Триумфатор

«Сколько еще продлится эта всемирная чистка?» – думал он, вспоминая недавний доклад доверенного лица из Высшего руководства при Его Величестве. Им были озвучены некоторые цифры «достижений» в вопросе регулирования численности населения планеты, которые попросту приводили в шок. Доклад этот прозвучал для всех избранных, был обязателен к изучению, поскольку являлся для них руководством к действию.

Мастер, как и все из его клана, стоя перед коммуникатором, выслушал с чувством внутреннего омерзения каждый тезис доклада, но внешне – с радостным выражением лица и под бурные всеобщие аплодисменты. Докладчик сообщил «чрезвычайно хорошие» новости, что в результате принятых мировым правительством мер, существенно улучшились условия жизни на планете. Были заявлены серьезные экологические достижения. Снижалась острота всех социальных проблем, а главное – успешно решалась проблема с перенаселением планеты. По данным всемирного статистического комитета за год население уменьшилось на 23 процента! В этом месте доклада звучали долгие несмолкаемые аплодисменты. В первоочередные задачи на предстоящее время определялась задача по завершению очистки планеты от всех «паразитирующих баранов»! Докладчик так откровенно и заявил: «баранов». Что откровенно удивило Мастера. Нет, такое невозможно было себе представить еще год назад! На всех семинарах, руководствующих фактически к истреблению людей, тщательно выбирались определения и формулировки, хотя бы внешне скрывающие суть происходящего. Но теперь, как видно, Система уже не считала нужным действовать под покровом лжи и откровенно цинично являла свои цели. «Что же будет дальше?» – думал Мастер, и невольно память его возвращала к воспоминаниям отца:

«Они начали массовое наступление на людей сразу после того, как уничтожили Великую страну. Разорвали общество на богатых и бедных довольно за короткое время. Обманутое большинство наивно думало, что наступил, наконец, их час – время возможностей, и стоит только немного поднапрячься и жизнь расцветет, как в сказке. Люди выходили на рынки, продавали все и вся, открывали частные ларьки и мелкие фирмы, ездили «челноками» в зарубежье, параллельно процветала преступность, стремительно размножались бандитские кланы. Товаром становилось абсолютно все: жизнь, здоровье, образование, женская красота. Заборы и столбы пестрели объявлениями о продаже и сдаче жилья, оказания различных услуг, в том числе, интимных. Сознание людей пьянил воздух свободы, но в действительности это была «псевдосвобода», полнота которой низвергалась, в первую очередь, на самых слабых и доверчивых. Кто-то понес деньги в рост в фирмы-пирамиды, кто-то заложил квартиру в банке, кто-то взял деньги под немыслимые проценты, кого-то просто развели мошенники. Появилось множество «бомжей», детей-сирот, родители которых так или иначе «не вписались» в новые рыночные отношения. Но люди не приняли этот «первый звоночек» тревоги за свое будущее и продолжали пытаться устроить личное благополучие. Это и было началом всеобщей беды. Каждый был за себя, а происходящее вокруг, мало кого волновало, а то, что любой мог оказаться на месте этих несчастных, старались не думать. «Им просто не повезло, – думали многие, – но я-то умный, и со мной ничего такого случиться не может!»

Глава 5

«Все процессы, которые тогда происходили в обществе, как вспоминал отец, шли в полном соответствии с учебником политэкономии, которую в свое время ему приходилось изучать. В отличие от западных стран, они протекали у нас гораздо более стремительно и быстрее. Очень быстро закончился период первоначального накопления капитала. Крупные кампании поглощали более мелкие. Лавочники и киоскеры, постепенно разоряясь, уступали место стационарным рынкам и магазинам. Появились торговые сети с крупным капиталом. Стали быстро укрепляться ветви власти, обильно питаемой черным бандитским «налом». И было понятно, чьи интересы эта власть защищала. Люди стали стремиться во власть, чтобы «отъесть» свою часть от коррупционного пирога. Словом, все шло, как по накатанной дорожке. А что же люди? Для них с каждым годом оставалось все меньше перспектив. Те, кто не сумели сделать «рывок» и захватить часть рынка, становились аутсайдерами, опускаясь все ниже по ступеням социальной лестницы. Мелкие торговцы и предприниматели под давлением крупных акул, постепенно теряли все и вынуждены были идти работать по найму на чужих и крайне невыгодных условиях. Те же, кому «чуточку повезло», одурев от бешеных денег, теряли окончательно всякую этику и мораль, стремились заполучить рабочую силу, как можно дешевле и даже даром!»

