Так становятся звёздами 1

Незадолго до полуночи в дверь постучали:

– Гаитэ, ты спишь?

– Нет.

– Открой, это я!

При виде старшей наставницы, долгие года заменяющей ей мать, Гаитэ едва не прослезилась.

– Если бы ты знала, дитя моё, как я переживала во время вашего разговора с его преосвященством! – тяжело дыша после подъёма по лестницы вымолвила игуменья. – У меня не было ни малейшей возможности подготовить тебя к этой встрече. Беда пришла слишком неожиданно.

– Полагаю, дело о моём возвращении к мирской жизни уже решено? – нервно сцепила руки Гаитэ.

– Не сомневайся в этом. Отец Ксантий, как всем нам хорошо известно, человек дальновидный. В его голове всегда теснится множество планов. Например, прибрать к своим захапущим ручкам как можно больше земель, власти и богатства. А земли Рэйвов лакомый кусок. И теперь, когда твоя мать и брат практически выбыли из игры, доступ к желаемому до смешного прост. Всего-то и нужно выгодно выдать тебя замуж. Уверена, он станет настаивать на твоём браке с его племянником, графом Лораном. Отец Ксантий и раньше пытался повлиять на Стеллу Рэйв, надеясь, что та разрешит тебе покинуть монастырь, но герцогиня не могла не понимать, что племянник будет лишь послушной марионеткой в дядиных руках, и тебя ждёт та же участь. Поэтому была непреклонна.

– Не тратьте времени на разъяснения того, что и так очевидно, матушка. У вас есть план, как помешать его замыслам?

– Да, но они столь радикальны, что пугают меня саму. Прости, дитя, за предложение, что я сейчас сделаю, но, учитывая все обстоятельства, я не вижу другого выхода. Раз тебе всё равно не суждено стать одной из Духовных Сестёр, а твоя семья нуждается в помощи, значит, тебе придётся помочь матери вырваться из когтей Фальконэ.

Голос матери-настоятельницы утратил привычную твёрдость. Он был полон печали и слегка дрожал, что было ей совершенно несвойственно.

– Не думаю, что это в моей власти, – возразила Гаитэ. – Да я и не уверенна, что хочу помогать ей.

– Не хочешь спасти мать от смерти? – возмутилась наставница. – Это немилосердно. В любом случае, жизнь твоей матери – это гарантия твоей собственной безопасности. За Стеллой Рэйв стоит реальная сила, способная сдержать таких, как отец Ксантий. Небо свидетель, я хотела для тебя иной судьбы, но всё складывается так, как складывается! А складывается оно не в нашу пользу.

– Расскажите ваш план, – сухо молвила Гаитэ.

– Сядь. И выслушай, прежде чем со мной пререкаться.

Гаитэ села.

– Я отдаю себе отчёт в том, что Фальконэ не святые и что они узурпировали власть. Но я также не могу не отдать им должное – собирая земли Саркасора под одни знамёна, они способствуют централизации государства, укрепляют его. Бесконечные войны из-за вечно враждующей между собой знати разорили людей, обескровили земли. Твёрдая централизованная власть может дать передышку всем!

Гэитэ молчала. Сказать ей было нечего. В политике она разбиралась гораздо хуже, чем в хворях и лекарствах.

– У Фальконэ есть реальная власть, но у них нет на неё древнего права рождения. Они – чужаки. И это даёт возможность таким, как отец Ксантий, постоянно раскачивать лодку, размахивая перед их носом генеалогическим древом со священным правом престолонаследования.

Гаитэ сокрушённо вздохнула. Она начала понимать, куда клонит её суровая, но мудрая наставница.

– У тебя это право есть. Ты – законнорождённая и, как единственная наследница Рэйвов можешь передать право на престол и корону своим детям. Твой сын сможет легитимно носить корону Саркасора. Вот тот козырь, на которой Фальконэ вполне могут повестись. Ты выступишь в роли наживки и подцепишь их на крючок.

– Чем жениться на мне, не проще ли меня убить? – со злым сарказмом поинтересовалась Гаитэ.

– Зачем убивать, если можно использовать? У Алансона, как известно, два незаконнорожденных сына.

– Сезар, как я слышала, недавно женился? А про Торна – вы ведь это не серьёзно? – с тихим стоном проговорила Гаитэ. – Мерзкий, трусливый развратник, алкоголик и сифилитик? Вы не имеете морального права требовать от меня согласиться на брак с ним.

