Оранжевые мечты

Николай Георгич

Оранжевые мечты

Часть первая

1

Бетонная лестница казалась большой и длинной с большими, будто бесконечными поручнями. Но, она была всего-навсего обычной лестницей, какие бывают в многоэтажных домах (это была трехэтажка хрущевской постройки, по крайней мере, так все говорили), но именно этот дом был самый «улетный» в поселке. Как его только не называли. И все из-за множества разных историй, происшедших в нем, которые с каждым разом обрастали новыми легендами и фантазиями. Одних они веселили, других отпугивали от него. Прозвище «хиросима» лучше всех прицепилось к этому дому.

Маленькая девочка с большим ранцем на плечах медленно поднималась по ней, держась своими маленькими ручонками за поручень, постоянно поглядывая вверх. Взгляд ее глаз был встревожен, все ее внимание было приковано на самый верх, куда вели ступеньки. На самую верхнюю площадку.

В подъезде было тихо, стояло какое-то ощущение пустоты, и запах сырости определенно вытягивающийся с подвала дома наполнял подъезд. Если бы не чистый майский воздух, залетавший в подъезд короткими порывами своего свежего весеннего дыхания и доносящееся пение птиц, то уныние стояло бы полное. Штукатурка на стенах подъезда была так стара, что местами отлетала, оставляя в стене неглубокие раковины и ее кусочки, валялись на ступеньках лестници. Инна – так звали маленькую девочку, наступила на один из них, он с хрустом раскрошился, и под ногами остался белый порошок. Она остановилась и затаила дыхание, сердце застучало от волнения частыми ударами.

Как будто мы живем здесь с папой одни!

Она смотрела на верхнюю площадку, уголок которой, был уже виден, и прошла еще несколько ступенек.

Внезапно, темно-коричневый «боксер» выскочил с верхней площадки. Спустившись на несколько ступенек лестници, он выдавил со своей слюнявой пасти глухое «гав», луной пронесшееся по подъезду.

А – ах!

Дыхание инны переполнилось неожиданным страхом, комок его подошел к самому горлу, у нее чуть не вырвался крик, она вся напряглась, взгляд стал напуган.

Потом все исчезло.

Чтобы это ни было – исчезло.

Я слишком внушаю себе это.

Она облегченно вздохнула, ей так захотелось в этот момент поверить, что наверху ничего страшного нет, что от этого у нее в груди заиграло радостное щекотание.

Еще немножечко ступенек и я дома, только почему нет папы?

Одна ступенька, вторая ступенька, она ступала все медленнее и медленнее, когда расстояние до дверей ее квартиры уменьшалось.

Всего двенадцать ступенечек осталось.

Она знала все их наизусть, особенно эти двенадцать, знала каждую их трещинку и извилинку. Она проходила, их каждый раз, так нехотя и так пугливо, считая одну за другой.

Инна стояла на площадке второго этажа не осмеливаясь шагнуть дальше. До ее квартиры оставались эти двенадцать страшных ступенек, ведущих на третий этаж, ее глаза накатились растерянностью и боязнью, дрожь маленьким ветерком пронизала тело.

Может мне позвать своего папу? Эта мысль у нее проснулась неожиданно, все напряжение ушло, страха в душе не было. Я знаю, он дома, просто устал, придя с работы и, наверное, прилег.

Инна была права, ее отец, которого звали Илья, действительно лежал на диване, закинув одну ногу на спинку, закрыл глаза и пытался снять свою усталость. Он совсем забыл о дочке.

Ты не зови своего папу, а то я тебя услышу.

Снова собака, Инна видела ее страшный взгляд, она смахнула первую мысль с головы, о том, чтобы позвать папу, и испугалась, страх снова прильнул к ней. Инна вгляделась в верхнюю площадку, железные прутья, на которых крепился поручень, выкрашенные в синий цвет, молчаливо стояли, будто стражы, отражая свою тень на цементный пол верхней площадки. Инна боялась подниматься выше, ноги ее тоже не хотели ступать на ступеньки лестници.

