Пираты Изумрудного моря

А ведь хитрая лисица оказалась права! Недолго Дарьена продолжала свою веселую жизнь, купаясь при сотне мужиков в чем мать родила, прыгая в море с борта, недолго водила своих головорезов на абордаж, в ярости срывая рубаху, недолго развлекалась, выстраивая команду на шканцах да выбирая себе мужика на ночь. Хоть команда «Русалки» вроде и обожала свою доступную капитаншу, с которой каждый матрос хоть раз да переспал, хоть и считали, что приносит она им удачу, а все ж и впрямь бабе капитаном не быть. У берегов острова Шалиско села «Русалка» на мель, и как не старались снять ее не смогли. Тут же вспыхнул бунт. Ещё вчера беспрекословно повиновавшиеся ей флибустьеры во всем обвинили капитана, надо де было за компасом следить, а не в койке прыгать… Дарьена попыталась было схватится за оружие – ее сбили с ног, после чего принялись насиловать всей толпой, а когда опомнились и увидели, что она давно мертва, выкинули уже бездыханное тело на корм акулам. Да вот не помогло им это – подошел эгерийский галеас, навел пушки, да и отправились лихие ребята в кандалах на рудники.

– Вы разрешите? – раздался над ухом вежливый голос.

Подняла глаза. Рядом с ее столом переминался с ноги на ногу немолодой уже человек в чёрной с золотой вышивкой одежде клирика. На поясе висел короткий церемониальный клеймор.

Что ему нужно? Отпугивает потенциальных нанимателей, ворона Эллова. Однако вслух вежливо произнесла:

– Да, садитесь, святой отец.

Сел, вальяжно облокотившись о спинку стула. Девушке он отчего-то не понравился. Может, своей излишней самоуверенностью? Подобные мужчины всегда вызывали у нее настороженность и легкое раздражение.

– Позвольте представиться, – слегка склонил голову. – Северин ок Серчер, смиренный клирик ордена Длани Элла.

– Очень приятно, – вежливо улыбнулась. – А я…

Священник поднял руку.

– Я знаю, с кем имею дело, донна Ингерна де Альери. Вы… капитан конвойного корабля, так? И у меня к вам есть деловое предложение.

О, это уже интересно.

– Вас не смущает то, что я… не мужчина?

– Можете не волноваться, меня ничего не смущает. Я всякое повидал. Впрочем, признаю, женщин-капитанов в своей жизни ещё не встречал.

– Вы часом не родня бывшему статс-секретарю нашего короля?

– Не родня, я он самый и есть, – театрально развел руками. – Удивлены, донна? Или сеньора? Как вас лучше называть?

– Да называйте хоть «ваша светлость», – усмехнулась Игерна. – Не обижусь! Не удивлена, представьте.

Это было если не ложью, то сильным преувеличением. Но в торге главное не проявлять эмоций. Иначе продешевишь.

– Тут все же Дальние Земли… Но что же вас сюда привело, святой отец? В наш самый греховный, распущенный и злобный город на земле, как выразился светлой памяти епископ Томас. Или… Неужели хотите попытать удачу в нашем ремесле вольных мореходов?

– Нет, – покачал головой собеседник, – каждый должен заниматься своим делом.

Игерна отметила – при ее вопросе что-то шевельнулось в глубине глаз церковника. Старые дела не иначе. Говорят, Орден Меча ничем в своем рвении не брезговал, особливо в те времена, когда имел свой флот и воинство…

– Хочу нанять вас.

На миг морячка поколебалась.

Наверняка этот человек не для развлечения собирается куда-то плыть, и не пикаронам проповедовать. А как могут быть опасны игры сильных мира сего для маленьких людей, она знала очень неплохо. Но, в конце концов, вечная жизнь никому не грозит.

Девушка одарила собеседника самой простодушной улыбкой из своего арсенала.

– Право же не знаю. Ваш орден борется со злом и происками врагов церкви и темных сил, не так ли? Я, поверьте, не понимаю, чем могу помочь…

Сейчас ей очень хотелось, чтоб этот человек хоть немного приподнял забрало своего невозмутимого высокомерия.

Он немного призадумался. Ладно, если эта девочка действительно так умна, она поймет его слова, как надо.

– Хм, – в задумчивости потеребила Игерна кончик носа, когда Северин ввел ее в курс дела. – На авантюру толкаете, отче. Нутром чую, что данное… предприятие окажется не из тех, что именуют увеселительной прогулкой.

