За Пределом

Александр Горин

За Пределом

Пролог

Я умер? Нет, кажется, жив, но почему совершенно не ощущаю своего тела? Анестезия? Я в операционной? Но почему вокруг нет врачей, сестер, аппаратуры и звуков, издаваемых их присутствием? Мои глаза открыты, но кроме яркого света я ничего не вижу. Я не чувствую своих век и не могу ими управлять! Проклятый наркоз, я будто из ваты. Не стоит пугаться смерти, если ты уже с ней сроднился. Я спокойно выслушал приговор онколога и даже почувствовал некое облегчение от того, что период неизвестности закончился. Уж так устроена жизнь, что однажды ей приходит конец. Жаль, конечно, что так быстро прошло моё время, но гораздо тяжелей перенести страдания близких, которым ещё предстоит жить, осознавая, что тебя больше нет. Жена и дети, узнав о моей болезни, а главное, что срок моего пребывания на этом свете ограничен тремя месяцами, впали в ступор. Их стоило пожалеть, но у меня не находилось слов для успокоения. Зачем-то уговаривали не волноваться, как будто боялись, что я умру не от рака, а от волнения. Приводили доводы в пользу повторного обследования, но убедить меня почувствовать себя здоровым так и не смогли. Врачи сходились во мнении, что оперировать меня в этой стадии бессмысленно и даже вредно, потому что я с большой вероятностью умру прямо на операционном столе. Вскоре меня положили в стационар, где обеспечили сносный уход и наблюдение за последней фазой угасания моего организма. Вообще-то таких пациентов в больнице не держат, но мне помогла протекция старого друга, имевшего крупные связи в мире онкологии. Родные поочерёдно находились со мной в палате, хотя после укола морфина я часто находился в забытье. Не помню, как оказался здесь. Мне сейчас хорошо, как не было хорошо уже давно. Нет боли, ясное сознание и ощущение невесомости, как будто я нахожусь в водной среде, чувствуя лишь плотность пространства и приятную прохладу. Нет ничего вокруг, но окружающий меня мир вполне материален. Полная тишина и покой. Нет, всё-таки я умер. Отсутствие туннеля и света в его конце меня не смущало, как и отсутствие встречающих родственников.

Сначала был голос. Голос проник в меня и вывел из блаженной истомы, в которой было так приятно нежиться после перенесённых страданий:

– Посмотри на меня!

Постепенно проступал силуэт старика, одетого, как мне показалось, в белёсую, нечитаемую в деталях тогу. На материале не было никакого рисунка, и казалось, что одежда призрачна. Лицо старика, как и руки, выглядело чуть ярче, чем одеяние, но не настолько, чтобы рассмотреть все черты. Я отметил курчавую бороду и вдруг поймал себя на мысли, что старик очень похож на Лаокоона, которого я видел в музее Ватикана. На его лице читалось страдание, хотя внешне он был вполне спокоен. Старик промолвил, но уже тише:

– Ты видишь меня?

– Да, вижу, – ответил я, но не услышал своего голоса.

– Не пугайся, звук в Эфире не имеет опоры, он рассыпается на устах, не успевая сформировать волну. Но мы прекрасно слышим друг друга, и этого достаточно.

Я совершенно спокойно отнёсся к появлению старика, и лишь любопытство терзало меня.

«– Хочу задать вопрос, но не знаю, с чего начать», – произнес я и опять не услышал своего голоса.

– Не нужно вопросов. Всё, что нужно, я расскажу сам, а потом тебе придётся поискать ответы у тех, кто сможет удовлетворить твоё любопытство.

– Откуда вы знаете, что я хочу спросить?

– Я три тысячи лет в Эфире ввожу в курс таких, как ты, поэтому не перебивай, а слушай и запоминай.

Старик приблизился, но я не стал различать его черты лучше, чем раньше.

