Старая крепость

– Эй, наверху! Есть кто живой?

Господи, я чертовски рад увидеть, наконец, наших ребят! После почти четырёхчасовой разлуки, показавшейся мне вечностью, обнять старину Отто, – можно ли мечтать о чём-то большем? Да я чуть не расплакался! Жив, чесночная душа! Рюдигер, подозрительно шмыгая носом, смущённо отводил глаза и смахивал несуществующую «ресницу, что попала в глаз».

– Чёрт, Макс, я ведь тебя уже похоронил!

– Отто, дружище, слухи о моей смерти сильно преувеличены, – я растроган.

– Как вы тут? Когда русские загнали нас в подвал и бой наверху прекратился… Мы думали, что всё: кроме нас никто не выжил!

– Да, они попробовали влезть к нам наверх разок, а потом успокоились. Иоахим вот только погиб, и с ним вся его группа…

– Ройс? Мы слышали, что работал пулемёт, но думали это Викинг… И, когда стрельба у вас совсем затихла…

– Иоахим прикрывал выход своих ребят до последнего, он настоящий герой.

– Жаль парней…

– Не то слово.

Из радио-тамбура показались Хольц и Рауш. Лица их были предельно серьёзны, взводный махнул нам рукой: спускайтесь вниз. В подвале собралась вся наша группа, за исключением дежурных наблюдателей. Оглядев своих солдат, Рауш, на правах командира, сказал:

– Камрады! По радио получена информация, что через 20 минут наши подразделения, штурмующие крепость, будут отведены назад, на линию блокирования.

В подземелье воцарилась гробовая тишина. Взводный продолжал:

– Новая атака будет произведена завтра утром, после артподготовки. До этого момента все попытки нас деблокировать прекращаются. Командование предлагает продержаться эту ночь здесь.

Слова Рауша прозвучали для нас как приговор. Русские не успокоятся и попросту вырежут группу! Их ночной штурм со стопроцентной вероятностью будет успешен! Мы не сможем их даже увидеть, пока они ползут в темноте!

– Я думаю, оставаться здесь, – смерти подобно. Нужно идти на прорыв. Идти, пока нас может поддержать огнём 10-я рота от Тереспольских ворот. Помимо почти наверняка последующей атаки русских, – у нас есть и другие причины как можно скорее выйти отсюда. Это, – раненые, которые умрут без квалифицированной медицинской помощи! – Рауш замолчал.

Солдаты жадно слушали взводного.

– Всем выйти не удастся, – кто-то должен остаться и прикрыть прорыв группы. Приказывать остаться я не имею морального права, – видно, что слова ему давались с трудом, – Поэтому, нужны добровольцы.

Я посмотрел на окружающих меня камрадов. Кто-то растерянно смотрел на своих товарищей, кто-то прятал глаза, уже приняв решение ни в коем случае не оставаться в церкви. Эх, была – не была! Если уж и погружаться в прошлое, то по самые помидоры!

– Я останусь! – произношу громко, чтобы все слышали.

Эмиль с изумлением посмотрел на меня, Викинг толкнул локтём, прошипев в ухо:

– Макс, ты что творишь?

По рядам пошёл гул, солдаты тянули шеи, чтобы увидеть самоубийцу. Рауш одобрительно кивнул головой и задал вопрос:

– Кто ещё?

– Я! – раздался чей-то до боли знакомый голос.

Ба! Да это Отто Рюдигер собственной персоной! Он предельно серьёзен и собран. В отличие от меня, на его лице нет и следа бесшабашности.

Больше добровольцев не нашлось.

Пока группа готовилась к выдвижению, Рауш отвёл нас в сторонку:

– Спасибо, парни, что вызвались нас прикрыть. Макс, – впервые он назвал меня по имени, – возьмёшь пулемёт Ройса. Ты, – первый номер, Отто, – помощник. Ленты вам дадут, от каждого расчёта получите по «сотке»: при прорыве они им не сильно пригодятся. Стрелять, – не жалея патронов, на подавление огневых точек. Позиция, – всё та же, в будке киномеханика. После нашего прорыва, – уходите в подвал. Это единственное место, где есть шанс дотянуть до подхода своих. Держите лестницу на мушке, – голову даю, что, потеряв несколько первых смельчаков, русские к вам не полезут. На всякий случай, – прощайте!

