Земляки по разуму. Книга первая

Олег Готко

ЗЕМЛЯКИ ПО РАЗУМУ

Книга первая

народно-фантастический роман

Часть первая

ЗАЩИТНАЯ РЕАКЦИЯ

Воскресенье, 22 мая 1988 года

– У-у, козёл! – смело заявил Семён Саньковский и отхлебнул портвейна из бутылки. – Пошёл вон!!!

Было солнечное утро, он стоял на берегу речушки, а за спиной слышались обнадёживающие голоса друзей. Возможно, поэтому вопль прозвучал не как вызов на дуэль, а скорее как добрый совет. Несмотря на это, два глаза неопределённого цвета продолжали упрямо таращиться на человека. В них не читалось даже намёка на пацифизм. Вонючее животное не скрывало намерений проверить на прочность свои костяные наросты.

Почему для этой цели оно изо всех подходящих объектов выбрало именно его, для Семёна было полнейшей загадкой чужой души, скрывающейся в потёмках тела, покрытого грязно-белой шерстью. Дожив до двадцати пяти лет, он понятия не имел о так называемом инстинкте территории, присущем в равной степени как львам, так и козлам.

Саньковский вознамерился было повторить возлияние, но не секрет, что парнокопытным плевать на добрые советы. За мгновение до того, как рога вошли в непосредственный контакт с интимной частью тела, Семён успел-таки закупорить пальцем горлышко и даже замахнуться, демонстрируя завидную защитную реакцию…

Окружающий пейзаж кувыркнулся, и небо на ничтожный промежуток времени оказалось под ногами. Сделав пол-оборота, оно повисло над головой, звеня и покачиваясь огромным голубым колоколом. Отнюдь не супермен, но не лишённый толики самоуважения Саньковский лежал на спине, пришпиленный земным притяжением, как бабочка иголкой. Ему не было никакого дела ни до жужжания пчёл, ни до уносимого ветерком пуха сбитых одуванчиков. Зелёная травка, отчётливо попахивающая дерьмецом, его тоже интересовала мало. От удара ныло то, что изощрённые в кулинарии каннибалы склонны нежно называть «филеечкой», а от соприкосновения с земной твердью перехватило дыхание.

Выпучив красивые синие глаза, Семён пытался глотнуть воздуха, и был похож на перепуганную сосиску, увидевшую дурной сон. В общем, было самое время его добить, однако даже козлы добрее людей.

– Живой, тореадор-самоучка? – послышался вопрос. Если в нём и присутствовала нотка волнения, то она полностью сглаживалась расстоянием. Тень вдруг закрыла Солнце, и тот же голос подтвердил диагноз: – Живой! Поднимайся, орёл с вертикальным взлётом!

Материализовавшись коренастым и веснушчатым Димкой Самохиным, она протянула руку и рывком поставила Семёна на ноги. Мученически скорчив другу благодарную рожу, тот выгнулся, помассировал поясницу и покосился на бутылку в левой руке. Несмотря на катаклизм, уровень жидкости там не уменьшился, но это было слабым утешением.

– Хлебни чуток, чтобы столбняк прошёл, – посоветовал практичный Димка и направился к импровизированному столу, где и размещались остальные зрители.

Не считая Самохина, свидетелей позора Саньковского было трое. Длинный, чья банальная кличка заменяла ему как описание внешности, так и биографию, да две девушки, с которыми познакомились здесь же, на берегу. Им было лет по двадцать, и они пока отличались друг от друга только степенью выпуклостей и именами.

Случившееся стало следствием визита приятелей к Семёну с целью выманить семью на природу. Однако жена Саньковского от вылазки отказалась наотрез, сославшись на мигрень, магнитную бурю и неблагоприятное расположение звёзд. Её вера в астрологию заслуживала отдельного разговора и была незыблема, как законы мироздания, хотя и отдавала атавизмом. Мария аргументировала это тем, что та – единственное, вселяющее в неё уверенность в завтрашнем дне. Не став уточнять, на какой именно день легли неправильно звёзды, а справедливо рассудив, что, согласно афоризму: «Баба с воза – кони в курсе дела», Семён захлопнул за собой входную дверь и отправился наслаждаться природой и портвейном на свой страх и риск. И делал это весьма успешно, пока не забрёл на чужую территорию.

– Ну, мужики, не будем отвлекаться. – Димка сел, поджал ноги и взял стакан. – Жили бы мы в Испании, например, так мы бы этих козлов одной левой!