– Итак, – повторил старик, – ты закончил земное бытие и сейчас существуешь в виде плазменного сгустка в пространстве, которое мы называем Эфир. Ты как микрокомпьютер, но с огромной памятью и скоростью обработки информации. Увидеть тебя могут только тогда, когда ты откроешь допуск к системе распознавания, то есть заговоришь. У тебя нет тела и лица. Визави воспринимает твой образ во время вашего общения некой проекцией собственного представления о тебе как об объекте. То есть он видит тебя таким, как подсказывает воображение. Так же, в соответствии со своими представлениями о контакторе, ты будешь видеть других. В процессе контакта образ может измениться, и ты вдруг увидишь старых друзей, или родных, или врагов, но это не значит, что это действительно они. Просто работает ассоциативная память, вписывая в образ давние воспоминания. Вероятность встретить кого-то конкретного настолько мала, что стремится к бесконечности. Перемещение в Эфире связано с напряжением твоего информационного поля и его активностью. Если ты пытаешься открыть свои воспоминания и работать с ними, исправляя и переписывая заново страницы прожитой жизни, то тебе гарантировано перемещение в Эфире на всех уровнях, за исключением уровня ЗОИ. Если ты впадешь в спячку и не будешь активен, перемещаться по уровням не сможешь. У тебя есть свобода выбора, но… – старик замолчал, а я решил, что теперь можно задать вопрос, но не успел. Старик продолжил:

– Твоя задача – проследить свой жизненный путь от первых воспоминаний детства до последних дней твоего пути на земле. Хоть ты и плазменный сгусток, но эмоционально тебе придётся пережить жизнь заново, а некоторые моменты по многу раз, пока не найдешь верного пути. Подсказок нет, а есть множество таких же, как ты, и, если тебе повезёт, пользуясь их опытом и помогая им в решении задач, ты сможешь получить код идентификации и попасть на уровень ЗОИ. Это будет непросто. Последнее, что тебе потребуется, – коды для выхода из диалога и впадения в сон. Спать необходимо для перезагрузки системы после сильного эмоционального экзерсиса. Отдохнув, ты можешь продолжить ревизию своей жизни в поиске кода. Выход из сна автоматический, после достижения стабилизации системы. «Гипнос» – кодовое слово для сна. Слово прощания – «аминь».

Произнеся «аминь», старик стал терять очертания и исчез. Мне сразу вспомнились почти все нехорошие слова, которые я употреблял или слышал в своей жизни. Эти слова я послал вслед старику, не особо надеясь, что они смогут его разыскать на всех эфирных уровнях, включая ЗОИ. «Круто попал», – резюмировал я, когда моя материнская плата остыла от перегрузки. Хамское отношение к моей персоне и неудовлетворённое любопытство на некоторое время выбили из равновесия, но надо с чего-то начинать…

Вспомнить всё

Как сказал старик, начать надо с самых ранних воспоминаний детства. Они есть, правда, не очень много, к тому же достаточно расплывчатые, как водные раскраски в картинках. Пожалуй, начну с самого начала. Первое воспоминание из колыбели. Да, именно оттуда, хотя ученые говорят, что ребенок помнит себя, начиная где-то лет с трёх. А я помню, как, лёжа в кроватке, смотрел вверх и немного назад на стенку, оклеенную обоями с продольными полосками, на которых был цветочный рисунок. Представлял, что я маленькая таракашка, ползущая по нарисованным лепесткам с загогулинами. Но лепестки прерываются, и чтобы попасть на следующий цветок, мне нужно перепрыгнуть пустоту. Я боюсь прыгать, боюсь пустоты, и нет загогулины, по которой могу спокойно переползти. Надо бы развернуться и ползти назад, но как это сделать, я не знаю. Так и застыл на кончике листа, не сумев принять решения. Моя мама рассказывала, что такие обои я помнить не мог, потому что они были переклеены на обои без цветочков, когда мне был год. Я маме верил, но твердо помню каждый завиток и цветочек до сих пор. Мой процессор выдал резюмирующую мысль: «Нерешительность в принятии решений». Он прав на все сто, но раньше я об этом не задумывался. Идём дальше. Мне три с половиной года. У нас радиола с пластинками, много детских книжек со сказками и стихами. Всё это я уже знаю наизусть и при случае цитирую или исполняю гостям. Однажды, в выходной, мой папа прилёг после обеда отдохнуть, а я залез к нему на грудь поиграть. Отец сквозь дрёму просит меня рассказать какую-нибудь сказку из прочитанных мне детских книжек. Я, начиная рассказывать, увлекаюсь и сочиняю такой триллер, что папа теряет сон и спрашивает: «Скажи, сынок, а где у нас такая книжка?» И я гордо заявляю о своём авторстве, хотя в рассказе использовал персонажей, знакомых по прочитанным мне книгам. Воодушевлённый удивлением отца, я рассказал ещё одну, тут же выдуманную историю. Получается, у меня с рождения было богатое воображение. Почему-то я не реализовал эту способность при жизни. Уж не потому ли, что не встретил своего старика в образе Лаокоона.

