Илья из Муромы. Трудное испытание

Андрей Прохоренко,

Иван Глемба

Илья из Муромы. Трудное испытание

Трудное испытание

Предисловие

Наверное, вряд ли найдутся на Украине, да и в России люди, которые бы не слышали о богатырях. На богатырскую тему сняты фильмы, мультфильмы, написано немало книг. Существует немало забав, демонстрирующих силу в поднятии тяжестей, в других силовых способностях и возможностях.

Из недалекого прошлого дошли до нас сказания о богатырях, конечно, во многом переписанные и видоизмененные и людской молвой, и теми лицами, которые стремились скрыть правду о том, чем действительно занимались богатыри, как они жили, и что же на самом деле происходило в те времена на Руси. Поэтому, учитывая сложившееся представление о богатырях, авторы вынуждены констатировать, что оно только лишь малой мерой соответствует тогдашней действительности. Современники больше имеют дело с некими доминирующими представлениями, сформировавшимися в угоду тем или иным силам и концепциям.

Основание для подобного утверждения авторам дают записки некоторых богатырей, оставленные ими для потомков с тем, чтобы хотя бы отчасти прояснить действительное положение дел, рассказать о богатырском движении на Руси, о том, чем на самом деле оно было. Ведь большинство богатырей, если они не погибли на поле брани, стали в дальнейшем волхвами, следовательно, людьми просвещенными и знающими. И это, несмотря на гонения, происходившие на волхвов во времена князя Владимира и последующих за ним князей.

Сила на людей, которых молва нарекла богатырями, сама по себе с неба не сваливалась и из земли не выходила. Сила – плод настойчивого и постоянного труда с детских лет у большинства из русичей, труда сознательного и неустанного, несмотря на жизненные коллизии. Во всяком случае, так явствует из записок Ильи Муромца – одного из богатырей, жившего в эпоху правления на Руси князя Владимира.

Илья Муромец, отойдя от ратных трудов, в возрасте пятидесяти восьми лет стал волхвом Светланом. В восемьдесят два года Илья окончательно «повесил меч на стенку», взял в руки посох и занялся лечением, обучением и распространением на Руси знания волхвов-радетелей. За такую деятельность, несмотря на прежние заслуги в отражении набегов многочисленных врагов, он подвергся гонениям. Впрочем, читая записки Ильи, лишний раз убеждаешься, что такова судьба большинства просвещенных людей, не склонивших голову перед наступлением темных времен. Это время русичи называли сумерками Сварога и погибелью Прави, поскольку родовые законы в те времена окончательно заменялись законами, принятыми в Византии. Дожил Илья до возраста ста двадцати лет и под конец жизни оставил в информационном поле Земли описание своей жизни.

В связи с тем, что в наше время идут споры: был ли богатырь Илья вообще или это собирательный образ, носил ли он бороду и какой длинны, принадлежат ли мощи в Печерской Лавре Илье и многое другое, авторы несколько слов скажут об Илье. Рост Ильи составлял 185 сантиметров. Он был атлетически сложен, широк в плечах и узок в талии, имел большой размах рук. Бороды до сорока пяти лет Илья не носил, заводил иногда в походах лишь короткую бороду. Что еще характерно, волосы Ильи были золотистого цвета, как спелая пшеница, что в кругу родичей считалось признаком не только силы и здоровья, но и особого происхождения. Волхвы ведали, что золотые волосы – признак преемственности еще от ариев. Тело Ильи после смерти по волховскому обычаю было его учениками сожжено, так что в Лавре оно никак не могло оказаться.

Не будем утомлять читателя, тем более, пересказывать содержание книги, а предоставим слово Илье, которого людская молва нарекла Муромцем.

Итак, Русь времени окончания княжения Светослава (Святослава, но правильнее это имя произносится, как Светослав, поскольку образовано от слов Свет и Слав. Славление – вид работы с энергиями света, исходящего от Солнца) – вступления на престол Ярополка, а потом Владимира. Маленькая деревушка Мурома, притаившаяся в глухих черниговских лесах на берегу речки Сытницы (давнее название Десны). В тех краях родился мальчик, которого родители назвали Власием. Только на двадцать третьем году Власий стал Ильей. Жизнь Ильи являет собой пример неусыпной заботы о силе и мире на родной земле. Кем только Илюшу не пытались «благодарные» потомки сделать: и иноком, и верным служакой князя Владимира, а правда-истина все равно в сторонке лежит…

Приведенный авторами текстовый массив из записок Ильи отображает его видение и понимание происходящих событий, свидетелем и непосредственным участником которых он являлся.

