Исчезающий город

– Лишь бы ты была счастлива, Нилс. – Марк поковырялся в агрегате отверткой. – Правда, лишь бы ты была счастлива. Ты счастлива?

– У меня все прекрасно. – Ниланджана оглянулась на небольшую лужицу питательного раствора на столе, вздрогнула и, отмотав от рулона бумажных полотенец длинную полосу, обернула ею руку и оторвала резким рывком. – Мне не надо быть счастливой, когда у меня все прекрасно.

Вытирая питательный раствор зажатым в руке комком бумаги, она задумалась, все ли у нее прекрасно. Как это можно узнать? Есть ли объективный тест на счастье, не говоря уж о красоте? Какие данные нужно собрать? Можно ли объективно продемонстрировать признаки того, что все «прекрасно»?

Она подумала о других ученых. В большой лаборатории стояло несколько столов, и за каждым проводил свой эксперимент какой-то ученый. Одни эксперименты искрили или пели, другие выделяли слизь или превращались в студень. Лишь немногие эксперименты думали или чувствовали. На стене висела лекционная доска с названиями некоторых проектов и экспериментальных наблюдений. «Пчелы?» – гласила одна надпись. «Гипотеза: все пугает, и нам нужно прятаться», – сообщала другая.

Лаборатория располагалась в научном районе, в неухоженной промышленной части города, сделавшейся опасной из-за частых стычек враждующих группировок ученых. Астрономы и особенно орнитологи всегда затевали свары, устраивали засады на углах улиц. Перепалки начинались с чтения вслух научных работ с рецензиями ведущих умов, а заканчивались ударами бутылочных «розочек». Ниланджана сторонилась подобных диспутов, но ей все же становилось тревожно, когда она видела затертое пятно крови или вырванную из диссертации страницу, которыми отмечались места особо жарких схваток.

И все-таки она была всем довольна, и ее все устраивало. Она была довольна своими экспериментами. Ее устраивали Луиза и Марк. Ей нравилось, что она сидит в большой комнате, полной умных людей, которых она уважала, хоть и не знала достаточно хорошо. Нравилось приходить на работу и говорить о науке или просто о жизни. Ее устраивало, что вечером она возвращалась домой и оказывалась в комнате без людей. Она ограничивала общество знакомых определенными часами, а потом исключала их из других часов, когда могла побыть одна. Ее устраивало положение «чужой»: жители Найт-Вэйла регулярно напоминали ей, что она родилась в другом месте. Она везде была чужой, и это ее устраивало. Она была довольна тем, что росла девчонкой, которой нравилось давить жуков, смотреть в микроскоп и выстраивать микробов в упорядоченные модели. Ее устраивала жизнь без друзей, которые бы это понимали и которым бы это нравилось. Ее устраивало, что ее не задевали и не высмеивали, но в то же время не приглашали на вечеринки. Может, она не была счастлива. Может, то, чем она занималась, было неважно и никому не помогало. Но ее это устраивало. Ее устраивало говорить себе: «Я всем довольна».

– Ниланджана? – произнес ровный, вкрадчивый голос.

Она подняла взгляд от стола, который продолжала вытирать бумажными полотенцами, даже не замечая движений своей руки.

В дверях своего кабинета стоял Карлос. Он выглядел испуганным. Нет, озабоченным. Нет, испуганным.

– Ниланджана, можете ко мне зайти? Мне нужно ваше мнение о… Просто зайдите.

Карлос не часто приглашал других ученых в свою личную лабораторию. Именно там он ставил особые эксперименты, связанные со спасением Найт-Вэйла от различных сверхъестественных угроз, которые постоянно досаждали городу, и там же составлял коллажи из строительного картона, представлявшие собой любовные послания мужу. Все это было важной работой, и он предпочитал, чтобы его не тревожили. Ниланджана не могла припомнить, когда ее в последний раз приглашали к нему в кабинет.

Если бы она знала обо всех событиях, которые станут следствием предстоящего разговора, она бы пришла в ужас, а может, в восторг, а потом снова в ужас. Она бы ощутила столько всего, сколько не ощущала с момента приезда в этот странный город, где она была не совсем своей. А пока она просто смутилась.

– Конечно, – ответила она. – Сейчас зайду.

– Уф-ф, – произнесла Луиза, пренебрежительно махнув своим картофелинам.

