Мечты не сбываются

Наспех высушив волосы и натянув чистую футболку и джинсы, я поехала на встречу с Димой.

При свете дня парк, откуда он вчера забрал меня, вовсе не казался таким большим. Аллеи, редко засаженные молодыми деревьями, пустующие в середине рабочего дня лавочки и маленький пруд с мутной водой являли собой плачевную картину. Это место даже парком было не назвать – так, небольшой сквер с водохранилищем.

Дима ждал меня у той самой лавки, где я готовилась вчера ночевать. Я молча протянула ему мобильный.

– Ничего не хочешь сказать? – спросил он, глядя куда-то в сторону.

Я замерла. Что он успел узнать? И что я могу ему рассказать, не рискуя сойти за сумасшедшую?

Вспомнилась манера Лестера отвечать вопросом на вопрос.

– О чем?

– Что вчера произошло на самом деле?

– С предками поссорилась.

Я сунула руки поглубже в карманы джинсов. Как рассказать ему о том, что случилось утром? Как описать Лестера, который идеально подходит для того, чтобы его выдумал какой-нибудь чокнутый любитель аниме, и совсем не подходит для реального мира?

– И все?

– Нет.

Дима упер руки в бока – еще один жест, которого он за собой не замечает, когда недоволен. Потом вдруг притянул меня к себе. Я прижалась щекой к серебряному пентаклю на его груди. От него пахло туалетной водой и кожей – Дима был в своей неизменной косухе.

– У меня тетка умерла сегодня утром, – пробормотала я в его куртку. – Дома.

Дима крепче прижал меня к себе, точно собирался защитить от всего мира.

– Ты как?

– Нормально.

– Точно?

– Хм… – еще немного, и изображение пентакля впечатается мне в щеку навечно. – Ты меня задушишь.

– Извини, – он чуть ослабил объятья, – хочешь мороженого? Или прогуляться?

– Давай.

Возле киоска с мороженым он погладил меня по плечу так же сочувственно, как мама пару часов назад.

– Ты поэтому вчера ушла из дома?

– Нет. Я ушла, потому что она притащилась к нам.

– Значит, вчера она чувствовала себя нормально?

– Да.

– А когда она?..

– Я же сказала, сегодня утром у нас дома.

Он снова обнял меня – я еле успела отвести руку с мороженым.

– Да со мной все в порядке! И я не плюшевый мишка! Почему все жалеют меня, хотя умерла она? И ее дети, – уже тише добавила я.

– Что? Дети?

– Да.

– Поэтому ты выглядишь растерянной?

– Из-за детей, которых я видела один раз в жизни?

– Ну да, – Дима мягко развернул меня за плечи в сторону одной из затененных аллей.

Я растерянно поплелась за ним.

– Ну окей. Допустим. Растерянной. Потому что, знаешь… – «ее убили по моей вине». Нет. «Потому что существует человек, который щелчком пальцев запирает двери». Не так. Может, «потому что мир перевернулся с ног на голову, а я этого вроде как всю жизнь ждала и оказалась не готова». Да, пожалуй, это оно. – Потому что я была к этому не готова, – я шагала, задумчиво облизывая пальцы, на которых мороженого было больше, чем в стаканчике.

– К этому никогда не бываешь готов. Знаешь, когда я был маленьким, лет в семь или восемь, у меня умер дед, – начал Дима. – А сразу за ним моя любимая бабушка. Мне тогда сказали, что они уехали на небо, и я плакал три дня от обиды, что они не взяли меня с собой.

Он продолжал говорить, но я не вслушивалась. Мы брели по аллее пустого парка, Дима обнимал меня за плечи, а я спрашивала себя: что я вообще здесь делаю? Что случилось утром, и что мне обо всем этом думать? Может, просто убедить себя, что все это мне приснилось? Или что я слишком устала. Что такого не бывает. Но разве не я без конца выводила в дневнике одну и ту же фразу: «Мне душно, мне тесно в этой реальности, я задыхаюсь… точно знаю, что есть другая, а нет, значит, я вправе создать её, выдумать в своей голове»?

Раньше я страдала от того, что каждый день похож на предыдущий, и ничего вокруг не меняется – ни мир, ни люди вокруг. Говорят, каждый человек уникален – но вот они, люди, одинаково озабоченные, сосредоточенные, вечно куда-то спешат, идут мне навстречу, радуются, что закончился очередной рабочий день. Разве они не стремятся к одному и тому же – успешной учебе, успешной карьере, крепкой семье? И разве так уж плохо верить в существование иных людей, тех, кто способен щелчком пальцев запирать не запирающиеся двери, – раз остальные мне все равно не нравятся?

