Отверженный

– Ты молодец, что собираешься стать исключением и поступить на медицинский факультет, – сказал отец, – но университет, который ты выбрала, мне не нравится.

– Нам не нравится, – тихо уточнила мать, и он поспешно оправился:

– Не нравится нам.

– Но что в нём плохого?! – со злостью воскликнула Амисалла. – Это лучший медицинский университет для девушек во всём мире! Почему я не могу в него поступить?

– Наверное, потому, что он находится в другой стране, причём в достаточно далёкой стране, – тихо сказала госпожа Виллиэн, и глубокая морщина прорезала её нахмуренный лоб.

Амисалла склонила голову набок и строптиво фыркнула:

– Ах, ну конечно; вы считаете, что я недостаточно самостоятельна и не смогу обеспечить себя в Империи.

– Это чужое государство, ты никого там не знаешь; если тебе придётся плохо, тебе никто не поможет! – сурово отпечатал господин Виллиэн. – К тому же, там совсем другой язык и другие обычаи!

– Но ведь вы раньше жили в Империи! – воскликнула она, вскинув голову. – Разве не вы научили меня разговорному языку? И ведь вы как-то справлялись там сами, хотя тоже были одни?

– У меня были друзья, и я была в родном городе, – оборвала её госпожа Виллиэн, – а твой отец служил в армии, там ему давали всё, что ему было нужно.

– Я тоже могу себя обеспечить! Я могу давать уроки хевилонского, танцев, математики, музыки, магии, астрономии, физики, химии; да всего, чему меня учили в пансионе! – возмутилась Амисалла. – Я не пропаду, правда! У меня есть куча золотых украшений, на первое время я могу заложить их, если работы не будет, но ведь я могу быть не только учительницей, я могу заниматься рукоделием, помогать в госпиталях, в монастырях, на рынках…

– Моя дочь – и пойдёт торговать на рынок?! – громыхнул отец, и Амисалла испуганно вжала голову в плечи. – Нет, я такого не допущу!

– Хорошо, не на рынок, есть другие профессии…

– Амисалла, это решено: ты никуда не поедешь.

– Но почему?! Назови хоть одну справедливую причину!!

– Я могу назвать с десяток сотен причин, по которым тебе нельзя туда ехать, – отрезал господин Виллиэн, складывая руки на груди. – Во-первых, тебе негде жить…

– Я могу снять комнату в Студенческом квартале, оттуда до университета всего полчаса пешком…

– Во-вторых, это чужая страна…

– Никакая она мне не чужая! По происхождению я такая же авалорийка, как и вы!

– В-третьих, в Столице полным-полно соблазнов, а для молодой одинокой девушки…

– Пап, я не дура, я смогу разобраться в том, что хорошо и что плохо!

– Дело даже не в этом, – спокойно вмешалась госпожа Виллиэн, – а в том, что многие соблазны сами бросаются на тебя, несмотря на твоё нежелание им поддаваться.

Вспыхнув, Амисалла резко наклонила голову и сцепила побелевшие пальцы. Она не поднимала взгляда, пока звучал неумолимый голос отца, мрачно контрастировавший с теплотой Сээйрского дня, радостными криками Лиордана и Линны вдали и с беззаботным пением птиц под светло-голубым куполом неба.

– В-четвёртых, пока ты будешь там, я не смогу быть уверенным, что ты в безопасности, ведь ты будешь очень далеко от меня… А тебе точно придётся нелегко: в Империи презирают женщин-медиков. И, наконец, ты не поедешь туда потому, что я не знаю никого, кому тебя можно было бы доверить.

– Я самостоятельна, – уныло повторила Амисалла и, расцепив руки, стала горько глядеть в белые доски пола беседки, казавшиеся хрустальными в свете солнца. – Папа, я не подведу тебя. Почему ты мне не веришь?!

– В Хевилоне тоже есть медицинский университет. Почему ты не поступишь туда?