– Определенный риск, конечно, есть, – вынужден был признать ок Серчер. – Но за это я и плачу вам деньги. Согласитесь, немалые.

Кивнула. Только задатка предложенного святошей, ей бы хватило, чтобы полностью переоснастить фрегат.

– Тогда по рукам?

Капитанша помедлила.

– Простите, но дела так не делаются, господин Серчер. И для начала я бы хотела кое-что получить сверх означенного. Скажем так, некие гарантии.

– Я готов… – начал было генерал-камерлинг. – Если моего слова вам будет достаточно…

– Увы, – покачала головой Игерна. – Этого мало! Как вы думаете, святой отец, почему мои ребята до сих пор не изнасиловали меня всей командой «многократно и разнообразно», как пишут в этих новомодных романчиках?

– Ну… полагаю, они вас любят… э-э-э… уважают, – улыбнулся епископ. – Кроме того, насколько я знаю людей, всякий из них мечтает оказаться с вами в одной постели, и поэтому будет в случае чего защищать вас от других…

– Верно, – кивнула девушка. «Я не повторила ошибок Дарьены» – мысленно добавила она. Но есть ещё одна причина… В консорте, имеющем силу на моем корабле, указано, что часть добычи удерживается из общей доли, чтобы я вложила ее наилучшим образом, и уходящий из команды мог бы получить ее приумноженной. Так вот часть эта весьма приличная, и записана в книги десятка торговых домов. И в случае моей смерти команда получит ее, если только сумеет доказать, что они не имеют к моей смерти никакого отношения.

– К чему вы это? – осведомился епископ.

– К тому, – усмехнулась Игерна, закидывая ногу за ногу. – Золото я хотела бы получить сейчас. И не половину, а все. Не думаете же вы, что я сбегу с ним? И второе – я хочу стать фамильяром вашего ордена. Только не говорите, что не имеете на это права!

Вот тут святой отец откровенно растерялся. Похоже, он ожидал всего чего угодно, но не этого.

– Э, даже и не знаю что сказать, – вымолвил он. – Я, конечно, могу принять вас, тем более кавалерственных дам у нас немало… Но зачем вам это?

– Кто знает, как все обернется в этой жизни, – уклонилась от прямого ответа Игерна. – А в Хойделле жить одинокому чужаку сомнительного происхождения, а тем более чужачке, не легче, чем… Чем в любом другом месте.

– Вы думаете уйти на покой?

– Там видно будет, – уклончиво молвила капитанша. – Не сейчас, конечно. Однако потом…

– Хорошо, – вдруг мягко улыбнулся Северин. – Золото вы получите завтра в полдень, грамоту по возвращении…

– Перед отплытием, – отрезала Игенра.

Епископ только вздел руки, видимо в знак полной капитуляции.

Девушка поднялась из-за стола, собираясь уходить.

– Последний вопрос. А правда, что второе ваше прозвище вы получили…

– Правда, – она, как ни странно, совсем не обиделась. – Все, что ни говорят обо мне, все правда!

* * *

Историю Игерны Отважной, Игерны Бесстыжей, Игерны де Альери, в общем, знали все – и друзья, и враги.

Она сама ее рассказывала и в трактирах при народе, и в негромких беседах с теми, кого считала друзьями.

С детства, как сообщала девушка, характер ее был не сахар. И это ещё мягко сказано.

Упрямее, строптивее и непреклонней ее только морская волна, да и та разбивается о берег. Игерна же не встречала достойного препятствия для своих желаний. Не то, чтобы ее баловали и купали в роскоши – их дом вряд ли отличался от жилищ большинства соседей: такие же беленые стены, черепичная крыша, цветник, пара виноградных лоз во дворе.

Отец Игерны, мелкий морской офицер в отставке, в бытность службы в эгерийском флоте имел неплохой приработок на контрабанде. Но хотя он умел зарабатывать и не пропивал полученного, распорядиться добром с толком не умел.

Поэтому, когда пожилого младшего лейтенанта списали с корабля, помимо домика в пригороде да крошечной пенсии у него ничего и не было. Кроме дочери.

Жена его сбежала с проезжим купчиком, когда он был в плавании, оставив малышку на руках ещё живой матери дона Альери, и тот, вернувшись, с проклятиями пообещал больше не жениться, дабы не связываться со столь лукавыми и лживыми существами как женщины.