Глава 1

Кудес

Когда с высоты прожитых летты окидываешь взглядом жизнь, то тебе часто кажется, что ты видишь жизнь незнакомого тебе человека, хотя в незнакомце узнаешь себя во всех лицах с раннего детства и до старости. Меняется твое лицо, ребенок становится юношей, а потом и молодым мужчиной. Со временем морщины начинают прорезать чело. Время, что ни говори, отображает свое течение на каждом из нас. И вот я вижу себя уже зрелым мужчиной, сменившим меч на посох. Эта часть моей жизни, как всякий раз я убеждаюсь, значительно важнее, плодотворнее и содержательнее, чем годы, проведенные в боях и сражениях. А именно о них начну я рассказ. Много было пройдено, много сделано. Русь изменялась по мере моего становления и взросления. Вместе с ней менялся и я.

Сейчас мне сто восемнадцать лет. Я завершаю рассказ о Руси, о себе и своей жизни. На сердце порой становится тепло от воспоминаний. Все-таки на моем жизненном пути было достаточно успехов и временных побед, хотя случались и поражения. Уже сейчас о том, что было, слагаются песни и былины. Песенники рассказывают русичам о том, что было и не было, воспевая деяния Ильи из Муромы, приписывая зачастую мне то, чего я не совершал. Я иной раз слушаю их песни с усмешкой. Действительность, о которой я поведаю потомкам в рассказе, существенно отличается от песен, былин и сказаний. Она проста, как вкус воды в Славуте, но, одновременно, богата и полна всем тем, что присутствует в ней и создает простоту, в которой проявляется все многообразие жизни и существования.

В какой-то мере мне повезло. Я родился во время, когда на Руси свершался перелом во всем: в воззрениях на мир, в устанавливаемых порядках, в жизни и в быту. Новое приходило на смену прежней жизни и ее атрибутам. И это новое, скажу по чести, не было улучшением сложившегося положения дел. На Русь окончательно пришли и пытаются укорениться византийские порядки. Интриги, предательство, подкуп, обман, пороки, которых отродясь не было на Руси, – все это активнее входит в жизнь, изменяя сознание людей, ухудшая их и без того трудное положение. Особенно это касается землепашцев и ремесленников, жизни общин и родов. Изменения идут медленно, растягиваясь во времени на десятилетия и столетия. Я тому свидетель.

Мне немного грустно говорить об этом, но в записках, оставленных для потомков, я называю вещи своими именами, излагаю события строго в соответствии с тем, как они происходили, ничего не приукрашивая. Определенной мерой я стремлюсь несколько сглаживать острые углы, чтобы не шокировать иной раз потомков, называя черное черным и белое белым. Ведь представления среди людей, проживающих в будущем, о прошлом, мягко говоря, не соответствуют действительности, слагаются в угоду тем или иным концепциям, силам, пришедшим к власти. Им выгодно представить дело так, как им хочется для того, чтобы сохранить и упрочить сложившееся положение, в первую очередь власть и возможность паразитировать на труде, невежестве подавляющего большинства людей.

В свое время, видя, к чему идет дело, я пытался изменить положение дел, орудуя мечом, потом стал лечить, прояснять и растолковывать что и к чему, за что меня начали преследовать. Я стал не нужен, как русич, сделавший свое дело. От меня захотели избавиться, оставив лишь красивую легенду о том, как богатыри защищали границы Руси, собравшись в заставу под руководством Ильи из Муромы. Так что на некоторое время мне пришлось податься на север, где я жил с семьей в отдаленных поселениях. Тем не менее, пришло время, когда я вновь вернулся в черниговские леса, а потом перешел в Коростень. В глухих лесах к северу от Коростеня я облюбовал себе место, где и коротаю дни в обществе друзей и помощников под конец жизни. Здесь я и занялся написанием записок о своей жизни и о том, что в действительности происходило на Руси.