Максим вдруг вспомнил момент, когда отец рассказывал об этом и свой вопрос, которым он перебил его повествование, весьма поразившее его тогда: – Это как так возможно, даром?!

– Да вот, возможно, – ухмыльнулся отец. Они придумывали разные схемы, чтобы «обвести вокруг пальца» людей.

Самая простая и эффективно работающая была – испытательный срок. Человеку говорили: «Мы берем вас на работу, но с испытательным сроком на два месяца. Справитесь – зачислим вас в штат!» А дальше, человек измученный безработицей и безденежьем, упорно трудился, стараясь изо всех сил, чтобы понравиться руководству, иногда пропуская обед, а то и работая по выходным! Видя, как штатные сотрудники вокруг трудятся, особо не напрягаясь, в нем рождалась уверенность: «вот меня-то точно возьмут!» Но не тут-то было! К концу испытательного срока вдруг в его работе находят «критические нарушения», и человека выставляют вон, не заплатив ни гроша! Вот так. Абсолютно бесплатный работник! Ну, а дальше берут такого же доверчивого ротозея, и все повторялось снова».

Еще отец рассказывал про такие схемы, которые позволяли не только бесплатно использовать работника, но и загоняли его в долги перед работодателем. Человека принуждали подписать договор о материальной ответственности, как основное условие приема на работу, человек какое-то время работал, ну а потом, конечно же, – ревизия, и – Ой! Да у вас тут серьезная недостача! Извольте заплатить или пожалуйте в суд! Что дальше, – догадаться просто. Хорошо, если удавалось найти деньги, но часто люди теряли последнее свое имущество, и что много страшнее – жилье. «Бомжей» и выброшенных из жизни людей становилось все больше….

Максим вспоминал себя еще юного и наивного, неутратившего веру в справедливость и доброту людей, и его возмущению не было предела от всего того, что пересказывал ему близкий и родной человек.

«Ты пойми, – говорил отец, – это СИСТЕМА! И она заточена на уничтожение людей. Что бы ОНИ ни говорили или ни делали, – все ведет к одному результату!» Отец продолжал:

«Свой основной и страшный удар они нанесли по семье. Первыми здесь преуспели еще господа большевики. После революции 1917 года они уравняли женщину в правах, тем самым опустив статус мужа «ниже плинтуса». В результате всех социальных перемен и прежде всего, отъема собственности, муж и отец оказался не в состоянии элементарно кормить семью. И если до революции простой мужик-крестьянин был способен содержать семью и свободно прокормить 6, 9, а то и 12 детей, то после революции даже два ребенка становились тяжкой обузой для родителей. Тем более, что жена теперь из матери и домохозяйки становилась строителем «нового общества» и была вынуждена ходить «на работу». Естественно, что детишек нужно было куда-то пристраивать, и придумали систему дошкольных учреждений, эти самые «ясли-садики». В эти заведения загоняли детишек, подобно тому, как скотину загоняют в стадо, и там обезличенный ребенок в окружении чужих детей и равнодушных теток-воспитателей отбывал свой первый срок в отсутствии материнской любви и ласки, и накапливал в сердце своем злобу и ненависть к окружающим. Взрослые же полагали при этом, что все хорошо, и продолжали строить коммунизм. Дальнейшая дрессировка детей-животных продолжилась и в школах посредством идеологического оболванивания через институты «октябрятства» и «пионерии». Вся подлость замысла заключалась в разобщении родителей и детей. В литературе шла героизация предательства родных по политическим мотивам. Восхваляли и ставили в пример детям гадкий поступок Павлика Морозова, предавшего своего отца. Придумывали самые изощренные способы чтобы оторвать детей от родителей: группы продленного дня, различные «кружки», пионерские лагеря…»

Один такой эпизод своего пребывания в советском пионерском лагере дедушка Максима, нехотя, все-же рассказывал:

«Мне было лет 8 или 9, не помню. У нас была строгая дисциплина: в столовую – строем, обратно – строем. Жили строго по распорядку дня и никак иначе. Нас считали по головам, как цыплят, и никуда нельзя было самостоятельно пойти или отлучиться.

