Жена проклятого князя

– В любовницы, малышка. Мне нравится, как горят твои глазки.

– Боюсь, если об этом станет известно, мы не получим ни медяка.

– Как ты помнишь, ты уже изменила мужу, проведя ночь со мной. Но на суде все будет зависеть от трактовки. – Взгляд нотариуса стал жестким.

Черт. Он уже ее шантажирует! Сукин сын! Шовинист хренов! Но что же делать? Вот так просто лечь под него?! Нет, ни за что!.. Но как?..

Как-как. Держать себя в руках. Что, мсье доктор права чем-то отличается от ее недоброй памяти научного руководителя? Там тоже все зависело от трактовки, мать ее, но удалось же поставить его на место. Не очень красивым способом, но кто ему злобный буратино? И этого сукина сына она уж как-нибудь приведет к единому знаменателю.

– А мсье доктор права, я вижу, большой специалист в трактовках. – Ольга так же жестко улыбнулась.

– Ты очень догадлива, малышка. Тем мне и нравишься. Ну, скрепим сделку?

Уговаривая себя не орать, не швыряться предметами и не бить сукина сына ногой по яйцам, Ольга поднялась с табуретки. Медленно. Так же медленно, покачивая бедрами и глядя сукину сыну прямо в глаза, подошла. Остановилась в полуметре от него и почти пропела, хрипловато и низко, тоном джазовой дивы:

– Рада нашему взаимовыгодному сотрудничеству, мсье доктор права, – и протянула ему руку.

А через мгновение оказалась прижатой к сильному мужскому телу, и пахнущие мятой губы нашли ее рот, смяли…

Проклятье! Он, он…

Но самое ужасное было не в том, что делал мсье Товиль, а в том, что Ольге это понравилось.

Похоже, она все же сошла с ума.

– Мими! Паршивка! – раздался высокий голос, и в «будуар» без стука влетела мадам. – Марш работать, дрянь! Мсье Товиль, – уже другим голосом произнесла она и заискивающе улыбнулась. – Оплаченное князем время вышло, не могли бы вы перейти в гостиную? Здесь надо прибраться, сменить постель. Мы следим за классом заведения!

– У этого заведения есть класс? – удивленно поднял брови Товиль.

– А как же! Ваш младший партнер самолично оформлял нам лицензию второй категории! – И тут же молниеносно развернулась к застывшей Ольге. – Марш одеваться и бегом в зал! Там господа офицеры пожаловали, желают развлечься!

Ольга застыла от растерянности и возмущения. Она всегда немножко пасовала перед напористыми хабалками, вот и сейчас хватала ртом воздух, не в силах преодолеть воспитание и послать мадам туда, где ее давно заждались. К тому же стало страшно. Мсье Товиль, конечно же, обещал ей помочь, но доверять ему пока не получалось.

Она отступила от мадам и вопросительно посмотрела на него:

– Мсье…

Нотариус лишь поднял бровь, откровенно изучая Ольгу… то есть Матильду. Твою дивизию! Ему что тут, цирк?! Где проклятая французская галантность?

– Оглохла, дрянь? – зашипела мадам и, шагнув к Ольге, влепила ей пощечину.

На мгновение Ольга опешила. Никто и никогда не смел поднимать на нее руку! А мадам продолжала шипеть:

– Ах ты, ленивая тварь! Продрыхла всю ночь, даже на завтрак не заработала! Что стоишь, глазами лупаешь? Бегом в зал, господа за… – Она осеклась, схватившись за щеку, а Ольга с удивлением поняла, что только что ее ударила. И обрадовалась. Так ей, суке крашеной!

– Не смей на меня орать! Хватит, отработала! Отдавай мои документы!

Мадам опешила, но быстро взяла себя в руки, видно, потасовки не были здесь чем-то удивительным, и шагнула к Ольге с явственным намерением вцепиться ей в волосы. Но не успела, Ольга спряталась за мсье Товиля. А что он стоит, как шкаф?

