Неночь

Трик насупленно глянул на тенистое создание, в его глазах читалось отвращение.

– …Страх?

Мия кивнула.

– Он уже много лет упивается моим. Этого недостаточно, чтобы я забыла о здравом смысле, разумеется. Но достаточно, чтобы я не дрожала во время поножовщины или когда нужно что-нибудь украсть. Он делает меня сильной.

– Бред какой-то, – нахмурился Трик. – Если он пожирает твой страх, ты никогда не научишься справляться с ним самостоятельно. Это не сила, а самообман…

– Что ж, тогда я готова одолжить этот самообман вам, дон Трик, – сердито посмотрела на него Мия. – Так что вместо того, чтобы читать лекции о моих недостатках, я бы предпочла, чтобы ты сказал «спасибо, Бледная Дочь» и доставил свою жалкую задницу в Церковь, пока нам не перерезали глотки и не оставили на съедение кракенам.

Юноша посмотрел на их сомкнутые руки. Медленно кивнул.

– Спасибо, Бледная Дочь…

Она встала, помогла ему подняться на ноги. Мистера Добряка просить было не нужно – он просто перетек по их пересекающимся теням. В ту же секунду Мию начало подтачивать изнутри беспокойство, словно ее желудок грызли холодные червяки, но она сделала все возможное, чтобы раздавить их ботинками. Трик, продолжая держать ее за руку, направился по крошащейся под ногами почве к Маузеру.

– Ну что, вы готовы? – спросил шахид.

– Готовы, – ответил Трик.

Мия улыбнулась, услышав, что его голос стал почти на октаву ниже. Юноша сжал ее пальцы и закрыл глаза, позволяя Маузеру надеть повязку. Завязав ткань на глазах Мии, шахид взял их за руки и повел по скале. Мия услышала прошептанное слово – что-то древнее и могущественно вибрирующее. Затем раздался громкий треск и каменный грохот. Земля содрогнулась под ногами, в воздух поднялись удушающие клубы пыли. Девушка почувствовала стремительный поток ветра, ощутила маслянистый аркимический привкус.

Ее вывели по бугристой почве на гладкую каменную поверхность. Температура резко понизилась, свет, едва проникающий сквозь повязку, медленно померк. Они оказались в каком-то темном месте; в недрах горы, как она предположила. Маузер привел ее к лестнице, и они начали подниматься по расширяющейся спирали. От постоянных поворотов ее голова слегка закружилась, она начала терять ориентацию в пространстве – уже не понимая, откуда они пришли и куда направлялись. Вверх. Вниз. Влево. Вправо. Бессмысленные направления. Ничего невозможно запомнить. Мия ощутила чуть ли не всепоглощающее желание позвать Мистера Добряка обратно, испытать это знакомое прикосновение, без которого она уже не знала, как жить.

Наконец, спустя, казалось, много часов, Маузер ослабил хватку. На секунду Мия замешкалась. Представила себя на вершине горы, без каких-либо оград, только резкий обрыв, ведущий прямиком к смерти. Развела руки, чтобы восстановить равновесие. Тяжело задышала. И тихо прошептала:

– Возвращайся.

Не-кот вернулся стремительным потоком, набрасываясь на бабочек в ее животе и расчленяя их одну за другой. Повязку сняли с глаз, и Мия, часто заморгав, увидела огромный зал – больше, чем недра величайшего собора. Стены и пол из темного гранита были гладкими, как речные камешки. Через прекрасные витражные окна лился мягкий аркимический свет, создавая впечатление, будто снаружи светило солнце – хотя на самом деле они находились глубоко в горе. Трик стоял рядом и рассматривал помещение. По кругу были расположены широкие остроконечные арки и гигантские колонны, высокие каменные фронтоны будто вырезали в самой горе.

