Странные события в Сухаревой башне

Моя голова закружилась, тело обмякло, и сознание померкло…

Я пришел в себя лежа на кровати. Был вечер. Мать, с испуганным лицом, сдерживала слёзы:

– Что же это за напасти? Что случилось?

– Я видел на тротуаре старуху – она, как это ни странно, тоже видела меня и указывала пальцем. Я смотрел в её глаза и упал в обморок.

– Что-о? – закричала матушка, смотря на деда. – Я сойду с ума! Откуда она такая?

– Кто-кто? – передразнил дед матушкину интонацию. – Правнучка Вия какая-нибудь. Никитична, ты что слышала?

– Это всё чёрные мужи30 околачиваются окрест. Те самые, которые вечор31 за Ванюшей шныряли. Не унимаются. Днесь32 они, чай33, привезли Алёну Ивановну к стенам нашим, чтобы она им порассказала опосля34, что о нас понимает. И как сюда прокрасться. Так я теперича35 думаю… Серафима, ты же знаешь Алёну Ивановну! – обратилась Никитична к матери с волнением. Испытывая сильные чувства, Никитична переживала возвращение к уже давно забытому, архаичному языку.

– Так Алёна Ивановна – сущая ведьма? Не думала о ней так!

– Значит, так и есть. И ты в опасности, – утвердительно сказала Никитична.

– Ничего-то эта Алёна Ивановна не сделает. Руки коротки. Давно она захаживала сюда? – спросил дед.

– Две недели тому назад, – припомнила матушка.

– И что она тут оставила? – поинтересовался дед. – Живо вспоминайте!

– Вспомнила… Полную сумку яблоков36! – отозвалась Никитична.

– Кто их ел? Осталось что? – спросил дед.

– Ох, я, дура старая, недоглядела! Перевела их все на начинку для пирожков и Ванюшу угощала свежими. И сама ела, – каялась Никитична.

– И я пробовала, – прошептала матушка. – Что будет с нами?

– А меня не угостили, ох, вредные женщины! Обошли? Где мой пирожок? Я один тут такой? Ага! – весело заметил дед, показывая, что не верит ни в какие чары.

– Никитична, ты говорила, что оставила мне пирожок, печенье и мандарины. Я нашел только пирожок и съел – ничего другого не было, – вспомнил я.

– Кто-то съел, – тихо пробурчала старуха. – Кто-то съел… Ещё и Петровича потчевала…

– Ух ты! Петрович тоже околдован! – смеялся дед. – Также есть загадка с неизвестным! Мать, ты давно свои ловушки проверяла?

– А что? – удивлённо матушка посмотрела на деда.

– Так проверь! Сейчас!

По крутым лестницам, вслед за стражниками, указавшими матушке дорогу в миг транса, мы спустились глубоко вниз и, открыв по пути несколько массивных железных дверей, достигли одного из далёких подземелий. В ожидании мы остановились, умолкли и стали прислушиваться. Издалека доносилось хлюпанье жидкости и человеческие голоса, отзывавшиеся долгим трубным эхом. «Раз… Два… Три… Замерзаю… Слышишь, умник без головы, из-за тебя мы тут! Провалились и теперь по колено в вонючем месиве толчёмся! Почему поленился потребовать от начальства карты этих чёртовых лабиринтов? Как можно действовать на месте и по обстановке? Хотел бы я, чтобы тут был наш полковник и в этой мерзости покувыркался! Обещал, хитрюга, нам Сочи и Крым… И вот он, курорт! Скажи, каких демонов они в подземельях ищут? Рехнулось начальство, так я считаю!» – громко и нервно говорил один, преодолевая через звуки слов безысходность холода и тьмы. «Что ж! Да, мы с тобой купились на внеочередной отпуск… Вспомни-ка, мы тут шли и думали, куда ж свернуть… Ты, нервный обломот37, начал орать от злости – вот пол под нами провалился… Резонанс… Сам виноват… Если рехнулось начальство, не моё это дело! И не твоё! Выбираться отсюда как-то нужно… Должны же кого-то послать по нашим следам», – отвечал другой, чуть более спокойный и низкий, голос.