Так, идём дальше. Мне четыре года. Отец едет в командировку в Ленинград и берёт меня с собой, дабы приобщить мальца к культурной жизни и показать город-музей, который он очень любил. Я сопровождаю его на деловую встречу, а потом мы осматриваем достопримечательности города: «Аврору», домик Петра, Эрмитаж, Петропавловскую крепость, памятник Петру, Исаакиевский собор. Воспоминания окрашены в мрачные тона из-за озноба и периодически подступающей тошноты, причиной которых было заболевание. Когда мы вернулись в гостиницу после совсем не детского вояжа по памятным местам, у меня началась рвота. Отец вызывает неотложку. Температура сорок градусов, и меня обтирают салфетками, смоченными водкой. Врач предполагает воспаление лёгких и рекомендует срочно самолётом вернуться в Москву. Я лежу в горячечном бреду, но иногда прихожу в себя, когда температура спадает. В один из таких моментов смотрю на отца, который сидит у постели и плачет.

«– Я не умру», – говорю, успокаивая отца. – Мы приедем домой, и я поправлюсь.

Отсутствие жизненного опыта легко компенсируется верой в бессмертие. Хотелось бы назвать это бесстрашием, но дальнейшие события опровергают такой вывод.

Со смертью мне довелось познакомиться в довольно раннем возрасте. Мне было шесть, и я гостил у бабушки в Подмосковье. Квартира, в которой проживала бабушка, была двухкомнатной коммуналкой с небольшой кухней и длинным коридором. Во второй комнате проживала семья из трёх человек. Третьим был мальчик Витя чуть старше меня, с которым мы играли на улице и в коридоре квартиры. Однажды в середине лета Витя предложил мне шикарное развлечение, а именно покататься на грузовиках, которые регулярно проезжали по дороге, идущей вдоль железнодорожной линии. Дорога была насыпная, с многочисленными колдобинами и ямами, оставшимися от высохших луж. Называлась она откосом и пролегала в двухстах метрах от нашего дома. Мой друг Витя разъяснил, как мы будем развлекаться: «Скорость машины в некоторых местах маленькая, особенно там, где ямы. Мы цепляемся между машиной и прицепом, садимся на сцеп между кузовами и едем до станции, а обратно ждём машину в нашу сторону. Короче, даже пешком ходить не надо». Честно говоря, мне очень захотелось прокатиться на грузовике, но моя бабушка категорически запретила приближаться к откосу. Я стоял перед нелёгким выбором, понимая, что меня неминуемо ждёт грандиозная выволочка. И принял мудрое решение: дождаться, когда Витька прокатится сам, а там будет видно. Ждать результата пришлось недолго. На следующий день бабушка сказала мне, что Витька погиб на откосе под колёсами грузовика. В день похорон меня пригласили в комнату, где на табуретках стоял гроб. В нём, укрытый по шею белой тканью с каймой, лежал Витька. От виска через лоб тянулся припудренный шов, и ярким пятном выделялось совершенно бескровное лицо, контрастирующее с кипенно-белой тканью. Одетая в черное старуха поправляла покрывало, которым был прикрыт покойный. Глядя на её морщинистые руки, я подумал, что она и есть Смерть, которая пришла за моим другом, дав нам немного времени, чтобы проститься. С тех пор я сделал вывод: «Никакое удовольствие не стоит риска расставания с жизнью». А старуха мне приснилась чуть позже, когда я пошёл в первый класс. Во сне она пряталась за шкафом и караулила меня, набрасываясь, как только я приближался слишком близко. Воспоминания резко оборвались, потому что я услышал «голос», а затем увидел очертания женщины, которая подходила ко мне.

– Кто ты? – задал я вопрос.

– Я..? – женщина, кажется, удивлена и немного раздражена моим вопросом.

– Простите за бесцеремонность, мадам. Я тут новичок и хочу задать несколько вопросов, – как можно мягче произнес я. Насколько мог, рассмотрел свою визави. Дама средних лет с пышными волосами и приятными чертами лица, одетая в костюм, который состоял из жакета с большим декольте и юбки миди. На ногах туфли-лодочки. Она напоминала мне классическую «училку», которой для полноты образа не хватало округлых очков и указки.

