Трехручный меч

Я не стал слушать его грязные намеки, заснул с чистой совестью настоящего русского интеллигента.

Утром волк проснулся, повел носом:

– Чую странный запах… Ого, да тут и следы! Милорд, здесь кто-то проезжал?

– Глюки, – ответил я. – Глюки.

– А-а-а, – протянул волк. – Ишь, разъездились… Следов-то сколько! Хотя глюки, понятно, чаще всего по ночам и ездиют.

Ворон сонно каркнул, не открывая глаз:

– Глюки?.. Вкусные?

– Очень, – ответил я. – Только не питательные.

Волк поднялся, встряхнулся. Взгляд обратился к обугленным остаткам дерева. Ветерок колыхнул серый пепел, но красных искорок нет, костер погас надежно, можно не затаптывать.

– И не мечтай, – сказал я. – Я тоже люблю все делать по-русски: не спеша, с перекурами, перерывами, и чтоб еще один работал, а десять стояли вокруг, опершись на лопаты, и смотрели, но мы сейчас не в России, так что отправляемся в путь немедленно.

– Без завтрака? – спросили они в один голос.

– Завтрак по-казацки, – отрезал я, – на ходу. Всухомятку. Мы же герои, верно?

Солнце только поднимается, в небе, как стога сена, полыхают облака, но горящие клочья еще не падают в долину, не озарили ее небесным огнем. Далеко справа тянется почти черный лес, а слева горизонт подпирает горная цепь. Я засмотрелся на причудливые горы, там прямо на горной цепи лежит вверх лицом ослепительно красивая женщина. На ней что-то вроде туники, я вообще-то не знаю, что это такое, но это явно туника, легкая и ничего не скрывающая, к тому же даже ее чуть приспустила, самую малость, всего лишь до пояса. Сама в тени, хотя я различил каждую черточку ее соблазнительного тела, подол туники приподнят до уровня трусиков, на запрокинутом к небу лице блуждает легкая улыбка.

В этот момент сверкающее солнце высветило, конечно же, именно торчащую кверху обнаженную грудь. У меня перехватило дыхание. Полная могучая грудь сразу налилась светом, а красный кончик победно вспыхнул пурпуром. Я чувствовал, как мои губы заплямкали, а рот наполнился слюной.

– Женщина… – прохрипел я перехваченным горлом.

– Где? – обрадовался волк.

А ворон переступил у меня на плече, каркнул над ухом спросонья:

– Вкусная?

Я указал пальцем, потому что не знаю, как этот волк, где тут зюйд-зюйд-вест. Волк всмотрелся, протянул разочарованно:

– Опять глюки?

– Да вон же, – сказал я безнадежно.

С запада надвигались облака, редкие, перистые, и, хотя женщина еще видна в разрывах, я чувствовал, что мой голос звучит неубедительно.

Волк впереди остановился, шерсть встала дыбом. Впереди облачко пыли, оттуда вынырнули трое всадников, все в легких кожаных доспехах, несутся по направлению к дальним холмам. Солнце светит с нашей стороны, я различил щиты за спинами, узкие мечи в ножнах. Они сперва не заметили нас, я даже подумал отступить и укрыться за деревьями, но один что-то прокричал, они чуть придержали коней, а затем повернули в нашу сторону.

– Этого еще не хватало, – вырвалось у меня. – Я же не янки из Коннектикута, я так не зарабатываю.

– А как? – спросил любознательный ворон.

Не отвечая, я напустил на себя самую беспечную улыбку, расслабился и, когда все трое подскакали ближе, крикнул весело:

– Мэйк лав, но во!.. Как погодка, ребята?

Они придержали коней, все трое всматривались очень пристально, я их тоже рассматривал, не убирая глуповатой улыбки демократа и общечеловека, который мэйк лав, но только не во. Один даже, в стальном панцире поверх кожаного доспеха, обидно выше и мощнее меня, к тому же в шлеме с опущенным забралом, что вроде бы не в тон остальным частям боевого доспеха.

– Ты кто? – спросил он. Голос звучал глухо, но я разобрал, что человек этот немолод, просто так в драку не полезет, слегка воспрянул духом. – Откуда ты?

– Да как и все люди, – ответил я дружелюбно. – Откуда явился, туда и стремлюсь… ха-ха!

Они не засмеялись, его дружки, что с открытыми лицами под простыми войлочными шапками, рассматривают с недружелюбной интенсивностью. Думаю, и вожак сквозь узкую щель забрала смотрит тоже без обязательной к исполнению политкорректности.