Глава 3

Карлос никоим образом не интересовал Ниланджану, и, как бы там ни было, он был замужем за ведущим городского радио Сесилом Палмером. И все же она не могла не заметить, что он по-своему сногсшибательно красив. Даже хмурясь, он был великолепен и с непревзойденным изяществом приглаживал свои непревзойденно прекрасные волосы.

В науке, разумеется, всегда нужно прилагать массу усилий, чтобы хорошо выглядеть. Внешний вид и элегантность – главные составляющие научной карьеры, и знаменитые ученые то и дело слышат в свой адрес обвинения в применении пластической хирургии и пагубных для здоровья диет, а также находятся под пристальным вниманием популярных журналов и блогов. Но Карлос старался держаться подальше от всего этого. Он был красив, но никогда не придавал этому большого значения. Его занимали только две вещи: научная работа и семья.

О семье Карлоса Ниланджане было известно немного. Она знала, что его племянница-подросток Дженис родилась с расщеплением позвоночника, и всякий раз, когда проверка зрения, состояние почек и позвоночника показывали, что она здорова, Карлос брал несколько дней отпуска, чтобы побыть с ней, братом и невесткой.

Ниланджана также знала, что его муж Сесил, будучи журналистом, порой сталкивался с серьезными опасностями в полном жутких тайн городе, каким был Найт-Вэйл, и из-за этих опасностей Карлос очень переживал и впадал в ступор. В такие моменты он шагал взад-вперед по своему кабинету, с трудом удерживаясь от того, чтобы не позвонить на радиостанцию и спросить, все ли в порядке с Сесилом. Когда Карлос переживал за Сесила, работа в лаборатории практически останавливалась. Ниланджана могла определить, когда у Карлоса запланировано свидание на вечер, поскольку в такие дни он намазывал волосы гелем и надевал свой самый красивый лабораторный халат.

Она не понимала, почему вдруг Карлос захотел с ней поговорить, и надеялась, что проблема связана с его научной работой. Она мало что знала о любви. Не то чтобы у нее не было кавалеров. Она была взрослым человеком и интересовалась другими людьми. Начиная со старших классов она время от времени заводила романы, однако не чувствовала себя достаточным знатоком в этом вопросе, чтобы давать советы другим. Она просто переживала взлеты и падения так же, как и любой человек. Иногда ей было весело, а чаще одиноко, независимо от того, встречалась она с кем-то или нет.

Карлос прервал ее раздумья, развернув схему с надписью большими буквами: «НАУКА».

– Сегодняшняя тема обсуждения – наука. Я подготовил наглядное пособие.

Ой, слава Богу!

Он жестом пригласил ее сесть, но Ниланджане не особенно нравилось сидеть, так что она жестом показала, что лучше постоит, после чего произошел обмен жестами, которых никто из них не понял. Наконец Карлос сел, а она осталась стоять.

– Я знаю, что вам известно о доме, – начал он.

– Общее представление о домах?

– Нет, э-э, извините, о доме, который не существует. – Он развернул еще одну схему с изображением дома.

– Да, – ответила она. – Я знаю этот дом. Его не существует. Он выглядит так, словно есть на самом деле. Как будто стоит перед тобой, когда на него смотришь, к тому же расположен между двумя совершенно одинаковыми домами, поэтому гораздо больше смысла в том, что он там есть, нежели чем его нет, но…

– …На самом деле он не существует, – закончил он.

– Верно. Это странный дом. Или не странный дом. Он странный, но не дом? Трудно понять, как о нем говорить.

Все в городе знали о доме, который выглядит так, словно существует, хотя на самом деле его нет. В среде ученых часто спорили, сможет ли кто-то постучать в дверь и убежать. Сам Карлос однажды зашел в дом. Но он не очень любил распространяться на эту тему и, как только об этом заговаривали, отмахивался или же пытался перевести беседу в другое русло.

Из научных записок Карлоса Ниланджана узнала, что интерьер этого дома разительно отличался от обстановки обычного панельного жилого здания, если посмотреть в окно. Внутри в доме не было никакой мебели и никакого убранства, кроме небольшой черно-белой фотографии маяка. Дом представлял собой не строение, а вход в параллельный мир пустыни – просторный и пустынный. В этом параллельном мире стояла одинокая гора, и она была совершенно очевидной для всех, кто ее видел. На вершине горы располагался маяк с фотографии. Отовсюду исходил холодный свет, хотя солнце никогда не показывалось.