С этими словами, взводный пожал нам руки и ушёл руководить подготовкой к прорыву. Я взял пулемёт Ройса. Самого Иоахима, как и остальных наших солдат, убитых в церкви, перенесли к алтарю. Там они и лежали, девять человек. Парни принесли ленты. Они говорили какие-то слова, ободряюще хлопали по плечу. Мы, как два болванчика, кивали головами, пожимали протянутые руки. Подошёл Викинг, одел мне на плечи ленту-«двухсотку» :

– Давай, Макс, удачи. Надеюсь, всё у нас получится. Бей короткими, береги ствол. По возможности, – меняй позиции. Отто, – не мешкай, ленты должны быть всегда наготове.

– Ребята, вы… Вы, – настоящие герои! – срывающимся голосом повторял Эмиль, обнимая нас с Отто.

– Смотрите у меня! – погрозил Йенс пальцем, – не дай бог дадите русским себя подстрелить!

– Мы постараемся этого не допустить, – улыбнувшись, ответил за обоих я.

– Тогда, – до скорой встречи! – сжал нас в своих лапах Викинг и, резко развернувшись, зашагал к остальным солдатам. Эмиль, оглядываясь и махая нам рукой, засеменил следом.

Выставив пулемёт в окно, я прильнул к прицелу, осматривая лежащие передо мной полуразрушенные здания. Где-то внизу ждали команды на прорыв наши камрады. Несмотря на то, что крепость продолжала гореть, лучи вечернего солнца пробивали стелющийся дым и ярко освещали землю. Кроме того, сквозь огромное окно они нещадно светили мне прямо в глаз, не позволяя полноценно наблюдать за окружающей обстановкой. Ну, что там тянут? Время!

Под окном раздались пронзительные звуки унтер-офицерских свистков: вперёд! Невольно вздрогнув от неожиданности, я поплотнее прижал приклад к плечу, в готовности немедленно открыть огонь. Снизу раздался топот множества ног и, через несколько мгновений, в поле моего зрения показались бегущие немецкие солдаты. Спереди, во главе с Раушем, неслась ударная группа, вооружённая как МР-40, так и трофейными ППД. Потом шла первая волна стрелков, усиленная по флангам пулемётчиками. За ней бежали сапёры, которые несли на четырёх носилках раненых. Далее, – вторая волна стрелков, с пулемётом Викинга в центре, и замыкали строй лейтенант Хольц с радистами. Последние тащили рацию и ещё какое-то барахло. Пока всё шло неплохо, сопротивления со стороны русских никакого. От Тереспольских ворот открыли прикрывающий огонь солдаты обер-лейтенанта Гренца. Вот бегущие от церкви немцы миновали спортплощадку, достигли здания погранзаставы… Ещё чуть-чуть, – и они спасены!

Но, русские не собирались так просто дать немцам выйти: они подпустили группу Рауша поближе и обрушили на бегущих шквал огня! Захлёбывались злобным лаем пулемёты; слившись в умопомрачительный треск, били винтовки, рассыпали очереди автоматы… Стрелял, казалось, каждый камень, каждое окно и амбразура: в упор из погранзаставы, из кольцевых казарм, слева и справа. Строй немцев сломался: падали убитые и раненые. Сапёры, побросав носилки, пытались укрыться среди воронок и деревьев. Бежавший сзади Хольц присел на колено и что-то кричал, махая рукой с зажатым в ней автоматом. Радисты сначала залегли, потом вскочили и со всех ног бросились обратно, к церкви. За ними побежали ещё несколько человек. Несмотря на огонь, передовая группа, сильно поредевшая, почти добежала до здания погранзаставы.