– Потому что там… потому что… потому что… – потерявшись, она забродила рассеянным взглядом вокруг. Та причина, что тянула её в Империю, вовсе не была связана с университетом, но она боялась сказать это родителям, которые, похоже, ничуть не тосковали по своей родине. Едва вытянув из ёжащейся памяти нужный предлог, она даже радостно вздохнула, вскинула голову и воскликнула: – Потому что это лучший университет в мире, как вы не понимаете?!

– Не всё золото, что блестит, – глубокомысленно изрекла госпожа Виллиэн и, откинувшись на спинку стула, поднесла к губам чашку с чаем.

– Ну… да… – осторожно наклонив голову, подтвердила Амисалла. – Но ведь именно имперских врачей приглашают даже к нам, в Хевилон, так не значит ли…

– Амисалла, ты никуда не поедешь.

Наклонив голову ещё ниже, она тяжело дышала в попытке сдержаться и не сделать того, о чём потом очень горько пожалеет. Родители, конечно, видели, как она борется с собой, скрипит зубами и сверкает глазами, но они предпочитали делать вид, будто бы ничего особенного не происходит.

«Они лишили меня мечты всей моей жизни!» – озлобленно подумала Амисалла и пнула ножку стола, но так, чтобы не обратить на это особенного внимания отца и матери. Сосредоточенно изучая вздувшиеся вены на своих сжатых кулаках, она старалась как можно плотнее сжимать веки, моргая: чтобы её воображению не представлялись насмешливо улыбающиеся соперницы по пансиону.

«Ах, бедная Амисалла, нам так жаль, что ты не смогла поступить в университет в Империи… Но пойми, дорогуша, там такие высокие требования к студентам… конечно, твои родители не хотели, чтобы ты разочаровалась и поняла, что ты не самая умная…»

«Ненавижу, – мысленно цедила про себя Амисалла, ещё не определившись вполне, кого и за что она ненавидит, – ненавижу, ненавижу, не смогу вытерпеть! Ну почему же так?!»

– Амисалла? – окликнула её мать и она, вдруг почувствовав позыв воскрешающейся надежды, с готовностью вскинула голову.

– Да?

– Думаю, ты на нас не обижаешься.

Что-то светлое и сильное уныло потускнело и погасло в её душе. Скупо кивнув, она опустила взгляд к своим коленям и пробормотала:

– Конечно, нет.

– Вода! Ты вода! – вдруг прорвав воздух звонким криком, объявившаяся позади Линна набросилась на Амисаллу сзади и повисла у неё на шее.

– Пошли играть! – Лиордан нетерпеливо приплясывал за спинкой её кресла. – Что ты сидишь сиднем с таким мрачным видом; давай лучше проветримся и повеселимся!

– Не хочу я веселиться… – пробормотала Амисалла и стряхнула со своей шеи руки сестры.

Лица Линны и Лиордана вытянулись, и она почувствовала прилив бешеной злобы, усмотрев в горечи, наводнившей их глаза, свою очередную ошибку. Ей вовсе не хотелось бросаться в глупые игры, когда хотелось свернуться калачиком под одеялом и выплакать весь свой гнев и разочарование, но эта недоумённая боль в глазах дорогих ей людей, не повинных ни в чём, перевешивали собственные чувства. Она с усилием натянула на лицо улыбку и подала руку Линне, подозрительно хлюпавшей веснушчатым носом:

– А впрочем… почему бы и нет?

– Да, да, да! – разразившись бодрыми кличами, брат и сестра вновь запрыгали вокруг неё.

И было что-то такое светлое и нежное в их лицах и наивных, добрых взглядах, устремлённых на неё, что всякая обида на отца и на мать отошла и забылась. А ведь именно для того, чтобы не допустить ссоры, Лиордан и Линна так вовремя подкрались сюда.