Пенсия и доходы от имения (почти что хутора), позволяли не думать о том, что будешь есть завтра, и жить без особой нужды.

Даже хватало на служанку – старую чёрную рабыню, купленную за бесценок на распродаже имущества какого-то промотавшегося маркиза.

Но без дела он сидеть не привык, и от скуки, принялся обучать Игерну всяким неженским занятиям – стрельбе из аркебузы и пистолета, фехтованию на палаше и рапире, и даже морскому делу.

Временами папаша входил в настоящий раж, гоняя дочку по заднему двору, словно новобранца в армии.

Через полтора года старый Альери поостыл. Кроме того, одиночество ему изрядно прискучило, и он решил жениться на аппетитной соседке-лавочнице, уже давно его привечавшей. А как известно, две бабы под одной крышей редко уживаются, да и ещё нестарый идальго возмечтал о сыне, а лавочница по своему практическому уму сообразила, что приданое может семью разорить…

Так или иначе, но лейтенант призвал дочку к себе и без обиняков заявил, что нечего ей заниматься всякой дурью. На службу его величеству баб, слава Эллу, не берут, потому до замужества положено ей, кобыле здоровой, делом заняться. Хотя бы вот пойти в лавку донны Уйры пряностями да материей торговать. Потому как кормить ее ему надоело.

Игерна не заплакала и не стала просить не посылать ее на работу.

Она пошла работать. Да только не в лавку. Она присоединилась к женской рыбачьей артели, промышлявшей в бухте Гиво тунца да анчоусов.

Согласилась без жалования, за долю в улове.

Когда по окончании сезона вернулась в дом и, отодвинув пытавшуюся ей помешать мачеху, положила перед отцом кошель со своим паем – а было там ровно два риэля семь эресо медной и серебряной мелочью, он, отодвинув почти пустой кувшин, посмотрел на ее обветренное лицо и изрезанные снастями пальцы, и бросил:

– Ну и кто тебя такую нынче замуж возьмет? Теперь в монастырь тебе надо, разве что… Лучше бы ты в веселый дом работать пошла, честное слово! Полезному чему бы научилась!

После этого Игерна поступила совсем не так, как положено благовоспитанной дочери эгерийского дворянина.

А именно – хватила кувшином об пол и, не стесняясь в выражениях, высказала батюшке все, что она думает о нем и его словах. И добавила, что лучше пойдет замуж за рыбака или даже разбойника, но не в монастырь.

Старый Альери, сам проведший на палубах тридцать пять лет, только что не с открытым ртом слушал ее руладу.

– Эх, девка… Думала удивить меня? – только и пробормотал он, когда дочка выдохлась. – Да наш боцман Бьянко в Большом капитанском загибе семь колен выдавал, а ты и четырех не осилила… Ну ладно, живи, как знаешь, бесстыжая…

Так ее в первый раз назвали Бесстыжей. Задолго до того, как она стала ещё и Отважной.

А потом отец ее однажды ночью умер, и мачеха, ставшая опекуншей не достигшей полного совершеннолетия девицы, дабы не делить наследство предложила выбор девице между монастырем и опять же борделем, в обоих случаях обещая содействовать – лишь бы та убралась с глаз долой.

Вот на этом месте обычно ее рассказ обрывался, и всякие попытки разговорить пиратку заканчивались ничем.

Но известно было лишь, что появилась она тут, чем уже больше трех лет, как раз во время очередной свары между Фальби и Арбонной – придя в Стормтон сразу на двух кораблях – трофейном фрегате «Акула», и шлюпе «Отважный», ныне ходящем под флагом Эохайда Счастливчика – ее приятеля и воздыхателя.

Как эгерийка стала врагом своего короля, и как завладела аж двумя кораблями – тут разговоры ходили самые разные.

Была и попытка отбить у нее корабль затеянная Робертом Приксом, хозяином «Фалмора», закончившаяся для оного Прикса досрочным путешествием к Барону Сабади, и поручительство Эохайда, кстати, спасенного Игерной из плена, перед сообществом капитанов вольных добытчиков, и покровительство Миледи, а ещё больше было слухов. Но вот правды не знал никто, кроме самой Отважной.