– Вопросы? У меня тоже есть что спросить. Ты поможешь решить маленькую загадку? – медленно произнесла она.

Вспомнив, что старик наказал помогать другим, чтобы помочь себе, я ответил утвердительно, хотя не был уверен. Она продолжила, сделав небольшую паузу:

– Незадолго до моего прихода сюда муж, вернувшись домой, сделал комплимент по поводу моей одежды такой фразой: «Дорогая, ты великолепно одета! Мы идём ужинать в ресторан или ты приготовилась ко сну?» Мне необходимо вспомнить, во что я была одета. Для меня это очень важно.

Я попытался представить наряд, который подошёл бы к обоим случаям, и кроме пеньюара придумать ничего не смог.

– Может, это был пеньюар? – неуверенно предположил я.

– Боже! Ну конечно, это был мой шикарный сиреневый пеньюар с кружевами и соболиной оторочкой. Она засмеялась, и я вдруг увидел перед собой красивую молодую женщину с копной каштановых волос и в облегающем длинном платье, переливающемся перламутровым блеском, которое обтягивало её великолепную фигуру. Мне показалось, что она пристально посмотрела на меня, как бы подчёркивая интерес к моей персоне, а затем продолжила:

– А ты душка! Так что ты хотел спросить?

– У меня куча вопросов, но вряд ли смогу начать с главного, – ответил я, насладившись её образом.

– К сожалению, я не смогу дать ответ на всё, что ты хочешь узнать. Ты должен задать мне вопрос, который волнует тебя именно сейчас, – сказала она многозначительно.

Как ни странно, но я задал сразу два:

– Почему нужно досконально рыться в воспоминаниях и что будет, если я просто впаду в спячку?

– А чем, прости, ты ещё можешь здесь заниматься? Сексом? Обжорством? Играть в казино или отдыхать на морском берегу под пальмой в бунгало? Кадиллаков, линкольнов и харлеев тут тоже нет. Но не расслабляйся. Сон может показаться тебе большим злом, чем ковыряние в мозгах. Хотя я этого доподлинно не знаю. Это всё, что я могу тебе ответить. Аминь.

Она растворилась так же, как старик, оставив меня в большом недоумении. Эх, завести бы блокнот для систематизации полученной информации. Также, нужно быть готовым к внезапным встречам, имея запас вопросов, на которые я хочу получить ответы. Стоп! Ведь я сам себе компьютер. Почему я продолжаю мыслить, как человек? Почему испытываю чувство тревоги и дискомфорт? В приступе раздражения собой я закричал…

Хочу всё знать

На мой вопль отозвались сразу две фигуры. Девочка-подросток с милыми косичками и огромными глазами, одетая в бриджи и курточку с капюшоном. И здоровенный детина, похожий на штангиста. Одет он был в футболку и шорты, которые позволяли увидеть мощные мускулистые ноги, обутые в высокие кроссовки. Девочка при появлении сказала: «Я здесь». А качок низким басом пророкотал: «Отвали, надоело». Учитывая пожелания присутствующих, я переключил своё внимание на девочку:

– Привет, ты давно здесь?

– Привет, мои часы остановились навсегда, когда меня сбил автомобиль, – ответила девочка. Затем она продолжила:

– Здесь нет точки отсчёта времени, кроме момента прибытия. Выходит, что я тут целую вечность.

– Ты помнишь, когда это случилось с тобой? – с участием спросил я.

– Второго июня одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года недалеко от Гайд-парка в Кенсингтоне.

– А город?

– Ах, да. Лондон, конечно.

– Ты англичанка? – спросил я, чуть напрягшись.

– Ну да, – улыбнулась девочка, – тебе нравятся британки?

– Я не говорю на английском, но ведь мы понимаем друг друга. Значит ли это, что тут язык универсален? – я сделал акцент на слове «тут».

– Наверно. Мы здесь представляем некую субстанцию, у которой отличны лишь воспоминания. Я задам тебе встречный вопрос. Если душа вечна, а мы ведь души, то получается, что мы вечные скитальцы?