Я и не заметил когда открыл огонь: помню только, что стрелял по вспышкам, перенося огонь с одного окна на другое. Расчётливо, короткими очередями. Подавил – не подавил, – даже не задумывался. Азарт боя захватил меня целиком. Внезапно, из дверей и окон начали выпрыгивать красноармейцы: русские пошли в атаку, стремясь любой ценой не позволить немцам вырваться из Цитадели. Стрелять по ним не мог ни я, ни солдаты Гренца: завязалась рукопашная. Огонь с обоих сторон стих. Мы с Отто смотрели на разворачивающееся перед нами побоище, не в силах как-то помочь своим камрадам. Среди мелькающих фигур я искал знакомые силуэты, но всё напрасно: разобрать в мешанине тел что-либо было практически невозможно.

Как всегда, русские в рукопашном бою одержали победу. Немногочисленные выжившие немецкие солдаты в панике отступали обратно, под защиту стен церкви. Откинув врага до спортплощадки, красноармейцы, под возобновившимся огнём немецких пулемётов, возвращались обратно в подвалы. Отчаянный прорыв второй штурмовой группы не удался. Раненых не было: только живые и мёртвые. От церкви и до погранзаставы земля была усеяна трупами в серо-зелёной форме.

Я, потрясённый увиденным, застыл у дымящегося пулемёта. Стрельба стихла. Рядом лежал Отто и, сжимая в руках оставшиеся ленты, плакал как ребёнок. Внизу раздавались возбуждённые голоса наших выживших товарищей. Я слышал их, но спуститься к ним… Боюсь, сердце разорвётся, если не увижу там Викинга и Эмиля. Нужно оттянуть этот момент. Господи, не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Пока ещё они для меня живы, сидят внизу и делятся подробностями неудавшегося прорыва. Почему нет?

– О, Макс, – перегрел всё-таки ствол… – доносится до меня знакомый голос. Я оглядываюсь. В дверях, устало оперевшись плечом о косяк, с верным MG в руках, стоит Викинг. Пулемёт пуст, – он расстрелял всю ленту.

– Ты даже не представляешь как я рад тебя видеть, Йенс, – слёзы предательски выступают на моих глазах и окончание фразы я комкаю, зашмыгав носом.

– И я, – просто отвечает Викинг.

– А Эмиль? Где он?

Йенс отводит глаза в сторону, – всё понятно без слов. Рюдигер, успокоившись было, вновь начинает плакать. Совсем тихо, сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Викинг, глядя на него, говорит:

– Много наших парней там осталось. Много. А слёзы… Слёзы мужчины наравне с кровью ценятся. Мы отомстим!

– Господи, Эмиль! – шепчет Отто – наш Эмиль…

– В общем, дела такие: осталось от нашего отделения всего четверо, – глядя себе под ноги, произносит Лерман. – Мы с вами, да Студент.

– Он жив!? – вскидывается Рюдигер.

– Студента не так уж просто уложить, – уголками губ усмехается Викинг – он вёрткий малый.

– Сколько…осталось?

– Точно не скажу, – человек сорок, наверное. Два радиста, лейтенант Хольц, «лодочник» Вилли, – начинает загибать пальцы Йенс – огнемётчик Юрген, несколько парней из одиннадцатой, сапёры. Плюс отделение Шойнемана в столовой. Сколько их там, – никто не знает. Вот и всё. Из почти восьмидесяти человек! – горько усмехается пулемётчик.

– Рауш тоже… Погиб? – спрашиваю я, уже заранее понимая, что вопрос не имеет смысла: среди перечисленных Йенсом людей его нет.

– Один из первых, – кивает Лерман, – Он шёл в передовой группе и тут русские в упор ударили из пулемётов… Двадцать метров… Шансов не было.

– Кто-нибудь смог прорваться?

– Я не видел. Кого не положили пулемёты, – добили выскочившие из подвалов русские. Как смог, прикрыл отходящих… Ленту выпустил всю, без остатка. Поменять уже не было времени.

– А Эмиль?

