Полная версия
Девочка, которая замолчала
– А, здравствуйте, Игорь Станиславович. Что случилось?
Сердце Софьи затрепыхалось так, что она подскочила со стула. Боясь даже дышать, подошла к приоткрытой двери комнаты. Прислушалась.
Мать тем временем забрасывала телефонного собеседника вопросами:
– А вы зачем звоните? Софья что-то натворила? Вы мне только скажите! Я на неё повлияю.
Софья вздрогнула. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы мать на неё «влияла».
Игорь Станиславович, судя по всему, смог вклиниться в монолог и что-то рассказывал. Пальцы Софьи, сжимающие ручку двери, похолодели.
После, кажется, бесконечной паузы, мать протянула:
– Поня-ятно. Позвоните мне тогда сегодня, в конце дня. Мы с вами о встрече договоримся.
Не дожидаясь, пока разговор закончится, Софья бесшумной молнией метнулась к письменному столу. Она успела выровнять дыхание прежде, чем мать ворвалась в комнату.
– Ты почему меня перед учителями позоришь?
Софья вспыхнула и почти уткнулась носом в страницы книги. Мать позади неё расхаживала от кровати до окна. Каждый раз, когда она приближалась к подоконнику, Софья задерживала дыхание.
– Что ты натворила? Признавайся!
Софья молча всхлипнула. Мать остановилась.
– Не реви мне тут!
Горячие слёзы уже закапали на страницы. Мать взяла Софью за шиворот и тряхнула. Голос её стал выше. Как всегда, когда она собиралась «влиять».
– Что там такого, что он мне даже учитель по телефону не говорит?
Он не сказал.
Слёзы Софья уже остановить не могла, но почувствовала горячую волну облегчения. Она сжала губы.
– Говори, чего затихла?
Софья прикусила нижнюю губу так, что почувствовала солоноватый привкус крови во рту.
Она тоже не скажет.
– Молчишь?
Софья молчала. Рука матери отпустила воротник Софьи.
– Молчи-молчи. Сегодня из комнаты не выйдешь. И тестовые задания прорешай до конца. Приду – проверю.
Тяжёлые шаги прошагали прочь из комнаты. Захлопнулась дверь. Щёлкнула щеколда с другой стороны.
Софья выдохнула. Разжала губы. Провела указательным пальцем по подбородку, и, увидев кровь, неожиданно рассмеялась.
В голове стучало:
«Он не сказал. Он. Не. Сказал».
Глава 4
Кристина ждала Аню около гранитных ступенек музея. Та опаздывала, что для неё было несвойственно. Празднично-возбуждённые толпы народа с георгиевскими лентами, проходили мимо и становились совсем крохотными точками. Точки сливались в одну цветную реку, текущую по перекрытой в честь праздника улицы Ленина в сторону сцены на площади 1905 года.
Кристина не любила людей. Она уже сто раз пожалела о данном тёте обещании и мечтала только о том, как закроет квартиру на все замки и, накрывшись одеялом проигнорирует все праздничные дни.
В кармане завибрировал телефон.
Писал Максим:
«Мы скоро уйдём!»
Кристина вздохнула. Беспокойство Макса заставляло её нервничать ещё больше.
«Сейчас будем»
От Макса пришёл смайл с оттопыренным вверх большим пальцем. Прямо напротив входа в музей мягко остановилось такси, из которого вышла тётя.
Кристина подняла глаза от телефона. Сегодня Аня сменила льняной костюм на тёмно-синюю водолазку и юбку-миди. Кристина нервно оправила рукав огромной толстовки, в которой пришла и заправила за ухо непослушную прядь. Она даже и не подумала как-то принарядиться на встречу – просто надела то, что попалось под руку.
Выпрямив по струнке спину, тётя посмотрела в окна-ленты, которые вели на винтовую лестницу, а потом на Кристину. Мягко улыбнулась, привычным движением теребя кулон.
– Прости, что опоздала, Кристиночка. В праздничный день всё везде закрыто, а мне нужно было… – она замялась, подбирая слова, – срочно решить вопрос.
Мимолётом подумав о том, что же это был за вопрос, но не вдаваясь в подробности, Кристина дёрнула плечом и улыбнулась.