– Ты похож, – проговорил он медленно, – на того, за голову которого объявлена награда.

– Ого, – сказал я по-прежнему дружелюбно, – и во сколько же монет меня оценили?

Вожак ответил громко:

– В мешок золота и королевский трон!.. Ребята, это он. А если даже и не он…

Меня осыпало морозом. Одно дело, если в самом деле какой-то из обиженных в прошлый раз пообещал заплатить за мою жизнь пару серебряных монет, другое… Да такой цены не может быть!

Они заехали с трех сторон, выдернули мечи. Я торопливо потянул из ножен свой трехручный, вожак пустил коня вперед, в руке меч, замахнулся, я парировал, с ужасом подумал про двух гадов, что заехали с боков, нанес удар, несколько поспешный, однако длинное лезвие тяжелого меча разрубило подставленный щит вожака. Он отшатнулся запоздало, острие разрубило щеку. Он выронил остатки щита, взвыл, а я торопливо развернулся в седле направо. Второй всадник с проклятиями пытался успокоить лошадь, та подпрыгивала, спасая ноги от юркого волка.

Я успел подставить щит под удар третьего, замахнулся, тот уклонился, но, как и вожак, недооценил длины моего меча: самый кончик ударил в шею. Брызнула тугая красная струя, я ринулся на второго, он пригнулся в седле и пытался достать мечом волка. Мой меч обрушился ему поперек спины, разрубил, как мясник рубит коровью тушу, обнажились кости хребта и даже белые красиво выгнутые ребра.

Над головами раздался радостный крик:

– Победа!.. Победа!

Я едва успел отпрянуть, заслушался, идиот, раненый вожак превратился в берсерка, налетел, как буря, осыпал меня ударами со всех сторон, его легкий меч рубил и крошил мой щит, как капусту, кровь из разрубленной щеки брызгала во все стороны, я не мог отвести глаз от страшной раны: края разошлись, обнажая зубы, руки похолодели, вот уж не думал, что не выношу вида крови…

Мой единорог пятился, чувствовал мой страх, но едва я взъярился на самого себя за дурацкий страх, крови испугался, тургеневец, как меня качнуло назад, я едва не завалился на круп, это Рогач прыгнул, меня слегка тряхнуло, а вожак вместе с конем опрокинулись в пыль.

Рогач умело сместился, подставив мне позицию для удара, я лихо взмахнул мечом. Вожак откатился в сторону, умелый боец, вскочил на ноги, весь в серой пыли, на лице жуткая грязевая маска из крови и пыли, в глазах ярость, меч в обеих руках.

Я нанес удар сверху и чуть наискось. Вожак вскинул свой меч, парируя удар, звякнуло, мои руки тряхнуло, а в плече отозвалось болью. Под ярким солнцем больно сверкнули обломки меча, а сверкающая полоса стали в моих руках глубоко врубилась в плечо противника.

Он вскрикнул, глаза стали белыми от боли, прохрипел:

– Да, это о тебе говорил…

– Плакали ваши денежки, – сказал я сочувствующе.

– Нам повезло, – произнес он с трудом, – что первыми встретили… но не повезло…

Он упал на колени, из жуткой раны брызжет кровь и торчат срезанные кости. Из грязевой маски лица бешеной ненавистью горят глаза.

– Обман, – сказал я. – Не верю в такие большие награды.

– Была великая клятва, – просипел он. – Ее не нарушают…

Он завалился на спину, одну руку откинул, вторая легла вдоль туловища, держась на одних сухожилиях и остатках кожи. Сверху прозвучало хвастливое:

– Я одного долбанул в темя! Надеюсь, это не слишком умалило вашу победу, мой лорд?

– Не слишком, не слишком, – ответил я, поморщившись.

Волк сидел на заднице, язык высунул, дыхание вырывается частое, с хрипами. По сути, он спас мою шкуру, кусая коней за ноги, из-за чего те искатели приключений не могли никак нанести прицельный удар.

– Мой лорд, – выговорил он сквозь частое дыхание, – тут осталась добыча…

Я посмотрел на отбежавших в сторону трех коней, на распростертые тела, которым не повезло, сказал многозначительно:

– Всадник без лошади – уже не всадник. Лошадь же без всадника – все еще лошадь.

– Ого, – ответил волк с уважением, – как мудро. А что это значит?