Там, где я живу, меня пока что не так-то и просто достать служителям тьмы, слугам ромеев и русичам, ставшим хуже, чем ромеи. С другой стороны, я не презираю предателей и отступников, не пеняю на них, но все делаю для того, чтобы рука наемных убийц не дотянулась до меня раньше, чем я завершу свой труд.

Возможно, потомкам покажется странным, что волхв в возрасте ста восемнадцати лет представляет угрозу для кого-то, ведь по меркам потомков – я уже старик. Тем не менее, я пока еще не старая развалина. Хожу сам, пусть и медленно, опираясь на посох, а сознание мое пока еще ясно. Каждый вновь наступающий день я встречаю с радостью, расценивая его, как возможность многое сделать как для себя, так и еще больше для русичей и Руси.

Именно последние годы жизни, когда сила еще не покинула тебя, на самом деле самые плодотворные. В это время приходит понимание жизни, многих явлений и событий, которые раньше видел совершенно в другом свете. Более того, об этом я могу сказать ученикам и помощникам, приоткрыть перед ними завесу тайны и способствовать тому, чтобы они многому научились, а знающие люди еще не перевелись на Руси. Вот поэтому-то я и опасен для многих, несмотря на кажущуюся безобидность. Ведь я – живое свидетельство прежних времен, когда Русь еще была единым государством, несмотря на рознь между сыновьями киевских князей. Киев был и есть столицей единого государства, но значение Киева, его слава – уже позади.

Раньше на берегах Славуты в районе Выдубичей, Голосеева и Вышгорода жили волхвы. Сейчас уже ничто не напоминает об их присутствии. Волхвы рассеяны и изгнаны, ушли на север или на восток в непроходимые леса, но и там им нет покоя. Лишь смерть все чаще является наградой для знающих, умных и далеко глядящих мужей. С соизволения князя Владимира против волхвов была развязана война. Идет она и сейчас, хотя князя давно нет. Зато есть отряды воинов, проникающие в самые отдаленные места и уничтожающие волхвов, как бешеных животных. Нам приходится защищаться, но как бы то ни было, с каждым годом мы слабеем.

Все больше волхвов, так или иначе, переходит на сторону князей, чтобы получить индульгенцию, право на жизнь, не опасаясь, что в любой момент к тебе явятся и убьют без видимой причины. Так погибли многие волхвы. Остальные вынуждены с мечом в руках отстаивать свое право на жизнь. Неравная битва продолжается. Ее исход заранее предрешен. Тем не менее, у меня есть время не только завершить труд, но и многое сделать помимо него.

Годы, как драгоценные камни, только лишь гранятся со временем, а сознание, ум и разум становятся все выдержаннее и чище, а взор – зорче. Вот тогда на самом деле можно беспристрастно и в целом взглянуть на прожитую жизнь так, чтобы в сердце не возникало эмоциональных колебаний, а восприятие прошедших событий было четким, ясным и чистым. Для того чтобы находиться в таком состоянии чистоты сознания, пришлось готовить себя долгие годы. Именно тогда я и написал записки. Мне осталось только лишь уточнить некоторые детали и подробности.

От состоявшегося труда я испытываю удовлетворение. Придет время и в будущем смогут записанное мной воспринять, а восприняв, оформить в книги. Из записок можно составить несколько книг, но и двух будет вполне достаточно для того, чтобы получить некоторое впечатление о ратном богатырском труде и о том, что на самом деле происходило на Руси в эпоху князя Владимира.

Потомки будут жить во времена, когда правда о Руси будет полностью искажена, а сами они уже не будут русами или русичами ни по мировоззрению, ни в соответствии с энергиями в них заложенными. Код руса к тому времени просто распадется. На место Руси окончательно придет Византия с ее порядками, изощренным обманом и коварством. Двуличие и пресмыкательство в будущем станут нормой поведения, как отклонения и пороки. Здоровых людей, как я вижу, обращая взор в будущее, вообще не останется. Мир окажется на грани катастрофы. И все это будет во многом следствием процессов, начало которых положило княжение Владимира. Впрочем, если бы не он, то кто-то другой вместо него сделал то же самое.