– Может, все это и к лучшему, – пробормотала я.

– К лучшему? Что люди умирают?

– А?

– Ты вообще слушала, что я говорил?

– Да.

Дима покачал головой.

– Вера, Вера… Что у тебя в голове?

– Видимо, что-то странное.

– Вот именно. Ты иногда самый странный человек из всех, кого я знаю. А потом раз – и снова нормальная. А потом опять что-то пишешь в своем блокнотике, и не дай Бог к тебе подойти в этот момент.

– Я, между прочим, давно уже ничего не писала, – призналась я, чувствуя, что это расстраивает меня чуть ли не больше всего, что произошло со вчерашнего дня. – Когда не пишу, мне кажется, будто я вообще ничего стоящего не делаю. Ничего по-настоящему важного. И сама ничего не стою, просто дышу воздухом вместе с другими.

Дима остановился и поцеловал меня в лоб.

– Еще напишешь. Обязательно.

– Да.

– А потом станешь великой писательницей, – он улыбнулся. – И я буду тобой гордиться.

Я почувствовала себя ребенком, которому дали конфетку, лишь бы не ревел.

– Спасибо.

– Все уже позади, – Дима обнял меня. – И скоро забудется, вот увидишь. Учебный год закончился, лафа…

– Я не хочу это забывать, – тихо возразила я. Только не Лестера. Благодаря ему впервые ирреальность оказалась так близко, и впервые ее придумала не я.

– Все плохое быстро забывается, – сказал Дима с видом умудренного жизнью профессора. – Зажжешь пару раз как надо, развеешься. У нас в универе туса на следующей неделе. Приходи.

– Ладно.

Мы помолчали еще немного.

– Если захочешь поговорить об этом, просто знай, что я рядом, – добавил он.

– Неа, – я отстранилась и быстро поцеловала его. – Не захочу.

Солнце поднялось так высоко, что слепило глаза. Погода стояла летняя. Учебный год закончился. Я должна была чувствовать себя счастливой.

Мы прошлись еще немного. У выхода из парка Дима сказал:

– Береги себя.

– Обязательно.

– Созвонимся.

– Ага. Кстати, спасибо, что забрал меня вчера, – мне казалось, я должна сказать это. Все-таки я его была его девушкой.

– Не за что.

Он легко коснулся губами моей щеки и зашагал по направлению к метро. Даже на таком расстоянии я угадывала долгие взгляды, которые девушки бросали на него. Высокий, крепкий, в черной косухе поверх черной футболки в обтяг. Идеальный парень, который совсем меня не понимал. Да и как он мог понять, если я даже толком не объяснила, что произошло?

Я постоянно твердила себе, что скоро все и впрямь забудется – и сама в это не верила.

Остановлюсь здесь. Мне холодно. Окоченевшие пальцы почти не слушаются. Кажется, сама кровь в жилах остыла, пока я пишу здесь при свете единственной свечи. От каменных стен, стремительно остывающих после долгого дня, веет холодом. От них – и от страха перед тем, что должно произойти.

Скоро он придет, и я больше не останусь одна.

Глава 4

Я долго терла ладонями друг о друга – будь между ними деревянная палочка, впору было бы развести огонь. Мне по-прежнему холодно, но я по крайней мере могу писать дальше – должна, иначе не успею.

Вернувшись домой, я первым делом поставила телефон на зарядку. Потом не нашла ничего лучше, как засесть в своей комнате за учебник истории. Учеба еще толком не закончилась: впереди маячили вступительные экзамены в колледж. За год я наслушалась от учителей, какие они сложные, и насколько невелик шанс из сдать у тех, кто «бросает учебу на полпути». Я старалась не обращать внимания на их слова и готовилась при каждой удобной возможности.

Сосредоточиться толком не удавалось: родители так громко спорили на кухне, что до меня периодически доносились их голоса. Сначала папа обвинял правительство, которое не защищает своих граждан, потом маму, которая во всем мне потакает, и наконец начал ругать меня.

– Она не только стыд, она и гордость потеряла! – доносилось из кухни. – Этот позвал, она пошла. А если другой позовет? Тоже пойдет, как девочка по вызову? Так тем хоть платят.

Не помню, что ответила мама. Или, может, я просто не услышала: мама всегда говорит тихо. Помню, как-то отстраненно подумала: с чего это заботит папу больше смерти сестры? Может, Лестер сделал так, что все постепенно об этом забывают?