* * *

Вечером, когда Амисалла ушла гулять с подругами, господин и госпожа Виллиэн вновь собрались в изящной, воздушной, как будто желающей оторваться от земли и своими узорчатыми ажурными переплётами войти в небо, беседке. На красочно пестрящем зеленью дворе сонно стрекотали сверчки, да где-то вдали уже начинало раздаваться далёкое уханье совы, почти полностью заглушаемое радостным смехом гуляющей молодёжи. Жара спала, и воздух стал походить на уютное тёплое одеяло, мягко обволакивающее и ненавязчиво подталкивающее в сон. Уже почти смерклось, но ночь была звёздная: на очищенном от туч тёмном небе они сияли непривычно ярко для Хевилона. Однако этого света не хватало, чтобы рассеять мглу, поэтому супруги вынесли в беседку лампаду и, установив её на столе между собою, склонились над пачкой старинных писем. Госпожа Виллиэн вполголоса заметила:

– Биркан вполне свободен, Носиу, не начинай, – понизившись, её тон сделался осуждающим.

– Но ведь это…

– Я тоже тревожусь. И боюсь её отпускать, – улыбнувшись, госпожа Виллиэн легко сжала ладонь мужа. – А ты…

– Почему ты вдруг стала сомневаться? – наклонив голову, господин Виллиэн вдруг внимательно всмотрелся в её лицо. – Ты тоже боишься?

– Я зря поддерживала её, – вздохнув, она уронила обе руки на стол, и по её спине пробежала короткая дрожь. – Мне сразу начинают мерещиться ужасные вещи, как только я представляю, что она там одна, а вокруг неё – целый мир, и неясно, у кого какие намерения…

– Успокойся, Марта, – взяв её уже за обе руки, господин Виллиэн заглянул ей в глаза с твёрдой уверенностью. – Амисалла права. Она не дурочка и не пропадёт, особенно если Биркан будет присматривать за ней.

– Значит, сказать? – госпожа Виллиэн недоверчиво взглянула на мужа, словно его согласие было для неё большим сюрпризом.

– Конечно. Ведь она так долго об этом мечтала.

– Осталось предупредить Биркана, – госпожа Виллиэн высвободила ладонь и сжала между пальцев один плотный, пожелтевший от времени лист, исписанный крупными отчётливыми буквами её друга.

– Если послать письмо сегодня скорейшим рейсом, через полторы недели оно должно дойти до адресата, – задумчиво проговорил господин Виллиэн. – Значит, Амисаллу мы отправим через двенадцать дней.

– А до тех пор?

– А до тех пор пусть лучше ничего не знает. Ещё не известно, как Биркан всё это воспримет.

* * *

Полторы недели, последовавшие за родительским отказом, потянулись для Амисаллы уныло и однообразно, ничем особенным не запомнившись. Углубившись в свою тоску, она ограничилась обществом книг, с мрачным упорством повторяя и заучивая, систематизируя свои знания и мучая себя пониманием того, что она никогда не станет студенткой знаменитой имперской Медицинской академии. Глядя на подруг, брата и сестру, она начинала чувствовать приглушённые уколы зависти, ведь у них-то есть то, что им нужно. И её боль была тут непонятной.

– Знаете, – однажды сказала Амисалла, – мне очень обидно.

– Почему? – живо заинтересовалась Энноя.

– Родители запретили мне уезжать в Империю. А ведь там самая лучшая медицинская кафедра во всём мире! – воскликнула она и в сердцах даже стукнула кулаком по ковру, на котором подруги, скрестив ноги, сидели.

Биллестия осторожно потрепала её по плечу и, сделав вращательное движение глазами, промолвила:

– Но ведь им виднее? По-моему, они даже правильно поступили; так мы сможем видеться, всё-таки в одной стране живём; редко, но смо…

– Биллестия! – цыкнули на неё Энноя и Эвра.