Семён был парень незлобивый, но сейчас скрипнул зубами. Его душа жаждала реванша, однако выбор козлов отпущения был сильно ограничен.

– Согласен, – кивнул долговязый, сидевший напротив, – век живи, век учись!

– Золотые слова! Сенька, иди сюда! Послушай, что умные люди говорят!

Саньковский продолжал стоять на том же месте. Метрах в десяти о нём тихо сплетничали камыши, окаймляющие тихий омут, а шагах в пяти, нагло повернувшись задом сразу ко всему миру, жевал травку козёл. Он был привязан к иве, росшей у подножия холма. Склоны возвышенности были разграфлены микроскопическими огородами. На самом верху за густыми зарослями смородины можно было рассмотреть побелённые известью стены древней избушки. С хозяйкой – бабкой Грушей – они познакомились ещё раньше, когда та привела животное на пастбище.

Мутным оком окидывая весь этот пейзаж, Семён раздумывал, что будет эффективнее: подкрасться к козлу и отвесить здоровенного пинка или подняться к бабке и потребовать возмещения морального ущерба. Быть такого не могло, чтобы в этой глухомани не гнали самогон!

Пропитанная идиотизмом дилемма казалась довольно сложной, и Саньковский не на шутку задумался. Если в первом случае он наверняка испытал бы ни с чем не сравнимое чувство глубочайшего удовлетворения, то во втором – если, опять же, его предположение оправдается, – это ощущение они познают все вместе. Прилив крови к коре головного мозга спровоцировал перемещение центра тяжести, и тело начало раскачиваться, как одинокая пальма под бризом на берегу тёплого острова.

– Мальчики, – заволновалась одна из девчонок, не сводя с Семёна тревожного взгляда, – по-моему, он опять что-то задумал!

Димка бросил ленивый взгляд на далёкий остров.

– Вот уж не думал, что покачивание на ветру – признак усиленной умственной деятельности!

– А вдруг он опять к козлу полезет?… Покалечится, и что мы его жене скажем? – выдавил из себя ещё одну здравую мысль Длинный. Сегодня он был в ударе.

– Сделайте что-нибудь! У меня нехорошее предчувствие!

– Ирка, перестань корчить из себя ведьму, – посоветовала подруге та, что была более аппетитной, – лучше порежь хлеб.

– Предлагаю выпить за то, чтобы продолжение поединка было менее плачевным или более удачным! – Самохин относился к жизни намного оптимистичнее, чем она того заслуживала, и остальным советовал делать то же самое по мере возможности. – Take it easy![1]

– Ой, он уже начал идти! – взвизгнула Ира.

– Не визжи. Такой походкой он далеко не уйдёт.

И, правда, движения Семёна напоминали бальный танец с тенью. Следуя дружескому совету, он на ходу допил вино и швырнул бутылку в речку. Бултыхнувшись, та начала покачиваться, издевательски подмигивая ему солнечными зайчиками.

– Я так больше не могу! Ленка, идём со мной! – Ира решительно поднялась. – Ребята, почему вы сидите?

– Не такой он придурок, каким кажется, – отмахнулся Димка.

Тяжело вздохнув, Лена встала и последовала за подругой.

– Козёл, конечно, козёл, но и Семён ведёт себя, как баран, – констатировал факт Длинный и проводил взглядом фигуры девушек. – А Ира эта очень даже ничего…

– Угу, только нервная очень.

К тому времени, когда подошли девушки, Саньковскому уже и самому начало казаться, что перед решающей схваткой не мешало бы освежиться, потому как дилемма была решена в пользу козла. Он быстро дал себя уговорить, и его под руки, как жениха русалки, препроводили к воде. Козёл проблеял вслед что-то презрительное.

– Боже, какой позор… – пробормотал Семён, оттолкнул сестёр милосердия и рухнул лицом в воду.

«Утопиться, что ли?» – лениво подумалось под водой, но через несколько десятков секунд, когда в лёгких исчерпался кислород, этот способ самоубийства показался донельзя пошлым. Отфыркиваясь напоенным верблюдом, Саньковский выполз обратно на берег.

И тотчас раздался душераздирающий визг. На сей раз девушки завопили разом, словно узрев водяного. Димка с Длинным вскочили, как укушенные, хотя причины криков никто из друзей не понял. Правда, с головы Семёна свисали водоросли, но не это же, в самом деле, признак губернатора подводного царства. Козёл тоже таращился на недоумка, но атаковать, похоже, не собирался.