Или папу действительно больше всего волнует, с кем я сплю.

Я открыла последний параграф и с минуту перечитывала один и тот же абзац, не замечая, что ничего не вижу из-за слез. От усталости хотелось спать. Свет настольной лампы незаметно тускнел, пока не погас совсем. Я заснула прямо за столом.

Проснулась ночью – мне показалось, кто-то тронул меня за руку. Я вздрогнула спросонья, ожидая увидеть в темноте что угодно – призрак, Лестера, хоть даже самого дьявола. Но это всего лишь завибрировал телефон. Смс-ка.

«Дима серьезно болен. Причину объяснять не стоит, не так ли?»

Конечно, никакой подписи. Номер был незнакомый. Первой мыслью было набрать его, но я была почти уверена – равнодушный женский голос сообщит, что такого номера не существует.

Сон как рукой сняло. Я встала и, не зажигая свет, подошла к окну. Окинула взглядом ночной город. Раньше я часто описывала черное небо, полную луну с её загадочным молочным светом и теперь не знаю, что нового сказать об этом. Разве что о темноте, которая обладает удивительной властью притуплять любые чувства: боль, страх, радость, отчаяние. Темнота приглушает их, пока начисто не сотрет из души и не вернет блаженное бесчувствие.

Я подумала о Диме. Наверняка он не спит, хотя время позднее. Почему Зоя решила отомстить ему? За что? Он же любит меня. Заботится. Мне не за что на него злиться.

Возможно, эта хрупкая Зоя, частичка всемирной нелепости, созданной «вместе с сотворением человека», просто ошиблась. Или ошиблась я, и мне в самом деле пора обратиться за психиатрической помощью.

Я отошла от окна и нерешительно взглянула на кровать. Ехать к Диме? Ложиться спать? Он не звал меня – да и откуда мне знать, что ему плохо?

Похоже, придется спать. В той самой кровати, где накануне спала Ульяна. Мама сказала, что сменила белье еще утром.

Я легла, ожидая ощущения тревоги или страха. Но ничего не было. Я заснула быстро и даже выспалась. Всю ночь мне снился высокий худой мужчина с длинными волосами, одетый в старинный сюртук и панталоны. Он гулял по облакам, ступая по ним босыми ногами и не обращал на меня никакого внимания.

На следующий день после смс-ки Димы о том, что он почти при смерти и ждет меня, чтобы проститься, я поехала к нему. Дверь открыла его мама и тут же сообщила, что накануне он отравился.

– Отравился? – вырвалось у меня вместе со вздохом облегчения. По крайней мере никто не втыкал в него нож.

– Ест всякую дрянь в этих кафешках, – Димина мама, крепкая женщина с деловым каре, кивнула на комнату сына. – Нет, чтобы дома нормально поесть, он где-то шляется. Вот дошлялся. Ночью думали, аппендицит – скорую вызывали. Такой цирк стоял. Они его в больницу, он уперся, помирать так дома…

Я на секунду представила, как высокий и крепкий Дима упирается, и покачала головой.

– Так что если это все-таки аппендицит, а его не вырезали, то дома он как раз и помрет. В ближайшие двадцать четыре часа, – громко закончила его мама, явно рассчитывая, что Дима нас слышит. И тут же вежливо добавила: – Чаю?

– Да, спасибо.

Пользуясь тем, что его мама отправилась на кухню, я прошла в комнату Димы. Он лежал на своей узкой кровати, не двигаясь и не открывая глаз, бледный и глубоко несчастный. Странно было видеть его в домашних штанах и растянутой футболке. Я поцеловала его в небритую щеку.

– Это не аппендицит.

Он слабо пожал мою руку.

– Откуда ты знаешь?

– Ты бы уже умер.

– А…

Про себя я подумала, что устроить кому-то аппендицит Зое не под силу. Даже открыла рот, чтобы спросить, не встречал ли он вчера девочку, похожую на привидение, но тут вошла его мама. В руках у нее была чашка размером с небольшую кастрюльку.

– Чай с чабрецом.

– Спасибо.

– Дима, есть хочешь?

– Неа…

– А чаю?

– Ничего не хочу, спасибо, мам.

– Смотри, – она поставила поднос на стол и по-хозяйски потрогала его лоб. – Опять поднимется температура, вызову скорую.

– Мам.

– На этот раз тебя точно заберут.

– Мам! – от возмущения он даже приподнялся на локтях.