– Да тебя никто не держит! Гони двадцать золотых и убирайся на все четыре дороги! Сама приползешь через неделю, когда будешь подыхать в сточной канаве!

Ольга, то есть Матильда, охнула про себя. Ничего себе, двадцать золотых! Для этого паршивого клоповника и пяти много! Вот только у нее нет ни одного. Дурочка Матильда даже элементарной заначки не сделала! Что же делать-то?

– Двадцать золотых? – переспросил мсье Товиль. – Хм. А налоги вы, помнится, платите, исходя из куда меньшей суммы.

– Ах, мсье, – голос мадам снова засочился сладкой патокой, – позвольте проводить вас… Простите, эта девчонка совсем отбилась от рук! Не обращайте на нее внимания.

– Матильда, ступай к себе, – холодно велел мсье Товиль.

Обида окатила Ольгу колючей волной, вышибив дыхание и последние остатки самообладания. Нестерпимо захотелось разреветься, забиться в угол и там сдохнуть, потому что мир ужасен, несправедлив и отвратителен…

«Ох же, черт, – подумала она, – не было печали, расколбасило на ровном месте. Откуда такие реакции-то? Словно подросток с бешеными гормонами. Спокойствие, Оль Санна, только спокойствие. Соберите эмоции в кулак и не вздумайте устраивать истерику! Вам нужно уважение господина нотариуса, а не презрение. Соберись, тряпка, быстро!»

– Как скажете, мсье Товиль, – запретив себе плакать, ответила она, сделала книксен и, обойдя мамам по широкой дуге, вышла.

– А мы с вами побеседуем, мадам… как вас там?

– София, мсье, – услышала Ольга, закрывая дверь с той стороны.

Хотелось остаться под дверью и подслушать, но она не решилась. Из зала доносился пьяных хохот, визгливые женские голоса, звон посуды. Было страшно, что кто-нибудь придет и застанет ее, побьет, заругает…

Чертовы гормоны, выругалась про себя Ольга. Придется заново учиться владеть собой. Дыхательную гимнастику надо сделать, чтобы успокоиться. Прямо сейчас.

Она начала размеренно дышать, считая про себя. На ходу. Так и вышла в общий зал, через который надо было пройти, чтобы попасть в свою каморку.

Несмотря на белый день за окном, в зале было сумрачно – плотные бордовые шторы почти не пропускали свет, создавая «интимный полумрак». Самое то, чтобы в глаза не бросалась жалкая потрепанная обстановка, а страшные аки смертный грех девицы казались красотками. Впрочем, ни разнокалиберную кривоногую мебель, ни шлюшек полумрак не спасал. Как и не мог превратить пьяную солдатню в «господ офицеров». Они пили дешевое пойло, ржали, воняли потом и гуталином, перебивая сладкие духи девиц и запах подгорелой каши с кухни.

Ольгу затошнило. И как назло, один из «офицеров» (судя по наглости и ширине хари – сержант) увидел ее и радостно осклабился:

– Мими, моя крошка, мы тебя заждались! Иди-ка сюда, детка, мой дружок соскучился по твоему сладкому ротику!

От ужаса и отвращения к горлу подкатила желчь. Зажав рот руками, Ольга метнулась через зал к спасительной лестнице наверх и каким-то чудом не зацепилась полами халата за выставленный одним из солдат сапог. Кто-то попытался поймать ее за подол, кто-то плеснул в нее вином, но она увернулась, взбежала по лестнице на антресоль и под довольный гогот солдатни и женский визг ввалилась в свою каморку, тут же захлопнула дверь, повернула ключ и, не соображая ничего, придвинула туалетный столик. Только когда столик уперся в дверь, Ольга сумела остановиться и рухнула на смятую несвежую постель. Сердце колотилось как сумасшедшее, во рту ощущался вкус желчи, руки дрожали, в глазах кипели слезы. Несколько минут Ольга лежала, бессмысленно пялясь в щелястый потолок, и пыталась думать. Не получалось. Совсем. Мысли разбегались, перед глазами всплывали картинки прошлого – не ее, а Матильды. Того прошлого, которое лишенная памяти девчонка считала нормальным. Даже местами приятным. В отличие от Ольги.