Мы приблизились: в каменном, ровном полу зияло круглое отверстие – это был неглубокий колодец. Свет едва-едва струился из отверстий сверху, над подземельем. Говоря строго, подземелье было пограничным: с одной стороны, замок, со всеми его жильцами, обитателями и многослойной реальностью, всецело мог считать подземелье своей частью; с другой – любой досужий диггер либо любопытный подросток, при желании, мог попасть сюда долгими, запутанными ходами, набравшись терпения.

– Здравия желаю! Вы кто такие? – спросил дед, подойдя к краю и посветив вниз фонариком.

Внизу замолчали. Ответный луч фонарика осветил лицо деда – дед поморщился.

– Ты, старый пень, помоги лучше выбраться, – сказал Первый, не стесняясь своей грубости. – Мы счёт времени потеряли, в грязной холодной жиже тонем. По службе тут, старый чёрт… Что смотришь?

– Кто такие, спрашиваю? Что за служба у вас? Часто грязевые ванны пользуете?

– Как вылезем, так удостоверения предъявим, старикан! Не боись! Кинь нам что-нибудь, чтобы мы зацепились. Канат, верёвку. Шевелись…

– Рассказывайте! – медленно протянул дед. – Нет времени многажды вопросы задавать. Или говорите, куда звонить, чтобы вас достали. Номерок…

– Не дури, дедок! Не оказывай сопротивление! Не то далеко пойдешь. Забабахал нас своей болтовнёй… Ты сам кто?

– Из замка я, – ответил дед.

Внизу замолчали. Через минуту отозвался Второй, его голос звучал не столь нагло, в отличие от голоса Первого:

– Мы можем быть вам полезны!

Теперь дед замолчал. Второй продолжил:

– Слышите меня? Очень полезны!

– Чем? – коротко спросил дед.

– Помогите вылезти! Будьте человеколюбивым! Сидеть много часов в грязи, темноте и холоде – настоящий ад… У вас нет жалости?

– Вы правы – ад. Самый настоящий. И без причины в грязный колодец не попадают: он разверзается тогда, когда причина вдруг объявляется.

– У нас работа, дедушка! Хорошо, скажем… Суть дела такова: есть повестка к следователю, мы должны найти Ивана Брюса и вручить ему эту повестку. И всё…

– Так вручайте! Иван Брюс, покажись! – обратился дед ко мне.

– Я тут, – отозвался я. – Давайте! Но странно-то как! Хо-хо! Повестка!

Дед продолжил:

– Представьтесь, господа, по форме! И бумажку протяните наверх, мы её отмоем, высушим и в рамку торжественно вывесим в парадной зале. Доставайте повесточку, доставайте! Не стесняйтесь! Стражники поднимут бумажечку!

Снизу замахали чем-то белым – и бумажный четырехугольник взмыл вверх, остановившись перед нашими глазами. Дед направил фонарь и попытался прочесть:

– Одна кака! Тьфу! Всё испачкалось… Разобрать невозможно. Так… «По делу о репосте в социальной сети такой-то… изображения в формате джипег следующего содержания: депутат Государственной Думы Филонов с автоматом и в футболке с надписью «Православіе или погибель»… Лозунг «Православіе или погибель» признан экстремистским». Что за ерунда? Не по адресу явились. Идите в Госдуму и предъявите адресату с автоматом свою бумажку… Вы это серьезно? Филонов осеняет себя мутными слоганами-лозунгами, а при чём тут Иван? А вы, братцы, случайно не из средневековой инквизиции? Костры горят уже? Или снова за анекдоты сажают, но за анекдоты в весёлых картинках?