– Что для жратвы у тебя есть зайцы, олени, кабаны, поросята. А коней возьмем с собой. Вдруг что-то придется везти тяжелое?

Ворон прокаркал:

– Сокровища, сокровища!

– Никаких тебе пиастров, – отрезал я. – Может быть, впереди голодный край? А я не стану просить экономическую помощь, за нее надо платить сменой режима. А режим мне ндравится!

Но, несмотря на уверенный тон, сраженных противников рассматривал с тревогой и опаской. Не юные искатели приключений, опытные и зрелые ребята. Самое опасное сочетание, ибо зрелость – это когда человек прожил достаточно, чтобы осознавать сделанные ранее дурости, но еще достаточно молод, чтобы делать новые. Если они приняли предложение принести мою голову, то явно награда в самом деле велика и явно же, что награду эту надеются получить. К этому возрасту уже понимают, когда собираются кинуть, а когда в самом деле заплатят. Но что за гад, который пообещал мешок золота и свой королевский трон?.. Мешок золота – ладно, могу поверить, я же знаю, что мне вообще цены нет, но… королевский трон? А сам куда уйдет?.. Если в пещеру искать истину, то явная брехня, я слышал только про одного такого человека, да и то не очень-то верю. Это он другим говорил, что истину ищет, а сам наверняка по борделям…

Я вздохнул, возвращаясь в реальный мир, сказал громко:

– Друзья познаются в беде, если, конечно, их удается при этом найти. Спасибо, волк!

– А я? – донеслось из-за спины. Ворон уже уселся на одного сраженного и с жадностью долбил глаза, опровергая ложь, что вороны питаются мертвечиной. – Я тоже одного прямо в темя!

– И тебе спасибо, – сказал я. – Вы просто герои. Что ты там долбишься?

– Надо успеть, – ответил ворон, – пока не остыло, пока живое!.. Сыроедение – такая тонкая штука, что все полезное содержится только в живом. Вы проростки еще не пробовали?

– А что это такое? – спросил я обалдело.

– Темнота… Простите, мой лорд, просто с возрастом мудрые обычно переходят на здоровую пищу. Я еще не перешел, но уже присматриваюсь, пробую. Вообще-то вкусно.

– А-а-а, – протянул я, – что-то и я слышал. Ты с уринотерапии начни. Волк тебе поможет, снабдит для долгой жизни.

– Снабдю, – ответил волк с готовностью. Он переворачивал убитых, рассматривал пояса, прорычал разочарованно: – Если и есть у них золото, то зашито в седлах. А пояса пустые.

– Проверим, – пообещал я. – На привале.

Коней удалось поймать легко, к Рогачу все кони чувствуют доверие, я взял их на длинный повод, ворон попытался взлететь, но только поцарапал мне щеку жесткими перьями, заявил, что отяжелел, пока что не может, пока не облегчится.

– Тогда пересядь на одного из их коней, – сказал я, озлившись. – Только седла когтями не порви!

ГЛАВА 4

Пока выехали из леса, еще дважды нападали разбойники, но уже пожиже, хлипкие. Что удивило, так это отвага: одно дело броситься на проезжающих крестьян, другое – на такого вот мордоворота, как я. Нужен очень уж большой стимул, чем просто пограбить.

На опушке налетали противные крылатые твари с крыльями летучих мышей и мордами старух, одновременно из кротовьих нор вылезали толстые жуки и пробовали утащить под землю. Уже в поле прибил еще двух, один, умирая, успел сообщить, что на меня покушаются по приказу Властелина Тьмы… Нелепость какая-то, я с ним пока что не ссорился.

Дальше ехали чистым бескрайним полем. Я глубоко вдыхал свежий воздух, напоенный запахами полевых и луговых трав, как вдруг ворон на плече встрепенулся, угрожающе заскрежетал клювом. Я очнулся от дум, к тому же волк, что несся рядом с конем большими стелющимися прыжками, вздыбил шерсть и угрожающе зарычал.

В чистом поле из-за поворота выехали на могучих рыцарских конях двое. Кони фыркают и мотают головами, оба в боевой броне и покрыты яркими попонами, тоже боевыми, а рыцари с головы до ног в блистающем железе. Забрала опущены, длинные копья смотрят в мою сторону. Кони и сами рыцари настолько похожи друг на друга, что мне почудилось, будто вижу одного рядом с зеркалом. На щитах намалеваны страшные рогатые драконы с оскаленными пастями и плюющиеся огнем. Такими же драконами размалеваны боевые конские попоны. Даже на шлемах выдавлены маленькие фигурки разъяренных драконов.

