Перевёрнутый мир

Мир – это тайна. И то, что ты видишь перед собой в данный момент – еще далеко не всё, что здесь есть. В мире есть еще столько всего. Он воистину бесконечен в каждой своей точке. Поэтому попытки что-то для себя прояснить – это на самом деле всего лишь попытки сделать какой-то аспект мира чем-то знакомым, привычным. Мы с тобой находимся здесь, в мире, который ты называешь реальным только потому, что оба мы его знаем. Ты не знаешь мира силы и поэтому не способен превратить его в знакомую картину.

К. Кастанеда. Путешествие в Икстлан

Крик… Пронзительный, леденящий душу крик раздался из глубины сонного, тихого, пронизанного утренней прелестью леса. Туман как разбойник, которому всё нипочём, висел над землей, раскинув свои руки, ожидая новую жертву, которая попадет в это молочное холодное и непрозрачное облако. Безмолвная земля замерла в ожидании восходящего солнца. Крик… Игнат непроизвольно вздрогнул, но, не останавливаясь, продолжал идти. Он знал, что будет дальше, и был готов к этому. Впрочем, как всегда.

Глава 1.

Впервые попав в эту удивительную своей естественной красотой сибирскую глубинку, хочется взять краски и мольберт, ну или на крайний случай листок чистой бумаги, забраться на самый высокий холм и рисовать, рисовать… Рисовать чувства, эмоции, состояние души… Странно? Да нет! Просто то, что ты начинаешь здесь чувствовать, просится наружу. И если ты не умеешь рисовать, а это, конечно же, неправда, потому что все умеют рисовать, просто кто-то лучше, а кто-то как получится. И даже те, кто относится ко второй категории, просто обязаны для себя увезти свой шедевр и повесить у себя дома в рамке, чтобы вспоминать этот необыкновенный край. Дивные леса чаруют своей разнообразной красотой: корабельные сосны уходят высоко в небо, кокетливые берёзы шелестят кудрявой листвой, ели раскинули свои аппетитные толстые лапки, как будто приглашая заглянуть под их гостеприимные кроны, запах можжевельника перебивает другие запахи леса… Холмы, луга, поляны и даже овраги – все в цветении. Тысячи ароматов перемешивает ветер, как будто он окрылен каким-то безудержным весельем. Коктейль из пряных запахов трав нежно щекочет нос, проникает все глубже и глубже, аккуратно добираясь до твоей души. Запахи… Кто бы мог подумать, что они могут расшевелить даже самую черствую душу. Глаза становятся ярче, наслаждаясь ковром из ярких малиновых цветков клевера, высоких белых кашек, блестящих и переливающихся березовых сердечек на красавице березе. Кажется, что пахнут солнечные блики, рождающиеся в новом дне. Пахнут свежестью, ранним утром. Пахнут счастьем. И ты становишься как будто пьяный… от свободы и какой-то особой энергетики. Всматриваешься в гладкую поверхность рыжей реки, которая, казалось, остановила свое течение, в ее зеркальное отражение, слушаешь пение птиц – то торжественное, как будто они поют гимн своему чудесному дому-лесу, то игриво-хулиганские трели, и ощущаешь, как что-то меняется в душе. Проникает внутрь, растекается по телу греющей энергией, расслабляет голову и направляет мысли в другое русло. Сердце наполняется любовью, душа успокоением. На лице появляется улыбка, и именно в этот момент ты понимаешь, что проблемы, которые вчера казались сложными, становятся проблемами, которые вполне можно решить. Проблема как будто становится возможностью посмотреть на нее другими глазами. Уходит состояние безвыходности, ненужности, непонимания… На смену настроению приходит мощный заряд энергии, удивительное спокойствие – и самое главное, самое удивительное… ты начинаешь видеть. Не просто смотреть, а именно видеть. Удивительное место. Место силы. Сказка и быль.

Глава 2.

Четверг, 8 июля.

Страх. Нет ничего губительнее для человека. Он овладевает им, выбивает почву из-под ног, заполняет его мысли и обессиливает тело. Страх наделен качеством преувеличения, и противостоять страху способна только вера. Не дать страху укрепиться ни в одной частичке своей жизни – очень сложно для человека. Страх хитер. Он использует малейшую лазейку, любой повод, чтобы проникнуть в мозг и плотно занять свои позиции. Страх любит главенствовать над смелостью, решительностью, бесстрашием, упорством. Иногда он уверен в себе, что непобедим. Он пугает и путает человека на его жизненном пути.