– Не мы же это придумали, дедушка! Мы люди служилые и подневольные. Нам сказано: найти и вручить…

– Вот так же рассуждали сотрудники фашистских концлагерей. Они были ни при чём… Просто людей водили в крематорий, как на экскурсию. Гитлер у них, слышь, во всём виноват, начальство рехнулось. Инквизиция крематории построила! Приказы они выполняли, нелюди! Так они, честные офицеры, потом в судах объясняли… А у нас – Сталин во всём виноват… Что думаете об этом? Или уже сравнивать нельзя? И думать тоже?

– В холодной грязи думать невозможно. Мозги остыли. Выручай!

– Вы же пришли не вручить, а задержать, провести беседу не только с задержанным, но с его законными представителями? Вручили! Теперь задерживайте и проводите беседу… Тут цель не в задержаниях и статьях, а в чем-то другом… Или что? Кишка тонка? – допытывался дед.

– Это не нашего ума дело… Помоги вылезти… И с нами почтительно беседуй!

– Почтительно? Может, вам я кланяться обязан после каждой фразы? Вы сами что выбираете: православие или погибель? Не понимаю я смысла этого странного лозунга! – поинтересовался дед.

– Православие, конечно! Разве мы нехристи?

– Я так и думал! С вами можно столковаться… Будете у меня монахами? Как прочтёте Евангелие, так на все четыре стороны… Как только экзамен сдадите на знание основ…

Внизу замолчали.

– У нас, дедушка, семьи, жёны, дети, ипотека… Как они без нас? А книжку как-нибудь сами, на досуге…

– И у нас семья, голубчики! Вы же нас разлучить хотели… И шантажировать, задержав Ивана… Только я не понимаю целей, хоть что делайте со мной. Из-за чего война? Каков ультиматум?

– Мы не в теме… Правда… Наше задание – обследовать коммуникации, найти ходы, выходы, лабиринты, нарисовать детальные схемы и задержать всех, кто повстречается… Это всё, что можем сказать.

– Кому схемы сдавать будете? Кто вас инструктировал перед заданием?

Первый и Второй упрямо молчали.

– Что ж, стражники вас поднимут из колодца и препроводят в соседнюю клеть, где приведёте себя в порядок: отмоетесь, высохнете… Не на мороз же вас гнать? И поговорим после этого… Я вас в заложниках держать не собираюсь. Это ваш излюбленный, гадкий метод… Ищете зацепку, чтобы человека схватить… Два здоровых лба пришли проповедовать высокие нравственные ценности? Любовь и справедливость несёте? Какие вы после этого христиане?

– Не обмани, дедушка!

Мы покинули подземелье, и уже через десять-пятнадцать минут втроём сидели за круглым столом в уютном кабинете с высоким потолком, украшенным полустершимися, закопчёнными фресками, откуда свисала тяжёлая люстра со множеством рожков.

– Аркадий Владимирович, каково Ваше видение ситуации? Вы, как я посмотрю, воодушевлены опасностями? – начала матушка критически.

– Да, Вы правы, Серафима Аркадьевна, воодушевлён! Скука – это уже не про нас.

– О да! Мне кажется, всё серьезно закручивается, – продолжила матушка в тревоге. – Голливудский боевик. Если со стороны смотреть. История с Ваней, эта предательница Алёна Ивановна, эти двое – звенья одной цепи. Никитична говорит, что нами занялись, найдя что-то в архивах. Она так слышала. Сегодня ещё к нам пожаловал Герман Бон за письмом от бабушки.