Нет. Она не хочет этого помнить! И тем более – это повторять! Ни-когда!

Чуть успокоившись, она вспомнила еще кое-что. Ее комнатушка располагалась как раз над ВИП-номером, и в полу была вполне приличная щель. Вот к ней Ольга и прилипла, начхав на грязные полы.

– …и скажи мне, дорогуша, как у тебя в борделе оказалась дочь благородного человека со стертой памятью и заклинанием…

Дальше нотариус произнес что-то непонятное.

– Ложь это все, мсье! – визгливо ответила мадам. – Как есть гнусная ложь. Я законопослушная жительница столицы! Я плачу налоги! И регистрация у меня в порядке. Всех девочек проверяли! Нет среди них никого незаконного!

Нотариус понизил голос.

– Бу-бу-бу…

– Да не может этого быть!

– Бу-бу-бу.

– Хорошо. – Голос мадам стал сухим и чуть испуганным. – Хорошо, ваша честь! Как прикажете, ваша честь. Спасибо за золото, ваша честь.

– Итак, на трое суток Матильда моя. Не смейте никого к ней пускать, вы меня поняли? – Он снова говорил достаточно громко, чтобы Ольга сумела все разобрать.

– Конечно, мсье, как вам будет угодно!

– И передайте ей, что я скоро за ней вернусь.

– Разумеется, мсье!

Внизу раздались тяжелые шаги, хлопнула дверь, а через несколько секунд что-то с грохотом ударилось о стену.

– Дрянь! Паршивка! Ну погоди у меня, сучка драная! Чтоб тебя!.. – мадам орала, топала ногами и что-то швыряла.

Ольга встала с пола, не желая больше слушать ее ругани. Все, что необходимо, она узнала, а ругаться мадам может хоть до вечера. А Ольга на всякий случай к баррикаде добавит что-нибудь еще. Например, вот этот бронзовый канделябр. Скобы для засова есть, самого засова нет – вот вместо него и будет канделябр. Черта с два вы до меня доберетесь, мадам!

Закончив с баррикадами, Ольга оглядела комнату, поморщилась, содрала несвежее постельное белье и прикрыла матрас халатом. А сама оделась в единственное более-менее закрытое платье, явно давно не надеванное, но хотя бы не грязное. Еще бы найти еды! Последний раз она ела вчера вечером, а уже далеко за полдень…

По счастью, в маленьком сундучке, запрятанном под кровать, нашлось несколько сухарей, а в кувшине для умывания – вода. Тратить ее на мытье Ольга не решилась, кто знает, может быть, ей придется просидеть тут до прихода нотариуса. Тем более ведро с крышкой стоит в углу, на крайний случай сгодится.

Примерно через полчаса в дверь постучали. Ольга не отозвалась. Постучали снова.

– Мими, ты спишь, что ли? – сладко-сладко спросила мадам.

Разумеется, не получила в ответ ни звука.

– Мими-и! – повторила мадам.

На несколько секунд за дверью затихло, потом из замочной скважины выпал ключ, вытолкнутый чем-то снаружи. Замок почти бесшумно отперли. Дверь попытались открыть, дернули пару раз, тихо выругались – и ушли.

– Ну что ж, красавица, – Ольга подошла к зеркалу, каким-то чудом не свалившемуся с туалетного столика, и улыбнулась незнакомке в нем. – Будем знакомы. Я – Матильда Волкова, русская княгиня. Не похожа? Это поправимо. Вот привыкну к новому имени, выберусь из борделя, а там… а там посмотрим. В любом случае я теперь – Матильда. Ольги больше нет. Жаль, конечно, но мы с тобой, красавица, справимся.