Один заговорил медленно и торжественно, сильный суровый голос прогремел, как далекие раскаты грома:

– Меня зовут сэр Оуэнс Недремлющий. Во имя Великого Дракона, я – страж этих кордонов. Назови себя, путешествующий через наши земли!.. И скажи цель, ради чего идешь по земле.

А второй добавил медленно и тоже торжественно, его сильный суровый голос прогремел, как далекие раскаты грома:

– А меня зовут сэр Люцкес Неспящий. Я истинный страж этих кордонов, во имя Величайшего из Драконов! Назовись, а мы решим, как поступить с тобой.

Мне, варвару, это как ножом поскрести по стеклу, я мгновенно вскипел, всегда ненавидел этих, в мерседесах, медленно, даже очень медленно поднял руку к рукояти моего заплечного меча, давая возможность рассмотреть мои могучие предплечья, ответил нагло:

– Я за мир без границ!.. А изволю ехать потому, что здесь находится сфера моих жизненных интересов.

Мои пальцы коснулись рукояти меча. Я сжал ее в ладони покрепче, чтобы мускулы красивой волной прокатились по могучей длани, подняли шар на плече и орельефили мускулатуру на груди.

Второй сказал первому торопливо:

– Он говорит о сфере!

Первый спросил его:

– Полагаешь, он и есть Избранный?

У меня на слово «избранный» уже рефлекс, как у всякого живущего под гнетом общечеловеческих ценностей, я зло засопел, еще чуть – и фашистом или евреем обзовут.

– Вы мне лапшу не вешайте, – сказал я, – на ус ее мотать не стану. Как у вас тут с правами человека? А может быть, я тут с инспекцией от известных международных организаций! Заодно и насчет запасов нефти узнаем…

Волк посмотрел на меня, на ворона, предложил деловито:

– Я беру правого. А ты, пернатое, бери левого!..

Я поинтересовался ядовито:

– А что делать мне, млекопитающему?

– Ловить коней, конечно, – удивился волк. – Они почему-то меня как-то сторонятся. Дурные! Я лошадей как раз люблю.

Он облизнулся. Рыцарские кони попытались пятиться, но длани сэра Оуэнса и сэра Люцкеса держали повода крепко. Сами рыцари переглянулись, разом вскинули руки. Железные ворота на шлемах поднялись с металлическим стуком. Оба и без скорлупы оказались похожими, разве что один явный скандинав, а второй чернейший из негров, черный до синевы, настоящий негр афроазиатского происхождения.

Этот второй высился на рослом, естественно, белом коне. Негры вообще обожают брать слугами белых. Я понял, что это напарники, связанные совместной работой. К концу их совместного патрулирования станут не разлей вода, но сейчас, судя по враждебным взглядам, что бросают друг на друга, король их только что заставил работать совместно под угрозой изъятия их рыцарских блях.

Первый, который сэр Оуэнс, сказал почтительно:

– Благородный герой! Похоже, вы тот, приход которого нам предсказан. В древних хрониках колдунов и магов, подтвержденных новыми поколениями чародеев и волшебников, сказано, что однажды явится странный человек, который упорно будет скрывать свое имя…

Ни фига, подумал я обозленно, что у них за пророчества? Да в России не найти человека, который бы назвался сразу, как на их занюханном Западе. У нас все говорят друг с другом, не зная имен и не понимая, как обращаться. А по телефону вообще никто не представляется, уроды…

Второй, который как обугленная головешка, но тоже сэр, величественно повел в сторону черной, как империя Зла, дланью:

– Соблаговолите, герой, пройти со своими спутниками через городские врата…

Я уставился на него с подозрением, что еще за приколы, однако за его спиной в самом деле медленно появился, словно перед мордой моего коня торжественно подняли тяжелый бархатный занавес в театре, огромный замок из красного кирпича. Он показался огромным домом под одной крышей, настолько все компактно, сбито в одну кучу, плотно. В глаза бросились высокие смотровые башенки, на вершинках трепещутся без всякого ветра ярко-красные флажки, а затем только рассмотрел, что все это хозяйство состоит из множества слитых воедино башенок.

