Дом на Невском. Фантастические рассказы и литературные сказки

– А помнишь…

– А помнишь…

– Герада, не думал, но оказывается, мы были счастливы вместе. И знаешь, я люблю тебя.

– Зира, ты впервые говоришь такие слова. Как жаль, что никогда я не слышала этого, никогда. Ведь знаю, что уродина. Даже мать относилась ко мне с жалостью и пренебрежением, но не любила. А отцу я вообще старалась не попадаться на глаза – да он иначе, как колченогой, да хромоножкой не называл. Любимый, теперь я иду в храм, зная, что ты был счастлив со мной. Пока есть время, повторяй вновь и вновь, что любишь.

– Люблю, люблю.

– Еще.

– Люблю, люблю.

Чернота ночи отступала, сменяясь темной синевой. Двое сидели у окна, держась за руки, склонив головы друг к другу. Они тихо говорили о любви. Когда синева стала яркой, Зира начала наставлять мужа.

– Не забудь, – говорила она, – Лама легко простужается: когда набегается и вспотеет, следи, чтобы переодевалась в сухое. Да, а средний, Зир, дерется. Будь с ним построже. А маленький Катук…

– Да знаю, знаю. Всякую дрянь норовит попробовать на вкус. Ничего, родная, за детей не бойся.

– Когда женишься, смотри, чтобы детей любила.

– Может быть, когда пройдет боль, возьму женщину из племени потомков губоров, они ласковы с детьми. Накоплю, чтобы выкуп заплатить и возьму.

– Хорошо, дорогой, не забывай меня, и чтобы дети помнили.

– Я люблю тебя, и всегда буду любить, – он заплакал, не стыдясь, вытирая огромными кулаками слезы. – Прости, что не говорил тебе этого целых двенадцать лет.

– Спасибо Зира, что терпел уродину так долго.

– Я быстро перестал замечать уродство, и увидел красоту внутри, ты прекрасна, любимая, и желанна. Смотри, сколько детей у нас. Они родились, росли, и будут расти в любви, потому что все желанны.

– Мне пора.

Светало, когда супруги, взявшись за руки, вышли из дома. Они были спокойны и бледны.

– А знаешь, – вдруг сказал Зира, – не могу больше работать у Бессмертного, гниющего монстра, пожирающего наших детей, живьем сдирающего с них кожу, чтобы скрыть то, что давно превратило его в падаль.

– Что же ты будешь делать?

– Возьму детей и пойду в Город Встреч. Там есть место даже двуносому.

Они подошли к храму и обнялись на прощание. Затем женщина вошла, а мужчина опустился без сил на землю возле дверей.

Сколько времени прошло, Зира не знал: время как будто остановилось для него. Жена скрылась за дверью храма и жизнь кончилась. Внезапно вскочил на ноги: почему, почему он дал ей уйти? Разве он не мужчина? Или трус?

– Кого я пытаюсь обмануть, – простонал Зира, – знаю, что трус и всегда был им. Даже сейчас, я рассуждаю, но не иду за ней. Поняла ли Герада, что любит труса? Как противно, я трус, пожертвовавший беременной женой, чтобы спасти свою никчемную шкуру.

Дверь храма отворилась, и Герада вышла: губы женщины дрожали. Зира упал перед ней на колени. Лицо жены, поросшее редкими волосами, прядями лежавшими на щеках, было бледно, почти бело, и в тёмных волосах инеем рассыпалась ранняя седина.

– Слава богу, ты жива! – сказал Зира.

– Бог отказался принять от меня добровольную жертву. Он сказал: раз Зира не сделал, что обещал, я сам приду за жертвой, когда посчитаю нужным, и сам решу, кто мне нужен, – ответила Герада, невидящими глазами поводя вокруг. И словно лунатик, медленно побрела в сторону дома, оставив Зиру стоять на коленях. Впрочем, сбитый с толку поведением жены, он вскоре вскочил на ноги и, догнав ее, пошел рядом, бросая короткие косые взгляды на супругу, но, не решаясь заговорить.