– Его ранило… По-моему, в ногу… Мы отходили, а он полз за нами и кричал мне: «Йенс! Помоги! Вытащи меня! Я не хочу умирать! Йенс!» – Викинг замолчал на полуслове, борясь с подкатившим к горлу комом.

– Они добили его. Подбежавший русский всадил в него штык, потом ещё раз, и ещё… Эмиль кричал, страшно кричал, когда его убивали… Его крик до сих пор стоит у меня в ушах, – Лерман внезапно сел, проведя рукой по лбу, будто бы отгоняя что-то, – но я ничем не мог ему помочь. Я уже никому не мог помочь… Раненые, которых несли сапёры… Эти трусы… Они бросили их на землю, в большую воронку, рядом друг с другом. Грубер тоже был среди них. Русские не пошли дальше и раненых ещё можно было спасти, только вот нести их было уже некому… Все сбежали. Большевикам раненые немцы тоже были ни к чему, поэтому они просто кинули в воронку гранату. Это… Это… – Йенс задыхался – Это война на уничтожение: или мы их, или они нас: третьего не дано. Никакой пощады! Они будут убивать нас безо всякой жалости! Это варвары! Я воевал и с французами, и с томми, и с поляками: нигде ничего подобного не видел! – Викинг потрясённо оглядел нас, – Если французы или англичане попадали в окружение, – они сдавались, потому что понимали: сопротивление бессмысленно! А русские… – Лерман замолк и покачал головой, не находя слов.

Глава 6

Ровно в 19:00 обер-лейтенант Гренц увёл роту от Тереспольских ворот. Будто бы на прощание, оттуда взлетела одинокая белая ракета. Она стремительно пронеслась ввысь, чтобы на долю секунды зависнуть в верхней точке своей траектории. Ещё яркая, оставляя за собой дымный след, ракета стала медленно опускаться вниз, постепенно уменьшаясь в размерах. Не долетев до земли, её тускнеющий огонёк растворился на фоне вечернего задымленного неба Крепости.

– Эта ракета чертовски точно описывает всё то, что происходило с нами сегодня, – не меняя позы, произносит Викинг. Он всё так же сидит, привалившись спиной к стене.

– Почему? – недоумённо вылупился на пулемётчика Рюдигер.

– Быстрый, яркий старт и медленная смерть на излёте, – пожимая плечами, спокойно отвечает Йенс.

– Глупости! – фыркает Рюдигер, – Не знаю как ты, а я помирать не собираюсь! Протянем ночь, – и завтра нас вытащат, вот увидишь!

В кинобудку стремительно ворвался Хольц. Вид он имел ещё более растрёпанный, чем при последней атаке русских на церковь. Подбежав к окну, лейтенант стал одну за другой выпускать сигнальные ракеты. Небо расцвело целой россыпью белых звёзд. Мы молча смотрели за действиями Хольца. На что он надеялся? Что Гренц вернётся и поведёт роту нам на выручку, – под убийственный огонь русских? Лейтенант, наконец, повернулся и медленно отошёл от окна. Лицо его выражало отчаяние, но, встретившись с нами взглядом, Хольц мгновенно преобразился. Теперь это был вновь уверенный в себе и хладнокровный командир:

– Ланге, Рюдигер! Ваша позиция, – прежняя. Огонь открывать только в случае атаки. Беречь патроны. Лерман! – он кинул взгляд на Викинга, – за мной! На первый этаж!

Йенс вскочил и устремился вслед за лейтенантом. Мы с Отто остались одни. Стрельба в крепости практически стихла, только изредка раздавались отдельные выстрелы. В тамбуре послышались голоса, возня и шум. Кто там ещё? Отто выглянул и сообщил, что это вернулись на своё место наши связисты. Переругиваясь вполголоса между собой, они вновь стали разворачивать свою радиостанцию. Ага, значит, и Хольц будет рядом. Через какое-то время, к нам заглянул Кюхлер:

– Парни, есть вода?

Мы с Рюдигером синхронно помотали головами: фляги были пусты у обоих. Горестно вздохнув, радист скрылся. Да, честно говоря, пить хотелось очень сильно. Вот только где её взять, – эту воду?