Для своего восьмилетнего возраста, она выглядела совсем маленькой и врядли бы, кто сказал, что она второклашка – малютка, как называл ее папа Илья. Он был мужчиной невысокого роста, худощавого телосложения с темно-каштановыми волосами, которому еще не исполнилось и тридцать пять, он был для нее, как отцом, так и матерью и самим богом, он был единственным, кто мог о ней позаботиться, защитить и любить ее. Восемь лет, это не такой уже и маленький возраст для нее, чтобы ограничиться только тем, что купить ей простое платьице и туфельки. Да и все-таки она девочка, с ними не так просто, как с мальчиками. Инна хотела лучшего, но понимала, что для их двоих с папой, существует всему этому грань. И для своего возраста была достаточно взрослой, чтобы этого не понимать и не чувствовать. Ей хотелось иметь и красивое модное платье, и красивую большую куклу, но она понимала своего отца, понимала его по-взрослому, по- настоящему и жалела его, своего единственного отца. Сколько бы денег ни было, их никогда не будет хватать. Конечно же, большой вопрос был в деньгах.

Илья смотрел на свою дочь со стороны, когда она садилась за столик делать уроки, и наблюдал ее полную самостоятельность, она была по-своему взрослой, он гордился ею.

Она у меня умница, рассуждал он.

Единственного чего она так ждала – это каникул, долгожданных летних каникул и совсем не потому, что ей надоела школа, ей надоел этот дом. Страшный, жудкий дом, с которого она хотела быстрее уехать и не возвращаться сюда. Никогда. Она знала, что они вместе с папой уедут отдыхать на целое лето с этого нелюбимого ей дома, они уедут к тете Тамаре, к родной тетке своего отца.

Тетка Тамара жила в городке Сосновое, это было далековато от поселка, несколько часов езды, да и еще с утомительными пересадками. Но даже это расстояние было для нее близким, она была уже там всей душой и не могла дождаться, когда наступит этот день. А ведь еще совсем недавно Инна жила у нее, когда была маленькой, целых, пять лет и помнила те годы, проведенные там.

Вот настанет лето, – говорил Илья – и мы поедем к тетке Тамаре. Ты же знаешь, как там хорошо, а речка… – он покачал головой, будто смакуя своими мыслями, – просто класс!

– Да, – выдохнула она протяжно, – как я хочу, чтобы быстрее настало лето. Когда же закончится эта зима? Почему она так долго тянется? – Ее голос прозвучал печально. – Лето всегда проходит так быстро, а ждешь его так долго, с зимой все наоборот, почему так папа?

Илья сжал плечи.

– Долго еще ждать лета? – наивно спросила она.

– Еще немножко придется подождать, – ответил Илья.

Они сидели вдвоем на кровати, подсунувшись к стене и опершись о ковер, висевший над ней, мечтали о лете, Инна прижалась к отцу, и он гладил ее светлые, как у матери волосы.

Об этом они говорили еще зимой, мороз так разрисовал окна, что, глядя в них, становилось холодно и это нагоняло скуку. По утрам так не хотелось вставать в школу, выходить на улицу и сутулиться от холода. Илья почти всегда подвозил Инну в школу на машине. У него была старенькая «копейка» зеленого цвета с прогнившими латками на задних крыльях, но движок еще исправно работал, и подводил очень редко. Когда дорогу сильно заметало снегом, Илья проводил ее в школу пешком. До самой школы он ее не доводил, оставалось, может быть метров сто и, он по привычке поправлял на ней шапку и, махнув, друг другу легонько ладонями они расходились в разные стороны. Илья быстрыми, большими шагами спешил на работу иногда, он оглядывался и смотрел ей вслед, Инна медленно и тяжело перебирала маленькими ножками по рыхлому снегу, который еще не успели расчистить на дороге.

Она совсем еще ребенок.

– Самое главное – тепло одеться, и никакой мороз не страшен, – Илья застегивал ей пальто и касался пальцем ее носика.

– Ну, – отмахивалась она, – зачем ты с меня сделал мальчика?

Илья улыбнулся; очень даже неплохо, отличная стрижка.

А тебе идет, – сказал он серьезно, и был доволен тем, как он ее подстриг.

– Папа не смейся, – она надулась.

– Нисколечки, я даже и не думал об этом. – Он искренне глянул ей в глаза. – Ну, нос повесила, ты совсем на мальчика не похожа, не успеешь и оглянуться, как они у тебя снова отрастут и станут еще лучше, чем были. Вот увидишь. – Он взъерошил ей волосы.

Инна покрутила пальцем свои коротенькие, густые коски и ничего не ответив, одела шапку.

Сейчас под шапкой всеравно не видно, а до лета отрастут, она себя успокоила.

