Критерий Лейбница

Она стала преподавателем гимнастики и начала свою карьеру в одной общественной школе. Она умело игнорировала и отклоняла годами все предложения и построила себе отличную репутацию старой девы. Ее не тяготило одиночество. У нее был брат, о котором она заботилась, заслуживая его уважение, а также дом, который требовал ее внимания.

В тот день в музее Лидс, случилось то, что, она думала, никогда не может произойти. Она рассматривала картину, на которой был изображен морской пейзаж, когда один господин лет пятидесяти встал рядом с ней перед картиной, рассматривая изображенную сцену и комментируя ее глубоким голосом, словно разговаривая с самим собой.

– Эта голубая вода, которая рассеивается в отблесках заката, потрясающая.

Тиморина удивленно повернулась к нему. Она думала в точности то же самое.

– Есть нечто в технике, что ускользает от меня, – неосознанно ответила она.

– Мне кажется, это масло. Возможно, он просто добавил какие-то необычные пигменты, – размышлял мужчина в голос, держась за подбородок правой рукой и кладя левую руку на живот, согнув ее в локте.

– Возможно, – ответила Тиморина. – Однако эффект необычен. Видите здесь? – приблизилась она к картине, показывая на точку. Он тоже подошел ближе и посмотрел туда, куда она показывала. – Рядом с лодкой оттенок слабее. Если бы это был масляный пигмент, думаю, он был бы использован на всей области моря, в то время как лодка, касающаяся заката, кажется самостоятельным пятном.

Мужчина с восхищением посмотрел на нее.

– Вы правы. Я и не заметил, – ответил он с энтузиазмом. – Вы специалист, кажется. Мои Вам комплименты. А что Вы думаете о пляже?

Они начали живую дискуссию о картине, обсуждая технику, период, к которому она относилась, психологию художника, качество холста и даже освещение того крыла музея, которое они считали недостаточным для правильного наслаждения картиной.

Через два часа смотритель музея пригласил их к выходу, потому что музей закрывался. А они до сих пор даже не представились друг другу. Но после такого разговора мужчина протянул ей руку:

– Клифф Брэндон. Для меня это было удовольствием.

– Тиморина Дрю, – ответила она, горячо пожимая ему руку. – Для меня это тоже было удовольствием.

– Я так проголодался! – сказал он, открыто улыбаясь.

Она смотрела на него и не могла не наслаждаться его искренним и симпатичным лицом.

– Я тоже страшно проголодалась, – весело ответила она.

Полчаса спустя они сидели в итальянском ресторане, находящемся недалеко от музея, и наслаждались огромными порциями лазаньи. Они продолжили говорить об искусстве, а потом неосознанно начали говорить о себе. Он был одиноким, разведенным много лет назад, без детей. Жена оставила его ради другого после долгих лет брака, потому что «ей нужны были новые стимулы», как она сказала.

Тиморина удивленно приподняла брови, задаваясь вопросом, как можно оставить такого симпатичного мужчину, и она вдруг поняла, что, несмотря на то, что они только что познакомились, она чувствовала себя с ним на одной волне. Тепло наполняло ее изнутри, а руки почти начали дрожать. Она никогда не испытывала ничего подобного раньше, и потому бросила на ветер свою клятву целомудрия. С легкой улыбкой она посмотрела ему в глаза.

– Ты далеко живешь? – напрямую спросила она.

– А я не знал, как спросить это у тебя, – ответил он. – Мне так хорошо с тобой, что…

– Шшшшшш, – прервала его Тиморина, поднося указательный палец к губам и заставляя его тем самым замолчать. Она поднялась и направилась к кассе. Но он поспешил обогнать ее, чтобы оплатить счет.

Примерно час спустя, примерно в полдевятого вечера, их одежды упали на пол возле кровати Клиффа, а Тиморина попрощалась со своей девственностью.

Вспоминая тот роковой вечер несколько месяцев назад, Тиморина почувствовала сильное напряжение, но постаралась скрыть его от своего брата. Частично она сказала ему правду – о музее, живописи, разговорах о технике картины. Единственное, что было неправдой – это человек, который ее интересовал. Теперь она будет сдерживать себя. Позже, возможно, если все сложится, она расскажет все брату.

Она поднялась и начала убирать со стола. Дрю помог ей, а потом направился к своему креслу. Он уже собирался сесть, как вдруг передумал.

– Слушай, ты не против, если я выпью пива?