У меня тогда был довольно слабый мочевой пузырь, и во время тихого часа со мной случился конфуз. Когда все обнаружилось, товарищи по палате накинули на меня одеяло и устроили мне «темную». Они лупсовали меня кулаками, и били, чем попало, при этом дружно крича: «обоссанец, обоссанец!» После этого случая, меня по-другому уже не звали… Жаловаться было «не принято», да и некому. Вожатым было плевать на все, они уходили вечером после «отбоя» хороводить с такими же вожатыми из девичьих отрядов, которым также было плевать на своих подопечных девочек». Отец еще добавил, что дед вскоре убежал из лагеря, но был пойман и сурово наказан ремнем своим отцом за побег.

«Но несмотря ни на что, мы любили своих родителей, и часы общения с ними были лучшими в нашей жизни. Правда, так было далеко не в каждой семье. Вирус разделения неумолимо действовал, и давал свои болезненные проявления. Обострения отношений начинали проявляться в подростковом возрасте, когда появляются стремления к самостоятельности, когда ребенок уже не ребенок, но еще и не взрослый. В нормальной семье все противоречия сглаживаются заботой отца и любовью матери. Но семьи «нового формата» уже не могли сдерживать давления окружающего общества и терпели крах. Мужья искали утешение в пьянстве или с другими женщинами, жены не прочь были порезвиться с чужими мужьями, ну а дети, лишенные любви и внимания, были предоставлены сами себе, и их все дальше относило от родителей и часто разбивало об обочины жизни.

Появились другие лагеря – исправительные. Проблемы семьи породили проблемные судьбы. Ненависть, злоба, чувство собственной ненужности – делали свое дело. Потерявшие себя люди становились преступниками. Их пытались исправлять привычными методами: коллективным трудом и подавлением личности. В реальности это мало помогало. Получали лишь экономический результат, за счет использования даровой рабочей силы. В криминальной среде оформился особый клан «воров в законе». Эти люди имели влияние и власть, и не только в своей среде. Они находились на особом положении и не работали, как другие заключенные. Воровская элита была выгодна для властей. Руководство лагерей использовало их влияние на других заключенных в своих интересах, в основном, для давления на политических узников, которых намеренно содержали совместно с уголовным элементом.

Само по себе, появление огромного числа преступивших закон, вполне объяснялось состоянием их внутреннего протеста, протеста личности против, подавляющего ее, социального строя. Общество приняло схему «неизбежности отсидки» в лагерях «второго типа», как обыденность, как норму, что даже породило в народе циничную поговорку:

«раньше сядешь – раньше выйдешь!» Впоследствии, тюремный опыт, полученный этими людьми, будет во всю использован для передела собственности и давления на «толпу». Следующим объектом для удара избрали наиболее уязвимые в социальном плане группы: стариков и детей. Для первых избрали медленное вымирание через создание невыносимых условий для жизни. Естественно, что все было обставлено со стороны властей «красиво», с неизбежным привкусом заботы о своих гражданах. Выражалась она тем, что, время от времени, повышали размер пенсий и социальных выплат. Для особо мало обеспеченных людей, назначали субсидии. Внешне все выглядело замечательно. На практике же оказывалось иначе. После заявления властей о повышении пенсий, немедленно взлетали розничные цены, прежде всего на продукты, причем совершенно не в соразмерности с грядущим заявленным повышением. В результате: покупательная способность пенсионеров лишь только ухудшалась. На среднюю пенсию можно было прокормить лишь собачку, да и то, не крупного размера. С каждым актом подобного «милосердия» пожилые люди, положившие всю свою трудовую жизнь на благо страны, проваливались на очередную нижележащую ступень социальной лестницы. Но это еще далеко не все. Были задействованы такие дополнительные удавки, как медицина и аптека. Появилось множество коммерческих медучреждений, всевозможных платных клиник и «центров здоровья». Естественно, туда на более высокую зарплату стекались лучшие врачи и медперсонал. Лечение в «бесплатных» больничках стало не только бесполезным, но и опасным для жизни. Доходило до того, что врач на приеме спрашивал пришедшую к нему бабушку:

«Вы зачем пришли? Вы свой паспорт давно смотрели? Для вашего возраста это совершенно нормально! Идите, смотрите телевизор, там вам все расскажут: что у вас за болезнь, что нужно купить, и как принимать!»