– Треленовы большие… мягкие…

Глянув в центр зала, юноша потерял дар речи. Мия проследила за его взглядом и увидела статую женщины: на ее эбонитовой мантии, как звезды, висели драгоценности. Статуя была просто колоссальной. Она возвышалась в двенадцати метрах над ними, вытесанная из блестящего черного камня. Примерно на уровне головы в нее были вставлены небольшие железные кольца. В руках женщина держала весы и огромный грозный меч, шириной со ствол дерева и острый, как обсидиан. Ее лицо было прекрасно. Жестокое и холодное. По спине Мии побежали мурашки. Глаза статуи будто следили за каждым ее движением, пока она подходила ближе.

– Добро пожаловать в Зал Надгробных Речей, – сказал Маузер.

– Кто она?

– Мать, – шахид коснулся глаз, губ и груди. – Пасть. Мать Священного Убийства. Всемогущая Ная.

– Но… она такая красивая, – выдохнула Мия. – На картинках, которые я видела, ее изображали как чудовище.

– Свет полон лжи, аколит. Солнца служат лишь для того, чтобы ослеплять нас.

Мия побрела по грандиозному залу, пробегая пальцами по спиральным узорам на камне. В стенах были проделаны сотни маленьких квадратных дверок, размером пятьдесят на пятьдесят сантиметров, размещенных одна над другой, словно склепы в каком-то большом мавзолее. В просторном зале ее шаги звучали как звон колокольчиков. Единственным звуком в самом зале была мелодия, которую будто исполнял бесплотный хор, парящий в воздухе. Прекрасный, бессловесный, нескончаемый гимн. Атмосфера этого зала отличалась от любого другого, который она посещала. Здесь не было ни алтарей, ни золотой отделки, но впервые в жизни Мия почувствовала, что находится в… священном месте.

Мистер Добряк прошептал ей на ухо:

– …Мне тут нравится…

– Шахид, что это за имена? – поинтересовался Трик.

Мия опустила взгляд и поняла, что на полу выгравированы имена. Сотни. Тысячи. Выведенные крошечными литерами на полированном черном граните.

– Имена каждой жизни, которую забрала эта Церковь для Матери, – мужчина поклонился статуе. – Мы почитаем их. Зал Надгробных Речей, как я и сказал.

– А склепы? – спросила Мия, кивая на стены.

– В них хранятся тела прислужников, отправившихся к Матери. Как и тех, кого забрали, мы чтим тех, кто пал.

– Но на этих склепах не выгравированы имена, шахид.

Маузер молча посмотрел на Мию. Звуки мелодии, выводимой призрачным хором, лились в темноте.

– Мать знает их имена, – наконец ответил он. – А это единственное, что имеет значение.

Мия моргнула. Посмотрела на статую, парящую над головой. Богиня, которой принадлежит эта Церковь. Прекрасная и ужасная. Непостижимая и могущественная.

– Идемте, – позвал шахид Маузер. – Ваши комнаты готовы.

Он повел их к выходу из грандиозного зала через одну из остроконечных арок. Под ней оказалась длинная лестница, спиралью уходящая в черноту. Мия вспомнила ивовый прут старика Меркурио, треклятые библиотечные ступеньки, по которым он заставлял ее бегать бесчисленное количество раз. Улыбнулась и мысленно поблагодарила старика за тренировки, поднимаясь легкими размашистыми шагами.

Троица забралась наверх. Шахид карманов шел последним – тихий, как чума.

– Черная Мать, – проговорил Трик, задыхаясь. – Им стоило назвать ее Красная Лестница…

– Ты в порядке? – прошептала Мия. – Мистер Добряк помог?

– Ага. Это было… – юноша покачал головой. – Будто я заглянул внутрь себя и обнаружил сталь. Никогда не испытывал ничего подобного. К черту самообман. Быть даркином, должно быть, очень круто.

Они попали в длинный коридор. Арки тянулись в беспросветный мрак, стены украшали спиралевидные узоры. Шахид Маузер остановился у деревянной двери и толкнул ее. Мия оглядела просторную комнату, отделанную красивым темным деревом, и при виде огромной кровати, укрытой роскошной серой шкурой, почувствовала, как заныло ее тело. Она не спала уже минимум две неночи…

– Твоя комната, аколит Мия, – объявил Маузер.

– А где буду жить я? – полюбопытствовал Трик.

– Дальше по коридору. Остальные аколиты уже поселились. Вы двое прибыли последними.

– И сколько нас всего? – спросила Мия.

– Почти тридцать. С нетерпением жду, когда мы узнаем, кто из вас железо, а кто стекло.

Трик кивнул на прощание и последовал за Маузером по коридору. Мия шагнула внутрь и кинула походный мешок у двери. Сила привычки заставила ее осмотреть каждый угол, ящик и замочную скважину. Напоследок она заглянула под кровать, и только затем плюхнулась на нее. Обдумав, насколько необходимо расшнуровывать ботинки, она решила, что слишком устала, а посему и так сойдет. Устроившись поудобнее на подушках, девушка погрузилась в самый глубокий сон в своей жизни.

Кот из теней сидел в изголовье кровати и наблюдал за ее снами.

– …Кто-то идет…

Мия проснулась от холодных слов Мистера Добряка, шептавшего ей на ухо. Она распахнула глаза и быстро села, услышав тихий стук в дверь. Девушка достала кинжал, смахнула волосы с по-прежнему забитых песком глаз. На секунду забыла, где находится. В своей старой комнате над лавкой Меркурио? В Ребрах, рядом со спящим младшим братом и родителями в соседней комнате?..

Нет.

«Не смотри…»

Мия неуверенно подала голос:

– Входите.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошла фигура в черной мантии, пересекла ее и встала у изножья кровати. Мия настороженно подняла могильную кость.

– Либо вы ошиблись комнатой, либо девушкой…

Незваный гость поднял руки. Затем откинул капюшон, и Мия увидела копну светлых локонов, а также знакомые глаза, пристально глядевшие на нее в прорезь черной ткани.

– Наив?..

Но это невозможно! Крюки кракена разодрали внутренности женщины в клочья. После двух перемен разложения под солнцем ее кровь должна была переполниться ядом. Как, во имя Пасти, она может быть жива, не говоря уже о том, чтобы ходить и разговаривать?

– Ты должна была умереть…

– Должна была. Но нет, – невысокая женщина поклонилась. – Благодаря ей.

Мия покачала головой.

– Ты не обязана меня благодарить.

– Не только благодарить. Она рисковала жизнью, чтобы спасти Наив. Наив не забудет.

Когда Наив достала из рукава нож, Мия отшатнулась, а Мистер Добряк раздулся в ее тени. Но женщина просто провела лезвием по ладони – и из пореза потекла кровь, капая на пол.

– Она спасла Наив жизнь. Поэтому Наив перед ней в долгу. И, на глазах у Матери Ночи, клянется своей кровью.

– Тебе не нужно этого делать…

– Готово.

Наив наклонилась и начала развязывать шнурки на ботинках Мии. Девушка ойкнула и спрятала ноги под себя. Тогда женщина потянулась к узлу на рубашке, но Мия отмахнулась от нее, отползла по кровати и подняла руки в защитном жесте.

– Так, а ну-ка послушай меня сюда…

– Она должна раздеться, – сказала Наив.

– Ты правда ошиблась девушкой. И вообще-то приличные люди сначала предлагают чего-нибудь выпить.

Наив уперла руки в бока.

– Она должна помыться перед встречей с Духовенством! Если Наив позволят говорить откровенно, от нее разит лошадьми и экскрементами, волосы жирнее, чем лиизианское сладкое мясо, а все тело покрыто запекшейся кровью. Если она хочет явиться на свое посвящение в Церковь Матери похожей на двеймерскую дикарку, Наив рекомендует сберечь всем время и сразу прыгнуть с Небесного алтаря.

– Погоди… – Мия моргнула пару раз. – Ты что-то сказала о мытье?

– …Да.

– С водой? – Мия встала на колени и прижала руки к груди. – И мылом?

Женщина кивнула.

– Даже с пятью видами мыла.

– Зубы Пасти! – Мия развязала узелок на рубашке. – Значит, ты все-таки не ошиблась девушкой.

У подножия каменной богини собрались темные фигуры, окутанные бесцветным сиянием.

С их прибытия в Тихую гору прошло двенадцать часов. Четыре с тех пор, как Мия проснулась. Двадцать семь минут с тех пор, как она заставила себя вылезти из ванны и прийти в Зал Надгробных Речей, оставив в воде слой крови и грязи, который, если бы ему дали еще несколько перемен на созревание, и сам смог бы оттуда уйти.

На ней была мантия из приятной на ощупь ткани, влажные волосы она собрала в косу, тело девушки источало аромат душистого мыла. Повернув за угол, Мия увидела других аколитов – двадцать восемь человек, одетых в безжизненно-серый. Увидела итрейского верзилу с кулаками размером с кувалду. Жилистую девицу с короткими рыжими волосами и волчьим коварством в глазах. Рослого двеймерца с живописными татуировками на лице и такими широкими плечами, что на них можно было возложить весь мир. Двух светловолосых и веснушчатых ваанианцев – судя по виду, брат и сестра. Худощавого паренька с голубыми, как лед, глазами, стоявшего в конце ряда за Триком. Он был таким неподвижным, что Мия не сразу его заметила. Все примерно ее возраста. Все стойкие, голодные и молчаливые.

Наив, объятая тенями, держалась поблизости. Другие тихие люди в черных робах стояли на краю тьмы, сложив руки, как кающиеся в соборе.

– Десницы, – прошептала Наив. – В Красной Церкви есть два типа людей. Те, кто следует призванию, делают подношения… те, кого в народе зовут ассасинами, да? Мы зовем их Клинками.

Мия кивнула.

– Меркурио рассказывал мне об этом.

– А вторые – Десницы, – продолжила Наив. – К каждому Клинку приставляется по двадцать Десниц. Они содержат его Дом в порядке. Помогают с делами. Ходят в продовольственные рейсы, как Наив. Из каждой паствы выбирают не более четырех Клинков. Те, кто пережил учебный год, но не прошел экзамен, станут Десницами. Остальные же просто приходят, чтобы служить богине, чем могут. Не все созданы для того, чтобы убивать во имя нее.

«Значит, отбор пройдут лишь четверо из нас».

Мия кивнула, наблюдая за мужчинами и женщинами в черных робах. Если вглядеться, на щеках некоторых можно было рассмотреть аркимические шрамы рабов. Когда все аколиты собрались возле статуи, Наив с Десницами наизусть зачитали отрывок из святого писания:

Та, кто все и ничего,Первая, последняя и вечная,Кромешная тьма, Голодный Мрак,Дева, Мать и Матриарх,Сейчас и в миг нашей гибели,Помолись за нас.

Где-то в сумраке тихо прозвенел колокольчик. Мия почувствовала, как Мистер Добряк сворачивается вокруг ее ног и щедро упивается страхом. Услышала шаги; из теней возник чей-то силуэт. Десницы хором повысили голос:

– Маузер, шахид карманов, помолись за нас.

На постамент у основания статуи вышел знакомый мужчина. Благолепное лицо и древние глаза – тот, кто встретил у горы Мию с Триком. Он был в серой мантии, единственное украшение – сабля из черностали. Мужчина занял свое место, повернулся к аколитам и с улыбкой, которая легко могла бы стащить столовое серебро и канделябры, произнес:

– Двадцать шесть.

Мия снова услышала шаги, и Десницы продолжили:

– Паукогубица, шахид истин, помолись за нас.

Из сумрака решительно вышла высокая и статная двеймерка. Вдоль ее прямой, подобно колоннам вокруг, спины струились тугие, как веревка, дреды. Ее кожа была такой же смуглой, как и у всего двеймерского народа, но на лице отсутствовали татуировки. Она выглядела как живая статуя, вытесанная из красного дерева. Сцепленные руки были испачканы чем-то, что напоминало чернила. Губы накрашены черной помадой. На поясе висела целая коллекция стеклянных флаконов и три изогнутых кинжала.

Женщина заняла свое место на постаменте и гордо объявила сильным голосом:

– Двадцать девять.

Мия молча наблюдала, закусив губу. И хоть Меркурио хорошо ее обучил тонкому искусству терпения, любопытство наконец взяло над ней верх[54].

– Что они делают? – шепотом поинтересовалась она у Наив. – Что значат эти числа?

– Это счет для богини. Число подношений, которые они принесли в ее честь.

– Солис, шахид песен, помолись за нас.

Мия наблюдала, как из теней выходит еще один одетый в серое мужчина. Настоящий громила, бицепсы толщиной с ее бедро! Голова обрита, один только очень короткий ежик почти белых волос на макушке, кожу черепа испещряют шрамы. Борода уложена в форме четырех игл дикобраза. Он носил ремень для меча, но ножны пустовали. Когда он встал на свое место, Мия посмотрела ему в глаза и поняла, что он слеп.

– Тридцать шесть, – заявил мужчина.

«Тридцать шесть убитых? Рукой слепца?!»

– Аалея, шахид масок, помолись за нас.

Мягкой поступью, покачивая бедрами, на свет вышла еще одна женщина – с алебастровой кожей, будто состоявшая из изгибов. У Мии отвалилась челюсть – новоприбывшую можно было с легкостью назвать самой прекрасной женщиной, которую она когда-либо видела. Густые черные волосы каскадом спускались к талии, темные глаза были подведены сурьмой, губы накрашены кроваво-алым. Она была безоружной. По крайней мере, с виду.

– Тридцать девять, – произнесла она голосом таким же сладким, как дым.

– Достопочтенная Матерь Друзилла, помолись за нас.

Из тьмы совершенно бесшумно, как внезапная смерть, выскользнула женщина. Пожилая, с вьющимися седыми волосами, заплетенными в косички. На ее шее висела серебряная цепочка с обсидиановым ключом. Она выглядела как добрая старушка, блестящие живые глаза внимательно осматривали группу собравшихся аколитов. Мия не удивилась бы, застав ее в кресле-качалке у счастливого домашнего очага, с внуками, расположившимися возле ее ног, и с чашкой чая в руке. Она никак не могла быть главным священником самой смертоносной группы…

– Восемьдесят три, – объявила старушка, занимая свое место на постаменте.

«Пасть меня побери, восемьдесят три!..»

Достопочтенная Матерь посмотрела на новеньких, ласково улыбнулась.

– Приветствую вас в Красной Церкви, дети! – сказала она. – Чтобы оказаться здесь, вы прошли через мили и годы. И впереди вас ждут мили и годы. Но в конце пути вы станете Клинками, рассекающими на славу богине, и будете посвящены в самые сокровенные таинства. Те из вас, кто выживет, разумеется.

Женщина показала на четверых шахидов рядом с ней.

– Прислушивайтесь к наставлениям своих шахидов. И учтите: все, чем вы были до этого момента, умерло. Как только вы поклянетесь служить Пасти, вы станете принадлежать ей и только ей. – Человек в робе и с серебряным кубком подошел к Достопочтенной Матери, и она подозвала Мию. – Принеси свое подношение. Останки убийцы, убитого в ответ и отданного Матери Священного Убийства в час твоего крещения.

Мия вышла вперед с мешочком в руке. Живот скрутило, но ее руки оставались твердыми, как камень. Она заняла место перед старушкой с ласковой улыбкой, всмотрелась в ее светло-голубые глаза. Почувствовала, как ее оценивают. Задумалась, прошла ли она отбор.

– Мое подношение, – выдавила девушка. – Для Пасти.

– От ее имени я принимаю его с благодарностями на устах.

Услышав ответ, Мия вздохнула и чуть не упала на колени. Достопочтенная Матерь обняла ее, поцеловала в щеки ледяными губами и крепко прижала к себе, пока девушка пыталась дышать глубже и подавить горячие слезы. Затем, повернувшись к серебряному кубку, церковница окунула в него костлявую кисть. Когда она вытащила руку, с пальцев капало алым.

Кровь.

– Назовись.

– Мия Корвере.

– Клянешься ли ты служить Матери Ночи? Клянешься ли выучить смерть во всей красе, навлекать ее на тех, кто этого заслуживает и не заслуживает, во имя Ее? Станешь ли ты аколитом Наи и мирским инструментом тьмы между звездами?

От волнения у Мии перехватило дыхание, слова не шли с губ.

Затишье перед бурей.

– Клянусь.

Достопочтенная Матерь прижала ладонь к ее щеке и размазала кровь. Та была по-прежнему теплой, легкие Мии наполнились запахом соли и меди. Женщина оставила отметку на другой щеке, после чего провела длинную полосу вдоль губ и подбородка. Мия прониклась важностью момента до самых костей, от трепета сердце ушло в пятки. Матерь кивнула, и девушка попятилась, обхватив себя руками и слизывая кровь с губ. Мия не знала, плакать ей или смеяться. Теперь она была на шаг ближе к мести за свою семью. На шаг ближе к могиле Скаевы.

Наконец она осознала, где находится.

«Я здесь!»

Обряд повторялся, все аколиты по очереди выходили и отдавали свое подношение. Некоторые принесли зубы, другие – глаза; высокий юноша с руками-кувалдами принес гниющее сердце, завернутое в черный бархат. Мия понимала, что каждый из них – убийца. Что, вероятно, во всей республике нет более опасного места, чем зал, в котором она сейчас стоит[55].

– Завтра утром начнутся занятия, – сказала Достопочтенная Матерь. – Ужин будет подан в Небесном алтаре через полчаса. – Она показала на людей в робах. – Если вам нужна будет помощь, Десницы в вашем распоряжении, и я рекомендую пользоваться их услугами, пока вы не освоитесь на новом месте. Поначалу в горе́ сложно ориентироваться, и если вы заблудитесь в этих залах, это может привести к… неблагоприятным последствиям. – Ее голубые глаза сверкнули во мгле. – Так что будьте осторожны. Учитесь хорошо. Пусть Матерь обретет вас как можно позже. А когда это все же случится – поприветствует поцелуем.

Женщина поклонилась и шагнула обратно во тьму. Остальные члены Духовенства ушли один за другим. Трик, улыбнувшись, подошел к Мие, его щеки были окрашены кровью. Юноша отмылся, даже его дреды стали выглядеть немного лучше, перестав напоминать живое чудище.

– Ты побрился, – ухмыльнулась Мия.

– Только не стоит к этому привыкать. Я бреюсь два раза в год. – Он покосился на Наив, его глаза медленно округлились при узнавании. – Как, ради Матери…

– Мы снова встретились, – женщина низко поклонилась. – Наив благодарит за его помощь в пустыне. Долг будет выплачен.

– Как это возможно, что ты до сих пор ходишь и дышишь?

– В этом месте сплошные секреты.

– Корвере? – раздался позади тихий голос.

Мия обернулась. Это оказалась та симпатичная девушка с рыжими волосами, стрижкой боб-каре и зелеными охотничьими глазами. Она пристально изучала Мию, склонив голову набок. Позади нее, словно сердитая тень, маячил здоровяк-итреец с руками-кувалдами.

– Во время церемонии ты представилась как Корвере, верно? – продолжила девушка.

– Да, – кивнула Мия.

– Ты, случайно, не родственница Дария Корвере? Бывшего судьи?

Мия мысленно оценила незнакомку. Натренированная. Быстрая. Крепкая, как дерево. Но кем бы она ни была, Мия не сомневалась, что в этих стенах у Скаевы и его дружков нет союзников; в конце концов, после Резни в истинотьму Рем и его люминаты поклялись уничтожить Красную Церковь. Тем не менее Меркурио настаивал, чтобы, перешагнув через порог этого места, Мия оставила свое имя позади. Это одна из немногих тем, на которые они спорили. Наверное, это глупо. Но смерть отца – та самая причина, по которой она ступила на эту дорожку. Скаева и его прислужники вычеркнули фамилию Корвере из истории – она не бросит ее в пыли, чего бы ей это ни стоило.

– Я дочь Дария Корвере, – наконец ответила Мия. – А ты?

– Джессамина, дочь Маркина Грациана.

– Прошу прощения, я должна знать это имя?

– Первый центурион легиона люминатов, – насупилась девушка. – Казненный по приказу итрейского Сената после Восстания Царетворцев.

Мия еще больше нахмурилась. Черная Мать, это дочь одного из центурионов ее отца! Такая же, как она: девочка, ставшая сиротой из-за консула Скаевы, судьи Рема и остальных ублюдков. Кто-то, кто тоже познал вкус несправедливости.

Мия протянула ей руку.

– Рада встрече, сестра. Мой…

Джессамина отмахнулась от ее руки и сверкнула глазами.

– Ты мне не сестра, сука!

Мия почувствовала, как Трик напрягся, как в тени у ее ног вздыбился загривок Мистера Добряка. Потерла отбитые костяшки и осторожно заговорила:

– Я сожалею о твоей потере. Серьезно. Мой отец…

– Твой отец был гребаным предателем! – прорычала Джессамина. – Его люди умерли, потому что чтили свои клятвы глупому судье, и теперь их черепами выложена дорожка к Сенатскому Дому. Все благодаря могучему Дарию Корвере!

– Мой отец был верен генералу Антонию, – ответила Мия. – Он тоже чтил свою клятву.

– Твой отец был гребаным прихвостнем! – сплюнула Джессамина. – Все прекрасно знают, почему он последовал за Антонием, и честь не имела к этому никакого отношения. Из-за него моих отца и брата распяли. Мать умерла от горя в психушке Годсгрейва. Все они остались неотмщенными. – Девушка подошла на шаг ближе и прищурилась. – Но это ненадолго. Советую тебе отрастить глаза на затылке, Корвере. Надеюсь, у тебя чуткий сон.

Мия смерила ее взглядом, не моргая. Мистер Добряк набухал под ее ногами. Наив подкралась ближе к рыжеволосой девушке и прошептала ей на ухо:

– Она отступит. Или на нее наступят.

Джессамина повернулась к женщине, ее скулы заходили желваками. После долгой игры в гляделки она развернулась на пятках и ушла, крупный итреец засеменил следом. Мия вдруг осознала, что впилась ногтями себе в ладони.

– Ты определенно умеешь заводить друзей, Бледная Дочь.

Мия повернулась к Трику и обнаружила, что тот улыбается, хотя его рука тоже успела потянуться к рукаву. Девушка немного расслабилась и позволила себе улыбнуться в ответ. Хотя она не умела их заводить, в этих стенах у нее был как минимум один друг.

– Пойдем, – сказал юноша. – Мы когда-нибудь поужинаем или нет?!

Мия посмотрела вслед удаляющейся Джессамине. На других аколитов. Реальность того, где она оказалась, постепенно принимала очертания. Она в школе убийц. Окруженная послушниками и мастерами в искусстве убийства. Она здесь. Этот момент настал.