Обещания и гранаты

– Пожалуйста, мисс. Ему нехорошо, но он не хочет говорить ни с кем, кроме вас.

Я со вздохом смотрю на маму, та пожимает плечами.

– Мы сами строим свою судьбу, верно? – Поцеловав меня в обе щеки, она перекидывает сумку через плечо и направляется к двери. – Разберись с этим, и встретимся в церкви как можно скорее!

Я смотрю на бейджик официантки – Марселин, написано большими печатными буквами – несколько коротких секунд, гадая, не будет ли это очередная попытка Матео вывести меня из себя или еще что похуже. И все же я не хочу, чтобы он устраивал сцену или откладывал неизбежное, поэтому следую за этой девушкой по коридору в спальню Матео.

Оказавшись внутри, я замираю, отметив, что его комната ничем не отличается от той, из которой я только что ушла; никакого намека на личные вещи, захламляющие стены или комод. Кажется, что эта комната принадлежит привидению.

Или, понимаю я, заметив Матео, сидящего на краю кровати, человеку, который скоро им станет.

– Какого черта? – выдыхаю я, бросаясь к нему.

Он стискивает живот, наклоняется вперед и обильно блюет в пластиковое ведро.

– Господи, Матео, что случилось?

Он судорожно с хрипом вдыхает, смотрит на меня стеклянными глазами – в его карих зрачках читается паника. Его кожа приобретает темно-красный оттенок, а рука неуклюже хватается за воздух, пока из него вырывается еще один залп рвоты.

– Я слышал, пищевое отравление, – раздается голос позади меня, – проявляется по-другому.

Голос, который я знаю лучше собственного.

Он ласкает мою кожу, я чувствую его тепло на своей шее, это говорит о том, что его владелец совсем близко.

– А ты что думаешь, крошка?

По лбу Матео сбегают крупные капли пота, ведро падает из его рук на пол, сам он заваливается на бок и бьется в конвульсиях.

У меня сводит желудок, к горлу подступает тошнота, когда голос материализуется сбоку от меня, как физическое появление фантома, от которого я пыталась избавиться несколько недель после моего двадцатого дня рождения.

После нашей последней встречи.

Я молчу, страх впился когтями в мое нутро и сжимает его, пока я абсолютно беспомощно наблюдаю за тем, как мой жених корчится на кровати в конвульсиях и пускает слюни без перерыва.

Хотя человек, стоящий рядом со мной, – врач.

Однако его присутствие говорит о том, что здесь и сейчас он решала моего отца.

Что это было убийство.

Пока тело Матео обмякает, а жизнь покидает его тело, я боковым зрением смотрю на Кэла Андерсона и пытаюсь увидеть в нем парня, которого любила.

Парня, который лишил меня девственности восемь недель назад и ушел еще до рассвета, оставив мне не один шрам.

Взъерошенные угольно-черные волосы спадают на лоб, словно он нарочно их так уложил. Его скулы – такие острые, что ими можно резать стекло, и покрытые тонким слоем щетины – делают его похожим на Адониса, а темные глаза говорят о его жестокости больше, чем слухи о ней.

Он выше всех, кого я когда-либо знала; черная ткань его дорогого костюма идеально подогнана под каждый мускул и изгиб стройного накачанного тела.

Его рука в перчатке держит телефон, камера которого направлена в мою сторону, и я понимаю, что он делает. Понимаю, зачем меня сюда вызвали.

– Давай поговорим.

Глава 3. Кэл

Мой член твердеет, когда Елена облизывает свои пухлые губы, ее глаза прикованы к телу, лежащему перед нами. Я пытаюсь сосредоточиться и перевести взгляд на что-то другое, но невольно вспоминаю ощущения, испытанные, когда эти губы ласкали меня, когда она заглатывала так, словно от этого зависела ее жизнь.

– Ты вернулся, – шепчет она.

Елена моргает, снова и снова, будто не может поверить собственным глазам.

– Он…

– Мертв? – спрашиваю я, останавливая видео на телефоне. Сунув его в карман пальто, я киваю, наконец отрываю взгляд от ее губ и смотрю в безжизненные глаза Матео. – Вполне, уж поверь мне.