Гипотеза. Параллельный мир пустыни был холодным и пустым, и это заставляло Карлоса чувствовать себя потерянным для любимых им людей. Карлоса больше всего заботили любимые им люди, поэтому место, где не было никого и ничего, травмировало его.

С момента возвращения Карлоса из параллельного мира несколько лет назад все в лаборатории знали, что он стал буквально одержим этим домом. И, как большинство неотвязных мыслей о правде, это вызвало тревогу у Городского совета.

– Твое дело – заниматься наукой, – сообщил ему совет через ребенка-посыльного с пустыми глазами, который услужливо бросился к нему, когда Карлос встал посреди ночи в туалет. – Так что будь привлекательным и пиши статьи. Не отправляйся на поиски «правды». Ты ученый, а не сыщик.

– Господи, – ахнула Ниланджана, когда он рассказал ей о реакции совета.

– Да, это было очень неприятно, – ответил Карлос. – И, конечно же, на меня, как снег на голову, свалился этот ребенок-посыльный с пустыми глазами, а вы знаете, как много времени требуется Городскому совету, чтобы забрать своих курьеров. Кончилось тем, что мне пришлось три недели возить девочку в школу. Завтра мы собираемся на ее выпуск из восьмого класса.

– Ой, здорово.

– Очень здорово. Но я не позволю Городскому совету помешать мне в моих попытках предотвратить пагубное воздействие параллельного мира. Они ведь пытаются меня остановить.

Вот так все развивалось.

Карлос решил произвести замеры дома, который не существует, с использованием измерителя стен из его кабинета. Для замеров прибор использовал радар, микроволны и лазер, изрыгая цифры и пронзительно жужжа.

Часто, особенно в жаркие дни, окна гостиной в доме, который не существует, оставляли открытыми, и Карлос мог попытаться измерить расстояние между несуществующей внешней частью дома и внутренней частью параллельной вселенной. Проверка на входы в параллельные миры и лазерные измерения их глубин – обычные составляющие осмотра любого нового дома, так что он просто использовал этот прибор для своих экспериментальных целей. Если заглянуть в окно несуществующего дома, все походило на типичную гостиную: кресло, кушетка, громкоговоритель без регулятора громкости для распространения правительственной пропаганды, запасная кушетка. Обычная обстановка. Но он знал, что это всего лишь оптический обман, или фантазия – научный термин для обозначения лжи.

Когда Карлос включил свой прибор, все пошло совершенно не так, как он предполагал. Раздался грохот, исходивший глубоко из-под песков пустыни. Прибор потряс землю. Все очень походило на землетрясение, но не рукотворное или обозначенное в городском календаре естественное землетрясение. Вибрация и шум сделали все замеры бесполезными.

Изначально предполагалось, что наука – дело непростое. В конечном итоге, что она такое, как не сборище заскучавших людей, пытающихся бросить вызов самим себе, когда вера сделалась слишком легкой? Поэтому он снова установил прибор, тщательно его откалибровал, а потом опять включил. И снова, когда он нажал на кнопку, раздался грохот. Эксперимент провалился.

– Кто-то за мной наблюдает. Каждый раз, когда я пытаюсь провести эксперимент, раздается грохот, и все идет насмарку. Кто-то не хочет, чтобы дом исследовали. Я полагаю, что у того, кто пытается меня остановить, есть противодействующий прибор, мешающий моим исследованиям.

Карлос развернул третью схему – на этот раз карту с расположением источников грохота, представлявших собой серию оранжевых пятен в пустыне, окружающих город.

– Наряду с сейсмической активностью, сводящей на нет мои измерения, похоже, имеют место перемещения земной поверхности. Начали пропадать люди.

– Но кому нужно скрывать правду? – спросила Ниланджана. – Помимо Тайной полиции, Городского совета, мэра, неограниченного количества мировых правительств и сил вторжения из других миров?

– Вот именно что, – ответил Карлос. – Наиболее вероятно, что это Городской совет, поскольку он меня уже предупреждал.