– У наших ребят точно есть, – будто прочитав мои мысли, уверенно сказал Отто.

– Так тебе и дадут, – скептически хмыкнул я.

– Им уже без надобности, – облизал губы Рюдигер, – а нам пригодится.

– Ты про них, что ли? – кивнул я в сторону лежащих перед нашим окном трупов.

– Ясное дело, про них. Нужно только добраться и снять фляги.

– Да, этот вариант в нашем положении, пожалуй, единственный. Нужно лейтенанту сказать. Скоро он придёт к радистам, – выдвинь ему эту идею.

– Непременно. Если что, – я и пойду.

– Ну да, кому же ещё? Чесночок, – он того, сушит, – решаю подколоть Отто.

– Да ну тебя!

– Что значит «да ну?» Вы, господин Рюдигер, помните ли наш спор, кстати?

– Какой спор?

– Ой, ну только не надо делать такие удивлённые глаза! Начнётся война, – твои стратегические запасы переходят ко мне, – был уговор?

– Ах этот… Да, припоминаю что-то…

– Ну и?

– Что?

– Где чеснок, Рюдигер?

– Там, – мотнул головой куда-то в сторону Отто.

– Исчерпывающий ответ. А, главное, – точный.

– Оставил в ранце, на том берегу. Под охрану Кепке.

– Ясно. Попрощайся с ним, – Адольф его точно сожрёт.

– Чего это?

– Ну как? Он наверняка в курсе, что мы попали в окружение и несём потери. Так что сидит наш ездовой сейчас в безопасном месте и потрошит твой ранец. Мёртвому чеснок, сам понимаешь… А зачем витаминам пропадать?

– Да как так-то? – заёрзал Рюдигер – Погоди… Значит, и твой ранец он тоже…того?

– Мой – нет, – категорично отвечаю я.

– Это ещё почему?

– Потому что знает, что я жив.

– Откуда он это знает?

– Я ему сказал, – с максимально серьёзным видом смотрю на Отто, – Думаешь, зря рация у нас стоит?

– Но…как?

– Очень просто: подошёл к Хольцу и попросил передать ездовому гефрайтеру Адольфу Кепке, что рядовой Макс Ланге жив-здоров и что его ранец потрошить не надо.

– А так можно? – с удивлением смотрит на меня Рюдигер.

– Конечно! А как ещё? – изо всех сил пытаясь не засмеяться, отвечаю я, – Зачем нам тогда рация, – как ты думаешь?

– Ну… огонь артиллерии корректировать…

– Да? И много ты огня артиллерии сегодня видел?

– Нет, – мотает головой Отто.

– Ну вот! Все уже передали, что живы! Кроме тебя. Так что не теряйся: как придёт Хольц – сразу к нему!

– Спасибо, Макс, я так и сделаю!

Рюдигер благодарно закивал и стал вслушиваться: не раздадутся ли из тамбура шаги лейтенанта? Буквально через пару секунд он повернулся ко мне и спросил:

– Макс, ты слышишь?

– Слышу что?

– Гул мотора… Идёт какая-то техника!

Я прислушался. Что-то есть, но слабенькое, на пределе слышимости. Может, это наши танки за рекой? Хотя… Гул двигателя приближался. Это точно где-то рядом. Но что здесь может ездить? Ответ на это вопрос показался слева от нас: вдоль кольцевой казармы, в сторону Тереспольских шёл русский бронеавтомобиль. БА-10, – вспомнил я где-то слышанное название. Длинный, трёхосный, с танковой башней, которая была развёрнута в нашу сторону. Объезжая воронки и поваленные деревья, броневик добрался до ворот и свернул направо, между зданиями погранзаставы и казармы 333-го полка. Шум двигателя стих. Ага, конечная остановка. Сдаётся мне, что русские от Холмских ворот приехали налаживать взаимодействие с русскими у Тереспольских ворот. Если они договорятся о совместном штурме нашей несчастной церкви… Додумать мне не дал ворвавшийся в будку лейтенант Хольц:

– Где он? Куда делся?