Игнат не знал страха. Он никогда не был с ним знаком и в ближайшем будущем знакомиться не собирался. Дойдя почти до места, откуда слышался крик, он остановился у поваленного дерева, нагнулся, сорвал несколько спелых лесных ягод, положил их в рот и слегка зажмурился от наслаждения.

«Дааа… Таких у нас нет», – сердце его забилось сильнее. Скоро. Уже совсем скоро полнолуние, и они должны быть. А нам нужно успеть всех собрать…

Он отогнал ненужные мысли, возвращаясь к действительности, и чтобы воспоминания не захватили его вновь, быстрым шагом, петляя между густых деревьев, которые только начинали просыпаться от первых утренних лучей, пошел дальше. Чуть погодя его шаги стали осторожнее, он старался двигаться как можно тише, хотя и знал: они чувствуют, что он придёт. Он всегда приходит. К счастью для него, его пока не трогают. Понимают, что он им нужен. Пока нужен. Игнат наконец вышел к берегу Тары. На крутом берегу виднелся силуэт, барахтающийся на земле. Подойдя к нему ближе, увидел, что это молодой мужчина.

«Выпустили. Живой».

Игнат остановился. Мужчина ошалело крутил головой, и глаза у него были такие… шальные и туманные.

– Доброе утро, – Игнат улыбнулся незнакомцу, между делом оглядывая все вокруг. Мужчина перестал вертеть головой и уставился на подошедшего путника.

– Я – Игнат, – он сделал незаметное движение рукой, отметил про себя, что нужно еще минут пять, прежде чем сидящий на земле мужчина начнет говорить и вообще придет в себя. Он старался говорить медленно, не пугая городского жителя.

– Из местных я. Вот, хожу по утрам, травку разную собираю, – Игнат кивнул головой за спину, показывая, зачем ему рюкзак. – Чаи из нее завариваю, простуду лечу или хворь какую-другую. Таблеткам не доверяю. Врачам – избрано. Хотя в нашей глуши врач один, и тот за десять километров принимает.

Чудик смотрел на него глазами человека, только что узнавшего, что он умер и сейчас находится в странном месте, про которое никто и никогда не говорил, не просвещал и не писал об этом книг. Потому что все говорят, что если помрешь, то попадешь либо в ад, либо в рай. А про это место никто не говорил. А ведь он умер. А с ним кто-то говорит о каких-то земных делах.

– Две минуты, – отметил про себя Игнат и продолжал приветливым голосом:

– Племянник у меня есть. Митька. Так он, не глядя, может траву лечебную рвать как будто нюхом чует. А мне рассмотреть надо, понять – годится этот листочек иль нет. Ну, вот сегодня один пошёл. Пожалел мальчишку. Пусть поспит.

– Сергей, – протянул руку Игнату сидящий на земле мужчина, который, по-видимому, решил навести мосты в ином мире, чтобы понять – что сейчас было с ним и где он.

Игнат облегченно вздохнул и, ухватив руку, помог подняться с земли.

Сергей потряс головой, огляделся и спросил:

– Где я?

– Добро пожаловать в Окунёво, – Игнат доверчиво улыбнулся.

– Да. Я приехал в Окунёво. Я вообще не пью, – Сергей смотрел Игнату в глаза.

Игнат понимающе кивнул:

– Я тоже.

Сергей повторил:

– То есть абсолютно не пью. Как я здесь оказался?

Игнат ободряюще кивнул и подумал о том, как избирательно они очищают память человеку. То есть кто он – помнит. Куда приехал – помнит. А что было с ним – нет. Или частично этот парень что-то помнит? Вслух же он сказал:

– Места у нас, говорят, странные. Пойдешь в лес, бывало, за грибами или ягодами, или птиц послушать – они у нас знатные певцы, а вернешься – тебя ищет уже полдеревни. Ты думаешь, что на часок отлучился, а уже сутки прошли.

Обычно такие разговоры между ним и теми, кому повезло и кого вернули – на этом и заканчивались. Люди качали недоверчиво головой и уходили, косясь на странного собирателя трав. Возвращались в деревню, рассказывали всем подряд как непонятно заблудились, но сами толком ничего не помнят. Потом рассказы обрастали домыслами и появлялись новые легенды и страшилки.