Её вопрос вверг меня в смятение. Неужели после нескольких десятков лет жизни на земле мне придётся теперь целую бесконечность провести в этом карцере, где кроме раздумий и краткого обмена мнениями нет ничего? Кажется, девочка прочла мои мысли и медленно, выделяя каждое слово, произнесла:

– Я хочу умереть, – и, сделав паузу, добавила: – наверно. Ты не знаешь, как это проделать? Думаю, нет. Судя по твоим вопросам, ты новенький. Я не ошиблась?

– Ты права. Ответь, мы можем опять встретиться в Эфире, допустим, через какое-то время?

– Я уже объясняла, что тут нет времени, но мы можем не расставаться. Главное – не говорить слово прощания.

Такой расклад меня воодушевил, и я с благодарностью взглянул на свою будущую спутницу.

– Как тебя звали на земле? – спросил я. И, памятуя о правилах приличия, представился: – Илья.

– Эмми.

– Хочешь, я расскажу, что произошло на земле за те годы, что ты в Эфире? Ведь сейчас две тысячи семнадцатый год.

– Ты жил в Великобритании?

– Нет, в России, – немного смутившись, ответил я.

– Тогда лучше расскажи, как нам существовать здесь. А то, что было на земле, я слышала от разных контакторов, нашедших тут вечное пристанище. Тебя не смущает, что мы существуем вопреки всем законам, открытым человечеством? Кому было нужно собрать в одном месте миллионы, скажем так, душ и заставить их искать конечную цель пребывания в этом мерзком пространстве, именуемом Эфиром? Что такое код идентификации и что он даст в итоге? Почему, если это чистилище, я сама должна оценивать поступки своей жизни, а не святой Петр, к примеру? А как же младенцы, которые даже не успели научиться говорить? Кто тут главный? Кто решает – «быть или не быть?». Ответь мне.

– У меня тоже есть вопросы, на которые хотелось бы получить ответы, но я понял, что ответы дадутся нелегко, а может быть их не будет вовсе. Поэтому не будем торопиться, да и некуда. Впереди вечность, значит, по времени ограничений нет. Конец бывает всему, но меня радует, что мы теперь вдвоём. Следовательно, все преграды на пути к истине сможем обходить с разных сторон. Это позволит расширить горизонты познания для решения архисложной задачи. Мой план состоит из сбора информации, которая позволит делать промежуточные выводы и предпринимать последующие шаги. Остальное мы придумаем сами. Кстати, что такое уровень ЗОИ?

– Одной даме удалось разговорить Привратника, и она сказала, что ЗОИ – это аббревиатура. Звучит мрачновато: «Зона Окончательной Идентификации».

– Привратник – это кто?

– Так зовут того, кто инструктирует души новичков, прибывших с земли. Мне кажется, не он тут главный.

– Эмми, раз есть привратники, значит, есть и некто, присваивающий коды. А также комиссия по реабилитации, комиссия по рассмотрению жалоб на неправомерные решения, комиссия по спорам, ну и те, кто разработал всю эту галиматью.

Мне показалось, что Эмми улыбнулась, а может, нет.

– Сколько тебе было лет, когда случилось это…? – я пытался подобрать мягкое выражение.

– Двадцать два года, – очень тихо произнесла она и как будто вздохнула. В этот момент я увидел совершенно другой образ Эмми, который почти полностью, за исключением мелких деталей, был копией моей жены в возрасте двадцати двух лет. Весна нашего знакомства. Ещё я отметил, что образ стал более красочный. В нём как бы зажглась жизнь. Воспоминания хлынули потоком картинок одного из самых счастливых моментов в моей жизни. Этакое слайд-шоу в моём сознании, перебирающее эпизоды свиданий с будущей женой. Наша радость от общения, первые поцелуи и прикосновения, прогулки и предвкушение новых ощущений. Всё пронеслось калейдоскопом и привело меня в состояние эйфории. Если бы у меня были глаза, то, наверное, они бы увлажнились от теплых эмоций, связанных с моей любимой. Я почувствовал пустоту и невосполнимость утраты всего, что ещё недавно было для меня естественным смыслом жизни.

– Эмми, со мной происходит странная метаморфоза. Я стал видеть образы четче и, в отличие от первого контакта, более цветные что ли. Так и должно быть?

– Да, со мной было так же. Похоже, наше сознание адаптируется к восприятию, минуя зрительные рецепторы.

– Ты говоришь, как доктор.

– Я училась на медицинском факультете Лондонского колледжа по специальности микробиология. Правда, по известной причине окончить обучение не смогла.