– Нет, что ты! Только не задерживайся долго. И не пей много, – предупредила она.

– Не волнуйся, – ответил он нежно.

Дрю направился в свою комнату и быстро надел спортивный костюм. Потом спустился вниз и попрощался с сестрой.

– До скорого, пока!

– Пока.

Как только дверь закрылась за Дрю, Тиморина села в кресло. С улыбкой во все лицо она взяла трубку телефона и набрала номер.

Она звонила Клиффу.

Дрю направился в свой любимый паб. Он располагался на узкой улочке недалеко от Университета, и Дрю каждый раз шел до него пешком, чтобы подышать воздухом этого старого деревянного заведения с жесткими скамейками и пивными кружками. Ему нравился его старый стиль с тусклым светом в теплых тонах прошлого века. Посетителями в основном были зрелые мужчины, как и он, но иногда приходили некоторые молодые пары, которые ценили хорошее пиво, выпиваемое правильным способом и в правильном месте.

Воздух был свеж, и Дрю вдыхал его полной грудью, с каждым шагом набираясь новых сил. Он обожал свой Манчестер, он был частью этого города и чувствовал, что город является частью его.

И что за встречу приготовил ему его Манчестер?

Шульца, который шел ему навстречу, потеряно глядя вокруг себя, передвигаясь вразвалочку. Когда он проходил под фонарем, его фигура немецкого воина появилась из тени, словно робкий обитатель мрака, чтобы через несколько метров вновь скрыться в темноте.

Дрю весело усмехнулся над комичностью момента. Он помахал рукой и крикнул:

– Дитер! Друг мой!

Шульц посмотрел в его сторону и прищурил глаза.

– О! Дрю! – узнал он его через мгновение. – Друг мой, я так счастлив видеть тебя! Я ищу какое-нибудь симпатичное местечко, чтобы поужинать, но никак не могу сориентироваться. Что посоветуешь?

– Никаких советов, только приглашение! Я иду в мой любимый паб, а там также готовят отличные блюда типичной британской кухни. Я уверен, что ты сможешь удовлетворить твой аппетит самым лучшим образом и залить его отличным пивом. Вот так! – взял он его под локоть, увлекая в направлении паба.

– О, спасибо, Лестер! – одобрил Шульц, охотно следуя за ним. – После лаборатории я вернулся в свой номер и признаюсь тебе, что одетым упал на кровать. Я сразу же погрузился в глубокий сон и проснулся только некоторое время назад совершенно голодный. Я рад, что встретил тебя.

– Я тоже рад. Пиво в компании – это самое лучшее, что можно придумать для уставших мужчин после такого дня, как был у нас, – подмигнул он Шульцу, идя по Sackville Park.

– Кстати, к вопросу об уставших мужчинах. Посмотри вон туда, – показал Шульц вперед.

Дрю взглянул в направлении, указанном другом, и увидел в пятидесяти метрах темную фигуру, которая сидела на скамейке Тюринга, сбоку от статуи гения.

– Тебе не кажется…? – спросил Шульц.

– Да, – подтвердил Дрю, прищуриваясь. – Да, это он.

– Камаранда, – кивая, проговорил Шульц.

Они в молчании направились к индусу и остановились напротив него.

Камаранда был погружен в медитацию, как и следовало ожидать. Прошло несколько секунд, когда он заметил их присутствие. Он поднял взгляд и посмотрел на них. Улыбка раскрасила его лицо кофейного цвета, и он поднялся, не произнося ни слова, и пошел с ними в направлении паба.

Таверна Ole Sinner располагалась в отдельном здании, которое выходило на небольшую слабоосвещенную улицу. Желтый фонарь освещал вход в паб, а на деревянном столе сбоку от двери была прислонена доска с большой грубо высеченной надписью. Надпись была темно-красного цвета, слегка выцветшая от времени, как впрочем и дерево. Эту табличку каждый день выносили на тротуар.

Интерьер паба относился к восемнадцатому веку. На двери висело большое латунное кольцо, что создавало ощущение, что прежде чем войти, надо постучать в него, а уж потом открыть дверь. Но ничего этого делать не надо было. Как только трое мужчин показались у входа, дверь открыл хозяин заведения в фартуке и с усами в стиле эпохи промышленной революции. Он радушно поприветствовал их и провел за свободный столик. Шульц и Камаранда были удивлены, и Дрю пришлось объяснять им секрет.