Карлос попросил аудиенции у Городского совета, что явилось смелым шагом. Какое бы многообразное и разноразмерное чудовище ни обитало в залах совета, выпуская дым, серу и постановления, оно обладало ненасытной тягой и вкусом к человеческим существам. Но Карлос ставил науку и свой город выше всех остальных забот, поэтому он надел огнеупорный лабораторный костюм и завязал глаза, чтобы избежать ужаса созерцания извивающихся членов совета, после чего отправился в мэрию.

– Кто это делает? – спросил он.

– Что делает? – отозвался Городской совет многоголосым, звучащим отовсюду хором. – Мы недавно были в отпуске. Мы ничего не делали. В чем же ты нас обвиняешь?

– В срыве моих экспериментов с домом, который не существует. В том, что вы препятствуете моему намерению понять то, что мне нужно понять.

Совет зашипел.

– Тебе же велели это прекратить. Наше терпение не безгранично.

– Значит, это все-таки вы срывали мои эксперименты при помощи грохота из-под земли?

– Глупый ученый. Правдоискатель. Ты считаешь, что только тебя интересует этот дом? Многие хотят обладать заключенной в нем мощью и властью.

– Какой мощью и властью? Кто эти люди?

– Мы и так сказали слишком много. Нам бы следовало тебя проглотить, но есть влиятельные фигуры в средствах массовой информации, которые тебя защищают, и ты не стоишь тех неприятностей, которые мы от них наживем. Исчезни, пока тебе даруют жизнь.

– Какой мощью и властью обладает дом? Что вы знаете?

Совет взревел. Вокруг шеи Карлоса обвилась влажная рыхлая рука.

– Словотворец предупреждал нас о чем-то таком, что только и ждет, чтобы войти к нам в город. Ты заглядываешь в двери, которые не следует открывать. Прекрати свои исследования, или их прекратят за тебя.

Влажные пальцы сильнее сжали его шею. Карлос попятился. Пальцы разжались, отпуская его, и он шагнул назад, ощущая запах протекшего аккумулятора, кислую вонь, забравшуюся ему под язык.

– Словотворец? – переспросила Ниланджана. Сама того не замечая, она навалилась на стол, захваченная рассказом. – А кто это?

– Понятия не имею, – ответил Карлос. – Раньше никогда не слышал ничего подобного. Вот еще одна загадка. Загадка на загадке и загадкой погоняет. – Он потянул за шнур, и все три схемы свернулись с громким шуршанием.

– Похоже, мои исследования достигли точки, дальше которой мне не продвинуться.

– Вы не можете сдаться лишь потому, что так хочет Городской совет.

– Боюсь, Нилс, что именно это мне и придется сделать. – Карлос вздохнул, поднялся и выглянул в окно на растрескавшийся асфальт у одноэтажного торгового центра, в котором располагалась лаборатория.

На парковке стояло несколько машин. Проголодавшиеся горожане остановились перекусить в соседней пиццерии «Большой Рико». Подростки выискивали тихое местечко, где можно было бы целоваться или со страхом смотреть в бездну вечернего неба. Черные седаны без номерных знаков, набитые одетыми в костюмы правительственными агентами с незапоминающимися лицами, подслушивали каждое произнесенное слово.

– Наука – это бескомпромиссный поиск истины. Но наука должна делаться в течение человеческой жизни. А человеческая жизнь – сплошной компромисс. Особенно здесь, в нашем осторожном и настороженном городке.

Карлос наклонил голову и посмотрел на черные автомобили. Потом повернулся к Ниланджане и одними губами спросил:

– Вы понимаете?

Она кивнула.

– Нилс, я никогда бы не попросил вас помочь мне продолжить этот эксперимент. Я никогда бы не попросил вас попытаться найти источник грохота. Слишком опасно и дальше заниматься этим вопросом. Но если бы я вас все-таки попросил, у вас есть полное право выйти за дверь и вернуться к своим бактериям.

– Почему вы попросили бы меня, а не кого-то из других ученых? – спросила она. – В том смысле, если бы вы действительно планировали продолжить эксперимент, чего вы явно делать не собираетесь.

Из-за двери кабинета внезапно раздался оглушительный грохот, мелькнула яркая вспышка, видимая через полоску у пола. Они услышали, как Луиза вскрикнула:

– Ты сплошное разочарование!

Было неясно, адресована ли эта реплика Марку или картофелине.