Я показал куда и поделился своими подозрениями. Лейтенант осмотрел разрушенные здания в бинокль:

– Чёрт, похоже, ты прав. Значит, так: начнётся штурм, – берёте своё пулемёт и рысью в подвал! Наверху нам не удержаться…

Взревел двигатель, и из-за погранзаставы выехал броневик. Хольц резво отпрянул от окна. БА-10 поддал газу и пополз в обратном направлении, к Холмским воротам. Одновременно с ним, в сторону Тереспольских ворот и прилегающей к ним кольцевой казармы, перебежали несколько групп русских. Ну, что сказать: молодцы, – заняли позиции ушедшей 10-й роты Гренца. Меня охватило нехорошее предчувствие. Оно усилилось, когда мы увидели красноармейцев, выкатывающих ту самую 76-мм пушку из-за ограды. Почти сразу показались бегущие к разбитому артпарку бойцы в защитного цвета гимнастёрках. Прекрасно: они нашли ещё два орудия, которые теперь стремительно разворачивали в нашу сторону.

– Рацию вниз! – заорал Хольц, выбегая в тамбур, – Бегом!

Радисты засуетились, послышался звук опрокидываемых стульев. Отто бросал на меня тревожные взгляды, как бы спрашивая: а не пора ли и нам убегать в подвал? Я же медлил, как будто не веря в то, что сейчас нас обстреляют артиллерией, а потом пойдут на штурм. Банг! – Бах! Это открыла огонь первая русская пушка. Домик ксендза дрогнул и окутался пылью. Банг! – Бах! Банг! – Бах! В дело вступили оставшиеся орудия. Однако, пока все они били по столовой. Оттуда почти сразу выскочили камрады из отделения Шойнемана и стремглав помчались к церкви. Чтобы хоть немного их прикрыть, а заодно сбить русским прицел, я открыл по артиллеристам огонь из пулемёта. Буквально после второй очереди, мною заинтересовались. Помимо поднявшейся со всех сторон ураганной ружейно-пулемётной стрельбы, расчёты пушек начали разворачивать стволы в направлении церкви.

– А вот теперь – пора! – закричал я Отто и перекатился вправо, таща за собой пулемёт.

Мы вскочили на ноги и побежали. Бум! Церковь вздрогнула. Так, первый снаряд прилетел, по ходу дела, в наружную стену. Бах! Нас тряхнуло. А вот и второй. Этот попал точно в окно и вдребезги разнёс внутреннюю стенку. Выбегая из тамбура, мы увидели результат: перед нами в облаке пыли высилась гора битого кирпича. Царапая руки и отбивая ноги, пришлось в темпе преодолевать эту неожиданную преграду. Фух! Вот и лестница, ведущая вниз. Бум! Бум! Ещё два снаряда ударили в церковь. Отто традиционно падает на лестнице, я спотыкаюсь об него и мы оба летим вниз. Лёжа на Рюдигере, поднимаю глаза: на первом этаже пыль столбом, еле различим прямоугольник входной двери. На секунду меня охватывает паника: как же мы найдём теперь лестницу в подвал?

Неожиданно сильным движением, Отто буквально сбрасывает меня на пол и бежит вперёд. Боясь потерять его из виду, подхватываю пулемёт и устремляюсь за ним. Сквозь звон в ушах и непрерывное «Бах! Бум!» от прилетающих снарядов, различаю надсадный голос Хольца: сжимая тангенту, он кричит координаты для огня нашей артиллерии. Из-за пыли практически ничего не различаю, поэтому чуть не врезаюсь в лейтенанта. Он сидит на ступеньках, рация стоит рядом. Чуть дальше, в углу, замечаю Кюхлера и Тухеля. Не останавливаясь, пробегаю мимо. Скорее!