– Что мам? У меня, знаешь ли, не пятеро сыновей, а всего один, – невозмутимо отозвалась женщина. Выглядела она обеспокоенной. – Лежи, лежи. Захочешь есть, скажешь.

Она чуть заметно кивнула мне и вышла. Я села на единственный свободный стул в комнате – за стол, заваленный кучей записочек и оберток от конфет. Дима был ужасным сладкоежкой.

– Такое ощущение, что у тебя на столе завелся хомяк.

– Ммм?

– Откуда столько обгрызанных бумажек? Мама не кормит?

Это был самый простой способ его расшевелить. Дима искренне считал, что в двадцать лет пора жить отдельно. Стоило напомнить, что он до сих живет с мамой, как он взрывался. Но на этот раз он ничего не ответил, даже глаза не открыл.

Я сделала глоток крепкого чая, размышляя, как бы расспросить его о случившемся и не выглядеть при этом подозрительно. Хотя что мне терять? Я и так «самый странный человек из тех, кого он знает».

– Вера? – вдруг обратился ко мне Дима.

– Я тут.

– Какой сегодня день?

– Суббота.

– А… Я думал, воскресенье.

Я подошла к нему и прикоснулась ко лбу. Кажется, температура все-таки поднялась.

– Все это так странно… еще вчера мы разговаривали в парке. Там было так тепло, солнечно. А потом все.

– Что все?

– Зашел в кафе. Просто в кафе, блин… Ох… – из бледного он сделался почти зеленым.

– Тошнит? – я потянулась за тазиком, который стоял наготове рядом с кроватью.

– Нет. Не надо, – он сглотнул, справляясь с приступом. – Одна кафешка изменила все!

– Ну, ты же не умер.

Я снова погладила его по голове. Когда болел, Дима любил драматизировать. После мы обычно делали вид, что ничего не было – ни драм, ни бесконечных разговоров о непредсказуемости жизни. Я вообще не понимала, к чему они: пусть мы все умрем хоть завтра, сегодня-то останется прежним.

– А что бы ты делала, если бы я умер? – Дима попытался улыбнуться.

– Постаралась бы умереть с тобой в один день.

– Ого. Я польщен.

На некоторое время он замолчал.

Я все думала, как Зоя могла отравить его.

– Ты был один в кафе?

Он попытался улыбнуться.

– Нет. С очаровательной шатеночкой, такой, знаешь… если бы я не узнал, что вы вместе учитесь, подумал бы, что ей лет тринадцать.

– Это с которой?

– Такая, знаешь, тихая девочка…

– Которая? – с нажимом повторила я, хотя уже знала ответ.

– Кажется… да. Кажется, её зовут Зоя.

Я ждала этого и все равно оказалась не готова. С трудом успокоив дыхание, я хотела спросить, о чем это они мило беседовали, но тут раздался звонок. Кто-то без остановки жал на дверной звонок.

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскочила и захлопнула дверь в Димину комнату, для пущей верности прислонившись к ней спиной.

– Ты что творишь? – Дима так удивился, что перестал походить на умирающего и даже привстал с кровати.

Вместо ответа я прижала руки к груди, пытаясь унять сердцебиение. Сердце колотилось у самого горла, в голове одно за другим проносились кровавые видения. Вот Зоя врывается в квартиру с огромным ножом для разделывания мяса. Слепо, словно на ощупь, ищет Диму, набрасывается на него…

– Вера? Ты чего? – он с трудом поднялся с постели. Попытался отодвинуть меня, но не тут-то было: в дверь я уперлась спиной, в пол ногами и испуганно качала головой. Не пущу. Не пущу ее сюда.

– Да что с тобой? Это моя мама! Я слышал, как она уходила. Что ж такое-то, дай я открою дверь!

– Нет, ты не понимаешь! – выдохнула я. – Это не она.

Звонок затих. Послышался звук поворачивающегося ключа. У Зои не могло быть ключа от квартиры.

– Вы тут уснули, что ли? – послышался голос Диминой мамы. – А? Трудно открыть дверь? У меня сумки в руках!

– Вера, – Дима смотрел на меня так, будто это я стояла перед ним с ножом для разделки мяса. – Это моя мама. Дай я пройду. Что с тобой?

Его голос пробился в мое сознание только с третьей попытки.

– Ау, есть кто дома? – судя по шагам, его мама стояла уже перед самой дверью.

Дима взял меня за руки.

– Ты чего-то боишься?

– Нет.