В Городе Двуносых жизнь шла своим чередом: передав партию живого товара с минимальной выгодой для себя, Бессмертный, вдруг почувствовал сильную усталость. Возможно, причина этого крылась в невыгодной сделке, а, возможно, боги стали зевать, глядя на него. Так или иначе, Бессмертный вот уже несколько дней большую часть времени проводил лежа в постели в окружении шести подушек, да три вольнонаемные няньки заботились о его гигиене и сбалансированном питании. Последнее время правитель страдал несварением желудка, что явилось, по мнению придворного врача, следствием употребления в пищу в основном жирного жареного мяса. Сильно вздутый живот правителя напоминал воздушный шар и болел, заставляя последнего морщиться и, даже постанывать, распространяя вокруг зловонные газы. Лекарь рекомендовал жесткую диету: никакого мяса, лишь тростниковые и зерновые каши, да фрукты-овощи. Чувствуя себя полным инвалидом от такой диеты, и отчасти объясняя вялое состояние отсутствием мяса в рационе, Бессмертный лежал, сетуя на свою несчастную жизнь.

Во дворце царила скука смертная: охрана дремала, прислонясь к стенам, советник Зира околачивался в приемной целыми днями, глазея в окно, и еле дождавшись вечера, убегал домой к беременной жене. Рядом с отважной Герадой он чувствовал себя спокойнее, каким-то образом надеясь, что супруга сможет защитить в случае, если бог Гром решит взять жертву. После того, что произошло, первое время он места не находил, воображая, что бог захочет взять его жизнь, разгневавшись, что Зира переложил задачу на плечи супруги. А Герада пришла собственной персоной на заклание. Но время шло, и Зира начал успокаиваться:

– Может, обойдется? ― сказал как-то жене.

Та пожала плечами:

– Надо быть готовыми.

Наконец, пришло время родов: утром Герада разбудила мужа и деловито сказала:

– Дорогой, малыш готов появиться на свет.

Зира в этот день не пошел во дворец: жена нуждалась в помощи. Он не в первый раз принимал детей, и хорошо знал, что нужно делать. Первым делом согрел воду, приготовил чистое полотенце и ткань, чтобы завернуть новорожденного. Герада с любовью и нежностью наблюдала за его действиями: ей нравилось смотреть на вымытые руки мужа, которые со спокойной уверенностью готовились принять очередного седьмого отпрыска.

Последнее время в их отношениях произошла перемена к лучшему: исчезла неприязнь мужа к ней. Плохо скрытая неприязнь, а порой и отвращение, которые частенько приходилось раньше читать в его взгляде, теперь исчезли. Глаза мужа излучали нежность и любовь, иногда омрачаемые сильной тревогой и беспокойством.

Супруги старались не говорить о будущем, которое представлялось столь шатким и сумрачным, учились жить одним днем, одним часом, одним мгновеньем.

Проснулись дети и окружили родителей в ожидании завтрака. Герада показала на большую миску, накрытую сверху чистым полотенцем: аппетитные, еще немного сохранившие тепло, пышки, вызвали восторг детей, и налив себе травяного чая они, повинуясь взгляду отца, схватили блюдо и убежали завтракать в отдельную пристройку.

– Дорогая, ты и об этом позаботилась пока мы все дрыхли без задних ног, ― Зира, склонившись, поцеловал шершавую руку жены. Герада лежала, периодически охая от усиливающихся схваток. Муж внимательно осмотрел ее:

– Еще рано, ― сказал, присаживаясь рядом, и взял жену за руку.

– Зира, на всякий случай, все деньги…

– В ящичке у стены, ― продолжил он.

– Как обычно, ―улыбнулась жена.

В дверь дома постучались. Зира вышел наружу, прикрыв за собой дверь. Солдат двуносого монстра, с лицом, не выражающим абсолютно ничего, сказал монотонным бесцветным голосом:

– Правитель велел срочно явиться во дворец.

– Передай, что в силу важных обстоятельств, буду, как только смогу.

Солдат равнодушно кивнул головой и ушел.

– Кто там? ― спросила жена.

– Это меня, не тревожься, все хорошо.

Сидя возле жены, Зира задумался о том, что именно он явился причиной бед, обрушившихся на семью. Уже в который раз прокручивал события того дня: вот он необдуманно предлагает правителю отбирать каждого второго ребенка у родителей, на что тот предлагает начать с Зиры, и его шестерых детей. Видя замешательство советника, Бессмертный насмехается. Оплеванный, униженный и напуганный, Зира идет домой и вот тут-то все и происходит: на его глазах молния испепелила всадника. Но, с чего он решил, что это предупреждение? Нет, ничего не решил, просто струсил, и сам, без причины, дал богу грома и огня обет принести дорогую жертву. Только он во всем виноват, он и должен ответить. И вот тут в исступленном мозгу Зиры появлялась мелкая гаденькая мысль ― желание найти крайнего.