К концу жизни у меня окончательно рассеялись иллюзии в отношении князей и вновь устанавливаемых порядков. Есть некоторая надежда на будущее, на потомков, хотя, если честно, я бы не хотел жить в будущем, быстро умирая, отживая годы и становясь все больше мокрицей, а при этом говоря умные слова, следуя новомодным тенденциям.

Но довольно слов. Начинаю рассказ о своем детстве. Может, я некоторой мерой и резок, но такой уже у меня характер: говорю, что вижу, называя вещи своими именами.

Родился я в одном из поселений на речке Сытнице в дремучих черниговских лесах в семье потомственного землепашца Мелетия Славостина. В возрасте двадцати трех лет отец женился на моей матери – Ладунье Велесветовой. Вместе они прожили долгую, трудную, но во многом счастливую жизнь, увидев не только внуков, но и правнуков. Мать умерла первой. Вслед за ней через три года ушел из жизни и отец.

Всего у Мелетия было шестеро детей: четыре сына и две дочери. Я был четвертым сыном. Отец, хоть и относился ко всем детям одинаково, отмечал меня еще от момента рождения. Он видел во мне достойное продолжение рода, хоть и не знал, почему на самом деле так обстоят дела. Отец не был волхвом, следовательно, не был посвящен в знания. Тем не менее, волхвы сами нашли нашу семью. Волхв Кудес, когда мне было только лишь три года, пришел в Десницу, так называли родичи поселение, для беседы с Мелетием. С тех пор волхвы меня заботой не оставляли.

Отец был добрым работником, рачительным хозяином. Его хозяйство было одним из самых лучших. Дети помогали отцу даже, когда образовали свои семьи. Староста Десницы, Свирид, ставил отца в пример другим родичам. Свирид был ильей – кандидатом в волхвы, но всех испытаний так и не прошел. Тем не менее, в поселении родичи считали его полноценным волхвом. А в волховской среде Свирида уважали. Волхв Светожит к шестидесяти двум годам передал Свириду посох, признавая за ним силу и возможность вести за собой родичей, поскольку Свир в точности выполнял законы, помогал родичам и все делал для того, чтобы родовой исток не усыхал.

Община была одной дружной семьей, в которой родичи помогали друг другу. Князю платили только лишь с дыма (с дома, из очага в котором идет дым). Поборов и людей в черных рясах, жадных до чужого добра, не было. Идолов родичи не почитали, в том числе и Перуна. Жили по родовым законам и обычаям, издавна принятым в этих местах. Даже требы (подношения) разрешалось делать, как кому угодно. Никто и никого к почитанию Даждьбога, Стрибога, Макоши, или кого-либо еще не принуждал. Эти существа были больше друзьями. Со своим отношением к ним родич определялся сам. Никто ему не говорил, что и как делать, не наставлял на путь истинный. Так жили столетиями на этой земле, щедро увлажняя ее потом от прилагаемых усилий.

Врагов у родичей было немало во все времена, хотя лес в здешних местах всегда был домом и надежной защитой от набегов кочевников. К моменту моего рождения лес облюбовали для неблаговидных дел разбойники. Постоянного места жительства они не имели, хотя родичи знали места их временного проживания. Времена менялись. Раньше разбоя не было. Родичи чтили законы, но все больше отступников становилось в наших местах, людей, которые не признавали своего рода племени, уподобляясь ромеям и диким животным, грабили и убивали. Особенно любили разбойники нападать на караваны и обозы. С ранней весны и до поздней осени промышляли они на юге, а к зиме возвращались на зимние квартиры.

По негласному закону разбойники местных жителей не трогали. Грабеж и разбой в месте проживания считался дурной приметой и бесчестным делом. Скажу честно, некоторые из разбойников с родичами поддерживали дружеские отношения, понимая, что во многом от местных жителей зависит их жизнь и благополучие. Ведь можно было доложить о местах их проживания князю или воеводам. В таком случае разбойникам надо было искать другие места. А это – всегда накладно. Поэтому главари разбойников договаривались со старостами окружающих поселений о мирном сосуществовании. Свирид не был исключением. Ему делали богатые подношения, но староста принимал только лишь оружие, и то не всегда.