Заплетать волосы Инны приходилось Илье постоянно, она ведь нуждалась в его помощи. Кому же, как не ему. А для него, это была нервотрепка. Он ее уговорил подстричься.

О ком же ты думал?

С такой коротенькой прической ей тоже было очень хорошо, хотя он знал, как много значили волосы для любой девочки.

О себе, только о себе.

– Ну, иди я тебя поцелую.

Илья целовал ее, а она в ответ его и так они разбегались. После работы он забирал ее со школы, она всегда оставалась в группе. Так было до второго класса, теперь, когда она стала взрослее на целый год, он провожал ее только на улицу и возле дома после работы встречал. Если бы соседи были нормальные, этого можна было бы и не делать.

– Ты уже взрослая, – сказал однажды ей Илья.

Приходилось поневоле приучать ее к этому, он был, как заведенный. Приготовить еду, постирать, погладить одежду, он забыл, что такое телевизор. Иногда он забегал в комнату и одним глазом мог взглянуть, когда Инна смотрела какую-нибудь передачу, но чаще, она тоже была с ним и помогала ему. Сколько Илья перебил тарелок и чашек в спешке, если бы не Инна, то и сам сломался бы. Она – вот, кто его держал крепко и уверенно, тянула его в жизнь, в какую ни есть, но жизнь полную и драгоценную ни разу не всплакнув о том, что она живет не так, как ее ровестники и не упрекала ни в чем отца. Она срослась с этим с самого своего рождения, вот откуда в ней столько понимания и самостоятельности.

– Папа! – останавливала она его, удивленно глядя ему в глаза, – ты так всю посуду перебъешь!

– Задолбала эта жизнь, эта спешка! – выбрасывал он часто невпопад такие слова.

Инна подошла к умывальнику.

– Я помою, папа!

Илья подфутболил куски от разбитой тарелки к мусорному ведру. Он выглядел уставшим и обозленным. Нервным.

– Я же могу помыть посуду и убрать в доме, хоть разок в школу не пойти. И ты не будешь тогда таким злым, – с лукавой ноткой в голосе пропела она.

– Я знаю, что ты можешь в школу не пойти! – сурово сказал он. Рубашка у него была расстегнута сверху до половины, на шее выступил пот. Он бросил полотенце и посмотрел на дочь, она смотрела на него сожалеющим и тревожным взглядом.

– Твою мать, – тихо выругался он и подошел к дочери присев на корточки. Он понимал, что нельзя ругаться так при ней, но выходило все автоматически. Илья не искал оправдания этому в себе. Он уже даже не понимал ее маленьких, добрых хитростей. Это уже была поломка. Програмная поломка мозга, которая еще больше усугублялась под воздействием неблагоприятной среды. – Я боюсь оставлять тебя одну, – виновато проговорил он, и сказал это от всего сердца. – Ничего не получается так, как хочется, поэтому я злюсь.

Инна обняла отца; я тебя понимаю, говорил ее жест.

На соседней улице жил его друг Андрей, он был женат, имел двоих детей и собственный добротный дом, типичная украинская семья. Они вместе учились в Киеве в училище, там и подружились, затем Андрей заманил Илью в поселок. Хотя развал Союза и оттолкнул прежние взаимоотношения между людьми и ненадежный украинский купон, которым можна было пятую точку подтереть, ничего не стоил, всеравно характер друга, как человека оставался неизменим.

– В крайнем случае, когда меня нет, – говорил Илья дочери, – ты иди к тете Оле, я ведь могу задержаться на работе, всякое может случиться.

Илья считал, что Андрею в жизни с женой повезло, она, кроме того, что была хорошей женщиной по натуре и хорошей хозяйкой, то еще и собой кровь с молоком.

… И сегодня в этот день, когда Илья Инну не встретил, и она сама потихоньку поднималась по лестнице, она чувствовала, что папа не на работе, он дома, просто к тете Оле не хотелось идти. Она стояла в тоненьком платьице в цветочки и красных туфельках, прислушиваясь к каждому шороху; к тете Оле я не пойду, решила она.

Эта лестница не такая уже и страшная.

Она поднялась на одну ступеньку, на вторую, на третью медленно и осторожно не спуская глаз с верхней самой последней ступеньки. И вот пятая.

