Освобождение бессмертия

– А если никто из трех не сможет добраться до робота, чтобы сменить режимы? – спросил один из военных.

– На этот случай есть дистанционный допуск инспектора, то есть конструкторов нашего отдела. В подобном случае мы можем дистанционно управлять машиной, не входя с ним в непосредственный контакт. В том-то и вся прелесть принятого технического решения, что для изменения параметров машины не нужно иметь специалиста высокого уровня, это может сделать простой солдат, понимающий в компьютере на уровне пользователя, – продолжал Георгий. – Вот, смотрите, – привлек он внимание слушателей. – Механизмы привода всех башенок исправны, вот он ряд зеленых индикаторов по вертикали. Справа от них индикаторы датчиков каждой башни, где-то три, где-то пять.

– В конструкции они указаны как диски, – поправил его кто-то.

– Можно и диски, но нам привычнее башни. В общем, как хотите называйте, главное, чтобы поняли. Вот… – он отодвинулся в сторону, освобождая место для просмотра, – видите все зеленые, все индикаторы в порядке.

– А почему не все горят? – спросил кто-то.

– Это запасные. В каждой башне несколько датчиков, а индикаторная линейка на десять штук. Это мы на перспективу для модернизации оставили, – пояснил он.

Также он показывал, где какие датчики находятся, что чем дублируется, как работает выбор цели и уязвимой части мишени, отказ от стрельбы и другие вещи. Он это делал уже чуть ли не десятый раз, и с каждым разом его объяснения становились все более предметными и связанными. Он уже не удалялся в далекие дебри тонких настроек, а больше делал упор на изменении конфигурации в зависимости от наиболее часто запрашиваемых военными задач. Наконец, когда очередная группа была отпущена с необходимой ей в полном объеме информацией, к нему подошел его коллега Сергей.

– Что, Гошан, запыхался? – сочувственно спросил он.

– Да, есть маленько, – признался конструктор. – Блин, кофе хочу, а они все штампуют и штампуют, – он с усталостью посмотрел на нового выгоняемого из-под навеса робота, который сейчас управлялся джойстиком, очень похожим на простой игровой, разве что этот джойстик был выполнен из гораздо более прочного пластика.

– Я тебя сменю, давай иди пей свой кофе. Сегодня домой попасть не планируется – приказ начальства. Можешь поспать несколько часов, если сможешь, потом приходи сразу на площадку. Там тестирование ходовых идет, я там еще до обеда нарулился, – сказал Сергей. – Давай освобождай ведро, вон видишь новая партия вояк на тебя посматривают, никак сюда собираются. Сейчас набегут – трусами не отмашешься.

Гоша, встал, чувствуя, как усталость прокралась в спину и поясницу, и махнул рукой.

– Ладно. Чего они гонят-то так? Уже штук восемьдесят, наверное, сделали? – спросил он.

– Больше. Сейчас сто третий выйдет. Проблемы у них там какие-то, хотя какие могут быть проблемы – по радио ничего не слышно… – он пожал плечами. – Разберутся небось.

Глава 16. Лилит

– Я знала, что ты придешь… я знала, – тихий женский голос на пределе слышимости нарушил отдаленный шум потока и журчание ручейка воды по каменной стене катакомбы. – Нечистый…

Лука недоуменно поднял голову. Почему он не заметил ее раньше? Почему он не увидел это яркое, сильное покрывало жизни, которое теперь было от него, возможно, метрах в тридцати? Наверное, потому что здесь на стенах повсюду была плесень, а на полу на разном удалении кучи тряпья и преющей трухи, а человек… Да. Он видел отличающееся от других неподвижное пятно возле одной из стен, наверное, день назад, но отмахнулся от этого, посчитав, что это невозможно. Пятно пропадало несколько раз, но появлялось вновь. Когда он уходил к стоку и возвращался, он вроде бы видел перемены: это пятно приближалось вдоль стены, надолго замирая в темноте, наблюдал за ним часами, пока он сидел в этом кресле, на этом дурацком троне с пентаграммой. Он даже не мог предположить, что это могло быть человеком.

– Можно мне подойти? – тихим шелестом спросила она.