– Над дверью есть фотосенсор. Когда кто-то приближается на расстояние трех метров от входа, камера активирует звонок внутри, и хозяин идет открывать дверь. Он всегда в движении и обычно приходит вовремя. Либо ты сталкиваешься с ним, едва переступив порог. Знаете, так приятно, когда тебя встречают с удовольствием.

Коллеги энергично закивали, садясь за стол. В мире, где индивидуализм становился преобладающей философией жизни, где отсутствие интереса к прошлому теперь было обычной практикой, а уважение к другому не было присуще даже детям, найти место, где тебе были рады и с удовольствием прислуживали тебе, буквально радовало сердце.

Дрю радостно улыбнулся, глядя на своих компаньонов, с удовольствием берущих меню. Он же взял лишь листок с пивом, хотя и так знал, что будет заказывать.

– Что посоветуешь, Дрю? – спросил Шульц, тяжело садясь на массивный деревянный стул. Он был очень голоден.

Камаранда пробежал глазами список, освещенный слабым светом помещения.

– Да, что посоветуешь? Ты здесь хозяин дома, – присоединился индус.

– Я уже поужинал, потому возьму только пиво. А вам советую стейк Balmoral. Это бифштекс, поджаренный на сковороде с грибами, виски, соусом и разными специями. Он очень вкусный и питательный.

Оба поискали это блюдо в меню и прочитали подробное описание.

– Бесспорно, прекрасно, – сказал Камаранда первым. Шульц согласно кивнул и закрыл меню, откладывая его в сторону.

– Я возьму old ale, – сказал Дрю. – Это темное, солодовое, 6 градусов. Думаю, что оно отлично подойдет также и к вашим блюдам.

Шульц, великий почитатель пива, истинный немец, сразу же оценил совет. Камаранда поддержал его. В этот момент появился хозяин, чтобы принять заказ. У него был блокнот квадратных листов и заточенный карандаш. Дрю сделал заказ на всех, и официант ушел.

Помещение было наполовину заполненным, всего семь-восемь столиков, почти все занятые людьми их возраста. Однако был один столик, за которым сидели две девушки за большими кружками темного пива и полупустыми тарелками. Они казались иностранными студентками Университета. С темными волосами и латинскими чертами лица они были похожи на итальянок или испанок. Так подумал Дрю, но потом его осенило. Это именно так! Он видел, как они прогуливались по улочкам Университетской территории в последние месяцы, и однажды он встретил их, когда они говорили с его коллегой, преподавателем английского. Видимо, они были там по поводу изучения языка.

«Хорошо, – сказал сам себе Дрю, – хорошо, что они молоды и умеют наслаждаться тонкостями английского языка».

Эти две девушки вызвали у него чувство радости. Он ощущал, что между ними был мостик, что однажды новое поколение будет принимать из рук в руки от них его культуру, продолжая этот фундаментальный труд, который был наиболее ценным достижением человечества: распространение знаний, прогресс науки.

Он был погружен в эти мысли, пока Камаранда и Шульц говорили между собой. Через мгновение появился официант с тяжелым подносом, наполненным заказанными блюдами.

Он поставил поднос на угол стола и расставил блюда и пиво. Один вид этих блюд возбуждал аппетит, а перед кружками пива просто невозможно было устоять. Трое мужчин взяли свои кружки и подняли их, звонко соприкасаясь.

– За новую Вселенную! – воскликнул Дрю громко.

– За Систему! – воскликнул Камаранда.

– За нас! – добавил Шульц с энтузиазмом.

За соседними столами тоже подняли бокалы, присоединяясь к тосту.

Они жадно выпили этот божественный нектар, крепкий, свежий, вкусный, а потом два гостя приступили к своим блюдам.

Это был их праздник.

Это был их вечер.

Они этого заслуживали.

Глава XVII

После ухода Дрю МакКинток остался в офисе один. Невероятные новости о только что проделанной работе в отношении возможностей машины все перевернули вверх дном внутри него. Он не мог больше сосредоточиться на своих делах, потому что продолжал размышлять о возможностях использования революционного прибора. Лечение болезней непосредственно внутри тела, перемещение предметов на невообразимые расстояния, перемещение людей! Ему казалось, что он дождевой червь, который только что высунул голову из-под земли впервые и увидел, насколько прекрасен мир вокруг. Им овладело ощущение безграничности, и он буквально задыхался, стоя на пороге бесконечности.