– Дорогая моя, если кто-то и способен справиться с последствиями избыточной любви – это ты. Учти, я в курсе, что ты лечила парней от подобных хворей. И знаю, что, в отличие от жертв докторов, твои пациенты не только выживали, но даже имели наследников.

– Можно лечить болезнь, как следствие. Но причину, сидящую в голове, а не в чреслах, вылечить никому не под силу. Я не стану даже думать о браке с этим гнилым, в прямом и переносном смысле, человеке.

– Жертва лёгкой не бывает, – отрезала мать-настоятельница.

– А с какой радости я должна жертвовать собой ради матери, которая меня бросила?!

– Много ли ты знаешь о своей матери, дитя, чтобы судить её? – непривычно рыкнула в ответ мать-настоятельница. – Ты можешь мне сейчас не поверить, но Стелла многое делала лишь для того, чтобы защитить свою семью. Ноша её была тяжела. С такой не каждый мужчина-то справится.

– Какое мне до этого дело? Я не могла ей помочь. Да она и не желала моей помощи!

– Она заботилась о тебе, как умела! У женщины в мире мужчин связаны руки. Привести тебя сюда, к нам, уже было благом. Думаешь, останься ты с твоим даром рядом с дядьями да дедом, прожила бы долго? А здесь мы сделали всё возможное, чтобы научить тебя управлять им. Здесь ты была в безопасности от посягательств мужчин, жадных до всего необычного. Здесь ты могла бы прожить всю жизнь, не зная страстей… если бы не последние события.

– Моя мать пыталась меня защитить? Хотите сказать, она не отрекалась от меня?

– Нет!

– И я должна в это поверить?

– Правда не перестаёт быть правдой оттого, что ты в неё не веришь. Она существует сама по себе, вне зависимости от наших убеждений.

– Вы просто хотите заставить меня поступить по– вашему, – насупилась Гаитэ.

– Я слишком хорошо знаю тебя, дорогое моё дитя, чтобы сомневаться в том, что ты поступишь правильно, так, как должна и так, как будет лучше для всех, включая тебя саму.

– Ну, конечно! Что же может быть на свете лучше, чем стать женой Торна Фальконэ?! – истерично засмеялась Гаитэ, стряхивая с ресниц наворачивающиеся на глаза слёзы. – Одно утешает, что даже если я на такое и пойду, он сам ни за что не согласится. Этот высокомерный, заносчивый индюк не женится на монастырской простушке, будь она хоть трижды королевский кровей. А во мне-то и осьмушки не насчитывается.

– К одной цели можно прийти разными путями. Да, в последнее время Торн Фальконэ совсем слетел с катушек, потому что знает – дни его сочтены. И он и в курсе, сколь неприятным способом ему придётся их закончить. Последствия лечения ртутью ведь приятными не назовёшь? А ты предложишь ему альтернативное лечение с гарантированным результатом. Возможно, что и сумеешь надеть поводок на это чудовище?

– А возможно, что и нет!

Мать-настоятельница тяжело вздохнула:

– Если Торн не захочет спасения, ты не сможешь его спасти. Но муки сократить можно разными способами, облегчив их. Или сократив время, на них отпущенное.

Гаитэ ушам своим не поверила:

– Вы предлагаете мне отравить моего возможного будущего мужа? Я не ослышалась?

– О! Надеюсь, на такие меры идти всё же не придётся. Я верю, ты найдёшь способ мирно сосуществовать с Фальконэ. Ну а пока не стоит так далеко заглядывать вперёд. Сейчас твоя главная забота – встретиться в Алонсо, предложить ему сделку: свадьбу в обмен на жизнь твоей матери. Если повезёт, сможем одним выстрелом убить двух зайцев. И, как по мне, куда лучше быть снохой Алонсо II, чем отца Ксантия.

Гаитэ откинула голову, устало прикрывая глаза:

– Итак, подытожим наш разговор? Вы предлагаете мне добровольно отдаться заносчивому сифилитику, помешенному на поединках и шлюхах? Человеку, не погнушавшемуся, если верить слухам, обесчестить невесту своего кузена прямо на его свадьбе, пока та из-за ширмы вела разговоры с готовящемся к брачной ночи, супругом. Вы полагаете, мой долг воспользоваться шансом и породниться с человеком, пытавшим и, вероятнее всего, убившим моего брата на глазах у моей матери? Стать женой насильника, распутника и бритёра? Даже его родные предпочитают держаться от Торна подальше, опасаясь его диких выходок. А я, в здравом уме и трезвой памяти, поступлю прямо противоположно?