Чтобы перевести разговор с щекотливой темы в иное русло, я перешел к вопросу, волнующему нас обоих:

– Эмми, я пытаюсь осмыслить наше существование здесь, отталкиваясь от стереотипов, наработанных человечеством, хотя лучше включить фантазию. Рассмотрим этот мир с точки зрения известных постулатов. Это явно не рай в понимании христианства. К тому же Привратник сказал, что работает в Эфире три тысячи лет, ну или около. Значит, мы не встретим ни Деву Марию, ни апостолов, ни самого Христа. По срокам выходит, что этот мир создан в период Древней Греции или немного раньше. И странно, но Привратник привиделся мне в образе Лаокоона, правда, без змея и детей. А ты его каким видела?

– Кажется, он был похож на Геродота.

– Ну вот, Геродот, – констатировал я, – опять же Древняя Греция. Похоже, что нам ещё предстоит познакомиться с богами Олимпа и другими персонажами древнегреческой мифологии. Интересно будет пообщаться с контакторами на эту тему. Может быть, мы близки к открытию, которое позволит сделать следующий шаг. Хотя, если пользоваться хронологией доминирующих религий, пожалуй, можно включить сюда и египтян, и кришнаитов, а также буддистов и зороастрийцев. Остановимся на греках, это ближе к теме Эфира, Гипноса, Геродота и Лаокоона. Как ты, наверное, знаешь, современная цивилизация существует около семи тысяч лет, ну, может, чуть больше. Сначала люди определяли своё существование потребностью обоснования процессов вселенского бытия, ища гармонии с миром, порой жестоким, порой необъяснимым. Так возникло учение Абсолюта – Единого высшего начала Вселенной. Но эта религия не давала ответы на главный вопрос: «Кто создал мир, людей, животных и прочая?» И тогда появился Логос – Творец всего сущего. Помнишь в Ветхом Завете: «В начале было Слово». Так человеческая фантазия постепенно подчиняла себе законы мироздания, порой через доступные трактовки примитивного видения действительности. Думаю, в основе нашего теперешнего состояния лежат реальные законы вселенной, а не мистика. Кому-то захотелось создать иллюзию резервации душ в той форме, в которой мы её наблюдаем, и создана она по аналогии, быть может, с мифами древних греков. Я хочу пройти весь путь, предначертанный нам, не испытывая сомнений в правильности своего выбора. Ты должна мне в этом помочь.

– Тогда я предоставляю тебе право вести переговоры и подписывать контракты со всеми, кто сможет оказать нам помощь в установлении истины. Я буду звать тебя Адвокат.

– Может, лучше просто Илья? – смутился я.

– Может, и лучше, но верительную грамоту я уже вручила и спрошу с тебя за все тяготы и мучения, которые мне придется пережить, – засмеялась Эмми. – А главное – с момента твоего появления я обрела смысл существования в этой преисподней.

В этот момент я смотрел на Эмми, но видел Катю и любовался ею.

Трудный путь открытий

Память извлекла из глубин плазменного «винчестера» эпизоды, связанные с женой или с событиями, происходящими в нашей семье, где Катя присутствовала даже незримо. Подробный анализ привидевшихся мне картинок позволил сделать глобальный вывод об огромной роли жены в моей собственной жизни. А также в формировании моей личности и интересов, начиная с привычек и заканчивая пристрастием к определённой музыке или еде. Как говорят китайские мудрецы: «Посеешь привычку – пожнёшь поступок, посеешь поступок – пожнёшь характер, посеешь характер – пожнёшь судьбу». Только теперь до меня дошло, что своей насыщенной и счастливой жизнью я во многом обязан своему Катёну, как любил я её называть в минуты духовной и физической близости. Тут я почувствовал резкую боль в том месте, которое было расположено в самом центре виртуального мозга моего компьютера. Это невозможно объяснить, но ощущения были реальны, как будто у меня все ещё было тело, и нестерпимые муки волной растеклись от центра к периферии моего существа. Сознание помутнело от нестерпимой боли, и я, кажется, отключился.

Я увидел радугу. Она была огромна, и каждый цвет её спектра был разделён белым промежутком, этакой нежной молочной прослойкой слоёного пирога. Сознание возвращалось медленно. И постепенно в молоке один за другим растворялись цвета, словно прослойка сжирала разноцветные коржи.