Глава 5

Пока изящная коляска с гербами дома ок Л'лири катилась по единственной мощеной улице Стормтона к рабскому рынку, Домналл, под суровым взглядом дуэньи, слушал веселый щебет Бригитт. Ему честно сказать было все равно, о чем она говорила, достаточно было того, что она говорит с ним. А говорила дочь адмирала о столице королевства Хойделл – славном граде Фальби, откуда когда-то отплыл Руперт Яростный, чтобы основать поселение, где они ныне обитают.

Она просто не находила слов от восторга, хотя покинула стольный град метрополии уже скоро как четыре года. По ее словам лучше места в мире было и не найти. Этот чудо-город-сад на каналах, в представлении Бригитт ок Л’лири, был средоточием всего самого лучшего на Земле.

В столице Четырех Островов собрались предприимчивые и способные люди со всего света – от эгерийских ортодоксов до таниссцев. Они без помех открывали тут магазины восточных товаров, ювелирные мастерские, книжные издательства. В гавани бросали якоря корабли, доставлявшие в Хойделл заморские фрукты, пряности, шоссо, слоновую кость, драгоценную древесину.

Городские власти собирали огромные пошлины и обустраивали город. Здесь выходили газеты на шести языках, и печаталась четверть книг всего материка. Улицы и набережные были добротно вымощены и украшены вечнозелеными растениями. В городе были публичные библиотеки и ботанический сад.

Здесь жили лучшие умы – астроном Ян Свармер, обнаруживший что за Хахти есть ещё одна планета, держащая путь вокруг светила – так пока и не договорились как её назвать, профессор физики и магии Фредерик Торс, открывший и изучивший силу молний, изобретатель Анто Ург создавший прибор для увеличения мельчайших частиц и обнаруживший что в каждой капле воды обитает крошечная живность невидимая глазу. И другие светила, чьи имена мало что говорили Домналлу. Тут работала лучшая в мире, по мнению Бригитт, школа магии.

А великолепный королевский дворец, первые камни которого заложены ещё ата-аланцами? А рынки где можно купить товары со всего света? А чистенькие кабачки с чудесной кухней? А великолепные дамские салоны, где слабый пол может выкушать легкого вина с мороженным – лучшим мороженным в мире, из фруктов, молока и ванили ибо алхимики, поднаторели в искусстве замораживания, добавляя в лед разные снадобья.

Командор поддакивал восторженной деве, время от времени восторженно взмахивавшей руками, и лишь грустно ухмылялся про себя.

Как же по-разному им знакома столица!

Он вспомнил годы, проведенные там, не где-нибудь, а в рыцарской академии. Годы несытой юности сироты, обучавшегося за присылаемые опекуном деньги, с постоянными жалобами в письмах на скудость урожая и леность арендаторов. Годы, когда приходилось снимать углы в сущих трущобах, когда от старости и ветхости рухнул жилой корпус, и ему поневоле открывался ему мир изнанки столичной жизни. За каждым углом здесь мог подстерегать преступник. Одним из наиболее популярных приемов ограбления было сбросить из окна камень на голову своей жертвы и затем обыскать её, валяющуюся с разбитым черепом. А одним из любимых праздничных развлечений – сжечь живьем десяток-другой кошек во славу древних божков.

Люди в открытую говорили что видать монарх не знает, что творится на улицах столицы его королевства, где среди белого дня человека могут обокрасть на глазах прохожих и его не защитит ни один представитель закона. И ещё шутили что в Фальби ночью людей режут, а днем грабят – вот и вся разница между днём и ночью!

Что до дамских салонов, то на собственном опыте Домналл узнал, что частенько дамы просто встречаются там со своими любовниками. А отличное мороженное оплачивается изъеденными в кровавые язвы солью и поташом из ледяной смеси руками кондитеров, и их ранней чахоткой, которым они награждают иногда охочих до этого лакомства…

Вечерами улицы заполняются пьяной толпой – ибо пьянство столичных жителей выделялось даже на фоне признанного в Старых Землях пьянства прочих хойделльцев. И трудно сказать, кто был большим пьяницей – светский джентльмен или сельский батрак, который отличались друг от друга лишь видами предпочитаемых ими напитков. Не зря давно было установлено что суд, выносивший смертные приговоры имел право заседать только до обеда, ибо после обеда трезвыми хойделльские судьи не бывают.