– Могло обойтись малым, если бы Герада не сунулась со своей жертвой и не рассердила бога. Теперь из-за глупой жены может пострадать кто угодно из близких, даже я сам.

Зира искоса кинул взгляд на жену, схватки у которой усиливались:

– Не догадывается ли, о чем я думаю? ― но Герада была поглощена приближающимися родами.

Нечто похожее на угрызения совести, беспокоило его, не давало спокойно спать по ночам. Попытки свалить на Гераду ответственность не давали желаемого результата. Со всех сторон он поступил, как трус, и это еще больше усиливало чувство вины. Благородство жены вызвало не только восхищение, но и злость, смешанную с завистью: он бы так не смог.

Жена прервала размышления: сильный вопль, вырвавшийся из ее груди, привел Зиру в чувство: начинались роды. Зира вскочил и стал помогать жене: не прошло и получаса, как захлебывающийся крик возвестил о начале новой жизни. Мокрый, теплый комок жизни лежал на его руках, заботливо принявших бесценный груз.

– Герада, поздравляю с сыном! ― Зира поднес малыша к жене, давая возможность, как следует разглядеть. Герада улыбнулась ребенку.

И в этот момент… словно молния поразила Зиру мысль, которая показалась спасительной.

– Сам бог огня продиктовал свою волю, да, именно так, ― подумал Зира, ― какой легкий выход.

Герада протянула руки навстречу малышу, и Зира осторожно положил ребенка возле матери, предварительно обмыв теплой водой и завернув в легкую чистую ткань. Очутившись возле матери, малыш крепко заснул: он так устал карабкаться наружу.

– Посиди со мной, ― попросила жена Зиру.

– Хорошо, дорогая, только отправлю старшего за нянькой.

Приоткрыв дверь в пристройку, где играли дети, Зира подозвал старшего сына, который тут же помчался выполнять поручение отца. Сам же Зира вернулся к жене и присел рядом.

Вскоре Герада задремала, сильно всхрапывая, приоткрыв рот с кривыми зубами. Он же глубоко задумался:

– А если это ложный выход, внушенный вовсе не богом огня, ― засомневался он, ― тогда, кто же мне внушил эту мысль? Может, я сам придумал? Внезапно озарила и поразила ― Воля Бога.

Придя окончательно к этой мысли, Зира успокоился и сосредоточился на том, как сделать с наименьшими трудностями. Пришла нянька и захлопотала над новорожденным. Зира, поцеловав жену, отправился во дворец к Бессмертному: ведь тот звал.

В приемной правителя застал Вареха, который сидел, уронив голову на грудь, и крепко спал. Зира не стал будить, а прошел мимо, прямо в покои, где возлежал, обессиленный от недугов, повелитель, который капризно спросил:

– Советник, почему заставляешь ждать так долго?

– Премудрый, меня задержали неотложные личные дела.

– Нет таких личных дел.

– В таком случае прошу простить.

– Вечно тебя нет, когда нужен. Кто мне объявит о том, что в приемной ждет Варех?

– Но, правитель… ты же узнал об этом.

– Я ничего не знаю, пока не доложили по всей форме. Выйди и доложи, как положено.

Советник, поклонившись, вышел, и спустя несколько секунд снова вошел с громким докладом:

– О, Величайший! Варех просит принять его. Прикажете просить? ― он почтительно замер, ожидая ответа. Немного помолчав, правитель вздохнул:

– Советник, разве не видишь, что повелитель сегодня болен. Зира, пусть он тебе выложит все, что у него ко мне, а ты перескажешь. Иди.

Зира вышел и, подойдя к Вареху, тронул того за плечо. Варех протер глаза и, уставившись на советника, протянул:

– А-а-а, это ты, Зира? Ну что, примет?

Советник ответил равнодушно, как и положено придворному:

– Величайший болен, я приму и все перескажу. Идем в мой кабинет.

Варех поднялся, потянулся и последовал за советником, мысленно посылая проклятья в адрес правителя. Прежде чем приступить к изложению проблем, он сказал советнику:

– Зира, мой рассказ не будет коротким, а я провел много времени в приемной. Поэтому, прикажи подать сюда еду и питье.

Советник кивнул головой, соглашаясь и, выглянув в коридор, приказал дежурному подать угощение. Сейчас и он вспомнил, что не ел с самого утра. Как только подумал о еде, в желудке заурчало от голода. Вскоре дежурный принес жареную дичь под изумительным соусом, и советник с Варехом жадно набросились на еду, позабыв дела и проблемы. Лишь когда от птицы остались тщательно обглоданные косточки, и дежурный налил горячего слабоалкогольного, согревающего кровь, но не пьянящего напитка, они вспомнили, зачем, собственно, пришли в кабинет.