– Можно надеяться, что слухи, как обычно, преувеличивают недостатки молодого человека.

Судя по тону, мать-настоятельница и сама-то не слишком верила в такой благополучный исход.

Любая сказка заканчивается свадьбой. И на свадьбе невеста всегда в белом. Но белый – это цвет смерти и добавить к вышесказанному нечего.

Торн?

Закрыв глаза, Гиэтэ попробовала вызвать в памяти его образ. Вспомнить братьев Фальконэ оказалось делом несложным. Яркие личности западают в память.

Братья не желали являться по одиночке. Они и в памяти возникли будто в связке: Торн в алом дуплете, Сезар – в чёрном. Оба темноволосые, ясноглазые. Только у Торна глаза жёлтые как у тигра, словно янтарные, а у Сезара – чёрные.

Они были разными и в то же время похожими. Торн – выше и плечистей, Сезар чуть ниже ростом и изящней. Старший брат взрывной и вспыльчивый, младший – остроумный и коварный. Торн мог потягаться силой и мощью со львом, в то время как Сезар напоминал серебристую кобру. Но оба брата были в равной степени порочны и смертоносны; хитры, как лисы и жестоки, как кровожадные гиены.

Что там было написано на фамильном гербе Фальконэ? «Возьмём любую высоту»? Им бы, по мнению Гаитэ, куда больше подошло изречение: «Беру, что нравится».

Что ж? Оказаться в эпицентре интриг и ярких событий перспектива одновременно и пугающая, и (что душой перед самой собой-то кривить) привлекательная.

Гаэтэ готовила себя к решению трудных жизненных задач ради служения людям.

Но разве обуздать неукротимый нрав Фальконэ не менее трудный и интересный вызов?

Глава 2

Поездка в Жютен не была мучительной. Если исключить бесконечную тряску, путешествовать Гаитэ даже понравилось.

Как только монастырские ворота распахнулись, она сразу ощутила себя птицей, сумевшей, наконец, расправить крылья и полететь, с жадным любопытством взирая на окружающий мир, от которого её так долго огораживали.

День выдался лёгкий и прохладный.

Поначалу лес встретил их сверкающим, отливающим в золото, кружевом берёз и клёнов, но, чем дальше они углублялись, тем он становился сумрачнее и гуще, дыша сыростью. Деревья росли ярусами, плотно, сражаясь друг с другом за свободное пространство. Мимолётные солнечные зайчики, залетающие в густой зелёный тоннель, шаловливо прыгали с листка на листок. Ветер трогал ветки, стряхивая солнечные блики на растущий у их подножия папоротник, превращая его в чарующие, мигающие миллионами крохотных глазков, блики. Высоко над головами нахально стучали клювом красноголовые дятлы, подозрительно кося на незвано вторгшихся пришельцев чёрными глазами-бусинками.

Сердце и душа Гаитэ наполнялись священным трепетом: всё вокруг так кипело жизнью, цвело, благоухало и распускалось насыщенными красками! Трудно было себе представить день, выглядевший счастливей этого.

Гаятэ в ноябре минуло двадцать. Саму себя она считала слишком взрослой, слишком серьёзной для всякой любовной чепухи. Но всё же она была рождена женщиной, и, как не подавляй естественные порывы, с природой и с жизнью трудно спорить. Против воли душа наполнялась неопределённым желанием, заставляющим вздрагивать от предвкушения чего-то волнительного и сладкого.

Гаитэ не доверяла любви. Она воспринимала её как всепоглощающий, лучезарный, пьянящий и одновременно с тем порабощающим ум и сердце недуг – недуг, которого следует избегать любой ценой.

Очень сложно совместить в себе веления сердца, требования рассудка и элементарную человеческую порядочность.

«Любовь и страсть родные сёстры, но любовь отличается от страсти так же сильно, как день от ночи, лёд от пламени, а верх от низа, – наставляла их когда-то мать-настоятельница. – Любовь – чувство возвышенное; страсть же низменна. Любовь, как цветок распускается в сердце нашем, в то время как страсть, будто камнями, наполняет похотью чресла. Любовь дарит крылья, любовь возводит человека до ангелов; страсть – порабощает, превращая в суетливого нечистого беса, готового на всё, лишь бы получить свою долю удовольствия, невзирая на цену. Любовь заставляет нас желать счастья любимому, а страсть желает услады лишь для себя. Любовь – источник вдохновения и жизни; страсть ведёт к болезням, моральному разложению и стыду. Любовь – дар божий; страсть – дьявольское искушение».