Карлос бросил быстрый взгляд на дверь, а потом снова на Ниланджану, улыбнулся ей и протянул руку. Она приняла его руку и понимающе кивнула.

Эксперимент, которому мешают. Связанный с домом, которого не существует. Загадка, которой боится Городской совет. И человек или какая-то сущность, выступающая под именем Словотворец. Это представлялось трудным, почти невозможным для понимания. Однако благодаря научной работе она знала, как поступать с невозможным: собирай данные, выдвигай гипотезы, проверяй гипотезы. Используй полученные знания для сбора новых данных, и вскоре невозможное превратится в тонкую и податливую преграду.

Она начнет с наиболее реальной и измеряемой части загадки. С грохота в пустыне.

– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь, – сказала Ниланджана, направляясь к двери. – Прошу прощения, я должна избавиться от бактерий и отправиться в пустыню. У меня есть личные дела, которыми мне необходимо заняться.

– Спасибо, – одними губами произнес он.

Ниланджана смахнула свой бесполезный провалившийся эксперимент со стола в мусорную корзину. Луиза искоса посмотрела на нее смущенным взглядом, ненадолго расставшись с выражением застывшего на лице разочарования. Ниланджана вышла на улицу к машине.

Включив двигатель, она обнаружила, что смеется – смеется от настоящей радости, не понимая, откуда эта радость взялась.

Во что она ввязывается? Она рассмеялась счастливым смехом: она понятия не имела.

Глава 4

Дэррил Рамирес сказал бариста, перелившему его американо через край, что все в порядке. Такое со всяким может случиться, и не надо себя за это корить. Но бариста злобно на него посмотрел, закатил глаза, вытер лужицу несколькими быстрыми недовольными движениями, а потом резко придвинул ему чашку. Дэррил обнаружил, что извиняется, хотя это его кофе пролили.

Дэррил извинялся совершенно искренне. Он всегда ко всему относился серьезно, но что-то в его манере заставляло других считать, что в ней сквозит сарказм или фальшь. Искренняя попытка подбодрить бариста после совершенной им ошибки была воспринята как насмешка над его неспособностью выполнить то, что, несмотря на постоянные громкие заявления местных бариста, считалось довольно простой работой. Дэррил поблагодарил бариста, а потом добавил: «Верьте в Улыбающегося Бога, друг мой», сделав при этом круговые движения поднятым вверх кулаком. Но бариста уже готовил кофе кому-то другому.

Дэррил подумал, что это был результат его многолетнего пребывания в церкви. Церковь побуждала своих членов к тому, чтобы те обращали к миру счастливые лица, – в этом заключалось благородное стремление к повсеместному распространению радости, но в конечном итоге внешние проявления ставились выше действительной связи с чувствами человека. В результате, когда он и вправду ощущал что-то позитивное, это воспринималось как фальшь всеми, кто не принадлежал к радостным последователям Улыбающегося Бога. Или, возможно, подумал Дэррил, я просто плохо схожусь с людьми. По крайней мере, в том, что касается личных отношений. Он с самого детства приучился все записывать, если хотел сказать что-нибудь важное, дабы его интонация и выражение лица не влияли на смысл сказанного.

Услышав его голос, Ниланджана подняла глаза и, увидев реакцию бариста, решила, что Дэррил на него накричал. Кричать на бариста в Найт-Вэйле было обычным делом. И не потому, что бариста плохо справлялись со своей работой или были неприятными людьми. Совсем наоборот. Район бариста был густо населен талантливыми кофеварами и заядлыми кофеманами. На Гэллоуэй-роуд располагался целый квартал с шестью кофейнями. Для города, расположенного в пустыне, люди здесь чрезвычайно серьезно относились к горячему кофе.

Именно из-за вежливости и талантливости, присущих бариста, люди так грубо с ними и обходились. При таком большом количестве кофеен условия на рынке диктовали потребители. К тому же в самой человеческой природе заложено стремление вести себя с вежливыми людьми хуже, чем с грубыми. Куда проще взять верх над человеком, неспособным дать серьезный отпор. Грубияны же обычно дерутся отчаянно, так что не стоит их раззадоривать.

Ниланджана наблюдала, как Дэррил, которого она почти наверняка встречала раньше, добавил в свой кофе капельку сливок и тщательно его размешал. Она отдала должное его аккуратности и методичности, но именно это ей в нем и не понравилось.