А этот, смотри–ка, не уходит…

Сергей покачал головой и погрозил пальцем Игнату после его предположения.

– Я не пью, – на всякий случай в третий раз повторил он.

Игнат по-доброму развел руками, а Сергей продолжил:

– Я шел по Тюпу в надежде найти то самое место, про которое говорят люди. Мне нужно было собраться с мыслями, которые меня последнее время одолевают. Я хотел уединения. Подойдя к ивам, что стоят посреди полуострова, я присел и закрыл глаза. Через минуту меня что-то подхватило и куда-то понесло. Я пытался открыть глаза, возможно, я их даже открыл, но вокруг было так, как будто кто-то пролил молоко, и ты оказался в этой луже, покрытый с ног до головы. Непроглядный туман и жуткий холод. Сначала страх сковал меня с ног до головы. Но неожиданно для меня самого на смену ему пришла злость. Я разозлился от беспомощности. Потом обрыв мыслей. Ничего не помню кроме того, что очнулся здесь. На другом берегу реки, в положении, из которого не могу подняться, и с туманом в голове. И еще непонятным ощущением… Как будто страх, переросший в злость… как бы это поточнее выразиться… помог мне что ли? И я не п…

– Да. Да. Я помню, что вы не пьете, – успокоил его Игнат.

Он не мог рассказать Сергею, что оказался здесь неслучайно. Что он своего рода спаситель его, и если бы не подоспел вовремя, тот мог бы так и не прийти в себя. Вместо этого сомнительного объяснения он обнял Сергея за плечи и сказал тихонечко:

– А давайте я вам покажу красоты наши. А? А вы по дороге поделитесь вашими мыслями, которые не дают покоя. Если захотите, конечно.

Сергею рядом с этим высоким темноволосым собирателем трав было удивительно спокойно и значительно легче физически. И он дал себя повести по тропинке, которая огибала Тару, напоследок обернувшись на Тюп и недоумевая: как можно было оказаться на другом берегу реки с крутыми берегами. Игнат же, в свою очередь, думал о том, почему он не отправил Сергея в деревню, как поступал с другими, а решил с ним побеседовать. Он не первый, кого они выпустили живым, но он первый, кто мог что-то проанализировать, а не бежать испуганно в деревню. Игнат покосился на Сергея, и у него мелькнула мысль, но сейчас он не мог ее проверить.

Так, думая каждый о своем, они свернули в лес. Начинался новый день.

Глава 3

Четверг, 8 июля.

– Как нет сотовой связи? Ты сейчас шутишь надо мной? – девушка остановилась и с ужасом, как будто разглядела в подруге черта, уставилась на нее. Подруга же, нисколечко не притормозив, шла дальше, продолжая говорить, размахивая руками для пущей убедительности.

– И вот ты представь. Проснешься ты рано утром, потянулась сладко-сладко, за окном птички поют, солнышко встает, воздух чистый-чистый…– она счастливо зажмурилась.

– Стоп, стоп, стоп, – мрачнея от перспективы проснуться рано утром и не быть в курсе событий в социальных сетях, девушка догнала подругу, развернула к себе блаженно улыбающееся круглое лицо.

– Давай-ка вернемся к тому месту, где ты сказала, и как мне показалось с восхищением, цитирую: «И никакой сотовой связи».

Рассказчица сменила улыбку блаженного психа на вселенскую грусть, посмотрела на подругу и сказала:

– Зависимая ты моя. Три дня. Всего три дня без телефона.

– Смееерть, – вдруг неприятным, визгливым голосом закричала зависимая. – Ты хочешь моей смерти?

Прохожие, услышав слово «смерть», как и положено в современном мире, торопливо пробегали мимо, стараясь не встречаться взглядом с собирающимися на небеса. К чему лишние проблемы, когда ты опаздываешь на последнюю электричку.

– Да я сейчас уже начинаю чесаться. Так это я только подумала, как буду без связи. Ты понимаешь, что у меня аллергия? Что у меня может случиться анафилактический шок? – блеснула познаниями первого курса медицинского колледжа студентка.

Испуг после берущего за душу крика о смертушке прошёл, и Ольга, выступающая в роли карателя, обретя голос, спросила:

– Какая аллергия? Что ты несешь? Какая смерть? От чего, бешеная?

– Такая аллергия. Аллергия на «без телефона» называется. Между прочим, аллергия бывает на что угодно, – зависимая сложила руки на груди и подняла глаза к небу, выражая скорбь.