Исполинский замок, как я сразу определил, выстроен добротно, надежно, с двумя рядами высоких крепостных стен, сторожевыми башнями, навесами для арбалетчиков. Чувствуется, что в самом замке масса залов, больших и малых, кроме того – тронный зал, зал для приемов гостей и послов, а также множество комнат для прислуги, охраны и не меньше трех оружейных: для короля, баронов и самая большая – для дворцовой охраны.

Нас уже разглядывали со стен, я поспешно выпрямился в седле и надменно выпятил нижнюю челюсть. От волнения я чуть вспотел, что к лучшему, под увлажненной кожей мускулатура выглядит рельефнее, круче.

– Извольте сюда, – приговаривал сэр Оуэнс, – а теперь сюда, сэр варвар…

Волк и ворон предпочли остаться обследовать кухню, а меня сэр Оуэнс повел через анфиладу залов по направлению к большому тронному. По дороге попадались придворные, пялились, я на ходу выпрямлял спину и картинно вздувал мускулатуру.

Стены прекрасного дворца проплывали мимо меня, как раскрашенная декорация, все-таки главное – человек, а главный среди человеков – я, ессно, кто же еще, так что пусть пялятся, как мыши из нор на кота. Только и осталось в памяти обилие драконов в барельефах и, как их, горельефах. Горельефы – это такие вмятины, как если бы драконами, ухватив за хвосты, били с размаха по еще не высохшим глиняным стенам. А барельефы, естественно, это как если бы драконы начали вылезать из стен, они здесь отовсюду лезут и лезут, лезут и лезут… тьфу, но увидели, что уже и так дракон на драконе и драконом погоняет, остались наполовину вылезшие. Наверное, назад тоже не пустили.

Придворные в длинных роскошных одеяниях, ессно, расписанных драконами, туфли с носками в форме драконьих голов, а сзади шнурочки в виде драконьих хвостов. Я наступил одному на хвост, бедолага тут же по-жабьи плюхнулся на брюхо, словно в юсовской интеллектуальной комедии, а за стенами с готовностью утробно загоготало, видать, это на автомате.

Наконец впереди огромные врата, отделанные серебром и золотом. Богато и страшновато одетые воины отступили, створки поползли в стороны. Я отшатнулся, ослепленный блеском и ярким светом. Огромная люстра с множеством свечей, сильный яркий свет, как от вольтовой дуги, из стен медные головы драконов, сильные выдвинутые вперед нижние челюсти служат светильниками. Масло там сгорает, как я заметил, очень ароматное, а свет распространяется чистый, оранжевый, близкий по спектру к солнечному.

Вдоль стен на роскошных диванах, кушетках и лавках сидят и весело общаются молодые прекрасные женщины. Десятка два бродят по залу. Все до единой голые, так мне показалось вначале на мой простой и даже очень простой варварский вкус. Потом, присмотревшись, заметил, что иные все же одеты в ожерелья, серьги, а некоторые даже с легкомысленными ленточками вокруг бедер. Этих, видимо, надо рассматривать, как будто они в допотопных старинных платьях прошлого века. Или самые что ни есть застенчивые скромницы. Две-три женщины встретились с налепленными на самые кончики груди металлическими конусами. Или не металл, а блестящая фольга, не рассмотрел. Возможно, стараются ввести эту моду ультраскромности потому, что у самих соски плоские, а то и втянутые, я сам встречал пару таких женщин, они жутко стеснялись и обнажали грудь только ночью, в то время как все остальное хоть на Тверской при ярком солнце…

На том конце громадного зала блещет величием трон. Я сразу понял, что это трон, хотя ни разу не видел чтоб уж совсем настоящий королевский трон а-ля Луи: ровное и не очень удобное кресло с прямыми плоскими подлокотниками и спинкой метра в три ввысь, если не три с половиной. На троне грузный мужчина с седыми волосами до плеч, массивным лицом, словно вырубленным из камня топором, глубокие морщины на лбу, одна по-дьявольски заламывает седую бровь, на щеках удалось зацепиться двум продольным морщинам благодаря глубине залегания, а те, что помельче, так и не сумели продавить толстую дубленую кожу, выделанную жгучим солнцем, ледяным ветром, исхлестанную снежными бурями, ливнями, сухими ветрами. Скипетр и держава на широком подносе, его обеими руками почтительно держит приземистый рыцарь, а сам король в этот момент изволил осушать золотой кубок.

В двух шагах от трона небольшой стол, пара добротных обеденных кресел, но на столе – как в украинской хате после набега половцев.