Биллестия поспешно прикусила язык, и, покрываясь красными пятнами от стыда, пробормотала:

– Ой, Амисалла… извини, пожалуйста… ляпнула, не подумав…

– Ничего, – Амисалла постаралась улыбнуться как можно шире, чтобы подруги не увидели слёз в её глазах. – Это твоё мнение.

Трое суток спустя её дня рождения пришло официальное письмо из пансиона. Амисалле вручался аттестат о получении образования с приложенным табелем оценок и тёплыми напутственными пожеланиями от преподавательниц, учивших их большой класс в течение восьми лет. Она набрала высшие баллы по всем экзаменам и могла избрать себе любое поприще, доступное для женщин. Энноя, Эвра и Биллестия тянули её каждая в свой университет, но Амисалла отнекивалась. По-прежнему её манила медицинская кафедра, и она могла мечтать лишь о том дне, когда станет её полноправной студенткой.

«Не хотят отпускать, – думала она, зловеще посмеиваясь и потирая руки, – убегу! Возьму деньги, зашью в пояс. Скажу, что пойду на горы, это далеко, меня не будет долго. А сама сверну с главного тракта, в доки! Там легко купить место в камбузе. А если не захотят? Ведь это имперские моряки, они не любят женщин…

Придётся переодеться в мужчину. Когда папа поедет на прогулку, возьму у него из шкафа дорожный костюм. Надо будет подгонять, опять нужны нитки и игла… но где же их спрятать, чтобы не бросались в глаза? Вдруг будут вопросы? Нет, какие тут могут быть вопросы, что подозрительного в том, что у меня порвались чулки? Конечно, ничего страшного, только костюм надо будет припрятать… куда?

Возьму свой старый плащ! Заверну одежду, и не видно. Когда буду выходить из дома, засуну её под платье, в конюшне достану и спрячу в седельные сумки, кто заметит? Но тогда придётся скакать в пещеры, не на дороге же мне переодеваться? Поскачем галопом, а потом сразу в доки… Нет, всё равно не хватает времени! Ведь надо ещё уговорить капитана, чёрт, чёрт! Надо думать, и быстрее, в Медицинскую академию принимают только до первого Сатарра…»

В один из спокойных летних вечеров, когда она, отставив свои книги, раздумывала над планом побега, а на заднем дворе весело вопили Лиордан и Линна, чуть скрипнула сзади дверь в её комнату. Амисалла с удивлением взглянула на родителей, чьи фигуры казались совершенно неуместными в её тихом скромном уголке, словно защитившемся от окружающего мира непробиваемым заслоном. По лицу отца пробежала какая-то тень, словно… отзвук стыда? Амисалла прищурилась, хотя зрение у неё было отличным. Она не ошибалась, господин Виллиэн выглядел виноватым! И это нарушило равновесие её чувств, едва начавших успокаиваться после обидного поражения. Опёршись ладонью о стол, она звенящим голосом спросила:

– Что такое?

«Неужели они знают, что я хочу сбежать из дома? Но как? Откуда? Кто им об этом сказал? Ведь только я это знаю!»

– Амисалла, – произнеся её имя тем самым особенным торжественным голосом, он встретился взглядами с матерью и осёкся. – Слушай… я погорячился тогда. Я был неправ.

– Что?!

Теперь она уже опёрлась о стол обеими руками и расширившимися от неверия глазами посмотрела на обоих родителей. Сердце в её груди начало отбивать барабанную дробь, а перед глазами в какое-то мгновение даже проплыли чёрные размытые круги. Она плохо понимала, что происходит, у неё дрожали губы, и, казалось, она вот-вот расплачется от счастья и облегчения. Значит, не придётся ей готовить план побега и переодеваться в мужскую одежду в тёмных пещерах… не придётся разбивать родительские сердца, тайком уплывая в Империю! Амисалла почувствовала себя настолько приподнятой над землёй, что она обязательно свалилась бы на пол, если бы она уже не сидела на стуле, опиравшемся спинкой о надёжный деревянный стол.