На несколько мгновений виснет тишина, я вижу, как поднимается и опускается ее грудь, затянутая в белую кружевную ткань платья. Она одета скромнее, чем я когда-либо видел, платье прилипло к ней, как вторая кожа, но почему-то она никогда не выглядела более соблазнительной.

Возможно, все дело в контексте: Елена, в свадебном платье, стоит над трупом своего жениха. При этом отреагировала она только на мое присутствие, словно его смерть не имеет для нее никакого значения.

Наклонившись, она щупает пульс Матео, и мои плечи напрягаются. Мысль о том, что ее ДНК находится так близко к нему, заставляет меня нервничать. Не потому, что боюсь, что ее могут обвинить в убийстве – через несколько часов все это будет неважно, все равно, – но потому, что я просто не хочу, чтобы она его касалась.

Тиара в ее волосах сдвигается набок, тушь растекается под веками, и от этого Елена выглядит мрачной и побежденной, хотя я знаю, что на самом деле она совсем другая.

Я приглядывал за ней с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать, выполняя долг перед ее отцом, прежде чем позволить своей порочности взять верх и согласиться, когда она сама попросила меня погубить ее.

Посему я знаю все о девушке, стоящей передо мной: ее любимые поэмы – «Маскарад анархии» Шелли и «Моя последняя герцогиня» Браунинга, – что она предпочитает на завтрак – тосты из цельнозернового хлеба с арахисовым маслом и свежими фруктами, – а также то, что ей нравится учиться.

Если бы она могла выбирать сама, она бы изучала литературу, а не то, как ее преподавать.

Знаю о маленькой татуировке в виде граната, выбитой у нее под грудью, я лично обводил каждую линию языком. Она даже на вкус как этот фрукт, взрывная и чарующая, такая сочная, что хочется вонзить в нее зубы.

И я это сделал, черт возьми.

Ее кровь такая же сладкая.

Я знаю, что ее привлекает темнота. Не раз я видел, как она купалась в приглушенном свете звезд, пока сияние луны разливалось по ее бледной коже.

Я смотрю на нее сейчас, в состоянии смятения, и знаю, что смерть жениха ее не расстроила.

Это мираж, такой же, каким могла бы стать их свадьба. Показуха для прессы, которая выставила бы ее отца в лучшем свете, уничтожив при этом остатки души, которую я разрушил несколько недель назад.

Елена всхлипывает, и на мгновение мне кажется, что она вот-вот разрыдается; я подаюсь чуть вперед, приготовившись увести ее прочь, пока ее не накрыла истерика, но затем она скользит руками по груди Матео, запускает одну под отворот его смокинга.

Когда она отодвигает ткань, демонстрируя кровавую рубашку под ней, я понимаю, что она не всхлипывала, а принюхивалась к нему.

По моей спине пробегает дрожь, словно по моим костям пробежала молния. Возможно, Елена не такая уж и жертва.

Возможно, моя маленькая Персефона готова принять свою судьбу.

Она смотрит на рану, изогнутая рукоять моего ножа все еще торчит из нее, Елена едва заметно качает головой.

– Страховка.

– Что?

Вернув отворот смокинга на место, она слегка пожимает плечами.

– Это страховка, верно? Колотая рана? На случай, если первый способ, каким бы он там ни был, не сработает.

Я открываю рот, чтобы опровергнуть это обвинение, чувствуя необходимость дистанцироваться от истинной причины убийства, но я этого не делаю. Нет смысла, раз она уже и так все поняла.

Часть меня – больная, искалеченная часть, которую я обычно прячу на самых задворках сознания, – хочет, чтобы она знала об этом.

Хочу, чтобы она видела, на что я способен, что происходит с теми, кто бросает мне вызов.

Решение Матео сыграть свадьбу, несмотря на то, что я сказал ему найти способ отказаться от нее, стало тем самым вызовом. И так как я не мог позволить ему разрушить мой план, мне пришлось исключить его из этого уравнения.