Опасаясь, что это какой-то странный морок, Лука лишь приподнял руку. Приняв это за знак согласия, фигура поднялась с земли и медленно, слегка пошатываясь, двинулась к Луке. Огонь на толстых черных свечах, почуяв свежее движение воздуха, затанцевал, показывая, что то, что двигалось в полутьме, не было мороком или наваждением. Не доходя до него несколько метров, она остановилась и зажгла тонкую черную свечу перед своим лицом, больше освещая себя, чем сидящего на троне. Он чувствовал человека, но человек не боялся его, скорее наоборот: какой-то неизвестный и непонятный ему вид энергии настораживал Луку. Высокая, стройная и, как он ощутил, молодая женщина, закутанная в темную накидку, встала и приблизилась к Луке.

Он мог ожидать чего угодно в этих заброшенных подземельях – старого, больного, инвалида, алкоголика. Мало ли кто посещает эти места? Но из-под капюшона на него смотрела молодая красивая девушка с дико очерченными тушью глазами на бледном лице, с заостренным аккуратным носом и приятными, но не тонкими губами, для чего-то покрашенными помадой либо в темно-красный, либо в черный цвет. Она была неожиданно привлекательна, и ее глаза, полные жизни, без страха смотрели на него. Длинные прямые черные волосы спускались ниже плеч, челка на лбу была отобрана в сторону и прикалывалась шпилькой с изящно сидящим на ней пауком с зеленым стеклянным брюшком. Насколько он мог судить при свете свечи, она была очень молода, лет семнадцати-восемнадцати, но с равным успехом она могла быть и старше. «Наверное, это сумасшедшая», – подумал Лука, не находя сил объяснить себе причину появления этой девушки в таких заброшенных шахтах или катакомбах, граничащих с канализационными коллекторами.

– Я ждала тебя, господин. Мы все ждали тебя, мы призывали тебя, – тихо произнесла она. – Мы будем служить тебе. Скажи, что мы можем сделать для тебя, Нечистый.

В голове у Луки все перемешалось. Кто мог ждать его? Кто мог призывать его? Какой еще Нечистый? Он встал и, стараясь получше разглядеть говорящую, чуть шагнул вперед. Внезапно смятение прошло, и в душе появилась догадка. Все эти пентаграммы, все эти черные свечи, трон, изрисованные мелом и краской стены со странными знаками, надписями на английском и рисунками. Он не знал, как все это называлось, но это было что-то из религиозного, а точнее, что-то из противоположенного привычным крестам и проповедям, поскольку здесь были символы перевернутого креста и слова, наверное, ближе к проклятиям или заговорам. Она была молода, доступна и светилась жизнью, а он был снова голоден. Питание низшими жизнями бактерий и насекомых не приносило удовлетворения, и голод, с которым он уже научился бороться, хоть и сидел на цепи, но требовательно рычал, настаивая на удовлетворении. Взгляд Луки прошелся по ее фигуре. Он уже давно не воспринимал себя как мужчину и не мог припомнить, когда и кто смотрел на него, кроме братьев, без отвращения и страха, но тут… Красивая грудь, ровные, явно тренированные ноги, чистая, свежая молодая кожа, крепкие руки, спина и тонкая талия. И это все сейчас стоит перед ним. Ее накидка не могла скрыть от его взгляда контуры ее тела. Во внутреннем кармане он увидел крысу, которая выделялась на фоне ее тепла другим, менее насыщенным красным цветом. «Что делать? – мелькнула у него мысль. – Выпить ее и сбросить в коллектор? Но я же могу обойтись без этого… Надо испугать ее, пусть бежит, она сумасшедшая, ей все равно никто не поверит, даже если она расскажет обо мне».

– Покажи, – указывая пальцем на крысу, сидящую во внутреннем кармане, сказал он.

Девушка, нисколько не удивившись, засунула руку под накидку и на протянутой руке показала животное. Это была домашняя крыска черного цвета с блестящими выпуклыми глазками-бусинками, тревожно нюхающая исходящий от зомби запах, ощупывая подрагивающими, лакированными черными антеннами усиков пустое пространство впереди. Через пару секунд она поняла, кто впереди, и, резко крикнув, метнулась по руке обратно к хозяйке, возможно, намереваясь спрятаться в карман или на плечо. Но она не успела сделать этого. Зомби вдохнул, и крыса замерла черной высохшей мумией на руке хозяйки, вцепившись окоченевшими коготками в рукав водолазки. Глаза девушки расширились, рот приоткрылся от удивления, но через секунду в них появился нездоровый фанатичный блеск восторга, делавший ее безумной и прекрасной одновременно. Она с замиранием сердца оторвала окоченевшего зверька от рукава, секунду смотрела в его провалившиеся потухшие глаза и без сожаления отбросила в сторону. Это не испугало ее – даже наоборот. Лука почувствовал, что она хочет подойти ближе, и даже что-то большее, что он никак не мог определить.