Она отправилась в пустыню прямо из лаборатории, но место, где Карлос обнаружил грохот, с недавних пор кишело лицами из неназванного, но грозного правительственного агентства. Это было неудивительно. Представители всевозможнейших агентств обычно тщательно исследовали и протоколировали все новое, что происходило в городе. Они скоро закончат, и она сможет побыть в этом месте одна. А пока что она заглянула в свою любимую кофейню под названием «Остроконечный молоток», где можно было спрятаться от жары и посидеть, ничего не делая, за столиком, – это было лучше, чем сидеть, ничего не делая, в своей машине.

Ее кофе был налит в пол-литровую кружку и заварен через фильтр (на эспрессо уходило слишком много времени), ровно с двумя столовыми ложками молока и тремя пакетиками сахара. Иногда она добавляла в него половину столовой ложки специй, подававшихся в кофейне: корицы, мускатного ореха, паприки, металлической стружки и так далее. Ей просто хотелось горячего кофеина, и любые добавки, делавшие его пригодным для питья, были бонусом.

На столе перед Ниланджаной строго по порядку были разложены заметки об утренней встрече с Карлосом. Она сидела, зажав в руке ручку, словно что-то писала, но на самом деле была поглощена мыслями ни о чем и погружена в созерцание ничего. Она наблюдала за Дэррилом, пытаясь понять, знаком он ей каким-то образом или нет. Его заметная неловкость в общении с бариста, затем его доброта, а потом явное религиозное рвение… Она размышляла о множестве способов, которыми она могла пересечься с незнакомым человеком, и ее мысли расплывались в разные стороны. Она смотрела на него, но теперь уже на пустое место, где он раньше сидел, – на листовки, пришпиленные к доске объявлений.

Одна из них гласила: «УЧИТЕСЬ ИГРАТЬ НА ГИТАРЕ!» Ниже, шрифтом помельче, было написано: «Согласно постановлению Городского совета 12.546В, вступившему в силу 1 августа, преступление, заключающееся в неумении играть на гитаре, карается максимальным штрафом в 12 000 долларов и трехлетним тюремным заключением. Учитесь играть на гитаре прямо сегодня!»

На другой листовке красовалась фотография велосипеда: «Вы видели этот велосипед? Он никогда не существовал в этой вселенной и в этом временно́м измерении. Если вы видели этот велосипед, пожалуйста, немедленно свяжитесь со мной. Мне нужно вернуться домой». Ни имя, ни контактная информация не были указаны.

Ниланджана снова услышала голос Дэррила. Он разговаривал с другим завсегдатаем кафе, делая круговые движения поднятым кулаком, а потом протянул ему небольшую брошюру. Все это время он со значением улыбался. Его собеседник улыбался безо всякого значения. Люди рядом с ним сказали: «Прекрати», – а потом зажали уши руками и стали качать головами, пока Дэррил не перестал говорить и не отошел.

Он подходил ко многим в кафе, каждый раз спрашивая: «А вы знаете об Улыбающемся Боге?» – и вертя кулаком. Один из посетителей ответил ему тем же жестом. Они посмотрели друг другу в глаза, десять секунд вместе потянули одну тихую ноту, после чего разошлись и вели себя так, словно вообще никогда не встречались. Дэррил взглянул на часы и завел разговор с очередным незнакомцем.

Часы напомнили Ниланджане, откуда она знает Дэррила. Примерно два года назад она со своей коллегой-ученой Конни проводила исследование времени, изучая настенные и наручные часы, купленные в различных магазинах города. Дэррил работал в одном из таких магазинов («Следи за своим временем»).

Тогда он не согласился с ней, что время – странное понятие. Она пыталась изложить ему научную точку зрения, показывая схемы и цифровые модели, демонстрировавшие, что каждая единица времени остается неизменной и почти везде в мире время для людей движется вперед, хотя в Найт-Вэйле оно постоянно меняется: иногда минуты отсчитываются назад или скачут вперед, двигаясь для разных людей по-разному, так что некоторые в течение нескольких веков остаются девятнадцатилетними, совершенно не старея. Ниланджана с Конни изучили несколько подобных крайностей, однако Дэррил оставался невосприимчив к логическим доводам. Он верил в то, что представлялось ему единственно верным, а именно, что время абсолютно нормально.