Больного на приеме часто и не и думали смотреть: врач, уткнувшись в монитор, записывал данные пациента и все, что было необходимо для получения выплаты за этого больного в страховой кампании. Лечить людей стало абсолютно не выгодно, представлялось гораздо интереснее оказывать платные медицинские услуги. Этим и занимались. «Аптека» в данном вопросе и не думала отставать. Их становилось все больше, и аптечные сети разрастались, как грибы после дождя. Свои огромные барыши они получали от непомерно «задранных» цен на все лекарства. Дешевых препаратов и средств попросту не было, и за это упорно боролись. То, что раньше стоило копейки, продавалось под новыми наименованиями с всевозможными бесполезными добавками, но уже за «достойную» цену. Процветало производство «левых» медикаментов. Доля их в общем обороте производства лекарств достигала 30 %! Сбывали эту бесполезную и часто опасную отраву также через Интернет и сетевым маркетингом. Ходили по домам, квартирам, всячески обманывали доверчивых пенсионеров, вытягивая подчас последние деньги. Но главная петля была, все же, – коммуналка. Стоимость месячной квартирной платы в совокупности с оплатой счетов за электричество, отопление и прочие услуги часто превышали размер самой пенсии! Люди экономили и выкручивались, как могли.

Темными зимними вечерами сидели без света и старались лишний раз не открывать воду. Но это помогало мало. Управляющие компании находили все новые возможности по выкачке денег, навязывая людям разные, часто не нужные услуги. Разумеется, из «соображений безопасности и всеобщего блага». У людей росли долги, и как это водится в капиталистическом обществе, в итоге подавались судебные иски на собственников жилья. Часто случалось, что до судов люди просто не доживали. Подорванное болезнями, недоеданием и многолетним трудом здоровье, не выдерживало, и… жилплощадь находила нового, более платежеспособного владельца…»

– Мастер, просыпайтесь, мы прибыли, – тихонько тряс Максима за плечо сопровождающий.

– Мы на месте, – повторил он.

Глава 6

Уже вечерело. Место, куда они прибыли, было довольно пустынным и мрачным. Невысокие серые постройки, выстроенные рядами и обнесенные колючей проволокой, отбрасывали длинные тени в лучах заходящего солнца. Здесь еще недавно располагались корпуса федеральной тюрьмы, и жители небольшого близлежащего поселка составляли ее обслугу. Однако сейчас, после известных событий узников в ней было мало, охраны требовалось в разы меньше, и люди из поселка постепенно разъезжались кто куда. На этом страшном месте была в полной мере реализована «программа нейтрализации уголовного элемента», которая предполагала полную ликвидацию заключенных в течение одного года. Правительство определило эту задачу, как наиважнейшую, позволяющую раз и навсегда очистить общество от «человеческого мусора». В свете решений вопросов по искоренению преступности это представлялось вполне логичным, и было одобрено большинством населения планеты…. Он с внутренним содроганием припомнил, когда лишь благодаря своей интуиции и с помощью хитрых уловок удалось избежать правительственной командировки в «зону очистки», от чего не смогли «отбрыкаться» его многие коллеги по службе. По возвращению «оттуда», кое-кто из них спился, некоторые же «тронулись умом». Методы ликвидации были взяты у «гросс-ликвидатора» ХХ века Адольфа Гитлера, как эффективные и наиболее экономичные: отравляющий газ и крематорий.

Было много тех, кто с восторгом встречал новый указ, были и равнодушные, но откровенных противников почти не было. Если кто громко и заявлял о своем несогласии, то вскоре они по-тихому терялись из виду.