– Успокойся. Сядь, – он почти силой отодвинул меня от двери и усадил за стол.

Вошла его мама.

– Вы чего закрылись? Непотребностями занимаетесь? Уже?

Мы уставились на нее с одинаково ошарашенным видом.

– Все нормально?

– Все окей, – хором ответили мы.

Димина мама подозрительно взглянула на нас.

– Ты как-то неважно выглядишь, Вера. Тоже плохо себя чувствуешь?

– Нет, нет. Просто устала.

– За двадцать минут? – она подняла одну бровь, но допытываться не стала. – Ладно. Проголодаетесь, дайте знать.

– Спасибо.

Мы остались вдвоем. Прежде, чем Дима успел что-то спросить, я сказала:

– Я пойду.

Я хотела встать, но он надавил мне на плечи.

– Может, объяснишь, что происходит?

– Ничего.

– Я же вижу.

– Да ничего не происходит, правда. Пусти.

– Вера!

Я глубоко вздохнула. Не злиться, не злиться на него. Только не злиться.

Дима погладил меня по щеке.

– Что с тобой? Ты вся побледнела.

Вместо ответа я порывисто его обняла. Так крепко, что он пошатнулся. Потом погладил меня по спине, как ребенка.

– Ты чего? Ну… Скажи мне, наконец, что с тобой творится. Всё из-за того, что случилось с твоей теткой?

– Не совсем.

– Тебя кто-то обидел?

– Нет. Кто меня обидит с таким защитником, – я улыбнулась. – Все хорошо. Просто устала. Конец учебного года, экзамены…

– Ты со всем справишься, малышка, – пробормотал Дима, запуская пальцы мне в волосы и одним движением расплетая косу. – Ты же знаешь, я всегда рядом…

– Знаю. Полежи лучше, а то температура поднимется, – я почувствовала, как мне радуется его тело. Еще немного, и он уложит меня на свою узкую кровать.

– Рядом с тобой-то, конечно…

– Дима…

– Ммм?.. – он прижал меня к себе так крепко, что я ощутила мышцы под его футболкой.

– Тебе правда нужно полежать. Отдохни.

– Когда ты рядом, я иногда с ума схожу.

Он водил руками по моей спине, пробуждая ответное желание. Как бы я ни думала о Диме, мое тело так к нему привыкло, что отзывалось на малейшее прикосновение. Внезапно я почувствовала, что он скорее висит на мне, чем обнимает. Не знаю, чем Зоя отравила его, но это явно было что-то посерьезней просроченного творога.

Я поцеловала его в щеку.

– Тебе надо отдохнуть.

– Я не…

– Я приду завтра, ладно? Когда твоей мамы не будет дома.

Он сник, но возражать не стал. Слабость взяла свое, и он вернулся в кровать. Я поцеловала его на прощанье и ушла.

В воскресенье Диме стало лучше настолько, что он настойчиво приглашал меня остаться на ночь, но я так и не выбралась. Даже нашла подходящий предлог – в понедельник мне снова нужно было в школу, на этот раз на консультацию перед экзаменом. Там я и столкнулась с Зоей. Точнее, она сама подсела ко мне.

– Привет, – она казалась все той же миловидной и робкой хрупкой девочкой. Такая ни за что бы не порешила троих человек. Она и нож-то в руках не удержит.

– Привет.

Зоя приветливо улыбнулась. Кажется, она и впрямь мне симпатизировала.

– Как дела?

– Плохо, – откликнулась я, состроив грустную гримасу. – Ты же слышала: на днях умерла моя тетка. Говорят, будто она в припадке эпилепсии зарезала себя, – я внимательно следила за ее реакцией. Когда приходил Лестер, в классе ее не было. Значит, она должна была, мягко говоря, удивиться. Но удивленной Зоя не выглядела – скорее расстроенной.

– Ох… Верочка, мне так жаль, – она ласково дотронулась до моего плеча.

– Спасибо. Правда, не знаю, что мне теперь делать…

Я горестно вздохнула.

– Ты любила её? – тихо спросила Зоя.

Глаза её, и без того большие, казались необъятными озерами, полными сострадания и любви.

– Ты не представляешь, как! – я даже не заметила, что повторила излюбленную Димину фразу. Потом громко всхлипнула и сделала вид, что едва могу удержаться от рыданий.. – Мне так не хватает её! Кто бы это ни сделал, он должен ответить!

Я принялась рассказывать, как любила тетку, с удовольствием наблюдая, как Зоя бледнеет. Услышав, что мы с Ульяной вечерами напролет болтали по душам, она стала белее своей шифоновой блузки.