– Маша, милая моя, послушай. Ну ради меня, родненькая моя, любименькая моя. Да и вообще. Может, люди преувеличивают насчет связи. Может, она просто плохая, а не так что совсем ее нет. Ну, Маааш…

– Ну как? Как ты могла так поступить со мной? Не спросив меня, купить билеты на автобус. На автоообус. Мне уже жутко становится от одного только слова «автобус».

Ольга предупредительно выкинула вперед руки, предупреждая таким образом рвавшийся наружу Машин новый крик. Но это не остановило Машу:

– Тьма-тараканья, комары, лесные маньяки, навоз, вонь, за что, гуси, пьяные трактористы, как ты могла, я умру…

Ольга стояла и молча ждала, когда подруга остынет. Стояла и думала о том, что ехать в Окунёво без своей лучшей верной Манечки – это все равно что есть арбуз с салом, что как же ей повезло, что у нее такая, хоть и импульсивная, но верная и надежная подруга, что на улице лето, что она очень хочет чебурек, что сегодня она обещала соседке купить молока и надо не забыть это сделать. Мысли текли беспорядочно, но это не мешало ей стоять с жалостливым видом брошенного котенка, чтобы Маша, глядя на нее, быстрее созревала для поездки. Картина выглядела жалостливо на фоне бегающих туда-сюда активных прохожих, которым нет дела ни до красот сибирской глуши, ни до брошеного котенка. Наконец, извергнув из себя последнюю анафему к глухим местам без сотовой связи, Маша затихла. Помолчали.

– Ну, что? В аптеку, скупать комариную мазь? – спокойно спросила вопившая три минуты назад подруга. В этом была вся Маша. Ольга кинулась к ней на шею со словами:

– Вернемся – проси, что хочешь.

– Хорошо, – зловещим голосом протянула Мария. – Уж я-то постараюсь. И помни! Ты сама мне это предложила, так что прошу запомнить эту минуту.

Подруги посмотрели друг на друга, Ольга сложила два пальца, поцеловала их и подняла к небу:

– Клянусь.

Обе прыснули от смеха и пошли искать ближайшую аптеку. Уже открывая дверь в аптеку, Ольга повернулась к Маше и сказала:

– Это не тьма-тараканья. Это место силы. Я тебе по дороге расскажу.

Глава 4

Четверг, 8 июля.

– Зачем вы приехали в нашу глушь? – спросил Игнат, неторопливо вышагивая рядом с Сергеем.

Сергей ответил не сразу. Мысли его еще были где-то там, в том молоке, которое, он был уверен, было по-настоящему, и ему все это не показалось, и он не сошел с ума. Но никаких объяснений ему не приходило в голову.

– Зачем? – переспросил Сергей.

– Меня к вам послали в командировку.

Начальника Сергея звали Николай Николаевич Скоба. Он и был похож на свою фамилию. Ходил всегда согнувшись, как металлическая скоба. И такой же металлический голос. Сотрудники так и не поняли, откуда взялся новый начальник и почему старого перевели, но сильно в это не вникали. Такими мелочами, как смена начальства, они не интересовались. У них были дела поважнее. Они занимались наукой, и называлась она сейсмология. Наука, которая изучает землетрясения, и благодаря которой мы знаем глубинное строение земного шара. Все ученые этого института занимались только научной работой, и до мирской жизни в большинстве своем им было все равно. После смены начальства дела института пошли в гору. Скоба обладал поразительной интуицией, и когда посылал своих сотрудников в ту или иную командировку, всегда получал нужные, а порой удивительные новости, которые передавал высшему руководству, а то в свою очередь давало очередные квоты на развитие и, соответственно, премии сотрудникам. Все были довольны и занимались только своими исследовательскими делами. Скоба вызвал Сергея и сказал ему, чтобы он сходил к Зинаиде в бухгалтерию и оформил командировку.

– Едешь в Омск. Вернее, в Омскую область. Нужно будет проверить данные, полученные со спутника. Все инструкции получишь в отделе у Гриши. Все, иди.