– Итак? ― спросил Зира, приподняв брови и выжидательно глядя на собеседника, всем видом давая понять, что готов внимательно выслушать. Варех по порядку стал рассказывать обо всем, что произошло с ним с того времени, как прошлый раз покинул Город Двуносых.

Когда закончил рассказ, совсем стемнело. Советник молчал: ему было не все ясно. Варех первым нарушил, затянувшуюся паузу:

– Ну?

– Человек, Спаситель ― это бог? ― недоуменно проронил Зира, ― извини, не понял.

– Да в том-то и дело, что я сам не знаю: бог, божий посланец или человек из другого мира, наделенный силой и могуществом богов. Только не понимаю одного: он не карает. Правда, пытался убить нашего двуносого правителя, но тот бессмертен.

– Тогда, скорее всего, вообще не бог, а посланец.

– Да, скорее всего.

Варех посмотрел на темное окно: пляшущее пламя факелов, освещавших территорию дворца и фонтаны, таинственными бликами пробегало по глубокой черноте ночи. Зира проследил за его взглядом: он и не знал, что уже ночь.

– Варех, я должен пересказать твой рассказ правителю?

– Да.

– И, наверное, у тебя есть какой-то вопрос?

– Нет, ты перескажи, а потом, думаю, правитель сам захочет принять меня.

– Он очень любопытен.

Варех поднялся, Зира также встал и, проводив посетителя до дверей, распрощался, а сам вернулся во дворец, чтобы доложить обо всем, что выслушал, Бессмертному, если тот, конечно, не велит придти утром.

Рассказ Вареха внес смятение в душу советника, все было в высшей степени странно: летающий на железной стрекозе, поражающий огнем на расстоянии ― нет, для человека это невозможно. Все-таки бог, но странный бог, пытающийся показать себя человеком. Варех уехал, а человек-бог остался в его доме со своими друзьями. А друзья у него: Бор, прекрасно знакомый всем в Городе Двуносых, с женой, какой-то там спасенный от смерти Данги и, что самое странное ― жена Вареха и ее отпрыск, которого бог называет сыном и еще женщина племени губоров. Нет, я не буду Зирой, если на моей земле не грядут большие перемены.

– Увидеть этого Алек-Суса, во что бы то ни стало, вот только разберусь со своей проблемой и попрошу у правителя разрешения на встречу с богом. А может, сгожусь для какого-нибудь поручения в Городе Встреч, ― решил Зира, и, успокоившись, вошел в покои Бессмертного.

Смрад ударил в его чувствительные ноздри: Зира поморщился, и с усилием сглотнув слюну, подавил подступившую рвоту. Гниющий монстр спал, но, почувствовав присутствие Зиры, приоткрыл один глаз, оранжево-желтый, с плавающими прозрачными крапинами.

Советник передернул плечами:

– Бр-р, ― пронеслось у него в мозгу, но сдержанно сказал, ― только закончил говорить с Варехом, выслушает ли меня величайший из правителей?

– Говори, ― велел Бессмертный, и прикрыл глаз, наблюдая за советником из-под опущенных век, сквозь серо-зеленые редкие стрелки ресниц. Эта манера слушать собеседника с, будто бы закрытыми глазами, была неприятна Зире, но за долгие годы службы он привык. Поэтому, усевшись на скамеечку возле кровати монстра, глубоко вздохнул, свыкаясь с мыслью, что несколько часов будет дышать тяжелой гнилью плохо работающего желудка, смешанного со сладковатым запахом тлена, идущего от правителя, и приступил к подробному пересказу истории, услышанной от Вареха.

Как и говорили, Бессмертный, сгорая от любопытства, наутро отправил за Варехом дежурного охранника с требованием привести тотчас торговца пред «светлейшие» очи. Вареха уже разбудили и он, не то, чтобы, сильно спеша, но и не медля, собирался во дворец к правителю.

В это самое время, Зира отворил дверь своего дома, где все тихо спали, и на цыпочках подойдя к комнате жены, заглянул внутрь: широко раскинув руки и ноги, Герада посапывала: лицо безмятежно, а дыхание глубоко; рядом, в маленькой люльке, украшенной цветной тканью с оборками, спал новорожденный. Несколько минут Зира стоял, разглядывая спящую жену: словно почувствовав взгляд мужа, она легко вздохнула, счастливо улыбнулась, и повернулась на бок, подогнув к животу колени.