– Что случилось?!

Девушки на секунду умолкли и синхронно ткнули пальцами перед собой. С недоумением глядя на них добрыми глазами, Семён поднялся на ноги. Пошатываясь и пьяно улыбаясь, он принялся стягивать с тяжёлой головы мокрую зелень. Неожиданно рука наткнулась на нечто холодное, мягкое и пульсирующее – живое. И это сидело у него на голове. Инстинкт самосохранения моментально сошёл с ума.

Саньковский запрыгал камлающим шаманом, яростно тряся башкой. Друзья подошли поближе, а подруги шарахнулись назад. Под аккомпанемент несмолкающего визга Димка и Длинный тупо смотрели на конвульсивные пляски, но понять ничего не могли.

– Убедительно прошу вас заткнуться и объяснить в чём дело! – велеречиво обратился к дамам Длинный, но орущий дуэт игнорировал просьбу.

Ответ явился сам собой в тот момент, когда неожиданно с головы Семёна слетел серый ком и с противным звуком шлёпнулся наземь.

– Ух, ты! – не веря своим глазам, воскликнул Самохин. – Осьминог!

Тварь, мерзко извивающаяся на такой обыкновенной траве, и в самом деле сильно смахивала на осьминога. Неожиданно она замерла, и на людей уставился круглый беспощадный глаз. Время от времени его затягивала мутно-белая плёнка.

– Мужики! Это точно осьминог! Вот уж не думал, что в нашей речке водятся настоящие осьминоги! – Димкиному восторгу не было границ. Он радовался так, словно повстречал родного брата-близнеца, с которым его ещё в детстве разлучила злая судьбина.

Остальные были настроены менее жизнерадостно. Семён медленно, но с завидным упорством приходил в себя. Два жестоких потрясения в течение десяти минут – это уже слишком даже для флегматика. То козёл, то осьминог – природа достала его до печёнок. Хмель проходил, оставляя только обиду, злость и мерзкий привкус. Вот этому представителю родной фауны он и предъявит вексель, а заодно докажет всем остальным, что случай с козлом – лишь досадное недоразумение!

Саньковский настороженно посмотрел на зрителей.

Девчонки выдохлись и попятились от того, что в их понимании сильно смахивало на последствия блуда водяного с медузой. Длинный, воспользовавшись тишиной, поинтересовался у Димки насчёт ядовитости осьминогов. Получив довольно уклончивый ответ, он решился было подойти поближе к твари, но тут та шевельнулась, и от неё поползло щупальце. Вытягиваясь пиявкой, оно влажно поблёскивало на Солнце и шевелило присосками. Под глазом откуда-то из складки кожи появился клюв и раздался скрипящий звук.

Друзья опешили, а Семён счёл момент подходящим, чтобы привести приговор природе в исполнение.

– Так ты, гадина, напугать меня решила? – просипел он, когда осьминог поднял над собой два щупальца и начал раскачивать ими из стороны в сторону. – Сопля членистоногая! Сейчас я тебе покажу, где положено зимовать ракам с осьминогами и в какой позе!!!

Разъярённый герой асфальта занёс ногу для удара. Тварь подпрыгнула, и одно из восьми щупальцев обмоталось вокруг щиколотки.

И всё.

Димка видел, как зависнув на секунду на ноге, осьминог был отброшен в сторону. Шлёпнувшись оземь, он сжался в комок и покатился к воде. Мутная пучина поглотила тварь, и только круги на воде демонстрировали, что увиденное – отнюдь не галлюцинация.

– Вы видели? – обратился Самохин к остальным на всякий случай.

– Ты лучше на него посмотри, – предложил Длинный, указывая на Саньковского.

Тот лежал, подогнув под себя правую ногу.

Димка нагнулся над ним и похлопал по щекам. Адекватной реакции не последовало. На глазах Иры заблестели слёзы.

– Я так и знала, что это плохо кончится… – всхлипнула она.

– Не ной, ради бога, а лучше принеси водки! – рявкнул Димка. У него уже начала болеть рука, а голова приятеля лишь моталась из стороны в сторону.

Рядом присел Длинный и начал неумело искать пульс. Нащупав, он принялся считать, шевеля узкими губами. Дойдя до ста тридцати двух, он спохватился, что не засёк время. Однако результат и так был ясен. Саньковский несомненно был жив, но пребывал в глубоком обмороке.

Самохин влил приятелю в рот подоспевшую тёплую водку и добился тихого мычания.

– Как самочувствие? Нормально?