Сестра Сергея называла Скобу «неприятный человек». Она его видела один раз, когда забегала на работу к Сергею за ключами от квартиры. Сергей вынес ключи к проходной как раз в тот момент, когда Николай Николаевич выходил из машины, чтобы пройти через проходную, и Сергей их представил. Действительно, у начальника был очень тяжелый взгляд. Как говорит сестра: «Он меня просканировал и пригвоздил к асфальту». Сергей конечно посмеялся и сказал, что Юля слишком нежная и просто не общается с людьми таких профессий. В ее окружении сплошные поэты, литераторы, артисты. Но отчасти он был с ней согласен. И в эту минуту, когда тот его послал в командировку – особенно. У них с сестрой на эти выходные были свои планы, и теперь они рухнули в одну минуту. Но начальник есть начальник. Сергей считался отличным специалистом с очень хорошей интуицией, которая, как бы это ни звучало смешно, была не последней составляющей в их интересном деле. Поэтому он здесь и оказался.

Сергей замолчал. Он вспомнил, что несмотря на то, что у них с сестрой были планы на выходные, и он чувствовал раздражение от того, что нужно их отменить, странное чувство в душе говорило ему, что нужно ехать. Ну как это объяснить Игнату?

– Понимаете, когда я приехал сюда, у меня сложилось впечатление, что я здесь уже был. Но я точно знаю, что в этих местах я никогда не был. Я родился совсем в другом городе. Наши с сестрой приемные родители никогда не выезжали в эти края и никогда не рассказывали ни о каких родственниках отсюда. Поэтому я с уверенностью говорю, что исключаю вариант, что это место мне может быть знакомо. Но это странное ощущение не покидает меня с момента прибытия в ваши края.

Сергей помолчал. Лес просыпался. В воздухе зажужжали дикие лесные пчелы, защебетали птицы: дрозды, синицы, соловьи, трясогузки. Пауки деловито готовились к новому дню, раскидывая паутину между кустов и деревьев. С дерева на голову посыпалась ореховая шелуха, значит, это запасливая белка готовит себе тайничок с едой. Лес раскрашивался разноцветными всполохами животного мира и оживал с первыми лучами солнца. Сергей вздохнул:

– Здесь у меня появилось состояние как будто духовного обновления, нового рождения, душевного подъема, внутреннего озарения какого-то.

Как-то стеснительно, выдавив из себя произнёс он неохотно.

– Хозяйка, у которой я остановился, уверяет, что здешние места лечат душу. Но не каждому удается прочувствовать местную энергетику. Она говорит, что это происходит только с человеком, у которого живая душа. А мертвые души в этом месте могут «загибнуть».

Сергей развел руками:

– Я ученый. Я не могу верить в этот бред. Но я не понимаю, что со мной происходит, и по совету хозяйки решил прогуляться к месту силы, как она считает, и побыть наедине с собой… Ну, а потом произошло то, о чем вы уже знаете.

Игнат слушал и понимал, о чем идет речь. Сергей ему нравился. Он его чувствовал.

– Те, чьи сердца и умы не развиты, чье восприятие концентрируется только на видимом, то есть только на том, что видят глаза… В общем, эти люди могут увидеть только поверхностное качество жизни. Реальность – это не только то, что видят глаза. Это намного шире и объемнее. Видимое и невидимое – едины в своем существовании на…—

запнулся Игнат на мгновение и продолжил, – на нашей планете. Но видеть и то, и другое не каждому дано. Человек на самом деле видит то, что он подготовлен увидеть, и замечает то, что в состоянии заметить. Ну, тебе не надо сейчас думать об этом. Тебе нужно отдохнуть как следует, выспаться. А вечерком приходи на чай ко мне. Моя изба на краю деревни стоит, не заплутаешь. Или спроси у любого местного, хоть и мало их совсем здесь осталось, но есть такие. И они покажут дом знахаря. Так меня они прозвали давно

Игнат дружелюбно улыбнулся. Они подошли к дому, в котором Сергей остановился. На пороге стояла встревоженная хозяйка. Увидев постояльца, она заохала, запричитала:

– Да как же так? Я же тебя послала прогуляться! Да я бы век себе не простила, если бы ты загиб. Да как же тебя угораздило заплутать-то там? Иль ты в лес пошел, барсучий ты валенок такой.

Причитания набирали силу. Хозяйка безо всякого намека на театр рыдала натуральными слезами. Игнат махнул рукой и пошел дальше, а Сергей с удивлением смотрел на разбушевавшуюся Татьяну Семеновну, но ничего не говорил в ответ. Ну а что можно было сказать женщине, неожиданно впавшей в безумие? Он прошел мимо нее на веранду и попробовал усмирить ее простым вопросом:

– Ну и где наши вкусные блинчики, которые вы обещали испечь после моей прогулки?