Зира подошел к колыбели. Вынул сына, прижав нежно к себе, заглянул в маленькое, сморщенное личико. Младенец спал, сложив губёнки трубочкой. Зира, словно вор, бесшумно прокрался с малышом на руках к двери, и, вышел на улицу. Почти бегом устремился по улице к храму шестирукого божества. Войдя в храм, он снял с малыша одеяльце, от чего ребенок заплакал, и положил ребенка на жертвенный камень. Обратя взор на каменное изваяние бога, Зира опустился на колени и громко произнес:

– Бог, вот то, что я обещал. Забери мою жертву.

Камни под ногами Зиры дрогнули, бог изверг из пустых глазниц пламя на жертвенный камень, и огонь съел малыша, оставив лишь щепотку пепла. Зира пал ниц, сознание помутилось.

Очнулся от пения птиц: большой куст распростер над ним, усеянные белыми цветами, ветви, в которых резвилось множество сереньких пташек. Зира сел, озираясь и силясь понять, где же он. Наконец, вспомнил о содеянном, и, сначала подумав, что он в потустороннем мире, больно дернул себя за ухо и помотал головой. Сильная боль ударила в затылок: он понял, что жив, и поднявшись на ноги, побрел, не отдавая себе отчета, куда и зачем. Лес обступил со всех сторон, но он шел и шел.

Первое чувство, которое овладело им спустя несколько часов, голод. Пустой желудок болел и во рту появился привкус металла. Зира остановился со словами:

– Где я? ― и звук собственного голоса испугал. Только сейчас дошло, что он совсем один и заблудился в лесу. Зира громко закричал, но ему не ответило даже эхо. С ужасом Зира увидел, что солнце садится. Ноги дрожали, и он заметался по лесу, громко вопя и взывая к богам. Потом силы покинули и Зира сел под большим корявым, иссушенным временем, деревом, тихо плача и что-то бормоча под нос. Почуяв запах человека и человеческого страха, на него вышел губор, внимательно посмотрел ему в лицо, временно парализуя, и, обдав смрадным дыханием, скрылся в чаще леса. Наступила ночь, но Зира не двинулся с места. В темноте кружили хищники, но и они не тронули.

Когда ночь прошла, и первые рассветные лучи коснулись ласковым светом его лица, это уже был не Зира, а совсем другой человек: без роду, без племени и без имени. Он всё забыл. Приступ рези в животе подсказал, что голоден, и Зира стал обрывать желтые сладкие ягоды с низеньких кустиков, растущих под ногами. Утолив голод, свернулся калачиком в высокой траве и под пение птиц и легкое жужжание насекомых, уснул легким беззаботным сном.

Часа через три жажда разбудила его, и Зира принялся жевать листья, но пить хотелось все сильнее. В ушах шумело и, приняв этот звук за шум воды, он пошел туда, откуда, ему казалось, доносится звук. Идти пришлось долго, больше часа, но ему повезло: мутный ручей преградил путь и, встав на четвереньки, Зира, по-собачьи принялся лакать воду, сильно пахнущую серой. Напившись, бывший советник поднял лицо и посмотрел на солнце, которое стояло высоко и нещадно жарило, вынуждая искать убежище от зноя. Он нашел прохладу в корнях огромного старого дерева и пересидел жару то и дело, впадая в дрему. Когда солнце стало садиться и зной спадать, Зира вышел из убежища в поисках пищи и, найдя в ручье с десяток улиток, съел, предварительно разбив камнем твердую скорлупу. Надо было подыскать безопасное место для ночлега и, вскарабкавшись на дерево, давшее днем спасение от зноя, он обнаружил удобную развилку в толстых корявых ветвях, где заночевал, спасаясь от хищников. Зира не знал, что будет делать дальше; обрывки каких-то фраз всплывали в мозгу, но он не мог связать их воедино.

На следующее утро проснулся, вновь набрал улиток, наелся и снова пошел, повинуясь инстинкту, который не давал сидеть на месте. Шел и шел вдоль русла ручья, который становился шире, и на седьмые сутки вышел к большой реке, куда впадал ручей, превратившийся, наконец, в речушку.