– Ничего страшного. Готова погрузиться в историю города?
Тётя улыбнулась, не переставая теребить кулон.
– Да, я готова.
Вместе они поднялись по ступенькам и вошли в прохладный мраморный кассовый зал.
– У Макса уже экскурсия заканчивается.
Будто по заказу выше по лестнице хлопнула одна из дверей. Всё пространство музея сразу же наполнилось ребячьими криками и топотом ног.
Пытаясь перекричать какофонию, смутно знакомый мужской голос вещал:
– А сейчас мы с вами направляемся к жемчужине нашего музея – шигирской кладовой. Нет-нет, не на этот этаж… Ребята, вниз и налево.
Аня и Кристина переглянулись. В кармане Кристины снова дзынькнуло оповещение мессенджера.
«Мы у идола»
– Максим нас ждёт у идола, – одними губами улыбнулась Кристина.
Аня кивнула на скучающую над кассой женщину.
– Тогда нужно быстрее билеты покупать.
Шигирская кладовая встретила Кристину и Аню прохладным сумраком. В ближайшей к двери половине зала, возвышаясь над витринами, почти всю стену занимала старинная фотография: высокий усатый мужчина в клетчатой шапочке и галифе, и смешной круглощёкий паренёк в сдвинутой на затылок панамке. Стояла эта парочка на фоне редких кустов, которые совершенно не прикрывали мутный водоём за их спинами.
Подробнее зал Кристина рассмотреть не успела, потому что её чуть не сбил с ног Макс. Девушка поймала его за плечи.
– Воу, ты куда бежишь?
Из-за небольшой перегородки, отделяющей экспозицию с фотографией от идола, высунулся Игорь. Начал:
– Шевцов, куда это…
Но, встретившись глазами с Кристиной, молча кивнул и скрылся за перегородкой
Макс тем временем потянул сестру за рукав, заставив её наклониться. Торопливо, жарко зашептал на ухо:
– Кристина, с идолом что-то не так!
Девушка в недоумении посмотрела на брата:
– В каком смысле не так?
Макс пожал плечами и закусил губу, пытаясь подобрать определение:
– Вокруг него как будто… туман клубится.
– Туман? Это вряд ли, – тётя оторвалась от изучения экспозиции и подошла к брату с сестрой. – Тут поддерживают определённую температуру и влажность. Потому что туман может разрушить хрупкую древесину.
Кристина подняла бровь:
– Ты прямо как экскурсовод шпаришь.
Тётя улыбнулась.
– Помню кое-что… из курса истории родного края.
Она направилась за перегородку. Туда, где, перекрикивая гомон школьников, экскурсовод вещал о «старейшем культовом объекте в мире». Макс снова дёрнул Кристину за рукав и та, повиновавшись, последовала за братом.
За перегородкой стоял гул множества голосов. Чуть пройдя вперёд, Кристина поняла, что голосов гораздо больше, чем народу в зале.
Перекрывая гомон, по залу разносился голос экскурсовода:
– Шигирский идол относится к эпохе, так называемого, голоцена. Это значит, что идолу уже больше двенадцати тысяч лет…
Экскурсовода не слушали. Гомонящая толпа детей всё время норовила расползтись из маленького зала. Многие болтали между собой или смотрели в экраны телефонов. Пробивая эту людскую толпу, прямая как струнка Аня двигалась к стеклянной витрине с идолом.
Макс потянул сестру за подол толстовки
– Видишь?
– Слышу, – чуть слышно прошептала Кристина и уставилась на идола.
Аня тем временем подошла почти вплотную к витрине:
– О, это плохо, – Макс стиснул Кристинину руку и потянул её к тёте.
Кристина не успела сообразить, что плохого Макс усмотрел в Анином поведении, но послушно пошла следом.
Один из одноклассников Макса тем временем прильнул к стеклу, отделявшему идол от внешнего мира.
Стоящий до этого в тени экскурсовод, сделал шаг вперёд. У Кристины вырвался негромкий возглас удивления, потому что им оказался Лев Геннадьевич.
– Молодой человек. Так делать нельзя, это стекло… – и осёкся, уставившись через прозрачный купол на Аню.
Пальцы тёти слишком сильно дёрнули кулон. Верёвка с чуть слышным звуком лопнула и камешек выскользнул из Аниных пальцев. С тихим стуком подкатился к Кристининым кроссовкам. Она быстро нагнулась и подцепила его пальцем.
Как только шершавый медальон оказался в её ладони, в голове раздулся такой знакомый, но, вместе с тем, такой забытый красный шар боли. Закатив глаза, Кристина повалилась на пол выставочного зала.
Ната
Эй, я бегу к тебе – отстал
Тем, кем хотел я быть не став.
Нам оставлен счёт – до ста
Дым костра в ночи искать
Сова, Сансара «Жаль»
***
День у меня не задался с самого утра.
Сначала опоздала на занятия, потому что Валька с Галькой никак не хотели собираться в сад. Валька прыгала по всей комнате в одних трусиках, а Галька и вовсе вставать не хотела – притворилась, что спит. Конечно, после ковша с водой она проснулась. Но пришлось ещё и вытаскивать подушку с одеялом на улицу – чтобы просохли до вечера.
В общем, к техникуму я подошла только в десятом часу. Зинка-староста этого просто так не оставит.
На последнем занятии за окном зарядил мелкий противный дождь. Естественно, ни зонта ни плаща у меня с собой нет.
И, как будто всего этого мало, по пути домой, возле площади Народной Мести, на правой туфле порвалась перепоночка. А ведь это единственные мои хорошие туфли!
Я засунула оторванную перепонку в сумку и, стараясь ступать так, чтобы туфля не слетела, поплелась в сторону нашего жилкомбината.
– Натка! Натка, погодь! – раздалось сзади.
Это Борька-кочегар, которого я грамоте учу. Я обернулась, чтобы подождать его.
Борьке тринадцать. По документам. Но выглядит он младше. Как-то он мне говорил, что не знает точно, в каком году родился. Так что, наверняка прибавил себе пару лет, когда на стройку жилкомбината просился.
Естественно, всё время он ходит перемазанный угольной пылью, потому что спит тоже в кочегарке. Я как-то пыталась его отмыть, но без толку – на следующий день точно такой же чумазый и пришёл. Подраные штаны перехвачены на поясе верёвочкой, засаленный картузик лихо заломлен на затылок.
Я, как почти каждый раз при появлении Борьки, невольно улыбнулась. Ну до чего забавный!
Борька улыбнулся в ответ, обнажив белые зубы и ускорил шаг. Шёл он со стороны школы, которая в бывшей вознесенской церкве сейчас находится.
Я всплеснула руками:
– Неужели наконец-то в школу записался?
Борька остановился рядом со мной и вытер кулаком правой руки нос.
– Даром мне шаромыга эта. Ты меня и то влеготку читать настропалила. Там книжки выкидывали, опосля церквы, – Боря с гордостью потряс зажатыми в левой руке листами, – я и подобрал. Баско?
– Баско, – вздохнула я.
Сколько Борьку не учи, говорит он всё равно не по-людски. Я бросила взгляд на часики. Нужно торопиться, не хватало ещё на разнос еды опоздать.
Я поёжилась, откинула со лба отсыревшую прядь волос и завернула за угол массивного, похожего на жёлтый трактор, клуба пищевиков. Удобно, что серую подкову общежития, нашего жилкомбината видно отовсюду – всегда знаешь, куда идти.
Борька вертелся под ногами и всё пытался меня своими бумажками от дождя закрыть. Только мешался, если честно.
– Опнисься в кочегарку опосля обеда? Я ужо алфавит без букваря настропалился калякать!
– Ага, я зайду, а потом на собрании опять будут про перебои с отоплением говорить.
Борька перехватил свои листы в другую руку и шмыгнул носом:
– Дак мы мусолить не бум же. И там дядь Вань буит же.
Борька очень настырный. И кобыле надоест.
Борька ускорил шаг и пошёл теперь прямо передо мной, спиной вперёд. Таракан натуральный, ей-богу.
Медленно но верно, мы приближались к жилкомбинату. Скрылись позади ленточные окна «Уральского рабочего». Осталось только площадь Парижской Коммуны пройти и будем дома.
Дождь усилился. Я подумала о том, как после обеда нужно будет спускаться к Борьке в душную кочегарку и снова вздохнула.
– Чегой ты, Натка, всё охтимнечаешь? – он привычным движением намотал на палец замызганный шнурок амулета.
Борька говорил, что амулет этот – камешек с дыркой посередине – ему от отца достался. Борька, когда в малолетстве из деревни своей от голода бежал, только этот амулет с собой и взял. Думал, ценный он какой-то.
Я вздохнула в третий раз. Подкова общежития серела уже совсем близко.
– Да ничего. Взрослые проблемы. Будет тебе шестнадцать – поймёшь.
Борька так долго смотрел на меня, что я занервничала: может у меня на лице что-то или на платье?
Борька остановился и левой рукой, через голову, стянул с себя засаленную верёвку с амулетом. Протянул.
– На. Для счастию.
Я никогда не видела, чтобы Борька снимал с себя камешек. Помедлив, я всё-таки взяла его из Борькиной ладони.
– Одёвай, – Борька кивнул на мою ладонь. – Он робит, когда на тебе одет.
Я поднесла амулет к лицу. От шнурка попахивало чем-то тухлым. Я, помедлив, посмотрела на Борьку. Задержав дыхание, всё-таки просунула голову в шнурок. Если что, сниму, пока он не видит. Сейчас Борьку обижать не хотелось, потому что этот камешек – самое дорогое, что у него было.
Борька с деловым видом ткнул грязным пальцем в собственную щёку.
– Чомкай.
От такой наглости я остановилась посреди дороги:
– В смысле, «чомкай»?
Борька был непреклонен.
– Чомкай, говорю. Токма так сила перейдёт.
– Я комсомолка вообще-то, и во всякое такое не верю. – Я продолжила путь к общежитию, – и тебе не советую. Хочешь, чтобы я тебя поцеловала, на свидание пригласи.
– Натка-а! – обиженно протянул сзади Борька, – я же для тебя как лучшее, а ты вона какая…
Я остановилась и обернулась. Борька стоял позади меня и обиженно шмыгал носом. Вид у него при этом был такой потешный, что я не выдержала и расхохоталась. Затем очень быстро чмокнула его в чумазую щёку.
– Токма для того, чтобы сила перешла, – передразнила я его и побежала через дорогу – к пропускному пункту.
Борька перестал шмыгать и, догнав меня, расплылся в улыбке.
– Теперя все напасти уйдут!
Я снова невольно растянула губы в улыбке, глядя на него. «Теперя». Зачем его учу – непонятно.
Громада общежития уже высилась перед нами. Борька повернул налево – в сторону хозяйственных ворот. Я пошла прямо – к главному входу, от которого до столовой идти было ближе.
– Уже и так на обеденный разнос опоздала, – пояснила я остановившемуся Борьке.
Он с пониманием кивнул – часто мать распекала меня за опоздания прямо при нём – и унёсся в сторону хозяйственного двора.
Я подошла к главным воротам. Около закрытой калитки, как всегда, стоял один из сотрудников Народного Комиссариата. Сегодня это был очень молодой парень с узким лицом и смешной рыжей щетиной над верхней губой. Раньше я его на воротах, да и вообще в жилкомбинате не видела.
– Предъявите пропуск.
– Я живу тут.
Парень остался непреклонным.
– Пропуск.
Я принялась копаться в сумке. Пальцы перебирали тетрадки и перья, даже злосчастная перепоночка пару раз попалась. А заветной бумажки всё не находилось. Через минуту я решила это дело прекратить – всё равно не найду.
– Я его, наверое, в комнате оставила. Дайте пройти, мне ещё еду разносить.
Часовой покачал головой.
– Без пропуска – никак.
Я скрипнула зубами. А десять минут назад я, глупая, думала, что хуже этот день стать уже не может.
– Послушайте, – я постаралась обратиться к неизвестному мне часовому максимально вежливо, хотя внутри всё уже бурлило, – меня тут все знают, я в столовой работаю. И мать моя в столовой работает. Мне нужно разносить еду, иначе кто-то из ваших старших останется без обеда. Понимаете, что хуже будет только вам?
На бледном щетинистом лице не дрогнул ни один мускул.
– Без пропуска не имею права.
– Да что ты заладил-то, «без пропуска, без пропуска?» – вырвалось у меня.
Я быстро прикусила язык и опустила глаза вниз, с досадой разглядывая испорченную обувь.
С той стороны забора, во дворе, возник чумазый Борька.
– Натка! А ты чегой всё тут?
Я провела пятернёй по мокрым уже насквозь волосам и поджала губы:
– Люблю, знаешь ли, Борька, около ворот стоять просто так.
Во время этих слов я постаралась просверлить взглядом новенького часового. Тот, кажется, не обратил на это ни малейшего внимания. Он снова отчеканил своё:
– Без пропуска не могу.
– Да чтоб тебе провалиться, – чуть слышно пробормотала я.
За спиной часового появился седой пучок Варвары Лианозовны. Вся мягкая и расплывчатая, Варвара Лианозовна отвечала за выдачу пропусков, назначение часовых и за что-то ещё, наверное, отвечала. Она всегда была занята записыванием чего-то в огромные тетради. Тетради эти высились гигантской стопкой в углу её комнатки на втором этаже общежития и каждый день их будто становилось всё больше.
Чаще всего Варвара Лианозовна из своей комнатки не отлучалась. Но, когда на ворота становился новенький, она, кряхтя и охая, каждый час ковыляла проверять, хорошо ли он выполняет свои обязанности.
– Ревдит, хороший мой, – Варвара Лианозовна остановилась около часового и, взявшись за бок тяжело выдохнула, – как дела у тебя?
Я мысленно поблагодарила старушку за своевременное появление и, как можно громче сказала:
– Варвара Лианозовна, он меня не пропускает! А время обеда уже кончается!
Варвара Лианозовна посмотрела на меня, сощурилась и, через секунду, улыбнулась:
– Натуся, деточка, ты?
Я кивнула и скроила жалобное лицо.
– Можно я пробегу? Мать очень злиться будет.
– Беги, деточка моя, беги, – махнула рукой Варвара Лианозовна.
Злорадно ухмыльнувшись часовому, я скользнула за ворота и так быстро, как позволяла порванная обувь, заковыляла через задний двор подковы-общежития к лесенке, которая вела в столовую. Лучше взять первую партию бидонов и переобуться по дороге, чем сейчас ещё больше опаздывать к матери.
Как и ожидалось, только я перешагнула порог столовой, меня остановило громогласное:
– Тебя где носило?
Мать – настоящая русская женщина. Как там: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт»? Если бы какой-то конь посмел ускакать от матери, она бы ему хребет перешибла одной левой.
Я невольно втянула голову в плечи, хотя разделяло нас всё пространство столовой. Некоторые обедающие офицеры отложили в сторону ложки и с интересом наблюдали за нашим с матерью диалогом.
Около матери стояла уже заготовленная батарея судков и коромысло. Без лишних слов, я проковыляла к ним и взвалила на себя деревянную дугу. Ещё не хватало тут представление устраивать.
– Быстро обед в триста вторую и четыреста третью неси. Потом за остальными вернёшься.
Мать повесила на лопасти тяжёлые железные котомки. Коромысло больно резануло шею, и я повела плечами, чтобы переместить его поудобнее. Не впервой. Главное сейчас – не споткнуться на лестнице и туфлю не потерять.
Будто прочитав мои мысли, мать опустила взгляд.
– С туфелью чего?
Я сделала вид, что вопроса матери не услышала. Повернувшись, пошла к выходу. Авось, обойдётся.
Вот и нет. Через пару шагов я почувствовала, что тяжёлая пятерня опустилась на одну из дуг коромысла.
– С туфелью, говорю, чего сделала?
Я поморщилась. От материного раскатистого голоса звенело в ушах. Он зычно отразился от стен столовой, заставив уже всех сидящих в столовой завертеть головами.
– Я починю, – торопливо пробормотала я.
Лишь бы скорее покинуть эту душную, пропахшую кислыми щами столовую, скорее уйти от позора.
– Ясен день, починишь, – голос матери вылетал из открытых настежь окон и, казалось, даже пешеходы на противоположной стороне улицы теперь знают об испорченной обуви. – Других-то я тебе не достану.
Будто назло, в столовую зашёл давешний парень с проходной.
– И года не проносила – продолжала громко отчитывать меня мать. – Хорошая обува, в ней бы ещё ходить и ходить…
– Я пошла, – перебила я мать и, шаркая, поспешила к выходу из столовой. В спину мне неслось:
– И больше не опаздывала чтобы мне. Из-за тебя люди обеда час ждали, посмотри ты!
Я вышла во двор и, опустив на секунду тяжёлую ношу, швырнула носом.
Уеду отсюда, уеду! Не знаю куда, но уеду точно. Попрошу в техникуме, чтобы меня в Ленинград распределили. А лучше – в Москву. Заживу там!
Глава 5
Кристина открыла глаза и упёрлась взглядом в деревянный профиль идола. Чуть размытый, он величественно возвышался над головами склонившихся к ней людей. Она лежала на боку на банкетке, у стены круглого зала «Шигирская кладовая». Чьи- то пальцы разжали ей веко. В глаз ударил слепящий свет фонарика.
– Жить будет. Водички ей дайте. А лучше, сладкого чая.
Луч впился в сетчатку второго глаза. Кристина дёрнулась и попыталась встать. Её мягко, но настойчиво уложили обратно на банкетку.
– Нет уж, лежи.
Кристина моргнула несколько раз и наконец, смогла сфокусировать зрение. Ближняя размытая голова оказалась усатым мужчиной-фельдшером лет пятидесяти. Чуть позади него стояли обеспокоенные Аня, Игорь и Макс. Вокруг, игнорируя требования о спокойствии, скакали взбудораженные шестиклассники.
– Ну что, – ласково спросил фельдшер, – жива?
Кристина медленно кивнула. К ней возвращались воспоминания. Она в музее. Пришла сюда с Аней. А кто такая Ната?
– Какая Ната?
Она и не заметила, что сказала это вслух.
Кристина оперлась на локоть. Голова гудела так же, как и после вторжений Ника.
Она подняла глаза на Игоря:
– Обезбол есть?
– Это какой такой обезбол ты собралась без назначения принимать? – почти угрожающе надвинулся на неё фельдшер. – Пойдём-ка госпитализацию оформим, а там разберёмся, нужен тебе, как ты выражаешься, «обезбол» или нет.
Кристина помотала головой.
– Не надо госпитализацию.
– Если что-то болит, то надо, – наставительно, как маленькой, объяснил Кристине фельдшер, попутно защёлкнув на пальце «прищепку» для измерения пульса и сатурации.
Кристина снова тряхнула головой.
– Ничего не болит. Отказываюсь от госпитализации.
Фельдшер тяжело вздохнул и достал из сумки бумаги.
– Тогда подпишите.
Кристина, наконец, приняла вертикальное положение.
– Может всё- таки в больницу? Вдруг инсульт, или ещё что серьёзное? – Аня выглядела обеспокоенной.
Кристина скользнула по ней взглядом и снова уставилась на Игоря.
– Нет. Это… это другое.
Игорь вытаращил глаза. Впрочем, это не помешало ему попутно поймать несущуюся прямо на витрину девочку.
Кристина черкнула закорючку на бумагах врача и поднялась на нетвёрдые ноги.
– Наверное, на сегодня с культурной программой закончим, – через силу улыбнулась она.
***
Игорь проводил взглядом удаляющихся во дворы Кристину и Аню. С винтовой лестницы – главной достопримечательности Краеведческого музея, которая досталась ему от конструктивистского клуба тридцатых, открывался отличный вид. Из этого окна проследить за двумя удаляющимися женскими фигурками можно было почти до Кристининого подъезда.
– Игорь Станиславович?
Игорь вздрогнул и обернулся. Сзади неслышно материализовался Макс. Игорь через силу растянул губы в улыбке.
– Всё хорошо будет, Макс.
Мальчик, казалось, не услышал последней реплики Игоря.
– Вы ведь в курсе, да?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.