Дедушка вздохнул и стал серьезным:

– Да, Серафима, у сюжета не только завязка, но и развитие действия в наличии… Думаю, подняли документы тридцатых годов, когда Сталин занимался башней38 не шутя: он искал библиотеку39 и Книгу40. И рвение «кремлёвского горца»41 таково было, что башню разобрали по камням, но ничего-то не нашли. Не дался «толстым пальцам» Иосифа замок – башня невидима стала. Скольких тогда, в тридцатые, замок, став неприступным укрытием, спас от верной смерти – не сосчитать! У кого-то из вождей сызнова появился интерес к легендам, витающим вокруг нашего невидимого дома? Или у них выкристаллизовалось и ещё более достоверное представление о замке? Это уже хуже… И не боевик это, Серафима Аркадьевна, а хоррор для идущих на приступ… Мы для них – загадка в виде могучего центра силы. Мы же – потомки тамплиеров42, глубоко внедрённые в сердцевину русской жизни… Наш род в родстве со Стюартами и Романовыми… Одно мне непонятно… Как они вышли на Ваню? Я изучил вчерашнюю записку, полученную нашим юношей… И вот он, результат. Шерше ля фам, Ванюша! Записка, вероятно, пребывала долгое время в сумке, портфеле или рюкзаке молодой особы. Судя по всему, записка этой девушкой изготовлена. Запахи парфюмерной воды «Nina Ricci Premier Jour», следы темно-синего лака, немыслимого для меня оттенка с названием «Блю Болла», другой косметики – всё это показал анализ. Есть следы сальбутамола – им лечат астму.

– Ого! Похоже, я знаю, о ком идёт речь! Химия – весьма точная наука, – удивленно пробормотал я.

– Кто же эта ненаглядная особа? – оживилась матушка.

– Две ненаглядные особы, если следовать твоим словам. И они сидят совсем рядом со мной, за соседней партой. Алиса Чудова и её лучшая подруга Катя Кадочникова. Они часто вместе, но очень разные буквально во всём. У Алисы всегда лак темно-синего цвета и, как помню, парфюмерная вода с таким названием; у Кати – астма, она избегает косметики.

– Следовательно, их кто-то попросил подкинуть письмо? – мать посмотрела на меня с дедом вопрошающе.

– Похоже, само письмо не ими составлено, но они его читали. Девочкам, по-видимому, была отведена роль почтальонов, – таковы были предположения деда. – Ваня, вспоминай, было ли что-то примечательное в общении с ними в последнее время?

– Нет, ничего такого упомнить не могу.

– Если кто-то желал тебя, Ваня, задержать в школе или по дороге, этот кто-то запросто обошёлся бы без письма. Подозреваю, что затея с письмом нужна для того, чтобы выследить, откуда и как ты появишься. Преследователям важны дополняющие картину детали. Нужны разные ниточки. Они смотрят вперёд. Так это выглядит на первый взгляд, – говорил дед. – Моё предположение: они увидели тебя только на углу, когда ты вышел из кареты, – до этого ты был для них невидим. Безусловно, они ломают над этим голову. К тому же тебе удалось уйти от профессионалов, что и для меня крайне удивительно в силу неясности причин. Ты для них сущая нечистая сила! Недаром вдумчивые стратеги Алёну Ивановну быстро разыскали и сюда снарядили, дабы воздействовать на тебя магически. Замок теперь либо не пустит Алёну Ивановну, либо заточит её при попытке проникновения. Серафима, Алёне Ивановне ничего не известно о тебе вне замка?

– Надеюсь, что ничего. Иногда Алёна Ивановна старалась начать беседу о том о сём с Никитичной, но Никитична была с ней надменна, держала ухо востро и только пару слов ей бросала, – отвечала матушка. – Алёна Ивановна, наверное, чувствовала себя обиженной, бывая у нас. Она считала, что я должна была открыть ей, как мне удается разговаривать с растениями и животными. Алёна Ивановна настойчиво просила книгу, по которой она могла бы научиться этому. Однажды я ей сказала, что ничего для неё такого замок не даёт: «Замок сам решает, что дать человеку». Она промолчала, обиделась, но продолжала появляться у нас.

– Вот-вот! Не исключено, что Катя и Алиса ждали от меня большего, особенно во время контрольных, – насмешничал я. – Совсем как Алёна Ивановна.