Весь день Матильда (она твердо решила отныне называть себя только так) просидела взаперти. Несколько раз к ней пытались вломиться какие-то мужики, один раз ее звала на ужин Лулу – настолько сладким голосом, что у Матильды все волосы на теле дыбом встали. Разумеется, она не открыла, даже не отозвалась. Время тянулось медленно до ужаса. Часть его Матильда убила, обследуя комнату и разглядывая через решетку переулочек позади борделя. Да. Именно решетку. Прочную, кованую. Крепко сидящую в пазах – расшатать ее не получилось. А жаль. Запасной путь отхода ей бы не помешал.

К вечеру в борделе стало совсем шумно, но к пьяным воплям Матильда не прислушивалась. Неинтересно! Князь так и не пожаловали за разводом, мсье Товиль тоже, а все прочее ее не касалось.

Под утро она забылась чутким сном и, когда в дверь требовательно постучали, испуганно подпрыгнула.

– Мими, паршивка, открой дверь, – раздался голос мадам. – Не откроешь, выломаю к демонам и заставлю платить за порчу имущества.

– Мое время оплачено, – твердо заявила Матильда. – Мсье Товиль будет недоволен!

– Срать я хотела на мсье Товиля! – Мадам расхохоталась. – Наивная дура, раскатала губу!

– Ломать, мадам? – раздался сиплый бас.

Матильду окатило иррациональным ужасом, словно обладатель этого голоса… Нет, нет! Она не будет это вспоминать! Ни за что!..

– Сейчас открою, мадам, – стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила Матильда и принялась вынимать канделябр и отодвигать столик.

– Вот так-то, – ухмыльнулась ей в лицо мадам, шагая в комнату. За ее спиной переминался в полумраке коридора кто-то здоровенный и вонючий. – Выходи, паршивка. Это больше не твоя комната.

Матильда растерянно шагнула назад.

– Что значит не моя?..

– То и значит. Я продала твой контракт мадам Жозефине. Быстро убирайся отсюда! Мне не нужны проблемы с имперскими магами!

– Ты не имеешь права, – наступив на горло собственной панике, нахмурилась Матильда. – У меня оплачено три дня! Мсье Товиль все узнает!

– Узнает – не узнает, не твое дело! Пусть сначала тебя найдет, дуру. Выходи, быстро! Или Роже тебе поможет!

– Мадам? – с предвкушением пробасило в коридоре, и Матильда чуть не упала на ровном месте, так ей стало страшно.

Черт. Надо держать себя в руках! Мадам не посмеет ничего с ней сделать. Наверное.

– Я соберу свои вещи. – Она гордо задрала голову, понимая, что уже проиграла этот раунд, даже не выйдя на ринг.

– Нет тут твоих вещей! Скажи спасибо, что не голая уйдешь, так уж и быть, в платье. Быстро вышвыривайся, дрянь!

Сжав кулаки и не оглядываясь, Матильда вышла из комнаты и, стараясь не смотреть на вонючую сопящую громаду, пошла прочь – в общий зал.

– Так эта, мадам, как же ж?.. – недоуменно проворчал страшный Роже. – Мне ж эта! Сладкая девочка!

– Заткнись, урод, – огрызнулась мадам за спиной Матильды.

Матильда выдохнула. Слава всем богам, жадность мадам оказалась сильнее пакостности характера. Не станет она портить дорогой товар.

В гостиной ее ждала одна из девушек и приятная, хорошо одетая женщина в шляпке. Она брезгливо поджала губы, увидев Матильду, но затем одобрительно улыбнулась.

– Свежая, красивая и глаза умные. Хорошо, Фифи, я забираю двоих в счет уплаты твоего долга. Ты мне еще должна сто золотых. Три дня, и если не отдашь, гореть твоему блошатнику синим пламенем!

– Жозефина! – до оскомины сладко улыбнулась мадам. – Ты же знаешь, мое слово кремень. Через три дня я рассчитаюсь.

– Идите за мной, – бросила Жозефина в пространство, направляясь к выходу.