– Да… Я вижу, – сказал она, во все глаза глядя на него. – Ты тот, кто есть. Ты есть Нечистый, и имя твое – смерть. Я буду служить тебе… – она сделала попытку приблизиться.

Оторопевший от такого подхода Лука отшатнулся и плюхнулся на трон. Вот это новость! Что это за человек? Она что, не понимает, что находится в опасности? Он ошарашенно смотрел на нее.

– Кто ты? – наконец смог сказать он, не без труда произнеся эти слова.

В замкнутом пространстве его голос прозвучал низко и хрипло. Девушка с явным наслаждением закрыла глаза, вслушиваясь в этот голос и прозвучавший вопрос, который, судя по всему, она ждала услышать чуть ли не всю свою жизнь.

– Меня зовут Марьям, господин, – ответила она с таким наслаждением, слово изголодавшаяся в бесплодных поисках воды в пустыне путница, наконец припавшая губами к кувшину с водой.

– Не называй меня «господин». Что ты тут делаешь? Что тебе надо? Ты что, не понимаешь, что… – Лука запнулся.

Он не смог назвать себя, ему показалось, что это произведет совершенно обратный эффект.

– Хорошо, я не буду называть тебя господином, – ответила она. – Если ты спрашиваешь меня, то я отвечу. Я ждала тебя, заклятье крови сработало. Мне нужен ты, я буду служить тебе, чтобы стать твоей Лилит.

Лука потряс головой, отгоняя мысли, которые буйным роем насекомых впервые за все время грянули в его сознание. У него еще никогда не было подобных галлюцинаций, даже во время Выброса. Он почувствовал, что у него бьется сердце и хочется вздохнуть. Вздохнуть по-настоящему, по-человечески. Вместе с тем его сотрясало чувство голода, сродни тому, что испытывали его братья, впервые открывшие глаза после перевоплощения. Он выделил несколько секторов жизни вокруг него, состоящих из плесени и бактерий, и одним легким усилием сорвал с них общее бледное покрывало жизни, лишь слегка погасив жажду. Это не скрылось от внимания девушки. Девушка не могла не заметить, как вдруг выцвели и поменяли цвет и без того кажущиеся черными стены, пол и потолок, но каким-то своим шестым чувством она прислушивалась к изменениям. Ее слегка подморозило, но она только чуть вздрогнула и плотнее закуталась в плащ.

– Мне надо поесть. Кто бы ты ни была, ты в опасности. Уходи, – сказал Лука, чувствуя, что ему срочно нужно идти к канализационному стоку, чтобы утолить приступ.

– Я не боюсь. Я готова, – сказала она и оголила нежную девичью шею, повернув голову в сторону.

– Нет, – обронил зомби вставая с трона, стараясь не задеть ее ненароком.

Если можно было применить такое слово к получеловеку, которым он сейчас являлся, то ему было сейчас не по себе. Что-то происходило, непредсказуемое и не по его воле, словно другой мир вдруг вторгся в его, хоть опостылевший и мертвый, но вне его понимания и контроля. Лука, пошатываясь, двинулся через узкий прорубленный коридор, по известной ему тропе, начинавшейся в нескольких метрах позади. Он не заметил, как много сил вдруг потерял, когда забилось его сердце, когда потребовалось дыхание. Он не мог знать, что железы и внутренние органы его организма, пораженные вирусом, повинуясь древним механизмам, вдруг запустились, заставляя его чувствовать больше и приходить к жизни, двигая его к новой стадии существования.

Через пару минут он стоял у гремевшего стока канализационных вод. Марьям неслышной тенью следовала за ним, подсвечивая себе севшим фонариком, в разы слабее налобных фонарей сталкеров, но достаточной мощности, чтобы видеть на несколько метров вперед. Зомби стоял у края дурно пахнущего водопада, слегка разведя в стороны длинные руки и подняв лысую голову вверх. То, что он получал от бесконечного потока нечистот, трудно было назвать полноценным восстановлением сил. Энергия жизни простейших была безвкусна, но ее было много, бесконечно много для него одного. Девушка стояла позади, освещая фигуру и не решаясь подойти ближе, понимая, что то, что происходит, возможно, не должно иметь свидетелей. Лука простоял так минут десять, набирая сил впрок, про запас. Он стал чуть плотнее в теле, чуть шире в плечах, что стало заметно по прорисовавшимся мускулам голого торса.