Когда я родился, правил князь Светослав. Был князь по природе воином, редко проживал в Киеве, считал его городом, где трудно дышать, в котором все больше устанавливаются хазарские и ромейские порядки. Княжеская власть при Светославе была весьма условной. Всем в Киеве заправляли воеводы, ближайшие сподвижники князя и купцы, многие из которых имели свои отряды.

Купец в наше время был воином, а уже потом торговцем. Особенно это касалось торговли с ромеями (жителями Византии) и представителями других заморских стран. Заработок всегда был рискованным, хотя княжеские воины и отдельные дружины контролировали весь водный путь от Хортицы и до Полоцка. Только это не спасало от разбойников, орудовавших в здешних местах. Никто не знает, сколько кораблей вместе с товарами и экипажами бесследно исчезли, так и не добравшись до Киева от порогов. Найти же разбойников было не так-то и просто. Как правило, им помогали местные жители или кто-то из разбойников прикидывался местным жителем и жил в здешних местах, разведывая ситуацию.

Вообще, что надо отметить, Киев и окружающие его поселения вплоть до валов – были надежнее защищены, чем поселения, расположенные южнее Стугны. По Стугне (район Василькова) шел последний кордон перед Киевом, вблизи которого чаще всего останавливали набеги кочевников, хотя были кордоны и севернее. Насыпные валы, в несколько поясов охватывающие Киев, служили надежной преградой небольшим отрядам кочевников, но и они всего лишь оттягивали время, давая возможность подготовиться киевлянам к отражению набегов в случае прихода многочисленной армии. А Киев, как и другие города, были лакомым куском для степных разбойников.

Я, когда в первый раз попал в стольный град, был удивлен его многолюдностью, обилием построек и звучанием чужестранной речи, многообразием одежды и разношерстностью люда. Складывалось впечатление, что ты находишься не на исконных землях русичей, а в другом месте. Владимир многое сделал для города, пригласив в него и купцов, и архитекторов из Византии, узаконив городской совет, только все это было полностью перечеркнуто тем, что он совершит впоследствии, передав Русь ромеям, начав устанавливать ромейские порядки.

Жизнь моя до возраста семи лет ничем особым не отличалась. Я рос подвижным, здоровым и сметливым парнем, играл с детьми, частенько опережая их в играх, помогал родителям. В семь лет в Десницу явился Кудес, на этот раз, чтобы взять меня у родителей на некоторое время для обучения. Жил Кудес недалеко от Десницы в Муроме. Отец поначалу не соглашался, но потом, получив немалое вознаграждение, сообразив, что от Десницы до Муромы не так уже и далеко, отпустил меня. Тем более что негласный закон, бытовавший среди родичей, гласил: если волхв пришел за твоим ребенком, принес тебе дары, то ребенка надо отпустить с ним.

Я называю жителей лесов родичами, хотя в вашем времени их будут называть северянами. Дело в том, что все племена, а разделение на древлян, полян, уличей, кривичей было очень условное, по большей части придерживались родовых законов, строя свой уклад и благополучие на Жизне, Живе, Жизнице – энергиях, исходящих из родового истока. Род не был божеством в обычном понимании этого слова. Он был источником жизни и благополучия. Правда, ко времени моего рождения родовые законы все больше заменялись, как и энергии, законами ромейскими. Они давали высшему классу главное: возможность законно проявлять силу, делать зависимыми, даже рабами, изначально свободных и равных между собой, независимо от положения, родичей. Именно против этого и восставали в дальнейшем жители Руси, положение которых неизменно ухудшалось из столетия в столетие.

Кудес пришел за мной вместе с помощником. Звали его Мелан. В дальнейшем Мелан стал волхвом Добросветом. Кудесу, когда я с ним встретился, было уже шестьдесят два года. Он, что называется, входил в силу. Мелану было всего лишь тридцать два года. Он был ильей – так именовали сами себя мужчины, готовящиеся стать волхвами. А для этого надо было в возрасте после сорока пяти лет пройти несколько испытаний.