Не оглядываясь больше, Матильда последовала за ней. Прощай, знакомый бордель, здравствуй, неизвестность.

И только переступая порог и шагая на улицу, где мадам Жозефину ждала запряженная сивой лошадью коляска, Матильда про себя попросила «того, кто наверху»: пусть мсье Товиль ее найдет как можно скорее!

Глава 3, задом наперед, все наоборот

Где-то на задворках БрийоАндрей

– Князь Андрей Волков умер, да здравствует мсье Андре Вульф, – пробормотал под нос Андрей и огляделся.

В этом районе Брийо он не бывал. Слишком грязно и вонь стоит такая, что слезы из глаз. Или рыбный рынок рядом, или речной порт, а может быть, то и другое. Под ногами что-то склизкое, стены тупичка, в который привел портал, изрисованы углем и загажены.

Сунув руки в карманы, Андре быстрым шагом направился к выходу из тупика. Найти извозчика, добраться до поверенного, взять деньги – а дальше можно будет отправиться к Морису. Наверняка вместе они что-нибудь придумают! Да и наверняка отцу вскоре надоест пугать непутевого сына, он выпросит у императора помилование, и все вернется на круги своя.

Представляя, как вернется домой, попросит прощения у матушки и даже поглядит выбранную ею невесту, Андре шагал по узкой улочке. По сторонам он не смотрел, а зря. Не успел он выйти из переулка, как прямо перед ним что-то упало, и его обдало грязной водой.

– Проклятье! Не видишь, куда льешь, дура? – стряхивая с жалкой, и без того грязной одежонки рыбный хвост, Андре поднял взгляд на открытое окно.

– Заткнись, отребье! – каркнула старуха в чепце, высовываясь из окна и потрясая помойным ведром. – Иди себе мимо!

– Ах ты, свиное рыло! – рука привычно потянулась к эфесу шпаги, не то чтобы Андре собирался в самом деле ей воспользоваться против старой перечницы, просто привычка. Но шпаги не было.

Проклятье. Без мундира, в обносках Андре все равно оставался князем. А вот без оружия он чувствовал себя голым.

И без того гадостное настроение упало на самое дно. Неужели это все – всерьез? Без денег, без оружия, без имени и семьи – навсегда? Да нет, не может такого быть. Все образуется. Как-нибудь.

Забыв о старухе, Андре ускорил шаг и сунул руку в карман. Надо же чем-то платить извозчику, наверняка завалялось хоть несколько монет!

В кармане нашлась что-то скомканное, тряпичное. Кошель? Вытянув находку, Андре снова выругался. Никакого кошеля, просто черная тряпка, выбросить ее к демонам… или нет? Почему черная? Развернув находку, он хрипло рассмеялся, почти закашлялся. Это была маска. Дешевая, простая черная полумаска, в каких обычно дерутся на дуэлях, чтобы жандармы не узнали.

Merde!

Отцовская предусмотрительность во всей красе. Ни медяка денег, зато – маска. Чтобы никто не видел лица казненного князя Андрея. Нет вас больше, Андрей Михайлович, нет и не было. Проклятье!!! Найти бы ту дрянь, что вложила окровавленную шпагу в его руку! Найти, набить морду и выспросить: зачем? Серьезных врагов у Андре не водилось, в политику он и сам не лез, от всевозможных партий отмахивался, да и в стольном Владимире появлялся редко. Прогрессивная Франкия ему нравилась куда больше, да и от отцовских нотаций подальше. К тому же тут никто не смел брезгливо поджимать губы на бездарного выродка. Как будто он виноват, что Единый не дал ему дара! Как будто он сам, вылезая из материнской утробы, назло отцу отказался от фамильной магии! Так какого демона вся родня, все отцовские друзья смотрят на него, как на злодея какого? На себя бы лучше смотрели! Пни старые! Вершители мировых судеб, курва мать!