Из горла Семёна вылилась водка, и вырвался нечленораздельный хрип. Обладая буйной фантазией, его можно было считать утвердительным. Глаза открылись и бессмысленно полезли из орбит. По телу пробежала судорога, пострадавший выгнулся, попытался опереться сразу на все конечности, но потерпел фиаско. Бессильно завалившись на левый бок, Саньковский снова перестал подавать признаки жизни.

Длинному всё это сильно напоминало обычную агонию. Было самое время подыскивать добрые слова для некролога, но тут вдруг появилось ещё одно действующее лицо.

– Привет, сосед! Ты чего такой скучный? – пнул Семёна рыболов-любитель Василий Рында, привлечённый женским визгом и непонятной суетой.

– Он… э-э, заболел, – буркнул Димка.

Рында наклонился.

– Да он же пьян в стельку! – не без зависти мигом определил он болезнь. – И это в одиннадцать часов утра да ещё в наше безалкогольное время…

– А вдруг эта штука его ужалила? – перебил его Длинный, обращаясь к Самохину. – Давай его в больницу, а? Вдруг этот осьминог ядовитый?

– Осьминог?! – обвис челюстью Василий. – Да тут у вас у всех солнечный удар! Какие осьминоги? Поменьше бы вы, ребятки, злоупотребляли на жаре, а? Если для вас слишком много, то можете поделиться. Я с приятелями с удовольствием вас выручу.

Два мужика, стоящие несколько поодаль, согласно кивнули. Один из них подмигнул Лене.

– Ну и что ты врачам скажешь? – Самохин пропустил добрый совет мимо ушей. – Что его укусил осьминог?! Не в Японии же живём, чёрт побери!

– М-м… – протянул Длинный, лихорадочно подыскивая контраргумент. Он, конечно, не верил, что в Стране Восходящего Солнца осьминоги кидаются на аборигенов, как собаки, но эту интуитивную догадку сейчас словами подтвердить не мог. – Тогда его лучше домой…

– Я не знаю, о каких осьминогах вы здесь толкуете, но скажу одно: дурных и пьяных бог бережёт, – снова вмешался Василий. – Или вы с его женой не знакомы?

– А что жена? – буркнул Длинный. – Жена – не осьминог, не укусит!

– Какой бы она ни была, – поддержал друга Димка. Ему не улыбалось продолжать веселиться в компании полутрупа, пусть даже и знакомого.

Рында одарил их скептическим взглядом, размышляя над тем, насколько соседу было бы лучше, если бы его половина была не только осьминогиней, но, например, ещё и царевной-лягушкой.

– Как хотите, мужики, – сказал он. – Можете тащить его в больницу, домой или сразу в вытрезвитель, а мы с девчонками ещё посидим. Правда, красавицы?

Ира с опаской поглядела на обманчиво-тихую заводь и поклялась пить в будущем только в более цивилизованных местах. Она отрицательно покачала головой, но подруга сказала:

– Только пойдём к озеру, хорошо?

– Как скажете, – весело согласился Василий и улыбнулся своим приятелям. – Не стойте, как столбы с разинутыми ртами! Помогите дамам собраться.

Через пару минут они ушли к озеру, в которое через полкилометра впадала речушка. Димка вздохнул и окончательно взял инициативу в свои руки.

– Длинный, бери Сеньку на спину и иди, а я здесь уберу, – он скомкал клеёнку, швырнул её в сумку и сгрёб в кучу отходы.

Когда всё догорело, Самохин догнал маленькую полупохоронную процессию. Когда полутруп сопровождают, это ведь можно назвать процессией, не так ли?

* * *

Мария возвращалась домой от подруги. Ей было двадцать три года, и приходилась она Семёну Саньковскому, так сказать, женой «в законе». Кроме мужа, женщина обладала также мускулистой фигурой среднего роста, на которой оставили след регулярные посещения секции тех, кто метает ядра.

Третий день стояла ужасная жара, которую она не переносила. Воздух был раздражающе плотен, а раскалённый асфальт податливо всасывал острые каблуки белых австрийских туфель. Да ещё новое платье стесняло движения. Всё это и в отдельности могло довести кого угодно до белого каления, а тут ещё эта дура! Безмозглая лоховка, для которой журнал «Крестьянка» – последнее откровение в мире моды. Нашла же, идиотка, перед кем устраивать выставку моделей!

– Нормально! – прорычала Мария, цитируя вычеркнутую из списка подругу. – Чрезвычайно нормально!!!