– Попробуй их разговорить через сеть, – предложил дед. – Я обновил защиты нашего доступа. Тебя обязательно будут вычислять по айпи-адресам и постараются по какой-нибудь гадкой ссылке направить или предложат что-нибудь загрузить на компьютер. Будь осторожен!

– Так что с моим братом? Когда он приедет? – спросил я маму.

– Неизвестно, – грустно и односложно ответила она.

– Почему и тут тайны? – поинтересовался я, нахмурившись.

– Да, ваше раздельное существование до известной поры и ваше незнание друг о друге – одно из условий, суть которых, причины которых должны быть в тайне. Не я это решила.

– Как всё здорово! Как загадочно! И как замысловато ты высказываешься! – протянул я. – Когда же известная пора наступит? И кто установил условия?

– Будут знаки, что пора близка. Ты тоже сможешь их заметить, – туманно ответила матушка.

– Знаки бывают вдоль дороги, они для водителей. Не всякий водитель замечает знаки. А есть такие водители, что видят знак, но не знают, к чему он, – я решил проявить немного остроумия.

– Да-а, – хитро согласился дед. – Кстати, имя Алёны Ивановны само по себе знак. Помню, так звали старуху процентщицу, к которой Родя Раскольников захаживал, а затем, следуя душевному порыву, укокошил топором. Бабка была кровопийцей, а Раскольников боролся с вампирами. И что ж мы, Серафима Аркадьевна, раньше-то не сообразили, что за фрукт эта Алёнка?

– Вольно обращаетесь с великим романом, Аркадий Владимирович! «Алёнка» – это шоколадка, для малых деток, – парировала мать.

– Точно! Покупаешь такую «Алёнку» в магазине, для малых деток, разламываешь на кусочки – и ешь. Вот «Алёнка» внутрь и попадает, – продолжил безумный диалог дед. – Как троянский конь. Потом удивляемся, почему такой провал. Всё из-за любви к сладкому. А Вы, Серафима, говорите «ловушки», «ловушки»!

– Какую чушь вы вдвоём несёте! – начал выражать недовольство я. – Теперь я затворник. «Душой дитя, судьбой монах»43. И всё более осознаю собственную безысходность. Вернее, безвыходность отсюда. Когда я смогу в конце концов погулять? Без кропотливого дозора? Или вечно сидеть буду в этих призрачных стенах? Вопросы у меня, безусловно, риторические.

– Вполне себе настоящие стены! Даже более! Настоящие призрачные и прозрачные для непосвящённых. Самое оно, особенно подходит для сложных времён, – стал уводить беседу в сторону дед.

– Уроки проверяй, мать семейства, грозная женщина! – я тоже решил развернуть тему разговора. – Трудись!

– Святое дело, – отозвалась матушка. – Хотя пора мне отвыкнуть от этого странного занятия – ты же не третьем классе!

– Дом абсурда, замок болтологии, гнездилище пустоты, – я решил обострить общий диалог.

– Вань, сдаётся мне, что завтра мы погуляем! Хорошо? Так погуляем, что до Кремля дойдём наконец, – ехидно пообещал дед.

– Что за намёки, Аркадий Владимирович? – заинтересовалась матушка. – Чем Вы там заняты, в своих тайных лабораториях?

– Какие лаборатории? О чём вы? Вам, любезная, почудилось! Засим я покидаю вас: меня в нетерпении ждут два извлечённых из колодца субъекта. Капкан вашего изготовления сработал. Средневековая забава удалась. Поздравляю!

– Они вернутся сегодня домой, к детям, к жёнам, к ипотеке?

– А как же! Мы же тут человеколюбцы. Капканы, ловушки, силки. Всё готово для встречи любезных гостей. Вы в мейнстриме, Серафима! Что думаете об эпохе Ивана Грозного? Последняя мода в том, чтобы с пониманием относиться к его забавам, к тому, как он митрополита убил, сына убил, человеков, аки44 мясо, в котлах варил. Памятник ему пребольшой отлили! И хороводы, знаешь, водили вокруг истукана; речи, полные чувств и смыслов произносили! Ахали и охали «собачьи сыны» – так обычно величал подобную публику сам царь.