О том, насколько страшен и жуток ночной город, и говорить не хочется. Копится в переулках соленая влажная мгла, гнилой запах сочится из щелей в заборах, лавочники запирают засовы – берегись! Цокают по опустевшим мостовым каблуки красных сутенерских башмаков, из-под полей мятых шляп взблескивают недобрые глаза…

Ночами город вымирал. Нищие в замусоренных подворотнях грелись у костров – грязные лохмотья, рваные в сотне мест и латаные ветром, и такой злой взгляд, что можно поверить в страшные сказки про то как бродяги воруют и едят детей, предпочитая упитанных господских карапузов.

А в колодцах подворотен и арок, под заплесневелыми сводами, нередко мелькнет чёрный человек в низко надвинутой шляпе, с виду обычный прохожий, только неспроста одна его рука лелеет что-то за спиной, подрагивает в локте – явно «кинжальщик», верный добытчик тугих кошельков.

И несмотря на то, что стража перегораживает на ночь улицы и мосты рогатками, а в самых богатых кварталах у них дежурят наемные воины готовые без раздумий пустить в дело арбалет и алебарду, все равно почти каждый день какой-нибудь богатый дом грабят подчистую, нередко перерезав глотки его несчастным обитателям.

Он был рад радешенек, когда в пятнадцать лет окончив курс кое-как, отправился в море… Да – откуда знать балованному дитя адмирала и лорда, как трудно приходится рыцарю Хойделла в его столице, если он живет только на свое жалованье, которое чуть больше того, что платят простому матросу, и куда меньше стоимости подарка, какой получает какая-нибудь юная фрейлина после ночи любви с камер-юнкером или гвардейским лейтенантом! А уж что говорить о простых людях.

Нет, их морская вольница в этом смысле лучше – тут, по крайней мере, все на виду, и все честнее. И если что – никакие мудрилы-адвокаты в засаленных париках не спасут нарушителя законов и обычаев от петли или фута доброй стали в кишки!

Домналл вздохнул.

Уловив его вздох, Бригитт улыбнулась. Надо же, как страдает бедненький влюбленный. Пожалеть его, что ли? Она бы и пожалела, да батюшка не велит. Подыскал, видите ли, для нее более выгодную партию.

Их путь пролегал через широкую торговую площадь, где около открытого павильона собралась толпа зевак.

Треугольное здание, у дверей коего роилась незначительная толпа.

Люди обступили большую чёрную доску – глыбу полированного камня, на которой молодой темнокожий человек с тщанием писал мелом на дрянном лингва моррис. По окончании трудов, стоивших парню семи потов, на доске значилось следующее:

«Сиводня на радасть Леди и Лордам, купившем больше десяти галов, скитка».

Сновавшие по торжищу люди, даже самые озабоченные, напускали на себя степенность, подобающую зажиточным торговцам. Ведь здесь не обыкновенный базар. Резные и покрытые росписью колонны окружали перистиль, куда выходили двери внутренних залов, где шли торги.

На невольничий рынок ходили не только, чтобы приобрести или продать рабов. Это было место встреч купцов, где они обсуждали дела, тут промышляли воришки, слонялись бездельники, обсуждались городские сплетни.

Невольничий рынок представлял собой таким образом нечто среднее между местом прогулок и благородным собранием. Люди деловито бродили вдоль шеренг чёрных и белых невольников. Торговцы лично встречали наиболее влиятельных и состоятельных посетителей этого торжища, предупредительно раскланиваясь, и рекомендуя именно свой товар с самой лучшей стороны.

Праздные гуляки собирались в отдельные группы, увлеченно следя за перипетиями торгов, подбадривая соперников выкриками, восхваляя или порицая достоинства и недостатки рабов одинаково похабными шуточками.

Бригитт остановилась, с удивлением разглядывая чёрных девушек-рабынь, чьи обнаженные тела были похожи на эбеновое дерево. И в этом она была не одинока: целая толпа мужчин собралась вокруг соблазнительного товара, возбужденно обсуждая их достоинства.

– Предлагаю прекрасную чёрнокожую рабыню! – выкрикивал продавец. – Молода и горяча, красива, как королева, воспитана, хотя и слегка своенравна. Дев-ствен-ница!! – было подчеркнуто особо. – Всего за две сотни золотых она усладит ваш взор и порадует ваше тело!

– Не задерживайтесь здесь, – безапелляционно изрекла старшая домоправительница, взятая губернаторской дочерью в качестве спутницы-дуэньи. – Пойдем дальше.

– Но… я же хотела выбрать служанку… – попыталась возразить юная ок Л’лири.