Ярость затмила предупреждение звёзд, а ведь те верно вещали, что лучше в этот день посидеть дома и не рыпаться. Именно из-за них она не отправилась загорать с мужем, но потом от скуки решила сходить к подруге, черти бы её взяли!

При воспоминании о супруге Мария зашипела взбесившейся кошкой и ускорила галоп. Случайный прохожий шарахнулся в сторону.

– Этот урод там отдыхает! – забормотала она себе под нос. – Развалился в тени! под кустом! и попивает холодное пиво! Если снова надерётся, сволочь, вышвырну с балкона!..

С этой мечтой Саньковская влетела в сырую прохладу подъезда. Каблуки простучали по лестнице на третий этаж копытами рысака, которому ещё далеко до живодёрни. Зазвенели ключи, дверь скрипнула и отворилась. В то же мгновение её ноздри расширились, фиолетовые глаза обернулись драконами и полыхнули жутким пламенем.

– О, эта вонища! Снова!

Аллергия супруги на перегар была проклятием как для Семёна, так и для его приятелей, но любящему сердцу он приказать в своё время не смог. В данный же момент эта напасть вообще не имела для него принципиального значения. Его тело лежало на диване в том же положении, в каком было оставлено верным Димкой. Ноги в перепачканных глиной ботинках бросались в глаза, как вспышки электросварки.

Итак, тело лежало и даже слегка похрапывало, не подозревая, что тихий час подошёл к концу. Злобное сопение женщины трудно спутать с затишьем перед бурей, но тем не менее так оно и было. К телу Семёна приближался ураган с традиционным женским именем Мария. Такова уж странная привычка синоптиков, из чего следует, что и у них есть жёны, тёщи и прочие составляющие семейной жизни.

– Семён! – пронёсся первым шквалом крик.

И жалобно звякнули стёкла. И нежнейшим малиновым звоном дал о себе знать богемский хрусталь, любовно выставленный в чешской стенке.

– Семеннн!!!

И полетел в открытую балконную дверь правый ботинок. И хрустнул хлипкий польский стул, на который жена свалилась, не удержав равновесия при попытке стащить бесчувственное тело с дивана, укрытого тончайшим турецким покрывалом.

– Семенннннн!!!

Одно эхо рыка супруги заставило бы любого здравомыслящего капитана крепко-накрепко принайтовить себя к грот-мачте и тихо молиться, чтобы та не сломалась. Безответственное же тело шлёпнулось на пол и лишь тогда открыло мутные очи. Тусклым взором оно обвело комнату, крякнуло и вскинуло руку.

– Что?!! – окончательно взбесилась верная половина. – Глазки мне строить?!

Рука требовательно закачалась, игриво шевеля пальцами. Во всяком случае, именно так Мария расшифровала странные жесты. Нервное переутомление – тот ещё дешифровальщик!

Железный обруч стиснул горло. От накатившего бешенства она не могла произнести ни слова. Подобную стадию непогоды бывалые морские волки называют «глазом урагана». Вокруг буря, а в самом центре – тишь да гладь… Однако минутное молчание было таким же обманчивым, как и спокойствие в центре урагана.

– А-а-а!!! – прорвался наконец воздух из лёгких. – Хочешь, чтобы тебе ручку подали?!! Уронили бедного мальчика на пол, и он начал валяться!!! Несчастненький ты мой, а по рёбрышкам?!! Как оно? Я ведь тебя предупреждала!!!

Операция эта, производимая остроносой туфлей, была весьма болезненна. Тело Семёна изогнулось в немыслимом мостике и неуклюжим пауком забегало по квартире, пытаясь увернуться от карающей туфли и переворачивая мебель.

– Ага! Так ты, оказывается, ещё и гимнаст?! – ещё пуще разбуянилась стихия.

Она бушевала и бушевала, круша рёбра несчастной жертвы. Звон стекла слился в одно сплошное дребезжание. Прошли не менее двадцати минут до того момента, когда тело Семёна пулей вылетело из подъезда и забилось в густые заросли кустарника, спугнув дворового кота.

Мария, успокоившись, так и не смогла понять, почему благоверный всё время двигался в скорченном виде. Ранее за ним ничего подобного не замечалось.

* * *

Пришло время, и Семён очнулся.

И жутко удивился. У него ещё никогда не было такого похмелья. Такого сказочного похмелья. Если быть точным, то сейчас этого самого похмелья не было вовсе.