У Ильи был еще и второй крайний случай; она знала, что запасной ключ от квартиры он прячет под батареей в коридоре в выщербленной дыре в цементном полу недалеко от дверей квартиры. Инна повернула к последнему лестничному пролету, состоящему из семи ступенек, и перед ее глазами, как на ладони открылась лестничная площадка совершенно свободная. Это Инну все равно еще не успокоило. Площадка, сама по себе была длинной, образуя собой коридор, а двери соседа были напротив их квартиры, на расстоянии около шести метров и их с лестницы просто не было видно, они прятались за стеной в коридоре. Напротив лестници была еще одна дверь квартиры, но в ней никто не жил.

Инна не знала, что делать, она смотрела на дверь своей квартиры, но она безмолвно стояла, не издавая ни звука. То обстоятельство, что дверей соседской квартиры не было видно, ее бесило и пугало. Она могла позвать отца или быстро добежать до дверей своей квартиры и скрыться в ней, но она боялась, боялась соседского «боксера». Он мог лежать сейчас под своими дверьми и, услышав ее, запросто опередил бы.

Инна прислушалась, было совсем тихо. Ей казалось, что если бы под дверьми была собака, то Инна обязательно бы услышала ее шорохи, шевеление и сопение, но ничего такого не было слышно. Ей вдруг захотелось быстро побежать вверх по ступенькам к своей двери.

А ты успеешь добежать, вдруг собака затаилась и только и ждет того, когда ты побежишь? Эта мысль так сковала ее, что она испугалась.

Нужно закрыть глаза, подождать немножко, затем открыть их и плохая мысль исчезнет, так меня папа учил.

Она закрыла глаза. Черная пустота затмила их и страх незнания того, что сейчас появится перед глазами, когда она их откроет, заставил быстро их открыть. Инна открыла глаза, плохая мысль попрежнему стояла у нее в голове, она не уходила от нее, она гонялась за ней. Инна так растерялась, что в голову к ней стали приходить одна за другой плохие мысли.

– Папа! Папа! – закричала она.

Кругом тишина и безмолвие. В какой-то момент она поняла, что собаки нет, но идти до квартиры не осмелилась.

– Папа! – снова закричала она, ей захотелось заплакать.

Вдруг дверь ее квартиры открылась, и вышел отец, он был в брюках и майке, вид у него был сонный.

– Инна! Боже! – он спустился к ней и обнял.

– Ну, что ты маленькая, я уже с тобой все хорошо, – он присел и вытер выступившие с ее глаз слезы.

– Где ты был? – всхлипнувши, спросила она.

Илья отвернулся от нее на секунду, затем снова посмотрел в ее заплаканные глаза.

– Я задремал, – виновато проговорил он.

Инна шморгнула носиком, глядя на отца, он легко улыбнулся и коснулся ее носика.

– Когда ты уже вырастешь? – покачал он головой.

Инна вытерла рукой под носом и отвернула от него голову.

– Пойдем, – сказал Илья, он встал, подхватил ее на руки и поднялся в квартиру.

Дома он помог снять ей портфель и усадил в кресло. Он присел напротив ее вытер слезинки застывшие на ее щеках и сказал:

– сегодня четвертое мая, тебе еще чюточку осталось походить в школу и тогда я на работе возьму отпуск, и мы поедем с тобой к тете Тамаре. Ты же у меня умница, правда?

Инна смотрела на Илью шморгая носиком.

– А когда мы совсем уедем с этого дома?

Это был вопрос, которого больше всего не ожидал Илья от нее и больше всего был к нему не готов. Ответа у него не было. В двух словах он когда-то объяснил ей, почему умерла мама, сказал, как есть, хотя она после этого целую неделю ходила сама не своя, но зато, этот вопрос отпал раз и навсегда. Это было тогда, когда она еще ходила в первый класс, она спросила об этом сама. Еще до школы она знала, что ее мама умерла, она свыклась с этой мыслью, но она не знала, почему ее не стало. Ей нужно было знать.

Илья об этом не собирался начинать разговор, но он знал, что с возрастом у нее начнуться вопросы и первый, будет именно о маме и поэтому ответ у него всегда был готов на этот вопрос. Он ждал его от нее, потому что знал, она в любую минуту об этом спросит. Она спросила, и он ответил, честно и правдиво. Но эту утрату она перенесла не с такой болью, с какой могла бы перенести при других обстоятельствах. Она никогда не видела своей мамы, не испытывала ее ласки и любви, и не видела, как она умерла. Инна не перенесла сразу, не перенесла изначально эту утрату в своей душе, она только слышала об ее смерти со слов отца, и горечь ее была вызвана только сожалением.