Находились, правда, некоторые правозащитники, которые в смягченной форме пытались привлечь внимание к неоднородности составов преступлений заключенных, и соответственно пытались вывести из ликвидации лиц с низким порогом правонарушений. Но высочайшим указом было разъяснено, что «вирус преступности фактически уже поразил всех этих людей на генном уровне, и вопрос рецидива – это лишь вопрос времени».

А главное, – как было возвещено:

«безопасность общества превыше всего! Мы заботимся о вас!» – провозгласил Великий Император.

Их подвезли к довольно большой гостинице в центре поселка. Здесь было тепло и уютно. Сопровождающий представил своего спутника пожилой администраторше, которая исполнялась все большей любезности, по мере осознания важности того, кто стоит напротив. Дама предложила Мастеру стандартный ужин, но он отказался от первых двух блюд, и попросил принести в номер два «третьего», в котором было достаточно много энергетика, и сам был не столь противен на вкус. В числе «прочих предпочтений» он заказал двух девушек на все время пребывания. – Пусть одна будет постарше – сказал он, – но обязательно: обе европейки, и лучше, если из бывшей России.

– Не волнуйтесь, господин, – ответила администраторша, – я все устрою!

– Зовите меня Мастер, просто Мастер, – сказал он.

– Да, конечно, господин! Простите, Мастер, – поправилась она.

Он поднялся в номер на втором этаже и стал ждать. Вскоре осторожно постучали в дверь.

– Войдите, – громко сказал Максим.

В номер робко проскользнули две девицы.

На вид им было одной около семнадцати, другой примерно двадцать пять, обе славянской внешности. Они в нерешительности стали у входа.

– Слушайте меня сюда, – сказал Мастер, сидя в кресле, – повторять не буду.

Он был несколько утомлен поездкой, и не счел нужным вдаваться прямо сейчас в подробные объяснения.

– Значит так, – сказал он, обернувшись в их сторону, – объясняю задачу: ты будешь «мама», – он указал пальцем в сторону той, что выглядела старше, – ну а ты будешь «дочка», – произнес он, кивнув в сторону другой ее спутницы.

– Будете изображать семью. Нашу с вами семью. Я ваш папа. Можете так и обращаться.

От вас не так много требуется – всего лишь ролевая игра, больше ничего. И не вздумайте как-то по-своему заигрывать со мной – накажу! Понятно? Будете делать, только то, что скажу!

Они стояли перед ним, удивленно хлопая накрашенными ресницами, скорее раздетые, чем одетые, изумленно рассматривая необычного клиента. Эффект, который произвела на них речь Мастера, был бы, пожалуй, меньше, если бы на них сейчас выплеснули по ведру холодной воды. Не дав им прийти в себя и, грозно взглянув на них, он громко скомандовал:

– А теперь, марш отсюда! И быстро привести себя в порядок, и что бы никакой косметики и сверкающих голых ляшек. Для вас с сегодняшнего дня вводится строго классический стиль. Будете одеваться примерно, как для похода на концерт или в театр.

– Простите…

– Папа, – подсказал мастер.

– А что тогда нам сейчас делать? Нас этому не учили… – спросила та, что постарше.

– Знаю, чему вас учили, – нахмурился Максим, – только не тому, чему надо. Чай-то сумеешь заварить?

– Это как? – она в нерешительности замялась, – а где его взять?

– Ну, хорошо. А кофе? Про кофе, надеюсь, слышала?

– Да, я пила в детстве, но нам здесь его почти не дают, а я, вообще бы, его хотела, он вкусный.

Он невольно осмотрел номер. Здесь был небольшой бар с напитками, холодильник, шкаф, коммуникатор, но чайника нигде не было видно.

– Что же они! – выругался про себя мастер.

– Ладно, – примирительно сказал он, – я сам закажу все необходимое. И пусть только попробуют не принести! Ну, а вам все понятно?

А теперь быстро пришлите мне администратора!

Девочки ушли, а мастер невольно погрузился в раздумья.