– Ты отпускаешь меня в Империю? Честно? – она даже приподнялась, но её ноги отозвались дрожью, и она поспешно рухнула обратно на стул. – Но… как… папа… я не понимаю, что… почему?!

Господин Виллиэн слегка улыбнулся:

– Я же не тиран. Я не стану тебя неволить. Ты уже взрослая и можешь сама распорядиться своей жизнью.

– Прости нас, Амисалла, – прибавила госпожа Виллиэн. – Видишь, мы тоже ошибались, и очень сильно… Пожалуйста, не держи зла. Мы запрещаем тебе что-то не из вредности, а потому, что очень любим и боимся… потерять, – промолвив последнее слово сиплым шёпотом, она опустила голову и украдкой смахнула слезинку.

– Мам… – прошептала Амисалла и снова предприняла безуспешную попытку подняться, – мам, ну что ты?

В два шага приблизившись к ней, родители синхронно склонились и крепко обняли её, словно собираясь задушить своей любовью и раскаянием. Разум вновь стремительно выплыл за пределы её тела, и она утеряла контроль над своим языком. Судорожно сжимая руки родителей, она шептала:

– Я тоже такая дура… почему же…

Долго длилось это очаровательное мгновение, но ей хотелось, чтобы оно продолжалось и продолжалось, и потому оно показалось ей пролетевшим стремительно. Схлынувший тёплый порыв разомкнул их руки, и родители вновь оказались на несколько шагов дальше от неё, но всё же не так далеко, как вначале. Она не узнавала их лиц: они словно помолодели на десяток лет, и в их движениях вдруг проснулась юношеская энергичность. Улыбаясь ей совсем молодой солнечной улыбкой, госпожа Виллиэн промолвила:

– Конечно, одну мы тебя не пустим. Но Биркан согласился присмотреть за тобой. Ведь ты его помнишь?

– Конечно, – улыбнулась Амисалла.

Биркан был лучшим другом её родителей, но в последние восемь лет он безвыездно жил в Империи, и она могла общаться с ним только посредством писем, которые далеко не всегда доставлялись по адресу и в срок.

– Недавно он переехал в Столицу, – сказала мать, – и он согласен присмотреть за тобой!

Амисалла недоверчиво и радостно распахнула глаза. Её сердце, мигом запылавшее и ускоренно забившееся, застряло в горле.

– Правда?..

Госпожа Виллиэн слегка наклонила голову и умиротворенно прикрыла глаза. Не помнящая себя от радости, Амисалла с визгом выскочила из-за стола и бросилась обнимать и целовать обоих родителей. Она не понимала, что именно кричала, откуда взялись здесь Линна и Лиордан и как она смогла закружить их в своих объятиях, все её ощущения и мысли опять смела радость. Хохоча как безумная, она падала на кровать, вскакивала, поднимала голову и падала опять, не замечала боли от столкновения с окружавшими её предметами. Ей всё вокруг казалось мягче, теплее и нежнее, чем оно было. Родители с мирной улыбкой наблюдали за нею, пока она, окончательно овладевшая собою, не подошла к ним, с неожиданно нахлынувшей неловкостью одёргивая платье, и не спросила тихим, но полным счастья голосом:

– Когда я выезжаю?

– Послезавтра на рассвете.

Глава III. Амисалла

Покачиваясь после четырёхдневного морского путешествия, Амисалла стояла на шумной столичной пристани и зорко озиралась по сторонам. Вокруг неё сновали, безумолчно шумя, самые различные люди, но в их месиве она не находила нужного ей – Биркана. Может быть, он вообще забыл о том, что должен её встретить!

Сколько она здесь находилась, она не знала: она давно потеряла счёт времени. Устав держаться на ногах, она отступила в тень, отбрасываемую долговязым и согбенным, словно старушка, фонарём и присела на свои чемоданы. Отсюда ей было гораздо удобнее наблюдать за имперцами, не привлекая к себе особенного внимания.