Он силился завершить последние значимые детали работы, которую ему утром передала мисс Уоттс для окончательного редактирования. Его чувство долга было неизменным даже в такой волнующий момент, и именно это сделало его тем, кем он стал.

Он написал последнюю заметку и положил ручку на письменный стол, но потом его вдруг осенило.

Он быстро вскочил, уперев руки на стол, и сказал сам себе: «Почему нет?»

Чтобы отпраздновать такое грандиозное событие, он решил отправиться к Синтии, хотя сегодня не был их день. Конечно, он не сможет открыть ей истинный мотив этого неожиданного визита, но она однозначно будет рада его видеть, и они проведут вместе потрясающий вечер.

Он поспешно запер кабинет, сел в машину и влился в поток, направляющийся в Ливерпуль. К счастью, ему везло с зеленым цветом светофора, и он достаточно быстро оказался на темной дороге, ведущей на запад. На автостраде было мало машин, потому он ехал быстрее обычного, но в пределах ограничений скорости. Спустя несколько мгновений он ворвался в ночь и въехал в прибрежный городок.

Элегантный жилой квартал, где жила Синтия, утопал в зелени искусственно высаженного парка, где повсюду росли деревья, красочные цветники и лужайки, ежедневно подстригаемые в английском стиле. Это был новый район, где изысканные апартаменты хорошо сочетались с окружающим пейзажем. МакКинток оставил машину на парковке, предназначенной для гостей, возле дома, где находилась квартира Синтии, и широкими шагами направился к панели с кнопками звонков. Улыбаясь, он нажал нужную клавишу и застыл в ожидании.

Прошла целая минута, а ответа так и не последовало.

Он в замешательстве позвонил еще.

– Ммммм, да? Что случилось? Кто это?

Это была Синтия, но такой он ее ни разу не слышал.

– Это Лохлэн. Извини за неожиданный визит, Синтия, но… Тебе плохо?

– Нет… нет. Поднимайся, Лохлэн, – открыла она ему калитку.

МакКинток быстро вошел, закрывая за собой дверь, и поспешно направился к входу в здание. Затем он нажал кнопку вызова лифта. К счастью, он уже стоял на нижнем этаже, а потому двери быстро открылись. МакКинток нажал кнопку четвертого этажа и, пребывая в нетерпеливом ожидании, поехал вверх.

Когда дверь открылась, он вышел и повернул направо, оказавшись перед квартирой Синтии.

Дверь была полуоткрыта, и МакКинток осторожно толкнул ее, удивившись полной темноте, царившей в квартире. Он попытался найти выключатель, но раздавшийся голос остановил его.

– Закрой дверь и не включай свет, пожалуйста, – сказала Синтия все тем же страдальческим голосом.

МакКинток аккуратно закрыл дверь и оказался в абсолютной темноте.

– Синтия, но что…

– У меня болит голова, Лохлэн. Страшно болит голова, и я не могу смотреть на свет.

– Ух… ах… эх… Что я могу сделать? Я хотел увидеть тебя, – прерывисто бормотал он.

– Ты хорошо знаешь квартиру. Постарайся подойти сюда, но не включай свет! – жалобно сказала она.

– Ох… эх… хорошо, попробую.

Его глаза привыкли к темноте, и МакКинток медленно пошел, держась за стену, в направлении гостиной. Голос Синтии шел именно оттуда. Было всего шесть-семь метров, но в кромешной тьме они казались целым километром. В середине пути МакКинток почувствовал себя более уверенно и ускорил шаг, но его рука, держащаяся за стену, задела статуэтку. Она тяжело упала на землю, произведя резкий и громкий шум.

– Ааааааа, – вскрикнула Синтия, словно от боли.

– Проклятье…. – замерев, выругался МакКинток.

– Шум тоже причиняет мне боль. Будь внимательней, – крикнула она страдальчески.

МакКинток покрылся потом. Ему ничего не оставалось, как опуститься на четвереньки и пойти таким способом на ее голос.

Проведя руками по полу, он нащупал упавший предмет, которым оказалась массивная статуя, изображающая африканского воина с копьем. Он очень надеялся, что она не разбилась. Ему было бы очень жаль причинить ущерб Синтии.

– Я почти здесь, – продвинулся он еще вперед, наконец, достигнув ее. – Вот он я. Дорогая, как ты? – спросил он, садясь рядом на диван, где лежала Синтия.