– Нечистый… – завороженно прошептала девушка, глядя на метаморфозы «демона».

Лука обернулся.

– Пойдем обратно, не останавливайся и не пытайся коснуться меня.

Они вышли тем же путем к тупиковому карману шахты, где горели свечи и шум стока был лишь тихим бормотанием. Она снова встала в паре метров от трона, погасив фонарь.

– Я могу узнать твое имя? – спросила она тихо, но достаточно твердо, словно понимала, что она делает и как именно поступать. Определенно она не боялась его и смерти, мало того, каким-то неестественным образом она манила и завораживала ее.

– Лука. Меня зовут Лука.

Глаза Марьям расширились, она кивнула головой, словно ожидала подобный ответ.

– Я должна была догадаться… Лука, лукавый… Все сходится… – прошептала она сама себе.

Было видно, как взволновалось ее сердце, а взгляд задержался особо пристально на страшном, покрытом едва заметными сейчас чешуйками ржавом лице получеловека.

– Я не одна, нас двенадцать человек. Я провела ритуал и никому не говорила, что ты явишься.

Поняв, что спорить с ней бесполезно, убеждать ее в том, что он человек, он не мог, просто потому, что один его внешний вид говорил об обратном, Псарас решил выслушать ее и поговорить с ней по ее правилам.

– Как давно ты знаешь, что я тут появился? – спросил он, откинувшись на спинку трона, которая сейчас стала для него удобной.

– Как только ты зажег первую свечу, – ответила она, хитро улыбнувшись.

Затем она оглянулась и, не найдя ничего подходящего, села на землю перед ним, возле его ног.

– У Лилит есть свои секреты.

– Значит, уже больше суток ты наблюдаешь за мной. Кто такая Лилит?

– Лилит – та, чьи слезы даруют жизнь, а поцелуи – смерть. Спутница Нечистого, спутница лукавого, спутница Луки. Я ждала тебя. Карты сошлись.

Лука бессильно опустил голову на собственную ладонь. Бессмысленно доказывать ей что-то обратное.

– Ты сказала, что вас двенадцать человек, кто они?

– Мы последователи нечистого и лукавого, демона тьмы и перевоплощения. Мы – готы. Если тебе что-то нужно, мы сможем помочь тебе, но наши силы невелики, потому что мы только начинаем наш путь. Я призову их завтра, если ты позволишь. Пусть они убедятся своими глазами, что Лука явился в наш мир.

Лука тяжело вздохнул. Да, именно вздохнул. Одну сумасшедшую, к тому же настолько завораживающе красивую, он выдержит, но еще одиннадцать сумасшедших, наверное, слишком много для него. Хотя… Он прислушался к чувству голода, которое никогда не покидает его по-настоящему, а только замирает, на время оставляя холодным нутро. Возможно, они пригодятся. Но лучше объясниться здесь и сейчас, по крайней мере сделать попытку.

– Марьям, послушай, даже если ты наблюдала за мной столько времени, не важно, что ты видела, я – человек… – увидев ее взгляд, в котором было что-то сродни насмешки, он замолк.

– Да, Лука, продолжай, – негромко сказала она, преданно глядя ему в глаза. – Я знаю первое правило лукавого, я согласна с тем, что ты человек.

– Я был человеком. Но я изменился, не по своей воле, точнее, у меня не было выбора, я хотел умереть, но переродился вот в это, – увидев священный восторг в ее глазах, он понял, что буквально играет по нотам ее странной души.

– Да, Лука. Мы все хотим умереть и переродиться. Я внемлю твоему откровению… – шептала она.

– Я страшен, я очень страшен. Не знаю, что ты думаешь обо мне, но я совсем не то, что тебе надо.

– Да!

– Я превращал людей в рабов, я лишал их воли, я делал их подобными себе!

– Да, да, – девушка жадно слушала, пожирая сидящего на троне прекрасными бездонными черными глазами, замирая от коснувшегося ее ушей эзотерического откровения.