Наверняка или отец переборщил с воспитательными мерами, или кто-то из его заклятых друзей все устроил. Знали, сукины дети, что князь Михаил поверит в любое дерьмо, лишь бы виноват оказался Андрей – позор рода, темное пятно на репутации и прочая, прочая.

В то, что он сам убил наглую дрянь, именуемую сыном Всерадетеля, Андре не верил ни на грош. Чтобы он, князь Волков, марал руки о святошу? Да бабка с помойным ведром – и та больше достойна удара благородной шпагой, чем это недоразумение, посещающее бордели с молитвословом! Тьфу! Да и не настолько он вчера был пьян, чтобы ничего не помнить. Когда женился, и вовсе был почти трезвый. Вот Мими… или Лулу? Короче, шлюшку он помнит отлично!

А ведь если князя Волкова казнили, то шлюшка получается вдовой. Однако какой милый сюрприз будет батюшке, когда шлюшка придет к нему требовать вдовью долю!

Представив, как скривится князь Михаил, Андре улыбнулся и надел маску.

– Эй, извозчик! – Андре махнул рукой проезжающей мимо пролетке.

Сукин сын и не подумал остановиться, только презрительно фыркнул.

А шпаги нет, рука снова схватила пустоту. Merde!

Выдохнув и медленно досчитав до десяти, Андре отправился дальше, к стоящей на перекрестке коляске. Уж этот-то не проедет мимо.

– На улицу Менял, дом семь, – приказал Андре, ставя ногу на подножку.

– Деньги покажь, оборванец. – Кучер обернулся, уперев руку с кнутом в бок.

– Приедем – расплачусь. Трогай. – Андре стоило серьезных усилий не обругать зарвавшегося смерда.

– А ну слазь! – Кучер нахмурился. – После тебя еще коляску мыть!

– Трогай, любезный, – процедил Андре… и едва успел увернуться от кнута, хлестнувшего наотмашь, но не успел – от пинка, сбившего его в пыль.

– Проваливай, пьянь. Проспись в канаве. Да скажи спасибо, что не сдал тебя жандармам за бродяжничество! Слыхал о новом законе? Так-то! – Кучер ухмыльнулся, поигрывая кнутом.

Но Андре это не остановило. Глаза застила красная пелена: какой-то смерд посмел пнуть его, русского князя!

– Ах ты, сучий потрох, да я тебя!..

Сжав кулаки, Андре набросился на извозчика и принялся его колотить. Плевать, что тот был крупнее и с кнутом, много ему проку от кнута в ближнем бою!..

Кто его оттащил от смерда, Андре толком не понял. Просто в какой-то момент его кулак вместо кровоточащей каши, в которую он превратил морду хама, встретился с капканом. А сам он отправился в полет до сточной канавы, стукнулся затылком о камень и начал проваливаться в темноту.

– Бешеный, – прохрипел кто-то.

Где-то сверху слышались голоса, кто-то пинал Андре по ребрам, но все это было неважно. Надо было как угодно выкарабкаться из темноты, потому что там, в темноте, ждал имперский палач. Он ухмылялся Андре и похлопывал кнутом по огромной, больше похожей на медвежью, ладони.

Почувствовав, как кто-то вздернул его за ворот, Андре попытался брыкнуться.

– Смотри-ка, он еще дрыгается! Пьянь, а туда же! Ну-ка, наподдай отребью! Нехай помнит!.. – сливались в одно несколько голосов, и среди них Андре почти различал голос отца. Или ему казалось?

– Бросай его, жандармы! – крикнул кто-то, и Андре упал в мокрое, холодное и вонючее. Послышался удаляющийся топот и тут же – по-военному четкие шаги двух пар ног. Пока еще далеко.

Жандармы? За ним? Merde!

В голове мутилось, все тело болело, жалкие домишки перед глазами расплывались, ноги не слушались. Но Андре, сжав зубы (вроде целы, повезло!) и проклиная смердов, жандармов и собственного отца, поднялся, держась за стену, и, пока жандармы не подошли близко, почти упал в щель между домами.