– Мммм, плохо, – ответила она тихо. – Мне плохо, очень плохо…

Он нашел в темноте ее руку и нежно сжал.

– Мне жаль. Если бы я знал… Если бы я представлял… мне жаль, – он сокрушался, как никогда в жизни. По крайней мере, он никогда так не сокрушался в подобных ситуациях. – Но… почему тебе плохо? Я никогда не видел тебя такой.

– Говори тише, пожалуйста, – попросила его Синтия дрожащим голосом.

– Ох, извини, – прошептал МакКинток. – Извини, дорогая. Но что с тобой случилось?

– Случилось, что у меня болит голова, не видишь? – резко отрезала она. Ей было плохо, это очевидно, потому она была такой разраженной.

МакКинток предпочел немного посидеть в тишине, чтобы она успокоилась. Минут пять он сидел так, но потом вновь произнес тихим голосом:

– Можешь сказать мне что-нибудь?

– Как только я пришла с работы, у меня разболелась голова, – с трудом ответила она. – Я даже не знаю, который час…

– Восемь… – сказал тихо МакКинток, взглянув на часы с фосфорисцентными стрелками.

– Значит, уже часа два мне плохо.

– Ты ела?

– Нет. Когда я в таком состоянии, я не могу есть. Меня бы стошнило. У меня также страшно болит живот. У меня мигрень. Это моя проблема. Как, впрочем, и у многих женщин.

МакКинток впал в прострацию. Это должно было случится в самый неудачный момент. Он заставил ее страдать еще больше со всем этим шумом, который создал, и теперь он не имел никаких идей, как помочь ей.

– Что я могу сделать для тебя, чтобы облегчить боль? – спросил он. – Ты выпила что-нибудь? Не знаю, какую-нибудь таблетку, анальгетик… Что-нибудь, что пьют в таких случаях?

Синтия сглотнула, потом громко закашлялась, хватаясь рукой за живот.

– Да, я выпила таблетку, которая обычно помогает, но меня сразу же вырвало, а значит, считай, что я ничего не пила, – она снова закашлялась. – И я ничего не могу пить. Не говори мне больше об этом! – снова немного раздраженно произнесла она.

– Нет, хорошо, хорошо, – поспешно сказал МакКинток. Присев на пол, он поправил свой дорогой, но помятый, как тряпка, костюм и ощутил сильный голод. Он думал, что поужинает с ней, но теперь это оказалось невозможным, учитывая ситуацию. Что ему делать? Постараться найти компромисс.

– Послушай, дорогая, что скажешь, если я возьму тебя под руки осторожно и провожу до кровати? Я закрою дверь в твою комнату, и ты будешь в темноте и тишине. Там тебе будет спокойнее и лучше, чем на диване. Что скажешь? – тихо предложил он.

– Мммм… Хорошо, – шепотом согласилась Синтия. – Но ты, почему не хочешь остаться со мной? – жалобно спросила она.

– Эхм… Не то, чтобы я не хочу остаться с тобой. Я ведь приехал именно для того, чтобы увидеть тебя. Я выехал к тебе прямо из университета и еще не ел, поэтому я хотел бы пойти на кухню…

– Аааааа! Не говори мне про еду! Я же просила! – снова закашлялась она, словно от рвоты.

– Извини, извини. Но… Как я иначе могу тебе объяснить ситуацию и… – резко замолчал он в ожидании, когда пройдет кашель. Когда она успокоилась, МакКинток, увиливая от ответа, взял ее под руку и повел в комнату в полной темноте. Потом мягко опустил ее на кровать и укрыл покрывалом, взятым из шкафа. Она промямлила невнятное «ммммм» и приложила руку ко лбу. МакКинток погладил ее руку и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.

Потом он включил свет в коридоре и несколько мгновений стоял ослепленный. Зрачки его были максимально расширены в темноте, и теперь повышенная доза света ворвалась в его глаза прежде, чем зрачки сузились. Пару раз он зажмурил глаза и снова обрел зрение.

Прежде всего он направился поднять упавшую статуэтку. Проверив, в каком она состоянии, он обнаружил, что вещица осталась целой. Осторожно поставив ее на полку, он, наконец, отправился в кухню. Закрыв за собой дверь, чтобы исключить возможные шумы, которые могли достигнуть спальни, он медленно и тихо стал открывать разные шкафчики, чтобы накрыть себе стол.

Он был очень голоден.