– Это совершеннейшие дикарки, – пояснила ключница. – А нам, моя госпожа, требуется кто-то из родившихся уже здесь, или хотя бы обученных в Танисе. Не так ли, капитан? – обратилась она к Домналлу.

Тот поспешил согласиться, хотя и сам был бы не прочь задержаться у помоста с темнокожими красавицами ещё на пару минут.

Но путь их лежал в ту часть рынка, где продавали более ценный, штучный товар.

Вскоре их взорам открылся перегороженный на три части портик с навесом. Тут покупателей были поменьше чем невольников.

Сидевшие на плетенных стульях под вывесками с названиями торговых домов зазывалы особо не усердствовали – за них говорили доски с надписями.

Тут продавали рабов выделявшихся силой, красотой или какими-то ценными умениями: искусных поваров, парикмахеров, музыкантов, кузнецов, танцовщиц… Сам Домналл был тут три года назад, ещё командуя фрегатом – тогда удалось сторговать для флота у танисцев оружейного мастера – амальфиота.

Сейчас подиуме стояли два рослых молодых негра могучего телосложения. Стройные и мускулистые, они с полным безразличием взирали на происходящее, безропотно принимая свою судьбу.

Они сразу привлекли внимание аукциониста, ведущего торги. Обычно покупатель первым указывал на невольника, которого собирался приобрести, но сейчас, желая положить достойное начало торгам, аукционист сам указал на могучую пару. По его знаку тех подвели ближе.

Вдруг лицо торгаша исказилось легкой гримасой недовольства – и Домналл понял, почему.

В переднем ряду стоял квартирмейстер «Сорокопута» – сторожевого галеаса флота Его Благоверного Величества, Тонн Эгг, которого, видимо, капитан О'Раги прислал присмотреть крепких парней для своего судна.

– Такие парни мне нужны на весла, – напустив на себя важный вид, громко объявил он. – Я их забираю в счет податей. Расписку получишь завтра.

– Они прямо созданы для доблестного труда на веслах, мой лорд, – ответил аукционист со всей возможной торжественностью.

Губернатор давно отучил торгашей возражать представителям власти. Опять же – небезвыгодно. В подобных случаях ведь рабы идут в зачет налогов.

– Теперь эти, – новая пара невольников была вытолкнута на помост.

– Две сотни риэлей за пару. Двести риэлей за пару самых сильных невольников, какие милостью Элла когда-либо попадали на этот базар. Кто прибавит ещё десяток-другой риэлей?

Дородный купец, над которым чёрнокожий слуга держал зонт, поднялся со своего места.

– Двести двадцать риэлей за пару, – сказал он, и аукционист со своим товаром пошел дальше, громко выкрикивая новую цену.

– Эй, постой! – завопил ему в спину толстяк. – Беру обоих за двести сорок. Но мне нужно ещё несколько невольников. Прежде всего, вон тот молодец!

Бригитт увидела на возвышении юношу айланца, на котором не было ничего, кроме набедренной повязки. Он стоял неподвижно, пока аукционист с тучным купцом обходили его кругом, щупая бицепсы и похлопывая рукой по мускулистым бедрам и ягодицам.

– Что смотришь, Гельяо? Не собираешься ли ты отправить его рыть удом канавы? – крикнул известный торговец и зубоскал Саминтос, рассмешив толпу. – Или задницей маис убирать?

– А что ещё с ним делать? – притворно удивился толстяк.

– Да по всякому может быть… Он молод и смазлив…

Вновь толпа захихикала.

– Сколько ты предложишь за него? – справился аукционист.

– Триста двадцать риэлей.

Цена была высокой, чтобы сразу отбить охочих торговаться. Тем не менее, чисто из вредности, Саминтос стал набавлять по пять риэлей. Бельяно, словно бык на красную тряпку, ринулся в бой.

Юный раб был продан после недолгих торгов, и его провели к столу, где совершались сделки.

Затем настал черед женщин. И среди выставленных на торг рабынь – мулаток и квартеронок – «домашнего воспитания и отменной услужливости» взгляд Домналла выделил испуганно сжавшуюся девушку лет двадцати. «Судя по виду – арбоннка» – подумал он.

Матовая кожа её лица светилась теплым блеском слоновой кости, густые волосы напоминали темное благородное дерево, тонко очерченные брови взлетали над лучистыми синими глазами.