Сколько раз ловил он себя на мысли, что часто думает о прошлом времени: о том, как раньше жили люди, о чем мечтали, к чему стремились, и о том, что объединяло ту прошлую жизнь с этой. И та прошлая жизнь казалась ему лучше той, что окружала сейчас. Изучая историю, которую очень любил с детства, он находил, что все написанное в ней, далеко не всегда объективно, а порой – даже и противоречиво. Он много проводил времени в книгохранилищах, и его поражало:

насколько по-разному описывали авторы одни и те же события. И уж если современники часто не могли прийти к единому пониманию происходящего, то как тогда относиться к источникам различного временного происхождения? Он просматривал учебники истории различных периодов времени и приходил к выводу, что все написанное в них, имело скрытой целью воспитать и подготовить человека на исполнение определенной задачи, направить его мысли и действия в нужном направлении. В процессе своих размышлений он все больше убеждался, что народы очень часто использовались, как инструмент для исполнения чей-то сторонней воли, – далеко не всегда доброй. И как показывала история, исполнение ее приносило разорение народам и страдания простым людям. Часто он пытался беседовать на эту тему с преподавателями, но они чаще всего старались уклониться от подобных рассуждений, очевидно, опасаясь за свое место. У него не было возможности поделиться с кем-либо своими соображениями, и видно поэтому в нем все чаще звучали воспоминания отца. Максим знал, что отец ни за что не стал бы ему лгать, ибо ненавидел всякую ложь. Этого «добра», как он говорил, «хватало в мире и без него».

Ему было противно, что обман и лицедейство для многих стали нормой жизни. Он часто говорил:

«Люди должны хотя бы иногда говорить правду, и уж тем более, своим. Не ври друзьям и тем, кому доверяешь, чтобы не потерять их!.. И уж если не можешь не лгать совсем, – наставлял отец, – то не обманывай хотя бы самого себя. Этим ты, возможно, как-то убережешься». «Вранье, – убеждал отец, – лютый враг человека! Это, как самый опасный и убийственный вирус, как сама смерть, или даже хуже!»

Максим в тот момент не понимал, что может быть хуже смерти, но все же крепко запомнил слова отца. Многие годы спустя он стал кое-что осознавать; постепенно приходило понимание сказанного тогда, особенно после его знакомства с осужденным священником. И все чаще после подобных воспоминаний его прожигала мысль: «хорошо, что отец не дожил и не видит всего происходящего сейчас!»

В дверь тихонько постучали.

– Войдите, – властным тоном громко сказал мастер.

– Вы меня звали? Что-то нужно, Мастер? – приоткрыв дверь и не решаясь войти, любезно спросила администраторша. Лицо ее имело подобострастное выражение, а поза выражала готовность бежать служить хотя бы и на четвереньках.

– У вас что, даже чайника нет!? – грозно спросил мастер.

– Ну, почему же, нет? Поищем. Где-то должны быть в кладовой. А вообще, мы их давно уже не даем за ненадобностью; хотели уже выбросить… вы же знаете, всякое отступление от правил «счастливого стола» не приветствуется.

– Разумеется, знаю, – грубовато ответил он, – вам доложили уровень моих полномочий?!

– О, да! Конечно, господин!.. Простите, Мастер! – заискивающе пролепетала гостиничная тетя.

– Так вот, принесете мне чайник, сахар, чай и приборы на три персоны. Позже скажу, что еще. А теперь, ступайте! И позовите мне «этих».

Он удивился, с какой быстротой эта грузная тетка удалилась прочь, при этом мягко и без стука закрыв дверь.

«Хорошая школа, – подумал он, – видно, долго дрессировали».

За дверями послышалась возня. Кто-то пытался стучать в дверь.

Мастер открыл. В коридоре стояли два тряпичных тюка на тонких женских ногах. Это смотрелось довольно потешно.

– Мы не смогли открыть, у нас руки заняты, – пробормотала «старшая», с трудом протискивая в дверь огромный ворох самой различной женской одежды.

– Входите, – сказал он, – Можете пока разложиться со своим «барахлом» на кровати… но не думайте, что я позволю вам здесь устроить филиал бутика! Сейчас подберем все, что нужно, а остальное несите обратно.

– У вас не найдется ширмы? – робко спросила одна.

– Раздевайтесь здесь, – ухмыльнулся Максим, – нашли перед кем стыдиться.