Как правило, волхвами становились после пятидесяти лет, но были, хоть и редко, исключения. Кудес, к примеру, стал волхвом в сорок восемь лет, что говорило о его незаурядных способностях. Этот мужчина, когда я встретился с ним, не выглядел и на тридцать пять. Силовая молодость проявляла себя в его походке, в движениях и в чертах лица, на котором не было ни одной морщины. Только лишь когда волхв хмурился, а случалось это крайне редко, на его лбу и в уголках глаз появлялись морщины.

Что-то было сходное в Мелане и в его учителе. Уже потом я понял, что сходны были энергетические оболочки, охватывающие их физические тела. Мелан был чуть выше Кудеса, широк в плечах, крепок в ногах и добр. Энергии доброты и дружелюбия, казалось, окружали его, охватывая незримыми объятиями всех, кто попадал в сферу их действия. Кудес был еще более добродушным и доброжелательным, но в нем, как я сразу почувствовал, дремала скрытая сила, которая, пробуждаясь, вполне могла, проявившись в действиях, явить необычайный результат. Я как-то был свидетелем того, как Кудес в одиночку, крепко упершись ногами в землю, вытащил из грязи телегу, угодившую колесами в яму. А этого не могли сделать восемь здоровых мужчин, с откровенным удивлением взиравших на волхва, помогающего им.

Кудес в Муроме обучал учеников, к которым в семилетнем возрасте присоединился и я. Звали меня тогда совсем не Ильей. Отец и мать, посовещавшись, нарекли меня Власием или Власом. Начав заниматься под присмотром Кудеса, я получил новое имя – Эльгий. И только к двадцати трем годам, пройдя очередной период обучения, я стал Ильей. Это имя я выбрал неспроста. Если честно, я уже в восемнадцать лет решил, что в любом случае стану волхвом, о чем и заявил Кудесу. Он сказал, что мое призвание, возможно, в другом, не открывая мне всей правды о себе самом. Кудес имел на то веские причины.

Тем не менее, я в двадцать два года стал полноценным ильей, в двадцать три года должен был жениться, но со мной произошел случай, после которого я не смог этого сделать. Именно тогда, когда внезапная немощь поразила меня, я дал себе зарок, что, несмотря ни на что, справлюсь с ней и найду свое призвание. Я был готов сколь угодно долго ждать, когда придет время и я, наконец, стану волхвом, пройдя все испытания.

Новая жизнь в Муроме с самого начала захватила меня, хотя, если честно, мне пришлось почти год привыкать к новым условиям. Близость отца и матери, их забота, что ни говори, – большое дело, но жена Мелана, Апраския, заменила мне мать. Я стал членом семьи Мелана, его третьим сыном. И жил первое время у него в доме до двенадцати лет. Только потом меня перевели в общую избу, где проживали ученики волхвов от двенадцати до шестнадцати лет. После шестнадцати и до двадцати двух лет проживание шло уже в других избах. В двадцать три года, если ты был готов и проходил все испытания, то мог жениться.

Да потомки, просто так, если ты полюбил или думал, что так обстоит дело, ты жениться не имел права. Волхвы, бывшие твоими ведущими, честно говорили тебе, чего тебе не хватает, чтобы дальнейшая жизнь с женщиной не стала для тебя и для нее наказанием. И к определенному времени ты обязан был наработать мужские качества, выдержку, мужество, силу, соответствующие навыки и умения. Без них мужьями не становились.

Следует сказать, что в семьях, которые создавали ученики волхвов, не было разводов. С другой стороны, если жена разрешала и была такая необходимость, мужчина мог взять себе в жены более молодую женщину для рождения сына. Но этим правом очень редко кто пользовался. Волхвы занимались личным становлением, развитием силы и способностей. В связи с этим им было не до женщин. Тем более их обязанность по продолжению рода была выполнена: каждый волхв имел, как минимум, двух сыновей. Иначе, по условиям, мужчина, каким бы он ни был, не мог стать волхвом, не воспитав двух сыновей. По крайней мере, не доведя их до двенадцатилетнего возраста. Только после этого, как правило, к возрасту тридцати пяти, а то и сорока лет, становились ильями. Этот порядок соблюдался неукоснительно и наследовался из глубины веков. Определенной мерой справедлив он и сейчас, хотя волхвов знающих, тем более обладающих силой, становится все меньше. Вскоре, пройдет еще триста-четыреста лет, их вообще не будет.