Сергей потер руки, изображая радость. Да и желудок начинал подквакивать, напоминая о завтраке. Татьяна Семеновна в ужасе посмотрела на него и прикрыла рот рукой:

– Миленький… твои блинчики сутки назад на твоем столе стояли.

– В каком смысле?

Сергей подумал о том, что ему не хотелось бы переезжать только из-за того, что его хозяйка впала в какое-то внезапное безумие. Она вдруг начала говорить четко и обрывисто, вытирая фартуком не прекращающийся поток слез:

– Ты ушел вчера утром. Сумки бросил и ушёл. Помнишь? Я тебе ещё про места наши рассказала? Я испекла блины. Пришел ты сегодня. Тебя не было сутки.

У Сергея застучало сердце, и туман вновь забрался в его голову.Что здесь происходит?

Глава 5.

Четверг 8 июля.

Чтобы Маша меньше возмущалась тем, как жестоко поступила с ней Ольга, Оля сделала всё возможное для комфорта подруги. Набрала в дорогу разных вкусняшек, закачала фильмов, приготовила интересные и загадочные на ее взгляд истории об Окунёво. Этими историями она надеялась разбудить интерес Маши к этим местам и объяснить, почему Ольга так хочет туда попасть.

«Хотя, – подумала она, – я лукавлю. Мне не только это место интересно. Я готова летать, ездить, ходить везде, где только есть хоть какой-нибудь намек на загадочность. А с этим местом… как-то все очень быстро получилось».

«Как будто кто-то специально ей подбрасывал то там, то сям разные статьи, отзывы, рассказы и другие заманчивые знаки в виде цен на проживание в гостевых домах местных жителей», – думала она, устраиваясь на сиденье ну совсем не комфортабельного автобуса. Она покосилась на Машу. Маша не была избалованной барышней или какой-то там цацей. Нет. Просто Маша была другой. Ей нужен был город, шум, суматоха, беготня по делам, коммуникации. Она часто говорила, как она счастлива, что живет в такую эпоху. Она любила город. Любила шумные вечеринки, бросалась в сомнительные авантюры, рисковала своей репутацией, если речь шла о спасении какого-нибудь подвыпившего персонажа от цепких рук полицейских. В ней как будто отсутствовал ген страха. Не было ни одной ситуации, в которой она была бы бессильна. Она всегда находила выход из положения. В том, что она делала, было искреннее и плещущее через край, подлинное счастье. Непонятно, как такой непосредственной, местами как будто придурковатой Маше удавалось вживаться в этот мир и быть с ним на ты, оставаясь при этом искренней, доброй и всегда доверяющей людям. И у нее со всеми все получалось. Где бы она ни появлялась, она могла легко разрядить обстановку, если того требовала ситуация, помирить враждующие стороны, утешить пострадавших. Одним словом, когда пришло время выбирать профессию, она, не задумываясь, пошла в медицинский колледж.

«Сестра милосердия от бога», – улыбнулась Ольга своим мыслям.

Они дружили с первого класса. Маша села к ней за парту со словами:

– Привет. Меня зовут Маша. Я из детдома. Будем дружить?

И улыбнулась тогда ей беззубой улыбкой. Это был первый экспериментальный год, когда детям из детских домов разрешили учится в обычных общеобразовательных школах. В обязанности воспитателя входило отводить и забирать таких детей, что не сильно нравилось Маше, которая была очень самостоятельной и часто просила воспитателя не ходить за ней. Ее просьбы, конечно же, не удовлетворяли, потому что были ответственны за нее. Ольга была благодарна судьбе за такой эксперимент. Она нашла подругу, которая была для неё как сестра.

Маша, наконец, устроилась, распихав свои вещи и зажав телефон в руке, повернулась к подруге.

– Нет, вы гляньте! Она лыбиться во все свои тридцать два зуба. У тебя же все тридцать два зуба? Сразу видно, кто из нас умный, а кто красивый – как ни банально это звучит. И когда у тебя только успели вырасти эти зубы мудрости? У нормальных людей они к тридцати годам только вырастают. По статистике. И то не у всех. Ладно. Давай, колись, что тебя так умиляет, судя по улыбке, – тараторила Мария, жестикулируя при этом.