Дед Аркадий растворился в воздухе, матушка въедливо и с осуждением в меня всматривалась, и это предвещало разговоры на серьезные темы, прежде всего об учёбе и разумном использовании появившегося у меня времени. Я упредил матушку, заявив, что спешу к себе, чтобы заняться полезными делами – уроками и записями в дневнике. «Записывай сны с изрядными подробностями, задумывайся о них и толкуй значения», – был её наказ. «Слушаюсь, матушка!» – был мой ответ.

Жизнь взаперти и в тайне от всех школьных знакомцев и друзей меня подавляла и, действительно, наводила скуку и сон. Одиночество я чувствовал крайне остро. И оно усугублялось правилами замковой жизни: покои каждого из нас обыкновенно находились в отдалении друг от друга, и это была традиция, в её основе лежало стародавнее убеждение о том, что при таком порядке жизни наши находятся в меньшей опасности.

Поднимаясь к себе в башню и пройдя половину этажного пролёта, я посмотрел сверху вниз и заметил чем-то озабоченную Никитичну в окружении нескольких доселе не виданных мною морщинистых стариков, с факелами и при шпагах, в париках и одеждах Петровских времён. Они, сонные, прихрамывая и шаркая ногами, с трудом и вразвалку еле поспевали за моей здоровенного роста няней и казались гораздо древнее её. Это могло выглядеть смешно, если бы я не понимал, что старики спят десятилетиями в далёких покоях и что их пробуждение вовсе не случайно, а связано с опасениями или с ожиданием чего-то важного.

Вечер был ясный и тихий, и яркая, полная луна сегодня особенно приблизилась к Земле и словно светилась изнутри, показывая на округлившейся поверхности манящие взгляд неровности. Город, утихая к ночи, тоже источал свет и особое сияние, исходившее от свежего, недавно выпавшего снега. Тишина города и моего одиночества в опочивальне сменилась грохотом поступи стражников, их невнятными разговорами, и я вроде как со стороны увидел и себя, засыпающего на боку, и ночной дозор за дверями. Мне удалось взглянуть в зеркало: оно открылось в глубину своим изогнувшимся, отразившим полную окружность окном, сквозь которое я увидел черные силуэты четырех всадников, несущихся через облака, со всех сторон и во весь опор, к замку. Всадники друг за другом, не замешкавшись, влетели в замок сквозь стену. Я забылся на какое-то время – и очнулся у той самой реки, что видел в ранних снах. Я съехал с крутой скалы вниз, оказавшись у невысокого деревянного моста, висевшего над мутными и светло-желтоватыми водами широкой реки. За ровной спокойной рекой лежал город, куда я держал свой путь. Одолев реку, я случайно обнаружил в себе чудесную способность парить в воздухе: подпрыгнув вверх, чтобы схватиться за какую-то ветку, я повис, а потом стал медленно снижаться. Тут же я понял, что способность к левитации связана с внутренним желанием, особым ментальным усилием, и эту способность легко развить в себе. Мне захотелось поделиться открытием с матерью: она находилась поблизости в раздумьях, но, похоже, происходившее со мной открытие никак её не интересовало. И я уплыл куда-то, где в квадратной, хорошо освещенной комнате за столом сидела Алиса Чудова. Она сказала: «Не догадывалась, что так произойдет. Это был всего лишь розыгрыш. Мы с Катей придумали. Давай встретимся в парке, ты знаешь, по дороге из школы. Я всё расскажу». Алиса и её комната исчезли, а я смотрел на ночное небо со звездами: высоко в зените зажглась яркая звезда, и звезда восхищала необычной красотой. Когда я опустил взгляд вниз, то обнаружил, что замок где-то подо мной и что я могу упасть, если разучусь летать. От страха я прикрыл глаза. Мне показалось, что падаю, падаю стремительно.