Сэр Оуэнс дождался, когда король поставит посуду на поднос, вот его королевское величество взяли скипетр и державу, сэр тут же громко топнул задней ногой и провозгласил в пространство зала:

– Ваше Величество! В наши земли прибыл благородный варвар, который не сказал своего имени. Так как мы не можем допустить даже мысли о таком невежестве, то полагаем, что это именно тот, о ком гласит Древнее Пророчество Великого Дракона!

Человек на троне сделал мне знак приблизиться. Я вздул все, что можно, подошел к трону несколько деревянными ногами, так как напрягал и ноги, там у меня есть эффектные группы мышц, что классно смотрятся при таком освещении.

Король всмотрелся в меня, явно не дурак, такие, как он, не получают королевства по наследству, завоевывают мечами, вон шрамов куда больше на роже, чем морщин, на лице монарха отразилось сомнение. Вздохнул, широким жестом указал на стол.

– Садись, благородный герой, не называющий имени. Сперва попируем, потом поговорим.

Я сел за стол напротив трона, подумал раздраженно, что достали с этим неназыванием имени. Спросили бы, я разве не сказал бы? Но назваться самому, как это делают они, нас в школе не учили. Родителей, похоже, тоже.

В сторонке через зал прошел, громко топая задними ногами и звякая золотыми шпорами, огромный рыцарь в полных доспехах. Забрало опущено, в одной руке длинное турнирное копье, в другой треугольный мальтийский щит с эмблемой летящего дракона. Его блестящий шлем отражал блики от роскошной люстры, а начищенные латы красиво контрастировали с каменными блоками, из которых сложена стена замка, вдоль которой шел.

Слуги к нашему с королем столу набежали целой стаей, подали филе из дракона, а также жаркое из дракона и драконьи ягоды. Я не совсем понял разницу, но дворецкий сообщил шепотом, что филе из водяного дракона, он причислен к рыбным, а жаркое из горного, мерзавец два года успешно воровал скот. Кроме того, сообщил он тем же сдержанным шепотом, при восьмой перемене блюд могут подать пернатую дичь, там тоже драконье мясо, а на десерт подадут драконьи яйца…

– Учту, – ответил я тоже шепотом. – Но драконьи яйца все-таки убери. Я, конечно, верю, что это правильные яйца, но…

Я запнулся, дворецкий спросил почтительно:

– Да, сэр варвар?

– Чтобы не было иных истолкований, понял?

Он удивился:

– А какие еще?

Я огрызнулся, видя, что начинают прислушиваться:

– Щас, буду перечислять! И так сразу Фаберже да блендомед в голову лезут… Считай, что это мои рыцарские обеты… тьфу, варварские предрассудки.

– Понимаю, – ответил он с поклоном. – Человек без предрассудков – не человек.

– А кто?

– Монстр, конечно.

– Или демократ, – пробормотал я. – Хотя, если без предрассудков и комплексов женщина, это дело другое…

Тяжелый лязг прервал мои глубокомысленные рассуждения. Через зал обратно двигается тот же огромный рыцарь. Теперь в руке угрожающе покачивается боевой топор с узким лезвием, левый бок закрывает щит с эмблемой спящего дракона. Светильники в медных пастях бросают яркие блики на выпуклое железо: возникают блестящими точками на лбу над забралом, медленно перемещаются на макушку, а оттуда сползают на такой же блестящий затылок.

Король снова положил на поднос канцлера скипетр и державу, то есть дубину и булыжник, с которыми первый питекантроп узаконил власть над другими питями, крякнул, засучил рукава и сказал бодро:

– Приступим. Надеюсь, благородный варвар, тебе у нас понравится.

Я покосился вправо, бросил взгляд влево, обнаженные женщины ведут светские беседы, но я чувствовал пару сотен пар заинтересованных взглядов на своей коже, мускулы уже стонут от перегрузки выказывать себя во всей красе.

– Уже нравится, – сообщил я.

И мы принялись жрать. Музыканты на помосте тут же задудели, застучали, завопили, и я понял, откуда пришел обычай играть в ресторанах как можно громче: даже я не услышал свое могучее варварское чавканье.

На роскошном королевском столе недоставало только жареного молодого кабанчика с хрустящей ароматной корочкой, вообще-то, этот кабанчик уже достал, но варвар просто обязан есть кабанчиков и целиком зажаренных оленей, в крайнем случае – гусей, закатанных в глину и запеченных на углях костра.