Ещё дня не прошло, как она попала в эту страну, а ей здесь уже многое было дико и непонятно. Она не понимала, почему богатые люди безнаказанно хлещут кнутом своих носильщиков под носом у полицейских, почему некоторые прохожие с зелёными искрами в глазах отворачиваются от общих плевков и насмешек, почему обтрёпанные нищие сидят на пристани и протягивают изуродованные руки, сжимающие кружки, где нет ни единой монеты, а на них даже не взглядывают. В Хевилоне всё было совсем иначе

К тому же, Амисалла не слишком хорошо знала имперский язык. Обучаясь ему в пансионе, она слыла первой ученицей, но, очутившись здесь, она поняла, что её знания не стоят ничего. Она сумела бы написать записку, письмо, просьбу, но чётко разбирать слова говоривших вокруг у неё не получалось. А ведь это так страшно – не знать, о чём толкует толпа. Сжавшись в комок, Амисалла сидела на своих чемоданах и с угасающей надеждой следила за беспорядочной суетой на пристани, настолько непохожей на размеренное и упорядоченное движение в родном Хевилоне. Она в очередной раз ощутила приступ горькой тоски, и последние воспоминания о доме нахлынули на неё, будто ледяная волна в грозный шторм.

– Господа, дамы, последние билеты на очаровательный круиз, от северных морей до южных пустынь! – кричали зазывалы у трапов, спущенных с парусников подозрительного вида.

– Подайте на пропитание, у меня девятеро детей и голодный муж дома!

– Господа, дамы, купите…

– Взгляните…

– Послушайте…

Абсолютное большинство всех прочих слов смешивалось для Амисаллы в еле различимое невнятное шамканье, шипение и свист. Её родители оба были имперцами по происхождению, но она не любила разговаривать с ними на их языке: для неё он казался диким, грубым и неотёсанным в сравнении с изяществом и лёгкостью кратких форм хевилонских слов, плывущих в речи, словно облачко пара по воздуху. Вздохнув, она подпёрла голову руками и заткнула уши пальцами, чтобы абстрагироваться от шума. Но тот лишь стал немного глуше, и это раздражало больше. Покусывая губы и чувствуя, как беспокойство просыпается в душе, Амисалла вспоминала сумбурное прощание с подругами. Они узнали, что Амисалла едет в Империю, причём на семь долгих лет, только за несколько часов до заката, когда они, освободившись от своих дел, пришли позвать её на прогулку. Услышав её гордо произнесённые слова, они растерялись, а Энноя и вовсе заплакала. Повиснув у Амисаллы на плече, Энноя надрывно закричала:

– Ну куда же ты? Зачем? Столько медицинских университетов в Хевилоне, а ты выбираешь…

– Тихо ты, – цыкнула на неё Эвра, и Энноя перестала причитать, но заплакала ещё горше. Сурово взглянув на Амисаллу, она поинтересовалась: – Ты хоть писать нам будешь?

– Куда без этого… – тихо улыбнулась она.

– А на лето приедешь? – влезла Биллестия. – В химическом университете летом тоже идут кое-какие занятия, особенно не разгуляешься, но ведь…

– У меня будет практика, Биллестия, я не смогу уехать, – терпеливо разъяснила Амисалла и глубоко вздохнула, усилием делая улыбку шире. – Но я же обязательно вернусь, и я буду слать письма по четыре раза в день! Ну, чего вы?..

Девушки, собравшись в плотный кружок с нею в центре, уныло смотрели на неё влажными глазами; все, даже Биллестия, которая ненавидела плакать. Амисалла осторожно повторила:

– Эй? Что это вы?

– Семь лет, – с болью в голосе проронила Эвра и уронила голову на грудь, – ты хоть понимаешь, сколько это времени?