– Куда он делся? – через мгновение послышался голос одного из жандармов.

– А демон его знает. Тебе оно надо?

– Не-а. Хватит на сегодня бродяжек, я только мундир почистил. Жужу не любит, когда от меня воняет.

Оба жандарма рассмеялись.

Андре, скорчившись в щели, молил Единого, чтобы они прошли мимо. Конечно, Морис вытащит его из участка, не впервой, но сукины дети сейчас не признают в нем князя, а значит – могут отбить почки. Или сунуть на дорожные работы безо всяких разбирательств. Проклятье! И зачем им с Морисом встряло придумать новый закон против бродяжничества? Хороший закон, правильный, если уж на то пошло: обязать бродяг работать на государство. Дороги мостить, канавы копать и всячески благоустраивать город. За казенное жилье, кормежку и плату, разумеется. Что там, два гроша в день? Вот нужны ему сейчас эти два гроша! Merde!

По счастью, жандармы куда больше интересовались прелестями Жужу, чем очередным побродяжкой. Так что через несколько минут Андре выбрался из щели между домами, отряхнулся – хоть это и было бесполезно, после сточной-то канавы – и постарался вспомнить карту Брийо. Ему срочно надо было попасть на улицу Менял, получить свои деньги, привести себя в порядок и добраться до дворца.

Андре дошел до улицы Менял, когда солнце уже клонилось к закату. Пришлось поблуждать. Франкская столица с точки зрения безденежного бродяги выглядела совсем иначе, чем из кареты принца или хотя бы седла любимого скакуна. Отличного скакуна! Вот только пока Бриз мирно отдыхает в дворцовых конюшнях, его хозяину приходится идти пешком. В грубых башмаках. Как простолюдины такое носят? Полдня – и ноги Андре сбиты в кровь! От боли в ногах его отвлекала лишь боль в треснувших ребрах, разбитой голове и урчащем от голода животе. Но он добрался до места! Все, на этом его приключения можно считать оконченными.

Вот он, дом номер семь.

Не обращая внимания на косые взгляды дворника, подметающего тротуар, Андре поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

– Убирайся, рвань! – было первым, что он услышал через крохотное зарешеченное оконце в двери.

– Открывайте. Мсье Бурве меня ждет, – привычным холодным тоном велел Андре.

За дверью запыхтели, затопали, но не открыли. Вместо этого в оконце просунули тощий кошель и тут же оконце захлопнули.

Поймав кошель, Андре выругался. Отчаянно хотелось пить, да и лекарю показаться не мешало бы, но унижаться и просить подлых мещан о милости?! Ни за что! Он князь, и если ему на роду написано умереть молодым, то он и умрет, как подобает князю, а не жалкому червяку!

Расправив плечи и задрав подбородок, Андре спустился с крыльца и сунул кошель в карман. Судя по весу, денег там было всего ничего. Но на привести себя в приличный вид и отобедать – хватит. А дальше… А дальше – видно будет. Морис наверняка подыщет для друга непыльную службу при дворе, а пока, без сомнения, одолжит сотню-другую франков.

– Эй, извозчик! – крикнул Андре проезжающей мимо пролетке и помахал зажатой между пальцев монетой.

На сей раз извозчик остановился и со всем уважением спросил:

– Куда доставить мсье?

– Магазин «Саш», любезный, и поторопитесь.

Откинувшись на спинку сиденья, Андре прикрыл глаза и улыбнулся. Подумаешь, лишился имени и семьи! Невелика потеря. Может, оно и к лучшему – теперь он свободен, как ветер! И наконец-то может жить в свое удовольствие, не оглядываясь на мнение старого пня, по какому-то попущению небес оказавшегося его отцом.

Брийо, Пале-РояльМорис, герцог Ланжерский, второй сын императора Франкии

– Почему бы и не поохотиться на ваших прекрасных оленей, дорогой мой друг? – Морис зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью. – Как-нибудь осенью. Руанские леса осенью весьма… э… весьма, да.