А сейчас? Этот вопрос был уже проблемой, это совсем не то в сравнении с тем, когда тебя спрашивают о том, что уже прошло. Его уже нет, прошлое прошло, и сказать правду можна не всю. Иногда и прошлое можно сохранить в тайне, если это нужно, ведь ложь иногда нужна, чтобы не расстроить преждевременно человека. Но будущее не скроешь и неправды не скажешь, ведь оно непременно наступит, и раскроются все истины, за свою ложь придется отвечать. Илья все это прекрасно понимал.

И что ей сказать?

Уехать с этого дома, насовсем, просто некуда, снять другую квартиру на поселке тоже не выход. От соседа с его собакой на поселке не спрячешься, он всюду их преследовал, это превращалось в игру. Чтобы продать свою квартиру и купить другую требовались две основные вещи: во-первых, найти другую квартиру, во-вторых, приватизировать свою. Что касается первого, то найти квартиру не сложно даже в районном центре, почти рядом с поселком, но в городе квартиры стоили дороже разве что, продав двухкомнатную, можно было купить однокомнатную. Что касается второго, то на приватизацию нужны деньги, хоть и не такие большие, но Илья и так считал каждую копейку. Для их обоих, его небольшой зарплаты было мало, Инна взрослела, и ей нужно было покупать новую одежду.

Если сильно постараться, то все можно было сделать. Перетерпеть эту волокиту с бумагами, согласиться на однокомнатную квартиру, но во всем этом был еще и принципиальный фактор: Илья не мог смириться с тем, что его выживает с квартиры какой-то старый собачатник. Илье казалось, что главная проблема упиралась не в жилье, а именно в соседях и она была важнее всего. С соседом разобраться будет легче, чем найти другую квартиру, решил Илья, и это будет справедливо. А почему бы и нет? С чего это какой-то старикан будет тут свои права качать? Илью это выводило из себя. Принцыпиальность победила Илью и вселилась в его мозгу.

Уехать с этого дома они, конечно, уедут, но только на пару месяцев лета. Они обязательно уедут. Ведь такого быть не может, чтобы они не поехали к тетке Тамаре, она сама их приглашала к себе на лето и Инна не могла дождаться, когда наступит этот день.

Еще маленькой ей запомнился Тамарин большой дом. Хотя и смутно, но она припоминала маленький сад возле дома, куриц с петухом, расхаживающих во дворе, гусей, индюков одни домашние птици. Но зато в сарае жило целое семейство кролей. Один длинный ряд клеток у стены был наполнен этими прожорливыми грызунами. Инне нравилось смотреть за ними, когда тетка Тамара или ее муж давали им траву. Помнила она также и главного сторожа всего этого хозяйства – это был старый пес Жук, обычная дворняжая собака. Он был такой добрый и ласковый пес, что врядли бы Инна могла подумать когда-нибудь, что собаки вообще бывают плохие. Но они ведь, как люди, бывают добрые и злые. Сейчас для нее все собаки на свете стали злыми и отвратительными.

И вот сейчас, глядя на Инну, в ее заплаканные глаза Илья думал: два месяца лета у тетки Тамары, а потом? Потом назад. А что сказать Инне? Каково будет возвращение назад, снова в этот дом? Илья не знал.

– Ты же знаешь, Инночка, как я хочу, чтобы все было хорошо, мы обязательно поедем к тете Тамаре и я обязательно, все для этого сделаю, я обещаю тебе. – Илья погладил ее по волосам.

– Я хочу уехать и не возвращаться сюда.

– Инна, – сожалеюще выговорил он, – я тоже хочу.

– Так почему мы так не сделаем?

– А куда же мы уедем?

– В какой нибудь другой город. Ты там найдешь себе работу, и тебе дадут, может быть квартиру, хоть самую маленькую.

Илья взял ее за плечи и прижал к себе.

– У нас все будет хорошо, – тихо сказал он.

Илья вспомнил свою жену. Ей тоже не нравилась эта квартира, этот дом, все. Но сколько прошло лет с тех пор, как они сюда заселились? Больше восьми лет. Илья не мог поверить, что столько лет они жили здесь и только сейчас, эта проблема стала настолько важной.