Обычно я не так безвкусен и неаккуратен в своем деле; мне нравится узнавать человека получше, узнавать, что не дает ему спать по ночам. Но существование Матео представляло угрозу, поэтому от него нужно было избавиться быстро.

Я сожалею только о том, что не позволил Елене стать частью отравления.

Тяжело выдохнув, Елена поднимает голову и поворачивается ко мне. В отличие от большинства людей, которых я встречал, она никогда не испытывала проблем со зрительным контактом. Она смотрит мне прямо в глаза, словно точно знает, чего я хочу, и старается дать мне это.

Остается надеяться, что она будет такой же покладистой через несколько секунд.

Она смотрит на меня, словно на расплавленную магму, спрятанную под холодным прогнившим фасадом. Я подаюсь вперед, мое тело будто угодило в ее магнитное поле и растворилось в ее тепле.

Золотые ирисы блестят, как растаявшая роскошь, моя рука сама по себе касается ее шоколадных волос.

– Зачем? – спрашивает она, короткое слово, лишенное даже намека на эмоцию.

Я замираю, пальцы скользят по ее волосам, и рука безвольно опускается вниз.

– Почему нет?

– Звучит слишком эгоистично.

Мои брови в изумлении ползут наверх.

– А с чего ты взяла, что я не эгоист?

Она хмурится и скрещивает руки на груди, спрятав ладони под мышки.

– Необоснованный оптимизм, я полагаю.

Позади нас дверь в спальню Матео медленно открывается, и я вижу в проеме светло-рыжую голову своей ассистентки. Марселин окидывает происходящее взглядом своих больших голубых глаз, затем проскальзывает внутрь со спортивной сумкой, перекинутой через плечо, и закрывает ее, подойдя к нам.

Взгляд Елены прикован к фигуре моей помощницы. Пока та передает мне сумку, ее глаза сверкают несдержимаемым гневом, хотя Марселин не может видеть этого из-за моего плеча. Она наблюдает, как пальцы Марселин касаются моих, гнев исходит от нее волнами, приятно опьяняя.

Ревность не то качество, которое я обычно ищу в девушках, но ее присутствие в богине, стоящей передо мной, подобно свежей почве, в которой я готов пустить корни.

Это основа порочности, этой зеленой эмоции, и я планирую использовать ее, чтобы возродить нас из руин.

– Марселин, – медленно произношу я, когда моя помощница делает шаг назад.

Она замирает, хмурит брови, скорее всего, размышляя, не собираюсь ли я дать ей очередное задание, выходящее за рамки ее компетенции. Мысленно делаю себе заметку начислить ей премию и предоставить отпуск, потому что я и так ее уже во многое втянул.

Но преданность, как я выяснил с опытом, – небольшая цена, которую приходится платить некоторым людям.

Так я и попал в эту передрягу.

Расстегнув сумку, я вынимаю инвентарь для уборки и расставляю его на прикроватной тумбочке Матео. Первым делом берусь за нож в его груди, вынимаю медленно, чтобы не забрызгать все вокруг кровью, которая все еще струится из его груди. Она останавливается, но последним залпом проливается из раны на мраморный пол. Я проклинаю себя за то, что не подстелил брезент.

Вытираю лезвие платком, затем небрежно машу рукой в сторону Елены.

– Ты уже знакома с моей будущей женой? – спрашиваю я Марселин, упиваясь резкой тишиной, которая следует за этими словами.

Обожаю такие моменты, они режут воздух, как хлыст.

Наклонившись, вытираю кровь очистителем, который используют в больницах, и одноразовыми полотенцами, затем выбрасываю их в мусорную корзину. Одним пальцем закрываю Матео глаза, затем накрываю его одеялом до подбородка, подоткнув по краям.

Если не знать и не чувствовать запаха очистителя, перебивающего вонь в комнате, никогда и не поймешь, что он мертв.

– Прости. – Елена первая оправилась от моего заверения. – Твоей кем?

Как по команде, дверь в спальню снова открывается, и входит Рафаэль с лысым священником.

Я смотрю на Марселин.

– Нам есть во что ее переодеть?

Она, нахмурившись, качает головой.

– Нет, сэр.