Пройдя вдоль берега большой реки с десяток километров, он наткнулся на небольшое поселение. Спрятавшись в кустах Зира наблюдал за жителями с лицами, похожими на кошачьи: чему-то, удивившись, потрогал свои два носа и, испугавшись, уполз в глубину кустарника. Неподалеку от него, семья с ребенком варила мясо на костре и запах, исходивший от котла, тревожил Зиру, вызывая в мозгу несвязные воспоминания. Женщина взяла ребенка на руки и ушла в дом. Через несколько минут из дома послышался ее голос, и мужчина поспешил следом.

Осторожно ступая по мягкой траве, Зира подкрался к котлу и, погрузив руку в кипящий бульон, быстро выхватил кусок мяса. Горячий бульон обварил руку. Зира, уронив мясо на землю, запрыгал, воя от боли. Мужчина с кошачьим лицом выбежал из дома и, увидев двуносого незнакомца, оборванного, грязного, кричащего от боли, замахал руками и стал сзывать соплеменников, которые тут же окружили Зиру, и стали горячо спорить. Хозяин мяса обратился к бывшему советнику с вопросом, но тот, глупо ухмыляясь, показал на обожженную руку, на мясо и на свой рот. Мужчина поднял мясо и протянул Зире. Жадно чавкая, Зира съел мясо и начал икать. Кто-то протянул ему чашу с пивом, и он выпил, проливая себе на грудь и захлебываясь.

После того, как Зира насытился, люди снова пытались заговорить с пришельцем, но он ничего не понимал, только кивал все время и показывал пальцем в сторону леса. Наконец, один из старейших жителей деревни, мужчина с длинными белыми волосами, к которому остальные относились с большим почтением, сказал:

– Что-то случилось с этим двуносым, он ничего не помнит, даже собственного имени. Пусть остается в племени, иначе пропадет. Кто готов взять его к себе? Возможно, память вернется и он вспомнит о том, что случилось. Боги направили его к нам с какой-то целью.

Жители деревни молчали, подозрительно глядя на двуносого. Он им не нравился: большинство не видели таких уродов. Старейший сказал:

– Ладно, пусть остается у меня. ― Взял Зиру за руку и отвел к себе домой.

В племени, приютившем злополучного двуносого, начался раскол. Половина населения возмущалась поступком соплеменника пригревшего «врага». Сама внешность Зиры внушала стойкое отвращение и ненависть. Эта половина перешептывалась за спинами лояльно настроенной части, недобро переглядывалась и многозначительно плевала вслед. Добродушие, свойственное до сих пор людям с кошачьими лицами, улетучивалось и назревало открытое противостояние одной части племени ― другой. Что касается Зиры, память не возвращалась и он жил как животное, довольствуясь малым: едой и крышей над головой. Попытки седовласого научить Зиру хотя бы нескольким словам, не увенчались успехом. Двуносый говорить не начал, правда слова «пить» и «есть», он, подобно большинству тварей стал понимать, и реагировал на них, пуская слюну и изображая на лице некое подобие радости. Наконец, седовласому надоели бесплодные попытки научить двуносого хоть чему-нибудь, и он ограничил свое участие выдачей двух мисок похлебки в день. Чтобы Зира не мешал, он выстроил возле дома небольшую будку, куда кинул сухой травы и тряпку, которой двуносый мог накрыться, спасаясь от ночной прохлады.

Тот день, когда Чоч обнаружил поселение и двуносого, был знаменательным в своем роде. Вечером этого дня к дому седовласого направилась делегация из шести человек. Подойдя к входу в дом, один из них постучался в дверь, остальные остановились, поглядывая то на стучащего товарища, то на Зиру, тихо сидящего на земле возле будки. Седовласый вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Будь здоров и счастлив, Хим, ― приветствовал его делегат, невысокий мужчина с очень короткими ногами и багровым кошачьим лицом, щеки которого покрывали серые редкие волосы, заплетенные в тонкие косицы, согласно бытовавшей в племени моде.

Седовласый кивнул:

– Привет и тебе, Антол. Что тебе и твоим товарищам нужно?

– Не надоело кормить это животное? ― он презрительно кивнул на безучастно сидевшего на земле Зиру.

– Что нужно? ― повторил седовласый Хим свой вопрос, ― хотите сами ухаживать за больным?

– Отдай нам двуносого и мы, пожалуй, позаботимся. Даю слово, что несчастный будет очень доволен своей долей, ― товарищи Антола зашептались, хихикая. Хим строго глянул на них и нахмурился: ― Если при всем племени дашь слово, что не обидишь беднягу, отдам.