– Ты в опасности, я могу опустошить тебя, могу сделать рабой, и ты потеряешь свою волю. Тебе придется питаться жизнями других людей, животных, даже невидимых бактерий или умереть.

– Я готова. Зачем мне быть, если я не могу быть собой? Я – Лилит. Мои слезы подарят жизнь, а поцелуи – смерть. Возьми меня с собой, Лука!

Ее голос был чист и искренен. Волны незнакомой ему энергии исходили от нее, словно открытый источник силы и жизни стоял цветком перед ним. Но он не смел коснуться этого цветка, чувствуя, как новое или давно забытое ощущение вводит его в ступор. Ее тело била дрожь, глаза твердо, без тени сомнения, страстно смотрели на него. Бледное лицо, обведенные черным глаза, приоткрытый чувственный рот, с которого ушла часть помады. Горячее, молодое, гибкое тело у его ног, которое он без труда видел через несколько слоев тонкой одежды. Неожиданно для себя Лука Псарас почувствовал отзыв своих чресл на страстную энергию девушки. Это было настолько неожиданно для него, что он, не удержавшись, посмотрел вниз в область ширинки, а поскольку он был только в армейских штанах, его напряженный орган был ясно различим через материю. Взгляд девушки проследовал за его взглядом, затем их глаза снова встретились, но в ней он увидел уже совсем другой огонь. Темный, мрачный огонь знания и желания, неумолимый, как Выброс, тяжелой, безжалостной волной кативший из ее молодого тела в его сторону, заставляющий сдаться или бежать в укрытие, выжигающий и гипнотизирующий, лишающий воли и покоряющий. В ее глазах было знание мужской сути, слабых мест и вожжей управления. Теперь она была хозяйкой, а он, оказавшись с ней на такой дистанции, – белым кроликом, безропотно ждущим своей участи. Она встала, и ее рука потянулась к единственной верхней пуговице накидки.

– Нет, – хрипло выдавил из себя Лука. – Ты не понимаешь! Не сейчас! Не так!

Она замерла.

– Ты отвергаешь меня? – взгляд, секунду назад испепеляющий страстью, теперь жег холодом, убивающим душу. Она смотрела на него сверху вниз: большие бездонные глаза разили льдом, в котором через секунду он увидит и презрение, и ненависть, и ярость.

– Нет, нет, Лилит, я не отвергаю тебя… – уже боясь ее, словно она могла сделать с ним нечто похуже, чем он уже пережил, забыв, что он бессмертен, с трудом выговорил он.

Он чувствовал себя так, словно наказание презрением этой Лилит могло убить его. Но на самом деле наказание ее презрением сулило худшую кару, с ней он почувствовал себя живым, полноценным человеком, мужчиной. В его существовании вдруг появился смысл таким нежданным и непредсказуемым образом.

– Ты назвал меня, – она выдохнула.

Теперь ее взгляд не жег. Белая кожа, длинные прямые черные волосы, колдовские глаза в этом царстве тьмы, освещаемом черными свечами. Паучок на заколке сверкнул зеленым стеклянным брюшком.

– Да, ты назвал меня. Я приду к тебе завтра и приведу остальных. Что я могу сделать еще для тебя?

Лука, чувствуя, как бешено колотится его сердце и восстанавливается сбитое дыхание, в котором он не нуждался долгие годы, удобнее сел на троне.

– Я не знаю, Лилит. Мне нужно подумать, приходи завтра, если считаешь нужным, приводи своих друзей, но не забывай, к кому ты их ведешь. Они могут погибнуть.

– Они погибнут все, если ты того пожелаешь. Ты только появился. Прости, но ты еще слаб. Мы поможем тебе. Ты станешь сильным, и мы станем сильными, иначе зачем нам быть? До завтра, мой господин.

Ее фигура еще долго светилась красным в темноте длинного тоннеля. Сколько ей идти до поверхности? Ведь он даже не знал. Он догадывался, что дорога сюда непроста и небезопасна, но, видимо, он действительно имел дело с тем, что складывается не из тех причин и следствий, которые можно понять разумом, а из других, пронизывающих само пространство и время непостижимых законов вселенной.

Глава 17. Паства

Сидящий на троне почти в полной темноте Лука размышлял о своем положении, о своей дочери, которая давно перестала быть той маленькой девочкой, которую он помнил. Фотография, и без того старая и хрупкая, попав в речную воду, а затем прополоскавшись в септике, полностью потеряла изображение, и теперь в ней не было ничего, что хоть как-то возвращало к воспоминаниям. Надо вернуться к реальности. Дочь выросла, наверняка забыла его, обзавелась собственной семьей, и это чудовище, которым он стал, вряд ли имеет право вторгаться в ее размеренную семейную жизнь со своими рефлексивными инстинктами заботы о потомстве. Скорее всего, наоборот: если он считает себя достойным отцом, он должен сделать все, чтобы не появляться в ее жизни. Странное дело: как только он начал испытывать давно забытые человеческие чувства и эмоции, его разум стал приходить в порядок, он стал четче различать, где начинаются его мысли, а где возникают помыслы и желания, продиктованные призывом вируса к распространению и расширению своего ареала обитания. Теперь он мог концентрироваться на чем-то одном, вспоминая и сопоставляя. Он даже решил почитать и запомнить те многие знаки, которыми были изрисованы стены. Побродив значительное время со свечой возле рисунков, он приблизительно понял общую суть изображенного. Все, что здесь было изображено, не было противоположено религии, напротив, оно вторило ей и пыталось объяснить или описать обратную сторону всего хорошего и общепринятого. Здесь на стенах часто встречались слова латиницей, читаемые, как демон, или девил. В английском Лука был не силен, но перевода этих слов для него не требовалось. Та девушка, которая выбрала себе имя Лилит, не казалась ему чем-то страшным или опасным или противоречащим общепринятым нормам. Конечно, ее появление здесь было совершенно неожиданно, но, может быть, сейчас это нормально? Да, она не боялась его, не побоялась даже для чего-то предложить ему свою шею, будто зверю. Она могла лишь догадываться, с чем столкнулась, оказалась гораздо более решительной, уверенной и свободной в своих проявления, чем он мог ожидать… Да и кто он такой, чтобы осуждать ее и искать какие-то моральные отступления от нормы, когда до сих пор при желании мог вспомнить вкус человеческой крови, консистенцию плоти и до сих пор не забыл, как лучше разделать человека и что лучше есть первым? Дьявольская лаборатория номер шесть сделала из него, из последнего выжившего человека, демона, не верящего ни в Бога, ни в дьявола… Наверное, он и был этим самым дьяволом, Нечистым, а миллионы населяющих его клетки чужеродных ДНК, с которыми не может справиться современная наука, откуда они? Может быть, религия не лжет, а лишь объясняет нечто понятным для большинства людей языком, предостерегая человека вмешиваться в некоторые вещи и законы, которые могут вернуться к нему той же самой Зоной с ее мутантами и аномалиями и теми же самыми зомби, в число которых, возможно, входит он – Лука Псарас? Вот об этом примерно думал получеловек, сидя во тьме, размываемой лишь светом черных свечей. Так же он думал о том, как сильно все поменяло время. То, что они строили и во что верили. Та религия, в которой воспитывался он и которая называлась коммунизмом и как раз таки была противоположностью любой из религий, как он понял, наблюдая из окон автобуса, умерла. О коммунизме не говорил ни один плакат, ни один транспарант или рисунок, наоборот, судя по всему, победила система, близкая к капитализму, потому что он слышал от сталкеров, перед тем как заразить их, почему они приходили в Зону, а то, что он видел там, наверху, на мосту через реку Москва, искрилось роскошью, богатством и изобилием. И если делать выбор между этими верами, коммунизмом, церковью и подземельем, очевидно, что у него есть только подземелье. Тогда, много лет назад, он не просил жизни, он, делая себе инъекцию, хотел умереть и не подняться, как те, которых он знал еще живыми людьми, но какой-то невероятный закон, или сила, или чья-то воля оставила его в живых, переродив и изменив. И теперь, когда в его существовании вдруг появилось нечто большее, чем постоянный голод и инстинкты, навязанные чужеродным организмом, не пора ли перестать жить по чужим правилам? Не пора ли освободиться от постоянных самоугнетений и самоистязаний, не пора ли дать этой новой форме жизни показать, на что она способна? Сейчас Лука не знал, что внушает ему эти мысли. Его ли собственный разум или вирус как-то манипулирует его мозгом, взращивая новый план по распространению своего ДНК? Плевать… Сейчас Луке было плевать на то, чьи это мысли. Они ему нравились, они были приятны, от них ему хотелось жить и ощупывать свое место в этом новом для него мире.