Со вздохом я провожу рукой по волосам и встаю на ноги, попутно сбрасывая кожаные перчатки. Не хотелось бы, чтобы Елена была одета в платье, предназначенное для кого-то другого, но, полагаю, выбора особо нет.

Сняв пальто, я кидаю его на кровать рядом с телом Матео и расправляю отвороты своего пиджака. Святой отец лопочет что-то на итальянском, улыбка на его румяном лице говорит, что он понятия не имеет о происходящем.

Наверное, думает, что его вызвали провести церемонию венчания.

Елена смотрит на своего отца, затем на священника, прежде чем ее утомленный взгляд падает на меня. Ее глаза превращаются в две узкие щелки, ноздри раздуваются, словно она пытается испепелить меня.

– Что происходит? – спрашивает она, сжав кулаки.

Все молчат, вероятно, ожидая, что я сам все объясню. Словно почувствовав, что я собираюсь сделать, Елена вздрагивает, как только я начинаю двигаться в ее направлении. Она бросается к двери, но я делаю выпад одновременно с ней, предвидя попытку бегства, и хватаю ее обеими руками за талию.

Прижав Елену к себе, чувствую, как ее зад трется о мой член, я разворачиваю нас так, что мы оказываемся прямо перед священником. Тот теперь изумленно смотрит на нас во все глаза.

Он шипит что-то Рафаэлю, тот качает головой и отвечает мягким успокаивающим тоном. Мои губы приближаются к уху Елены, пока она пытается вырваться из моей хватки, очевидно, не понимая, что именно ее боевой дух и привлек меня к ней с самого начала.

Чем больше она пытается освободиться, продолжая тереться об меня, тем тверже становится мой член.

– Осторожнее, крошка.

Чуть подавшись вперед, я скольжу рукой вниз по ее животу и прижимаю к себе сильнее кончиками пальцев. Она делает короткий вдох, почувствовав доказательство моей реакции, и мгновенно замирает.

Зрители не мешают нашему возбуждению; скорее, наоборот, увеличивают его, вкупе с осознанием того, что она полностью в моей власти. Одно неверное движение, и я унижу ее на глазах ее собственного отца куда сильнее, чем уже это сделал.

Махнув священнику свободной рукой, я продолжаю прижимать ее к себе второй.

– Какого хрена ты делаешь? – шипит она, дернув плечом, к которому я прижимаюсь подбородком. – Я не собираюсь выходить за тебя замуж.

– Боюсь, у тебя нет выбора.

– Папа, – выдыхает она, глядя на него с мольбой в глазах. – Ты ведь видишь, что он сделал с Матео, верно? Почему ты его не остановишь?

– Даже если бы и хотел, уверяю тебя, он ничего не может сделать. – Бросив на священника грязный взгляд, я щелкаю пальцами, приказывая ему приступить к делу.

– Мой отец – самый влиятельный человек в этом городе, – говорит Елена поверх голоса священника, когда он начинает свою речь.

Я хмыкаю.

– Вовсе нет.

Раф напрягается, но я не обращаю внимания. Это для него точно не новость.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать один из самых радостных моментов в жизни, соединение двух сердец перед лицом Господа. Здесь, в этой… комнате, мы свидетельствуем брачный союз доктора Кэллума Андерсона и мисс Елены Риччи.

Пауза. Священник колеблется в замешательстве.

– О господи, – вздыхает Елена, снова начиная сопротивляться. – Какого хрена? Прекрати! Отпусти меня!

Зажав ей рот рукой, я киваю священнику.

– Пожалуйста, продолжайте.

Он облизывает пересохшие губы, затем снова подносит Библию к глазам.

– Если кто-то из присутствующих против данного союза, говорите сейчас или молчите вовек.

Пронзительные крики Елены отдаются в моем черепе, вибрация ее горла волной идет по моему предплечью. Я прижимаю руку к ее рту чуть крепче и двигаю указательный палец так, чтобы он слегка закрывал ей нос; она кричит и кричит, звук приглушенный и прерывистый, пока она не осознает, что больше не получает кислорода.