Но одна большая разница в этой проблеме была, та разница, что Илья с женой здесь прожил всего полгода. Когда родилась Инна, ее забрала к себе тетка Тамара и воспитывала ее у себя до шести лет. Вот и разница, Илья прожил в этой квартире дольше жены и дольше дочери, выходит, он привык к ней.

– Знаешь что? – сказал он, – тебе лучше сходить к своим девчонкам на улицу, это вон, совсем рядом от нашего дома. А то ты со школы и домой, никуда не выходишь темболее, что соседей сегодня нет дома.

Инна молчаливо дышала ему в ухо. Илья освободил ее из своих объятий и посмотрел ей в глаза.

– Ну, что?

– Я не хочу к девченкам. Может, пойдешь вместе со мной? – живо спросила она.

– А кто ужин приготовит, у нас повариха – это я?

– Придем с улици вместе приготовим, – утвердительно сказала она.

– Ты так думаешь?

– Угу, – закивала она головкой.

– Чтобы я без тебя делал? – Он двумя руками провел по ее волосам.

– Ну, так что пап, значит, ты идешь?

– Выходит, что иду.

Инна заметно повеселела.

– Только можно я не буду переодеваться?

– Как хочешь.

И они вдвоем пошли на улицу…

2

Отец Инны Илья, работал на «селикозной фабрике» девять лет простым электриком. «Селикозная фабрика» годами заработанное и заслуженное прозвище завода, полностью себя оправдывало. Завод, выпускавший щебень разных фракций, стоял в тумане пыли. Раньше были мойки для промывки щебня, пылеотводные системы, а сейчас не было ничего.

– Как меня достала эта «селикозная фабрика», кроме пыли ничего не заработаешь. – Так говорил Илья, когда приходил с работы уставший. Он заваливался на диван, закрывал глаза и минут пять лежал неподвижно, только слегка поднималась и опускалась его грудь.

– А там, что селикоз вырабатывают?

Илья засмеялся.

И еще какой…!

– Нет, малютка, это дражнилка такая или прозвище. Ведь все на что-нибудь придумывают всякие прозвища.

– Так значит, ты меня дразнишь?

– Нет, совсем нет, что ты. Понимаешь, есть хорошие прозвища и плохие, вот у тебя хорошее.

– Селикоз, это плохое прозвище?

– Еще какое!

– Значит, твой завод похож на селикоз?

Илья улыбнулся.

– Очень похож, – кивнул он.

Сплошной туман пыли.

– Почему папа так бывает, мы живем в плохом доме, ты работаешь на плохом заводе?

– Не знаю дочка, мне трудно об этом судить. – Но Илья догадывался, от чего зависят такие обстоятельства. Только ей, маленькой девочке, этого не понять.

Ей тогда было всего шесть лет. Стояло лето 1991 года и Илья, даже не знал и не подозревал, что Союз держался на волоске и его спокойная жизнь превратится в общую проблему, как и с большинством людей. Так и случилось, к одной его семейной проблеме, прибавилась еще и всеобщая. Могучей, большой страны не стало, в Украине, как и в других странах СНГ, поменялась валюта, на заводах стали задержки с зарплатой, инфляция, многие остались без работы.

Волей обстоятельств так вышло, что посельчане, которые работали на местных заводах, с работой не пролетели, не считая хронов. Камнедробильные заводы (здесь их было три) выпускали щебень, и хоть кое-как, но сбыт его шел на каждом из них. Зарплата начислялась, и с задержкой в один, два, а то и более месяцев выдавалась. Многие думали, что все еще вернется назад, и жили глупыми надеждами, веря в это. Те, кто сросся с тем принципом, что при Союзе на работу заставляли ходить и теперь они остались без нее, то все они просто впали в легкую панику, но все из этих людей нашли выход с положения. Одни ударились в бизнес, устроились на другую работу, или поехали на зароботки, а вторые, стали бомжами. Как оказалось, это тоже профессия…

Илье, который работал на одном из этих заводов, было хорошо еще и тем, что начальником цеха, в котором он работал, был его друг Сергей Ярохин, лучший его друг еще с детдома. Какие бы проблемы на работе в цеху не возникали, Ярохин приходил на помощь. Кроме того, он помогал ему и в личном плане и в семейном. Эта дружба была настолько крепкой, что в чем-нибудь ему отказать, Ярохин просто не мог.