Открыл холодильник, он поискал там пиво. К счастью, пара бутылок там нашлась. Одно было его любимой марки, а другое – то, которое нравилось Синтии. Он взял свое любимое и сразу наполнил им бокал, отпив большой глоток. В одно мгновение пиво освежило его. Он снял куртку и повесил ее на спинку стула. Потом снова открыл холодильник в поисках чего-то съедобного. Еды было немного. Синтия ела очень мало, чтобы держать себя в форме, а то, что было в холодильнике, содержало мало жиров и предназначалось для вегетарианцев. Очевидно, она покупала то, что ел он, только в тот день, когда они встречались. Разочарованный, он взял тарелку с кусочками разнообразного сыра, вазочку с поджаренными овощами и банку с соусом «тартара». Из буфета он извлек пакет с гриссини без жиров и сел за стол.

Он щедро уставил его всем тем, что нашел в холодильнике, потому что с его чувством голода скудность ассортимента отошла на второй план. Запивая все пивом, он в конце концов почувствовал себя вполне удовлетворенным. Он любил хорошо поесть, а потому простил даже низкую калорийность блюд, которыми питалась Синтия.

«Завтра надо сходить за покупками», – подумал он. Он не хотел, чтобы она осталась без продуктов будующим вечером. Он знал, что днем она обедала вне дома, но к вечеру надо обеспечить ее необходимой едой. Завтра утром, прежде чем вернуться в Манчестер, ему надо сходить в близлежащий супермаркет и купить ей разные виды сыров, овощи и какие-нибудь закуски, которые она любила, но которые редко покупала из-за высокой калорийности.

Несколько минут он лениво сидел за столом, потом подошел к окну и выглянул наружу, скрестив руки. Из окна был виден Road-Park с его вечерним трафиком, а сзади виднелась бухта, черная и невидимая, угадываемая лишь по редким огням кораблей да судов, стоящих на якоре. Это место было прекрасным. Ливерпуль, утопающий в зелени, с его тщательно спланированной инфраструктурой и портом, расположенным в заливе реки Мерсей, которая впадала в Ирландское море, был основан еще в тринадцатом веке. Очень долго город оставался важным пунктом торгового морского пути мирового уровня, но теперь важной частью его экономики стал туризм. МакКинтоку нравилось гулять по его побережью вместе с Синтией, когда у него было время. Запах моря придавал ему силы, а постоянно отплытие и прибытие судов дарило ощущение, что это некий вечный механизм, заставляющий крутиться земной шар. В каком-то смысле это было именно так, поскольку движение людей и товаров было основой глобальной торговли и работы. Теперь многое изменится благодаря открытию Дрю. Кто знает, каким станет мир через год. Но он надеялся, что лучше. Необходимо только сыграть правильно и двигаться с большим вниманием. Он смог бы получить деньги за многочисленные одолжения, которые он сделал в отношении ключевых фигур британской системы. Он действительно смог бы обнулить свой кредит, что имело для него большое значение. Да, все будет отлично.

Он еще несколько мгновений смотрел на бухту вдали, потом отвел взгляд и вернулся за стол. Вымыв посуду, он убрал со стола, стараясь не производить шума, потом отправился посмотреть, что делает Синтия. Он вышел из кухни, оставив включенным свет, прикрыл дверь и погасил лампу в коридоре. Перемещаясь по слабо освещенному светом кухни помещению, он тихо подошел к двери спальни. Ни одного звука оттуда не доносилось. Он бесшумно опустил ручку и вошел в комнату. Синтия была погружена в глубокий сон, лежа на животе, как и прежде, и с вытянутыми вдоль тела руками. Из ее полуоткрытого рта доносилось ровное дыхание. Очевидно, головная боль прошла и позволила ей уснуть. Чтобы не беспокоить ее, он покинул комнату и направился, раздеваясь, в ванную комнату. Там он быстро принял душ и приготовился отправиться спать. Его пижама, однако, осталась в спальне, а открыть вновь дверь означало создать шум. Он отказался от этой мысли, потому что в квартире было достаточно тепло. Оставив одежду на диване в гостиной, он погасил свет в кухне и в нижнем белье вошел в комнату. Очень осторожно он сел на двуспальную кровать, поскольку Синтии нравилось спать с комфортом, и растянулся сбоку от нее, со стороны двери. Синтия лежала под покрывалом, которым он укрыл ее ранее, и он решил не залезать под него, чтобы не будить ее.