Плач прерывается, она замолкает, лицо краснеет. Я вскидываю бровь и изгибаю шею, чтобы посмотреть ей в глаза. Они дикие, в них пляшут огненные кольца, и часть меня сожалеет, что я втянул ее во все это.

Втянул ее в свой мир, зная, что она этого не заслуживает.

Но она в опасности, и мой план – единственный выход, так что на самом деле у нас обоих нет выбора.

– Клянешься ли ты, Кэллум, уважать Елену и заботиться о ней? Любить ее в горе и в радости, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас? – безжизненно спрашивает священник.

– Клянусь, – отвечаю я. Что-то колет в груди, когда я произношу это слово, ложь горчит на корне языка. Он повторяет ту же клятву для нее, и Елена качает головой, слезы льются из ее глаз, рот все еще закрыт. – Когда уберу руку, я хочу, чтобы ты сказала это. Чтобы поклялась.

Ее взгляд становится жестким, слезы испаряются.

– Я помогаю тебе. Скажи, что согласна, – шепчу я так, чтобы только она меня слышала, – или я начну убивать всех, кто тебе дорог, одного за другим. Матео был только началом, крошка. Следующим будет твой отец, если не сделаешь, как я скажу.

Она стонет, отчего мой член становится еще тверже, и выдыхает. Я медленно опускаю руку вниз по ее подбородку, готовый вернуть ее на место, если она снова закричит.

Но она молчит, вместо этого неотрывно смотрит мне в глаза.

– Зачем? – шепчет Елена, и я думаю о том, как она спросила то же самое о Матео, как она не осуждала, а просто хотела узнать причину. Словно каждое действие, даже самое омерзительное, можно объяснить, если постараться.

Я беру ее за подбородок и поднимаю ее лицо к себе, признание уже на кончике моего языка. Мои секреты умоляют, чтобы их раскрыли, пролили кровью на пол перед ней, но я знаю, что не могу рисковать.

По крайней мере, пока. До того, как она станет моей.

Поэтому я качаю головой и слегка ухмыляюсь.

– Почему нет?

Глава 4. Елена

В школе у меня была учительница, которая говорила, что наше сознание обладает бесконечной властью над нашими жизнями. Она была уверена в том, что время – это социальная конструкция и что люди способны создавать свои собственные реальности.

Она говорила, что люди состоят из энергии и что эта энергия, будто магнит, притягивает и то, чего мы боимся, и то, чего страстно желаем. И только от нашего запроса к Вселенной зависит, какой вариант реализуется.

Конечно, не самые подходящие взгляды для учителя в католической школе.

И все же, стоя на пороге вечности, глядя в бездушные глаза человека, который снился мне на протяжении двух месяцев, я невольно задумываюсь: может, сестра Маргарет была права?

С тех пор как Кэл оставил меня одну в моей спальне, я, должно быть, дюжину раз видела сон, как он возвращается, чтобы украсть меня у Матео, но все это так и оставалось лишь сном.

Может ли быть, что мои кошмары трансформировались в реальность?

Я бросаю короткий взгляд на отца, который, кажется, смотрит куда угодно, только не на меня, пока священник продолжает свой треп о любви, цитируя послание к Коринфянам, как будто не очевидно, что все это просто балаган. Ради бога, одна рука Кэла все еще сжимает мою талию, а вторая держит за горло, но мы все делаем вид, будто так и должно быть.

Будто он не угрожал убить всю мою семью, если я не сделаю так, как он скажет.

Предательство обжигает горло, жидкий огонь разливается в моей груди, и я снова пытаюсь вырваться из его хватки. Стараясь не обращать внимания на его твердый член, упирающийся в мой зад, и то, как из-за него сжимаются мои бедра, я пытаюсь высвободить руку.

Кэл сдавливает меня сильнее, чуть не ломая тазовую кость, и я морщусь. Вернув руку назад, я обхватываю его бедро и вонзаю в него ногти, пока пальцы не начинают неметь.

Я получаю единственное подтверждение того, что Кэл хоть как-то заметил мою атаку, когда он заставляет меня слегка податься вперед и сильнее упирает в меня свой член; он такой твердый, я чувствую его эрекцию, жаркую и пьянящую, и слоев одежды между нами точно недостаточно, чтобы ее скрыть.