– Но, если не ошибаюсь, вы впервые увиделись после разлуки всего несколько дней назад, – возразил голос у меня за спиной.

Я подпрыгнула на стуле. За последней партой, прямо позади нас, сидел Лестер. Одет он был также, как в моем сне – в темно-синий бархатный сюртук с золотой вышивкой и белоснежную рубашку. Волосы забраны в низкий хвост. В глазах пляшут задорные искорки.

– Ты что здесь делаешь?

Я завертела головой по сторонам. Его кто-нибудь еще видит? Класс был почти пустой, звонок еще не прозвенел. Зоя смотрела прямо на него.

– Здравствуйте, – тихо поздоровалась она.

Ну слава Богу.

– Привет. Я следователь, – сказал Лестер, глядя ей в глаза. Потом повернулся ко мне. – Так ты говоришь, снова увиделась с теткой только накануне смерти?

– Ага. И теперь не могу простить себе, что не успела сказать, как ценю ее.

На его губах заиграла зловредная усмешка.

– Настолько ценишь, что ушла из дома, когда она приехала?

Зоя мелко задрожала, переводя взгляд с меня на своего хранителя. Интересно, она вообще его раньше видела?

– Я ушла прогуляться. Скажи… скажите, господин следователь, – поправилась я, всем видом показывая, что он такой же следователь, как я королева Великобритании, – а что, вы, собственно, здесь делаете?

– Видишь ли, я тоже ушел из дома. Прогуляться. По школе. Прогуляешься со мной?

Я посмотрела на Зою. Судя по виду, она была на грани обморока. Ладно, пусть разбирается с этим сама. Я вышла из класса вслед за Лестером.

– Сейчас прозвенит звонок.

– Не прозвенит, если мы не захотим, – он щелкнул пальцами, едва мы оказались в коридоре. – Или если я не захочу.

Он выжидательно уставился на меня, я на него. Мы стояли посреди пустого школьного коридора – в школе, кроме нашего класса, больше никого не было, – и ждали друг от друга неизвестно чего. Я нарушила тишину первой.

– Что тебе нужно?

– Думаю, ты хотела бы по крайней мере узнать номер моего мобильного.

– Да ладно. Ты за этим пришел?

– Строго говоря, я не приходил, а просто появился у тебя за спиной.

– Очень смешно.

– Так тебе нужен мой номер?

– А он у тебя есть?

– Почему бы и нет? Я же не доисторический человек, вполне могу нажать на кнопочки, чтобы связаться с людьми в любой точке земного шара.

– Мне не нужен твой мобильный. Если ты так беспокоишься о моих желаниях, пожалуй, есть одно – убери от меня Зою.

– По-моему, она тебе не мешает.

– Она мешает мне, – сдержанно возразила я, чувствуя, как от злости у меня начинает звенеть в ушах. – Позавчера она просто так отравила моего парня. А если в следующий раз она отравит моих родителей?

– Она связала тебя по рукам и ногам, – прошептал Лестер, будто сам себе не верил.

– Представь себе! Разве это не то, чего ты добивался? Ты должен быть очень доволен собой!

Он ухмыльнулся.

– Вполне.

– Я не понимаю! Неужели Богу так весело связывать зло и добро и смотреть, что из этого получится?

– Бога нет, – спокойно сказал Лестер. Его голос прозвучал слишком громко в пустом коридоре. – И никогда не было. Я долго живу – дольше, чем ты думаешь. И если я в чем-то и уверен, то только в одном – нет ни Бога, ни дьявола. Мы одни в этом мире.

Я вгляделась в его кукольное лицо. Кажется, последняя фраза причинила ему самую настоящую боль.

– Если нет ни Бога, ни дьявола, значит, и абсолютного зла тоже нет, и ты малость промахнулся со своей теорией.

– Думаешь, ты – абсолютное зло?

Опять эта игра «кто задаст больше вопросов за раз». Ладно, я почти научилась в нее играть.

– А разве не ты утверждал это пару дней назад?

– Не думаю, что именно это.

Я в бессилии стукнулась затылком о стену.

– Кто-то из нас просто сошел с ума. Вот и все объяснение.

Он негромко рассмеялся.

– Если один из нас сойдет с ума, моя радость, второй разнесет полгорода. Или полстраны. Или полмира. Да хоть всю галактику, – он развел руками, будто предоставлял мне право действовать на свое усмотрение, – начинай, если руки чешутся что-то изменить.