Тело как будто плавало в невесомости. Голова была ясной, как никогда.

– Ах, – потянулся он, не открывая глаз, – приятно чувствовать себя человеком…

И открыл глаза.

И удивился пуще прежнего. Его окружал зеленоватый полумрак.

«Хм, вечер уже… Сколько же это я проспал? – Саньковский автоматически поднял к глазам левую руку, где носил часы, и увидел щупальце. И тупо изумился. – Неужели я приволок эту гадость домой?»

Он сделал отбрасывающее движение и снова поискал взглядом часы. И снова наткнулся на щупальце. После ещё одной попытки избавиться от конечности, с ней опять не произошло никаких кардинальных изменений. Вторая рука тоже оказалась щупальцем. Оно было, словно язвами, покрыто розовыми присосками…

И ноги! Они ничем не отличались от рук!!!

Было от чего запаниковать. Обманчиво-мягкое похмелье превращалось в жуткий кошмар. У него не было ни рук, ни ног. Сплошь одни щупальца. Даже больше, чем нужно. Спрашивается, как ему теперь узнать время?…

Страшная догадка обожгла мозг. Он утонул, и душа переселилась в проклятого, мерзкого, отвратительного осьминога! Теперь всю жизнь придётся влачить существование в теле кошмарной студенистой твари!!! Зачем он, идиот, к нему полез? А ведь экологи предупреждали, что Природа насилия над собой не прощает! Интересно, сколько живут осьминоги?…

Боже, какой дурацкий вопрос! Ведь это сон… Всего лишь сон! Во сне умереть невозможно. Вернее, никому не может присниться собственная смерть, а уж тем паче – жизнь после неё! Во сне нужно стремиться к свету…

Семён немного успокоился и начал делать членами плавные движения. Полумрак постепенно рассеивался. Вода или что бы это ни было становилась прозрачнее.

«Сон какой-то слишком реальный…» – подумал Саньковский, когда в глаза ударил яркий свет заходящего Солнца.

Моргнув, он огляделся. И ужас окончательного понимания истины начал сжимать холодными, прямо-таки ледяными клещами сердце. Или то, что было сейчас его сердцем.

Перед ним на волнах раскачивалась бутылка. Та самая, которую он давным-давно, ещё в первой жизни бросил в речку. Она дождалась его воскрешения…

Потеряв сознание, Семён снова ушёл под воду. Очнувшись на дне речном, он едва не заплакал. Чёрт, ведь никто и никогда не говорил ему: «Не пей, Сеня, осьминогом станешь…» При воспоминании о прошлой инкарнации защемило в бессмертной душе.

Саньковский снова всплыл. На берегу, где довелось скончаться, не было даже козла. Однако Семён рискнул выбраться из воды только тогда, когда Солнце спряталось за горизонт. Выбрасывая перед собой непривычные конечности, он некоторое время растерянно ползал по траве. Затем поднатужился и начал передвигаться, пытаясь шагать на упругих щупальцах. Чужое тело немилосердно шаталось из стороны в сторону. Ногоруки разъезжались куда хотели и стремились жить своей жизнью, клюв же пахал землю. Семёну хотелось плакать и каяться, но даже козлу в его положении было бы ясно, что уже слишком поздно…

С этими мыслями Саньковский снова отключился.

* * *

Понедельник, 23 мая 1988 года

Холод. Собачий холод и тёмная мгла. Так восприняли рецепторы нового тела условия внешней и чужой для него среды. Семён знал, что это ночь, и дрожал в образе осьминога.

«А говорят, что все земноводные твари – хладнокровные… Или холоднокровные? Один чёрт, разница небольшая. Будь я хладнокровным человеком, то можно было бы сказать, что у меня зуб на зуб не попадает», – размышлял он, стараясь подавить чёрный страх, который время от времени глистой-удавом стискивал внутренности. Ещё Семён пытался утешиться мыслью, что в случае примерного поведения ему скостят срок пребывания среди земноводных и в следующей жизни снова сделают человеком…

Такие размышления должны были более приличествовать какому-нибудь ламе, нежели молодому строителю коммунизма, зародившемуся под бдительным прищуром КПСС. В конце концов Саньковский задумался над этим и испытал приступ ничем неоправданной надежды.

«Так, так, – мысли перескочили на другие рельсы, – откуда я этой мистики набрался? От Машки, что ли? Ведь я не индус, не ислам, да и библию никогда не держал в руках. Какие, к чёрту, инкарнации некрещёных младенцев? Тут что-то другое…