– Много, – устало вздохнув, согласилась Амисалла, – но ведь я же вас не забуду, я всегда буду писать, честно!

– Письма – это одно, а живой человек рядом – совсем другое, – сентенциозно выдохнула Биллестия и склонила голову к плечу по-прежнему беззвучно рыдавшей Эннои. – Сама ж знаешь.

Амисалла знала. Но на её решение это не могло повлиять. И ей казалось, ей навсегда запомнились слова, которые Эвра сказала ей, когда настала пора возвращаться домой и начинать укладывать вещи.

– Мы будем ждать тебя, Амисалла.

– Я тоже, – искренне ответила она, делая усилие над собой, чтобы не расплакаться.

С семьёй она начала прощаться ещё за день до своего отъезда. Она помнила, как липла к ней безостановочно плакавшая и бормотавшая какую-то ерунду Линна, и как несмело обходил её по кругу Лиордан, чьи глаза подозрительно покраснели и увлажнились. Семь лет… Через семь лет они, вполне возможно, обзаведутся своими семьями, ведь Линне будет столько же, сколько Амисалле сейчас, а Лиордану – девятнадцать. Зажмурившись, она попыталась представить себе брата и сестру взрослыми, но это не получилось; ей вспоминались наивные дети, которыми она их надолго оставила в Хевилоне. Конечно, она стала бы писать домой каждый день, но, как справедливо заметила Биллестия, ни одно, даже самоё тёплое, письмо не заменило бы ей чистой и светлой радости быть рядом с самыми дорогими и близкими ей людьми. Амисалла опустила голову ниже и мысленно спросила себя: правильный ли выбор она сделала? Может, родители и друзья были правы, и она не должна была никуда ехать? Сейчас она уже ни в чём не была уверена…

В ожидании она просидела ещё около десяти минут, прежде чем из месива незнакомой толпы вынырнул смутно знакомый ей высокий крепкий человек, издалека напоминавший серый футляр. Человек приставил ладонь козырьком ко лбу и стал оглядываться. Его взор и взор заинтересованной Амисаллы встретились, и она сразу поняла, кто на неё смотрит. Конечно, это был Биркан, старинный друг её матери.

Махнув ей рукой, Биркан скорыми шагами тронулся с места. Рядом с ним совершенно неожиданным образом возникла потрёпанная худенькая женщина, которая заспешила к Амисалле едва ли не быстрее своего спутника. Когда двое подошли на близкое расстояние, она заметила, что всё это время они приветливо ей улыбались. Эти улыбки растопили первую неловкость, и она взглянула на Биркана и идущую с ним женщину гораздо теплее.

– Здравствуй, Амисалла! – воскликнул Биркан, загораживая собой солнце, противно бившее ей в глаза. – Как давно не виделись!

– Привет, Биркан! – весело откликнулась Амисалла и встала со своего багажа, показавшегося ей куда меньше и жальче, когда Биркан подошёл.

– Тянемся за знаниями? – усмехнулся Биркан. – Марта всё объяснила в письме… Что ж, добро пожаловать в Империю! Надеюсь, мы с тобой уживёмся. Кстати, Амисалла, позволь представить: Берта Суон, – он указал на свою спутницу, – можно просто Берта.

– Приятно познакомиться, – вежливо сказала Амисалла и протянула Берте руку.

Но Берта отреагировала очень странно: втянув голову в плечи, она оскалила вдруг увеличившиеся в размерах клыки и отступила, а в глазах у неё взметнулись изумрудные искры – клеймо оборотня. Шокированная Амисалла торопливо опустила руку и тоже попятилась от Берты под надёжную защиту Биркана.

– Берта! Что это с тобой такое? – в голосе Биркана прозвучал гнев.

Берта виновато глянула на него и прекратила скалиться, но шеи не вытянула и ближе тоже не подошла. Биркан успокаивающе похлопал дрожащую Амисаллу по плечу: