Во всем виновата Смерть

Под красной лыжной маской уже скопились капли пота, из-за которых глаза Андрея начинают слезиться.

– Ка-ка-какое?

– Да любое!

Она ставит на прилавок бутылку молока.

– Пакет давай! – кричит Андрей.

Она трясущимися руками вынимает из-под прилавка белый пакет.

– Деньги туда!

Несколько тысяч отправляется в пакет.

– Молоко туда же! – Андрей вспоминает о воде. – И бутылку холодной минералки. Только, блять, не спрашивай какой! Любой, но холодной.

Всё перечисленное тоже отправляется в белый пакет. Андрей осматривается. Больше в этом маленьком частном магазине и взять-то нечего. Не будет же он набирать чипсы для перепродажи.

Андрей хватает белый пакет и выбегает из магазина. Лицо под красной шапкой, словно манты на пару, медленно варится, а от пота он плохо видит синюю хонду на парковке.

Он на долю секунды замирает, потом, открыв переднюю дверь, ныряет на пассажирское сиденье машины.

– Погнали! Погнали! – кричит он читающей девушке.

Зима

Старый затхлый бар, в народе прозванный «Для интеллигентов», находится за помещением художественной выставки «Красота Сибири», коллекция которой не пополнялась с советских времен. Справа от бара – почти новый книжный магазин, где можно найти только утвержденные сверху книги.

И чтобы добраться до этих зданий, нужно пройти подземный пешеходный переход. Тут всегда играют музыканты.

Писатель спускается по лестнице и в самом конце, споткнувшись, чуть не падает. В переходе звучит гитара и разносится приятный мужской голос:

Зимотворенье во дворе,

Метельный заверт.

А ты, как муха в янтаре,

Навеки заперт…

Писатель познакомился с Музыкантом недавно, холодным ноябрьским вечером. Они не знают имен друг друга, да и Музыкант не особо любит рассказывать о своем прошлом. Говорит, что оно прошло и теперь он другой.

Музыкант одет в зимнюю светлую куртку, грязные синие джинсы. Он оброс, давно не стригся, – на лице борода и усы, но волосы чистые.

Писатель останавливается возле Музыканта, закуривает. Песня заканчивается. Музыкант кладет гитару в черный чехол, протягивает руку Писателю.

Рукопожатие.

– Ну и как сегодня? – интересуется Музыкант.

– Так же. Ничего толкового сказать не может. «Вы не знаете, о чем пишете», и всё.

– А ты знаешь?

– Ты-то не начинай.

…Улица. Крыльцо бара. Тяжелая дверь.

Маленькое помещение, внутри всё отделано под дерево. Толстый Бармен, который, судя по его отёкшему лицу, допивает то, что не допили клиенты, им кивает.

– Как дела? – спрашивает он.

– Так же, – отвечает Писатель.

– Ничего, – добавляет Музыкант.

– То же самое? – уточняет Бармен.

– А то.

Писатель и Музыкант садятся за свой столик возле стены. Бармен ставит перед ними четыре стакана пива и черные гренки на тарелке, уходит.

Они чокаются и вливают в себя это пойло. Раздражение почти сразу же проходит.

– Так о чем книга? – спрашивает Музыкант, закурив.

– О человеке, который решил убить ради эксперимента.

– Зачем ему такой эксперимент?

– Он хочет доказать, что закон – это единственная преграда от убийства.

– И как тебе такое в голову пришло?

– Мне приснилась одна девушка, и она сказала, чтобы я непременно написал об этом книгу.

– Рыжеволосая с зелеными глазами?

– Да. – Писатель начинает хрустеть гренками.

– Будь с ней осторожен.

– Ты ее тоже видел?

– Приходилось, – кивает Музыкант. – А тебе не кажется, что идея твоей книги похожа на содержание книги Достоевского?

– Я не читал Достоевского, но, насколько знаю, его идея в том, сможет ли герой убить и почему одних будет мучить совесть, а других нет. Моя же идея в том, что каждый готов убить, но боится наказания.

– Ну а ты смог бы убить?

– Думаю, да.

– Убить человека?

– Например, сейчас у меня есть один знакомый, с которым я бы не хотел сближаться. И я бы его убил.

– Так убей, что тебе мешает.

– Как я уже говорил, закон. – Писатель осушает первый бокал.

– От закона можно спрятаться.

– А от себя нет. – Писатель поднимает второй бокал. – За то, чтобы не нужно было от себя прятаться.

Они чокаются.

Обычно их попойка в баре немногословна: о чем могут говорить люди, главная цель которых – забыться? Писатель забывается первым.

– Ты купил обычную подарочную коробку с бантиком? – спрашивает женский голос.

Писатель видит перед собой большой экран, на котором написано: Fin. Кажется это означает «конец фильма».

Рыжеволосая красотка сидит справа и вопросительно на него смотрит.

– Не успел еще, – отвечает он.

– В чем сложность купить коробку?

– Я просто не понимаю, зачем мне коробка.

– В один… – Она замолкает, подняв руки. Кажется ей в голову пришла мысль получше. – Однажды… Хотя, наверное, нельзя такое рассказывать…

– Почему?

– Могут посадить.

– Ты боишься, что тебя посадят?

– Я боюсь, что посадят тебя. Уже был такой случай. Однажды я подсказала одному поэту… как его там?.. До сих пор не могу выговорить его фамилию, сложная, на «эм»… Мандельш… Хм… Короче, я подсказала ему идею одного стиха. А он взял и всем рассказал, а потом его посадили.

– Я никому не расскажу.

– Знаю я вас, писателей.

Он открывает глаза.

Темнота.

По ощущениям… он в гробу?

Писатель ощупывает замкнутое пространство, до него доносится звук мотора.

Багажник?

Нет!

Он стучит по стенкам, и чем сильнее стучит, тем сильнее болит его голова.

– Выпусти! – кричит Писатель. – Я отдам деньги!

Лето

Синяя хонда медленно въезжает на парковку обычной районной поликлиники. Ну, как сказать, парковка… Небольшой кусочек асфальта возле самого крыльца.

Андрей глушит мотор.

– Подождешь? – спрашивает он.

Вика отрывается от чтения, смотрит сквозь лобовое стекло на улицу, потом на Андрея. Он смотрит на нее, оба молчат.

Она явно ждет ответа на вопрос, который, как ей кажется, можно прочесть по ее лицу. Андрей так не думает, и вопросительно поднимает брови – тоже «спрашивает».

– И? – наконец произносит она.

– Что «и»?

– Зачем мы сюда приехали?

– Хочу знать, от чего лечит молоко.

– Ты серьезно?

– Ну да! Она просто так ничего советовать не будет. Помнишь тот случай…

– Помню, – перебивает его Вика. – И не хочу это больше слушать, особенно в такую жару. Я домой пойду.

– Деньги оставь, в магазин зайду.

Районная поликлиника… Нет места более удручающего. Она похожа на жизнь в Сибири. Посудите сами. Старое советское здание, на котором хаотично висят кондиционеры. Старая железная дверь, но пластиковые окна. В каждом кабинете – советский ремонт, но новые компьютеры. И пожилые врачи, которые не умеют работать на этих компьютерах и пишут всё от руки. Новые технологии и старый разум – есть ли более несовместимые вещи?

Обшарпанное крыльцо, дверь с липкой ручкой (даже не хочется думать, в чем она), запах лекарств внутри. Коридор налево, коридор направо, а прямо, возле дальней стены, – стеклянная коробка, которую украшает надпись: «Регистратура».

Сквозь стекло видно жирную тетку и ее торчащие из-под стола ноги. Жуткое зрелище. На столе монитор и куча разных бумаг. Позади тетки виднеются полки с карточками пациентов.

Андрей подходит к стеклу и слегка наклоняется, чтобы видеть лицо, а не толстые ноги.

– Здравствуйте.

Женщина смотрит на него, как когда-то царь смотрел на крепостных.

– У меня вопрос… Молоко может вылечить болезнь?

Высокомерный взгляд женщины сменяется на убийственный.

– Молоко!.. – Андрей увеличивает громкость голоса. – Может ли оно вылечить болезни?

Женщина откуда-то снизу вынимает бокал с черной жидкостью, делает глоток и ставит бокал обратно.

Андрей решает, что она глухая. Он окидывает взглядом стекло в надежде увидеть предупреждение, что женщина неслышащая, но, кроме жуткой рекламы о баснословных деньгах и объявления от ритуального агентства, на нем ничего нет.

– Какие!.. – очень громко кричит Андрей. – Болезни! Лечит! Молоко? – Его голос эхом разносится по больнице.

– Я не глухая, – наконец говорит женщина. – Что у вас болит?

– Ну… Сейчас ничего. Но может заболеть.

– Вы хотите записаться к доктору на консультацию?

– Я хочу знать про молоко.

– Про обычное молоко?

– А бывает необычное?

– У наркоманов в сленге тоже есть «молоко».

– Я не знал.

– По тебе и не скажешь. – Женщина снова достает и вливает в себя черную жидкость – нечто среднее между кофе и чаем.

– Вы можете мне сказать, от чего лечит молоко? – снова спрашивает он.

– Ты же не обкуренный?

– Нет.

– Блаженный?

– В каком смысле?

– Это ласковое обозначение дебила.

– Нет, я нормальный. Просто мне сказали, что молоко лечит от болезней. Но от каких – не сказали.

– Я могу только записать к врачу или выдать карточку пациента.

– А врач сможет мне ответить про молоко?

– Врач, скорее всего, вызовет полицию, а там будет психушка.

– Я просто хотел спросить, а вы сразу: психушка…

– Мы не справочное бюро.

– Вы не справочное бюро? Как так? А я-то думал, что зашел в справочное бюро. Я же дебил.

Ее рука снова тянется вниз, но поднимается уже не с бокалом, а с трубкой обычного телефона. Шнурок сильно натянут.

– Мне осталось набрать всего две цифры, – говорит она.

– Какие?

– Ноль и два.

Неизвестно, как так случилось, но нашу жизнь заполонили супермаркеты. Причем если раньше один супермаркет был на один, а то и на несколько районов, то теперь на один район (да что там: на одну остановку!) приходится около пяти супермаркетов одной сети. Одинаковые супермаркеты с одинаковыми продуктами. А потом удивляются: как же так получилось, что все стали думать одинаково?

А как еще нам думать, если вечером все покупают одинаковые пельмени, одинаковый кетчуп и одинаковую пачку лавровых листов и одинаково платят шестьсот тридцать два рубля. Все выходят с одинаковыми пакетами, варят еду в одинаковых кастрюлях, приобретенных в этих же супермаркетах. Пельмени мы едим под одинаковые второсортные сериалы, запивая чаем из пакетика, а потом спим в одинаковых кроватях с одинаковым постельным бельем. Утром, закрывая одинаковые двери с золотистыми циферками, мы наполняем мусорные баки одинаковыми пакетами из тех же супермаркетов. И только попробуй нарушить эту схему. Например, ляпнуть на работе, что вчера пельмени лепил сам. Тут же все скажут, что у тебя слишком много свободного времени, что ты хреново работаешь и что ты дурак. Ведь домашние пельмени обойдутся дороже покупных.

Нас приучили быть одинаковыми, а мы и рады стараться.

Андрей выходит из поликлиники и минут через пять уже стоит возле «молочного» холодильника в супермаркете, выбирая молоко из кучи разных марок, но однотипное на вкус и производство.

Наконец взяв молоко с красной крышкой и с коровой, он направляется к кассе.

– Что-нибудь еще? – спрашивает его симпатичная рыжая кассирша со слегка пухлой верхней губой.

– Пачку «Красного яблока».

– У нас нет «Красного яблока».

– Да?

– Это мелкий производитель. У нас только крупные, сетевые.

– Хм… Тогда пачку «Туби».

– Красные или синие?

– Красные.

Она пробила.

– Пакет?

– Нет, – отказался он. – Вы, случайно, не знаете, от чего лечит молоко?

– Простите?

– Ну, молоко? Говорят, оно от чего-то лечит.

– Туберкулез.

– Вы уверены?

– Да. У меня дядя лечился молоком от туберкулеза. Правда, он запивал им жареных собак. Но вроде помогло. Во всяком случае, умер он не от туберкулеза.

– А-а, ясно. – Андрей кладет нужную сумму на кассу.

– Да, не от туберкулеза, – продолжает кассирша. – Его хозяин собаки зарезал.

Андрей кивает. Кассирша кладет сдачу.

– Спасибо, – благодарит он и выходит на улицу.

Андрей останавливается под навесом, распечатывает пачку сигарет, оглядывается, чтобы не нарваться на штраф за курение в неположенном месте. Закуривает.

Туберкулез… Туберкулез. Он болеет туберкулезом?

Каждое утро он кашляет, вроде болят легкие. Факты гармонично подтверждают вывод о туберкулезе.

И Андрей замирает, зависает, как компьютер от непосильной задачи. В его пальцах дымится сигарета.

Сколько живут с такой болезнью?

– Сука, встал на проходе, – бросает ему какой-то тип, выходя из супермаркета.

Андрей вздрагивает, смотрит на окурок в руке, бросает его на крыльцо, топчет. Снова закуривает.

…Обшарпанное крыльцо поликлиники. Липкая ручка двери. Стеклянная коробка.

– Хочу записаться к врачу, – говорит Андрей толстой женщине. – Мне кажется, у меня туберкулез.

– Паспорт есть?

– Фото паспорта.

– Давайте фото.

Зима

Уличный снег, превратившийся в воду из-за тепла, медленно замерзает от острого холода. Холод больно жалит коленки Писателя. Напротив него стоит слегка полный Бандит с дурацкой черной повязкой на правом глазу. Одет он в черную кожаную куртку и черные штаны.

В лицо Писателя направлен пистолет. И в том, что он настоящий, Писатель нисколько не сомневается.

– Знаешь, что это за место? – спрашивает Бандит.

Писатель отрицательно машет головой.

– Раньше здесь, во-о-он в том складе… – Бандит пистолетом показывает направление. – …производили пластиковые окна, а потом мой босс, царство ему небесное, его выкупил. Мы прозвали его – не босса, а склад – моргом для лохов. Все, кто кидал босса, попадали сюда и живыми не возвращались. Вот и ты теперь здесь.

Раздается оглушительный выстрел. Писатель падает в снег.

Лето

Обычная кухня: стол, холодильник, плита, раковина, шкаф для посуды.

Из открытого окна веет вечерней городской прохладой. Но ее явно недостаточно, поэтому на столе работает маленький вентилятор.

Вика сидит спиной к окну, в ее руках книга. Девушка, наверное, с радостью бы окунулась в фантазийный мир, но мешает подруга, сидящая напротив.

Юля – невероятно худая блондинка с тусклыми глазами – смотрит в окно.

– Может, чаю? – предлагает Вика.

– Нет, мне вообще-то уже идти надо… Долго он там еще будет?

– Андрей, ты скоро? – кричит Вика.

Молчание.

– Ты скоро? – повторяет она.

– Да не знаю я! – глухо раздается из туалета голос Андрея.

– Ему приснилось, – шепчет Вика, – что нужно пить много молока.

– И?

– Он только дома около пяти бутылок выпил.

– А в чем прикол?

– Ну типа молоко спасет его от болезни… У каждого свои закидоны.

Вика снова смотрит в книгу, пробегает глазами несколько строк.

– Андрей, а можно я с тобой отсюда поговорю? – повышает голос Юля. – Мне действительно пора бежать.

Из туалета слышится громкий вздох.

– Да говори уже!

– Вы же знаете, что я работаю в ссудно-кредитном офисе… – Юля немного поворачивается в сторону коридора. – И каждый месяц, двадцать четвертого числа, мой босс проводит через этот офис около миллиона рублей.

– А нам какое дело? – глухо спрашивает Андрей.

– Ну как? Я…

Вика резко прикладывает указательный палец к своим губам, намекая подруге замолчать.

– …предлагаю вам его ограбить, – заканчивает Юля.

– Что?! Что? – вопит Андрей.

– Ограбить, – громко повторяет Юля.

– Заткнись! – кричит Андрей.

В туалете слышится быстрое шуршание. Резко открывается дверь, и на кухню вбегает Андрей.

– Я не буду стирать твои трусы, – тут же заявляет Вика.

Андрей открывает рот – хочет многое сказать, но мозг путается в словах. Тогда Андрей подбегает к окну, выглядывает из него и тут же закрывает.

– Это ты ей сказала? – Он пальцем тычет в Вику.

– Нет, блин, она сама узнала! Она же этот… как его… Швепс.

– Вообще-то, он Шепс… – встревает Юля.

– Заткнись на хер! – перебивает ее Андрей.

– Не разговаривай со мной так!

– Кому ты еще рассказала? – Андрей снова смотрит на Вику. – Своей сестре? Или маме?

– Ты чего так завелся?

– Да ничего! Просил же никому не говорить!

– Ладно… – Юля встает. – Не хотите миллион, я других найду.

Андрей замирает, подняв правый указательный палец.

– Хотим. Садись. – И мчится из кухни снова в туалет.

– И что, реально будет миллион? – уточняет Вика.

– Да. Их несут те, кто занимал у нас деньги. Это типа их пеня, проценты. Это для того, чтобы обелить деньги. Незаконный доход.

– Ничего не обсуждайте! – кричит из туалета Андрей.

Минут через пять он заходит на кухню, кладет сотовый на стол.

– Давайте свои телефоны сюда, – говорит он.

– Зачем? – спрашивает Вика.

– Мера предосторожности.

Девушки кладут свои сотовые рядом с его. Он берет все три телефона и кладет в микроволновую печь.

– От молока крыша поехала? – удивляется Вика.

– Это чтобы я мог вам доверять. – Андрей пододвигает свободный стул и садится между ними. – А вы могли доверять мне.

– Ты охренел? Мы два года встречаемся!

– А я просил тебя никому ничего не рассказывать.

– Может, вы меня уже выслушаете? – перебивает их Юля.

– Прежде всего, сколько хочешь ты? – Андрей переводит взгляд на Юлю.

– Пятьдесят процентов.

– Пятьдесят процентов? Не-е-е. Иди других ищи.

– А сколько?

– Так как ты всего лишь принесла идею, а всю грязную работу делать нам, то двадцать на восемьдесят.

– Ха. Ха. Ха, – имитирует смех Юля. – Мало.

– Других вариантов нет.

– Андрей, может, на три части? – предлагает Вика.

– На три части сумма не делится. Мы будем только ссориться из-за нескольких тысяч. Поэтому двадцать на восемьдесят. Это последнее предложение.

– Я рассчитывала кое на что другое, – обижается Юля.

– Зря. Можешь, конечно, идти к другим, но им будет легче тебя убить… – Андрей замирает на полуслове. – Так, ты пока думай, – бросает он ей и снова бежит в туалет.

– На самом деле, мы можем доверять только друг другу, – замечает Вика.

– А если двести пятьдесят тысяч? Мне кредит надо закрыть, – просит у нее Юля.

– Андрей, а если двести пятьдесят? – кричит Вика.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.