. Змеи из этих коконов уже никогда не станут драконами.

Торговцы Дождевых чащоб под началом Сельдена, выполняя обещания, которые они дали Тинталье, сделали все возможное для окуклившихся змеев. Если кокон казался им слишком тонким, его обмазывали дополнительными слоями глины. Все коконы тщательно укрыли листвой и ветками – как требовала Тинталья: не только от зимних бурь, но и от весеннего солнца. Змеи окуклились слишком поздно, а свет и тепло заставили бы их проклюнуться раньше срока, поэтому Тинталья хотела, чтобы коконы лежали под покровом до середины лета: драконам следовало дать больше времени. Стражи из Дождевых чащоб и татуированные – бывшие джамелийские рабы – старались изо всех сил. Таковы были условия сделки торговцев Дождевых чащоб с драконицей Тинтальей. Она согласилась оберегать устье реки от вторжений калсидийцев, взамен торговцы пообещали помочь змеям добраться до их древнего места окукливания и заботиться о коконах, пока змеи преображаются в них. Обе стороны сдержали обещание. Сегодня все увидят результаты этой сделки – новое поколение драконов, союзников Удачного и Дождевых чащоб, впервые расправит крылья и взлетит к небесам.

Зима безжалостно обошлась с коконами. Ураганные ветры и ливни оставили на них свои отметины. Хуже всего было то, что вздувшаяся от дождей и затопившая площадку река разбросала коконы, смыла с них глину и многие повредила. Когда вода схлынула, люди недосчитались двадцати коконов. Из семидесяти девяти осталось только пятьдесят девять, и некоторые были так повреждены, что вряд ли их обитатели выжили. Наводнения в Дождевых чащобах были обычным делом, но сейчас Тимара горевала. Что стало с теми пропавшими коконами и драконами в них? Поглотила ли их река? Унесла ли в соленое море?

В этом лесу царила река – широкая, прихотливо менявшая глубину и течение, не имевшая настоящих берегов. В мире, известном Тимаре, не было суши – даже слова такого не существовало. То, что сегодня можно было счесть лесной почвой, завтра становилось топью или заводью. Одни лишь гигантские деревья казались неподвластными переменчивой реке, но и им нельзя было доверять безоглядно. Жители Дождевых чащоб строили жилища только на самых больших и устойчивых деревьях, их дома и дороги, подобно прочным гирляндам, украшали средний ярус ветвей и стволов. Подвесные мосты тянулись от дерева к дереву, и ближе к земле, на развилках ветвей потолще, находились самые крупные рынки и дома самых богатых семейств. Чем выше, тем легче становились строения, соседние дома соединяли мосты из лиан и веревок, гигантские стволы обвивали лестницы. Чем дальше в крону, тем эфемерней выглядели мосты и лестницы. Все жители Дождевых чащоб должны были быть немного древолазами, чтобы передвигаться по своим селениям. Но не многие могли сравниться в этом умении с Тимарой.

Тимара ничуть не боялась упасть со своего ненадежного насеста. Она целиком обратилась в зрение, не отрывая серебристо-серых глаз от чуда, творящегося внизу.

Солнце поднялось выше, его лучи осветили верхние ветки деревьев и коконы на берегу. День был не слишком жаркий для летней поры, но некоторые коконы, согревшись, уже начали испускать пар. Тимара сосредоточила внимание на большом коконе прямо под ней. Над ним тоже появился пар, запахло рептилией. Тимара сузила ноздри и с восторгом уставилась на кокон. Это бревно диводрева теряло твердость.

Тимара знала, что такое диводрево и что раньше его было принято использовать как особо прочную древесину. Оно было куда крепче самого крепкого из деревьев – об него всего лишь за утро можно было затупить топор или пилу. Но сейчас серебряно-серое «дерево» драконьего кокона внизу размягчилось, задымилось и пошло пузырями, оседая на нечто неподвижное внутри.

Тот, кто был в коконе, изогнулся и затрепыхался. Диводрево разорвалось, как пленка. Скелетообразное создание поглощало растекающийся кокон. Тимара видела, как тощая плоть дракона наливается и сквозь нее проступает цвет. Дракон был куда меньше, чем можно было бы ожидать, судя по размерам кокона и слухам о Тинталье. Облачко пахучего пара рассеялось, и из оседающего кокона показалась тупоносая драконья голова.

Свободен!

У Тимары закружилась голова, когда ее разума коснулась драконья речь. Сердце забилось, как у птицы, взмывшей в небеса. Она способна понимать драконов! Когда появилась Тинталья, стало ясно, что одним людям доступна драконья речь, а другие слышат лишь рычание, свист и угрожающее шипение. Когда Тинталья впервые показалась в Трехоге и заговорила с толпой, лишь некоторые поняли ее, остальные же ничего не разобрали.

Тимаре было приятно осознавать, что, если дракон снизойдет до разговора с ней, она его поймет. Девочка свесилась с ветки еще ниже.

– Тимара! – предостерегающе крикнул отец.

– Я осторожно! – ответила она, даже не взглянув на него.

Внизу молодой дракон разевал красную пасть и рвал в клочья удерживающий его кокон. Это была самка. Тимара не смогла бы объяснить, откуда ей это стало известно. У новорожденного создания были внушительного размера зубы. Оно оторвало кусок обмякшего диводрева, запрокинуло голову и сглотнуло.

– Она ест диводрево! – крикнула Тимара отцу.

– Да, я слыхал об этом, – ответил он. – Сельден Старший сказал, что он видел рождение Тинтальи. Ее кокон тоже растекался по шкуре. Я думаю, это придает им сил.

Тимара не ответила. Отец, очевидно, был прав. Казалось невероятным, что оболочка, заключавшая в себе дракона, уместится теперь в его брюхе, но существо внизу, похоже, было намерено сожрать ее всю. Драконица высвобождалась из кокона, проедая себе путь наружу, отгрызая волокнистые куски и глотая их целиком. Тимара сочувственно морщилась. Ужасно, наверное, чувствовать такой голод, едва появившись на свет. Благодарение Са, что у драконицы есть чем его утолить.