Лес, хоть и казался бесконечным, всё же имел границы. Ближе к закату они из него выбрались, что, безусловно, было только к лучшему, учитывая, что погода резко испортилась. Некстати начался дождь, грозя размыть и без того далёкую от совершенства, дорогу.

Вместо того, чтобы въехать в ближайшую деревню, граф Фейрас за сотню шагов от её первых садов приказал свернуть.

Полем они направились к одиноко стоявшему домику.

– Куда мы едем? – забеспокоилась Гаитэ.

– Послушайте, сеньорита, я от всего сердца надеюсь, что вы унаследовали способность вашей матушки мыслить разумно? Посудите сами, можем ли мы, убегая одновременно и от слуг отца Ксантия и стараясь оставаться незамеченными для слуг Фальконэ, остановиться на обычном постоялом дворе посреди деревни?

– Почему нет? У нас что, на лбу написано, кто мы такие? Впрочем, поступайте, как знаете. Мне всё равно.

В домике их ждали. Комнаты подготовили. Постели застелили самыми мягкими простынями, на которых Гаитэ только приходилось спать. В очаге развели огонь.

– Ваша спальня, сеньорита. А я жду дальнейших указаний.

Из-за дождя, размывшего дороги, в домике пришлось провести на день дольше, чем планировалось, но ближе к вечеру, когда Гаитэ вознамерилась уже отойти ко сну, был отдан приказ двигаться дальше. Впрочем, пребывая в лёгкой дрёме, она даже легче перенесла путь.

К рассвету миновали около пятидесяти милей.

Вторая остановка походила на первую, а третья на вторую. Граф Фейрас позаботился, чтобы Гаитэ не страдала в пути ни от усталости, ни от холода. Повсюду их встречали с почётом и уважением, повсюду изо всех сил старались услужить, к чему Гаитэ пока не привыкла, но ей это, безусловно, нравилось.

К вечеру седьмого дня пути с вершины холма она заметила огромное скопление домов. Это был Жютен.

Молодую женщину поразила и арка огромных городских ворот, и размеры зданий, следующий за ними. Пришлось дважды переправиться через реку по двум мостам, повернуть налево и, минут через десять, они въехали на большую площадь.

От двери одного дома отделился человек и поклонился им:

– Прошу вас, сюда!

Граф Фейрас одобряюще улыбнулся утомлённой Гаитэ:

– Прибыли, сеньорита.

Стоявший на ступеньках светильник освещал лестницу. Поднявшись, они вышли в коридор с тремя распахнутыми дверями, за одной из которых оказалась столовая, где ярко полыхал огонь и поджидал накрытый ужин.

– Этот дом принадлежит моей семье? – поинтересовалась Гаитэ.

– Нет, сеньорита, это просто дом. Если вы хотите оставаться инкогнито, будет лучше, если о вашем присутствии в городе никто не узнает.

– Верно, – согласилась она. – Есть какие-нибудь новости?

– Новости? Откуда и о ком?

– О моей матери – прежде всего. И о Фальконэ. Нужно придумать, как удобнее всего получить императорскую аудиенцию, не раскрывая себя раньше времени.

– Думаю, встретиться будет не сложно, ведь скоро состоится свадьба императорской дочери и принца Конэ Киэнчи. Приглашена вся высшая знать.

– Но не я, – огорчённо пожала плечами Гаитэ.

– Осмелюсь доложить, что один из ваших дальних родственников, кардинал Каломэн, сумеет достать приглашение.

– Что ж? – улыбнулась Гаитэ. – Остаётся лишь решить извечный женский вопрос – что надеть?

Город словно замер в предвкушении свадьбы. По случаю столь знаменательного события толпы провинциалов наводили столицу и уже начали проявлять нетерпение – приезд принца из Веаполя всё оттягивался.

В толпе вокруг лавчонок, которая никогда не редела, рождались язвительные песенки, стихи, пасквили и памфлеты о том, что никто не желает брать в жёны потрепанную девку из проклятого рода Фальконэ, которая, в ожидании достойного жениха сумела пожить с обоими венценосными братьями, да оба надоели.

Пробегая глазами по замусоленному листку, всунутому в руку за полмонеты, Гаитэ не знала, смеяться ли ей над грубо и остроумно сплетёнными фразами или возмущаться ими? Как не знала, стоит ли верить написанному или принять как грязную сплетню?

Заметив в её руке одну из грязных писулек, граф Фейрас, побагровев лицом, с проворством, которого Гаитэ от него никак не ожидала, вырвал листок, скомкал и выбросил:

– Какой стыд, госпожа! Как вы осмелились принести в дом такую гадость? Где вы это взяли?

– Купила у какого-то голодного писаки на Базарной площади. Он просто сунул мне бумажку в руки и нагло потребовал деньги. Я не осмелилась отказать.

– Наглость этих людей переходит все границы! Иногда ловлю себя на мысли, что закон к ним слишком благоволит. Подумать только, их сажают в тюрьмы, вместо того, чтобы вздёрнуть или четвертовать немедленно!

Гаитэ едва не поперхнулась от такого «милосердия».

– Четвертовать за пасквили?

– Как ещё прикажите бороться с этими грязными людишками?

– Зачастую их пасквили ядовиты, но не лживы. Может быть, знати стоит лучше бороться со своими пороками, вместо того, чтобы рвать языки слугам за сплетни?

– Я бы подобным слугам ещё и глаза выкалывал.

– Ну и руки бы им тогда оторвать, – язвительно фыркнула Гаитэ. – Ваш поступок отличается крайней неразумностью. Он может привести лишь к тому, что вскорости ночной горшок за собой придётся выливать лично..

– Сеньорита, что вы вообще делали одна на улицах? Ни одна уважающая себя женщина не рискнёт прогуливаться без охраны.

– А я прогуливалась с охраной, – поспешила заверить его Гаитэ.

Слуга матери начал порядком досаждать, но отказаться от его услуг она пока не могла. Приходилось терпеть его опеку и быть благодарной. Кстати, было за что благодарить. Служил он верно и не требовал платы. Как сама Гаитэ подозревала, потому, что имел куда более свободный доступ к казне её семьи, чем она.

Празднества по случаю бракосочетания принцессы Эффидели состоялись в среду. Веселье началось с самого утра. Залпы пушек перекликались с колокольным звоном. Городская стража в парадной форме щетинилась пиками, алебардами и мушкетами, заняв свои места на улицах, раздавая листочки с программой торжеств и маршрутом императорского кортежа.

Улицы и площади кишели народом. Гаитэ эта шумная толпа напоминала взволнованное море, где каждая волна словно рокочущий вал. Не имея возможности присутствовать на торжественном императорском выезде среди знати, она решила посмотреть на него с другой стороны – со стороны простонародья. Понимая, что это рискованно и вряд ли получит одобрение со стороны её опекуна, она ни словом ему об этом не обмолвилась. Но, чтобы не попасть в неприятности, прихватила с собой охрану.

Главная церемония встречи гостей состоялась на Площади Всех Святых.

Гаитэ не могла отвести взгляда от крепости – восемь башен со сторожевыми вышками, слепые толстые стены, решётчатые ворота, подъёмные мосты – все впечатляло масштабами и габаритами.

Император на белом иноходце во всём своём великолепии первым проплыл мимо сурового стража его власти, провожаемый ликующими криками толпы. Потом потянулись шеренги высшей знати. Возглавляло их духовенство, за духовенством двигались военноначальники. За военными шли отцы города, за ними трубачи с трубами и отряд лучников. Потом – купечество с эскортом лакеев. И уже в хвосте тянулись городские советники, мастера гильдий суконщиков, бакалейщиков, галантерейщиков, меховщиков, аптекарей и виноторговцев в бархатных костюмах, каждый со своей стражей.

Народ радостно приветствовал всех. Его энтузиазм охладел лишь при виде представителей императорского суда и счётной палаты – символа ненавистных налогов.

Представителей высшей знати приветствовали восторженно. Толпа обожала молодых господ, таких храбрых, таких блестящих! Все словно напрочь забыли об их мотовстве, чванстве, кутежах и бесстыдных дебошах в тавернах, а помнили только о красоте да военной доблести.

Наконец показалась и невеста.

Эффидель Фальконэ ехала в открытой колеснице из позолоченного серебра, в которую была впряжена шестёрка лошадей в алых попонах, расшитых золотом и драгоценными камнями. Под белоснежной длинной вуалью, спускающейся на роскошную, но бесформенную мантию, самой принцессы было и не рассмотреть.

Очень символично: не женщина, а статус. То, что можно выгодно продать, вручить, обменять, невзирая на личные и физические достоинства или недостатки. А раз последние не имеют значения, то и демонстрировать их ни к чему.

Трон под алым балдахином с золотыми кистями установили на верхней площадке лестницы, ведущей к храму. Белые мраморные ступени, по которым должны были подниматься гости, чтобы удостоиться чести коснуться губами императорской длани, устлали коврами.

Жених и невеста под удушающе-роскошными одеждами стояли по правую сторону от императора.

Принцы и герцоги, обладающие властью не меньшей, а подчас и большей, чем сам император, один за другим преклоняли колено перед тем, чьё превосходство признавали, вынужденно или номинально, как уж совесть позволяла.

– Сеньорита, если вы хотите без опозданий попасть на бал, нужно вернуться, чтобы успеть подготовиться.

Служанка была права. Гаитэ позволила ей себя увести.

Фантазировать о том, что всё будет по её воле, легко и ловко, было приятно, пока Гаитэ находилась под сенью лесов, а здесь, видя перед собой всех этих людей во всём кричащем блеске их великолепия и дикой спеси, она понимала, что сегодняшний вечер, вероятно, потребует от неё всего её мужества. И ещё не факт, что его хватит.

«Ладно, самое худшее, что со мной может случиться – мне отрубят голову. Ведь когда-то я верила, что меня вообще сожгут».

Мысль, прямо скажем, не особо одобряющая.

После ванны с благоухающими травами, маслами и притираниями, после лёгкого обеда, которого должно было хватить, чтобы за ужином не накидываться на императорские деликатесы, Гаитэ впервые примерила шикарное платье из белой тафты, приготовленное заранее для такого случая. Шемизетка из тончайшего кружева, украшенного мельчайшими алмазами, выглядевшими, словно капли дождя в лунном свете, была настоящим произведением искусства. Полы платья отвернули и закололи бриллиантовыми аграфами.

К платью прилагались бриллиантовые гребни, серьги с подвесками, полумаска и веер из пушистых перьев.

– Нужно причесаться, сеньорита.

Гаитэ покорно отдалась в руки камеристки. Та ловко приподняла её тяжёлые, светло-русые, с пепельным отливом, волосы, туго оплела их нитями жемчуга и заколола гребнями.

Когда приготовления были завершены, один из слуг подошёл с зеркалом в руке, позволяя Гаитэ увидеть себя в новом обличье.

Вся она, такая хрупкая, нежная, с шелковистой кожей, походила на жемчужину, излучающую мягкое сияние.

«А ведь я красива», – с удивлением подумала Гаитэ.

Служанка опустилась на колени, чтобы поправить шлейф верхнего платья.

– Вы не знаете, старший сын императора Алонсона, герцог Карди, будет на балу? – спросила Гаитэ.

– Конечно, сеньорита, – всё ещё стоя на коленях и не глядя на госпожу, прошептала служанка. – Этот ужасный человек не пропустит возможности заявиться на праздник, на котором будет так много красавиц и лучшего вина в Саркоссоре.

– Ужасный человек, – задумчиво повторила Гаитэ, с трудом подавляя вздох. – Он на самом деле так плох, как говорят?

– Даже хуже! Все Фальконэ прокляты. Я слышала, как один из бесстыдных, всюду проникающих пажей, рассказывал, что во дворце герцога, в его красном, как кровь, палаццо, есть флигель, кому никуда не дозволено ходить. Его охраняет огромный мавр, такой чёрный, как днище годами нечищенного чугуна. Там целыми днями напролёт герцог предаётся оргиям с разными женщинами. У него неистощимая мужская сила и кровожадное сердце льва. Однажды, когда страж на минутку отошёл, паж увидел черед приоткрытую дверь большой зал с огромной кроватью под алым балдахином и длинными цепями, прикрученными к стенам. И плети. Багровое пламя плясало по стенам, танцуя по обнажённым женским телам. Говорят, что непокорных красавиц этот людоед пускает на жаркое, которое готовит лично. Несмотря на жестокое обращение с женщинами, у Торна Фальконэ от них отбоя нет. Видимо, он завлекает их при помощи магических снадобий?

– Просто паж выдумщик, как все мальчишки. Дело не в дьявольских кознях, а в деньгах и власти и нет в мире чар сильнее.

– Увы, сеньорита, – подняла девушка тёмный, застывший взгляд, – не все россказни лживы. Многие девушки, услугами которых пользовался герцог Карди, напуганы до такой степени, что предпочитают хранить молчание о проведённых с ним ночах. В его дворце такое творится… просто срам! Даже родной отец пытался предостерегать сына, но тот никого не слушает.