Тяжело дыша, я проснулся посреди ночи, ещё не совсем веря в благополучное приземление. Спать совсем не хотелось, и я с планшета зашел в социальную сеть, где не был со времени злосчастного нападения вечером. Я прочитал несколько сообщений от одноклассников. Например, в одном было: «Эй, чувак! Ты становишься знаменитым. Тобой интересуются какие-то суровые мордовороты. Нас по очереди вызывали из класса во время уроков к завучу. Спрашивали о тебе: куда ходишь, с кем дружишь, какой ты. А больше спрашивали про родителей. Как ты там? Что-то серьезное?» В другом: «Ванюха! Не ходи в школу. Похоже, тут тебя повяжут. А также повяжут там, где часто бываешь. Точно говорю. И что ты такое натворил? Признавайся, злодей!» И другие сообщения – в таком духе. Интересно, что аккаунты Алисы Чудовой и Кати Кадочниковой были удалены. Было сообщение от классной руководительницы, в котором она любезно интересовалась, всё ли у меня в порядке, нужна ли помощь, почему мой номер мобильного вне сети, почему телефон мамы тоже не отвечает, как с нами связаться и когда собираюсь явиться в школу. «Все в классе очень волнуются и ждут тебя! Мы, учителя, крайне удивлены происходящим и желаем тебе поскорее выпутаться из этой странной истории», – писала наша классная дама, по-видимому искренне сопереживая. Я решил ответить с легкой иронией: «Мне сказали, что я немного приболел. А посему какое-то время надлежит мне поберечь здоровье. Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь! Всё хорошо! Надеюсь, будет ещё лучше. Постараюсь вас не огорчать. Уроки делаю, учебники читаю. Жду не дождусь, когда вернусь в любимую школу».

На этом сентиментальное в моей жизни быстро скрылось в глубине планшета, и я стал наблюдать за зеленоватым пятном в темном окне зеркала – отражением собственной физиономии. Это было лицо довольно грустного и озадаченного человека, и смотреть на него мне не хотелось никак.

В какой-то момент в зеркале заиграли тени от факелов, горевших в коридоре и затрепетавших от волны воздуха, и поверхность стала живой и глубокой: темнота вокруг меня расступилась – снизу, из глубины, донеслись чьи-то голоса и резкие, протяжные звуки. Я, овладев магией моментального сна, оказался внизу и, прислушиваясь к ясным звукам, поспешил в залу, где исстари проходили оружейные и фехтовальные тренировки, в которых с ранних лет довольно бестолково упражнялся под руководством деда и нескольких кичливых и ворчливых мастеров, занятых воспоминаниями о былых победах, но уже как лет двести с лишком утративших молодость и хватку. Никитична шла мне навстречу – за ней двигалась толпа казавшихся карликами тех самых стариков – и была явно не в настроении:

– Всем спать! – хмурясь, гаркнула она. – Расходитесь! Смех один такое видеть!

– Что тут происходит? – поинтересовался я. – Обычно по ночам тишина и покой.

– Тут мобилизация и учения происходят. Порох должен быть сухим. Ко всему ли мы готовы? Рапиры, шпаги, сабли залежались и заржавели. Ящики с амуницией и боеприпасами покрылись паутиной и плесенью – их открыть невозможно. Порядка ни в чём нет! Лентяи вокруг, – возмущалась Никитична. – Ты вот сам большой уже и ни о чём не думаешь. Больше в свой телефон смотришь и пальцем в него тыкаешь! Вот я, старая бабка, и порешила шороху маленько навести, если без меня тут нет охотников. Одни болтуны и созерцатели. А глубинный народ наш завсегда должен быть готов к подвигу!

Сонные старики в париках и со шпагами были огорошены прямой решимостью и удалым напором здоровенной Никитичны, которая распекала правых и левых, смотревших на неё снизу вверх и жавшихся друг к другу, как виноватые дети.