Подвал. В нос бьёт резкий запах крови, лекарств и ещё чего-то неприятного. Из-за спёртого воздуха, перехватывает дыхание, я кашляю. Центральный отсек освещён факелами, сделанными из найденных советских транспарантов и флагов. По-прежнему стоят скамейки, но на них никто не садится: камрады на ногах, в готовности принять бой. Мне машет рукой Викинг и я подбегаю к нему. Только сейчас замечаю парней из отделения Шойнемана. А вот и он сам, кстати: сидит на полу, скрипя зубами от боли. Клинсманн бинтует ему голову.

– Что с ним? – спрашиваю у Викинга.

– Камень в лицо попал, – нос всмятку, – с сочувствием смотрит на Шойнемана Йенс.

– Остальные все живы?

– Хуммельса и Букхайма нет, – заслышав мой вопрос, к нам подходит Хефнер, парень из первого отделения, – Они на чердаке сидели…

В подвал вваливаются радисты и Хольц. У лестницы наверху остались в дозоре Вилли со Студентом. Лейтенант выглядит довольным. Стряхивая с мундира пыль, он во всеуслышание заявляет, что наша артиллерия открыла заградительный огонь и русским сейчас здорово достаётся. Велев поставить рацию в угол, Хольц занимает рядом с ней место и вызывает к себе оставшихся младших командиров. К нему подходят Шойнеманн, какой-то унтер-офицер из сапёров и Викинг. О чём они там совещаются – мне сейчас до фонаря. Нервное напряжение потихоньку отпускает, сменяясь безразличием и апатией.

Возвращается Йенс. С перебежавшими людьми Шойнеманна, нас теперь тридцать два бойца и два пулемёта: мой и Викинга. Это значит, что держать под прицелом лестницу будем по очереди. Мне официально назначают вторым номером Отто. Викинг, – в паре с Кройцером из первого отделения. Шойнеманн выбывает из игры, – у него сотрясение и он даже не может стоять на ногах. Задача, – дотянуть до утра, нас должны вытащить. Перспективы не самые радужные. Что происходит наверху, – толком неизвестно. Хорошая новость: русских в церкви нет. Пока. Воды тоже нет. С боеприпасами напряжённо, но отбиться хватит. Рассказываю о плане Отто проверить трупы. Викинг кивает и обещает переговорить с лейтенантом. Настроение у большинства солдат подавленное. Нет, совсем не таким им виделся победоносный поход на Восток.

На крепость спустились сумерки. У нас, на Центральном острове, – темнота хоть глаз коли, зато по периметру кольцевых казарм, из-за постоянно запускаемых ракет, светло как днём. Периодически вспыхивает стрельба, но уже не такая отчаянная, как днём. Мы с Рюдигером лежим в церкви, у входа, направив ствол пулемёта в сгущающуюся во дворе темноту. За нашими спинами, в зале, ещё трое дозорных у окон. Увидеть кого-либо в такой темноте навряд ли получится, – поэтому вся надежда на слух. Поскольку мне в детстве медведь не то что на ухо наступил, – он там сплясал, да ещё и вприсядку, – то уповаю только на Рюдигера. Слух у него отменный. Вот и сейчас он что-то уловил:

– Макс, слышишь? Шорох, – кто-то ползёт, оружием бряцает!

– Ни хрена я не слышу, Отто, – ты же знаешь!

– Тсс!

Мы замолкаем. Проходит несколько томительных секунд. Наконец, я тоже начинаю слышать какое-то движение там, во дворе. Кто-то определённо ползёт в нашу сторону, причём довольно быстро. Поплотнее прижимаю к плечу приклад в готовности открыть огонь. Ситуация предсказуемая, поэтому алгоритм действий отработан ещё там, в подвале: открываем огонь, давая дозорным из церкви время для эвакуации, после чего отходим сами. Но, чёрт возьми, – так не хочется опять лезть под землю! Внезапно, шорохи и металлическое позвякивание исчезают. Я задерживаю дыхание и плавно начинаю выбирать холостой ход спускового крючка.

– Эй, камрады! Есть кто живой? – доносится с улицы громкий шёпот.

От неожиданности замираю на месте. Да это же Рауш! Но как? Он жив? Переглядываемся с Отто.

– Господин обер-фельдфебель? – невольно вырывается у меня вопрос.