Его рука на секунду отпускает мое горло, оставив странное пустое ощущение после себя. Он отцепляет мои пальцы от своей ноги и прижимает мою руку к туловищу, прежде чем взять меня за подбородок и повернуть к себе.

– Сделай так еще раз, – выдыхает он в мое ухо, в его голосе слышится легкое напряжение, – и я трахну тебя на глазах у всех.

Я фыркаю.

– Ты этого не сделаешь. – Мой голос звучит тихо из-за его руки на моем горле.

Должна ведь быть какая-то черта, которую даже Кэл Андерсон не станет пересекать. Что-то мне подсказывает, что трахать дочь босса – тем более главы мафии – у него же на глазах является высочайшей формой неуважения.

– Сделаю, и ты будешь наслаждаться каждой чертовой секундой.

Ладно, понятно.

Он задирает мне голову еще выше и смотрит прямо в глаза; они такие темные, бесконечно лишенные цвета, словно смотришь в две черные дыры и пытаешься устоять на ногах.

– Я тебе не враг, крошка.

– Но и не друг.

Мускул дергается под его левым глазом, затем взгляд Кэла опускается на мои губы.

– Нет, – соглашается он и проводит большим пальцем по моим губам, дернув нижнюю, как струну гитары. – Я твой муж.

Прежде чем я успеваю возразить – хотя и сказать-то нечего, я ведь все-таки согласилась, – его рука скользит по моей голове, запутывается в моих волосах, и его губы страстно припадают к моим.

Нападение застает меня врасплох, так что вначале я не реагирую. Кэл не любит целоваться. Даже в ту ночь, когда он лишил меня девственности, как мне казалось, во всех возможных позах, его губы ни разу не притронулись к моим.

Конечно, они скользили по каждому дюйму кожи, ласкали мою плоть в самых чувствительных местах и говорили напрямую с моей душой, но он ни разу меня не поцеловал.

Теперь я даже не понимаю, что именно испытываю.

Поцелуй нежный, почти сладостный, Кэл медленно дает мне привыкнуть и направляет меня, прежде чем я могу полностью расслабиться и тоже принять участие. Он накручивает мои волосы на кулак и поворачивает голову к себе, пока ласкает и дразнит, а мои руки взмывают к его груди.

Я отталкиваю его, рефлекторно пытаясь высвободиться, но он прижимается еще крепче ко мне, с жаром заглатывая меня, целуя с еще большей страстью. У меня перехватывает дыхание, когда его язык проникает в рот, переплетаясь с моим.

Он скользит по внутренней части моих зубов, моему небу, кончик его языка вызывает во мне дрожь.

Рука вокруг талии вдавливает меня в него, наши бедра прижаты друг к другу, и остатки моей непоколебимости крошатся, пока я таю в его руках.

Таю в его объятиях.

Наши зубы клацают и царапают друг о друга, глухой стон примитивной страсти вызывает жар внизу моего живота. Крошечный калейдоскоп в ярких неоновых цветах вспыхивает в моих закрытых глазах, пока мы боремся за доминирование, наши губы ведут бой, который разум не в состоянии понять.

Он почти болезненный, этот поцелуй. Болезненный, как и все остальные встречи с Кэлом до сих пор, – острая, внезапная боль, как будто тебя вскрыли и разорвали надвое, но твоему телу это нравится.

Словно тебе это необходимо, чтобы выжить.

Низкий гортанный стон вырывается из его горла, пронизывая меня до дрожи. Тепло заполняет мой живот, словно неукротимый лесной пожар, сжигающий все на своем пути, и я практически взбираюсь на его худощавую фигуру, пытаясь заставить его снова издать этот звук.

Кто-то рядом с нами хлопает в ладоши, возвращая меня к реальности; глаза мгновенно открываются в поисках нашей аудитории. Священник улыбается, повторяя на итальянском что-то непереводимое, папа смотрит на нас, а Марселин изучает собственные белые кроссовки.

Чувство неловкости вспыхивает в моей груди, когда я отрываюсь от Кэла, пытаясь выпутаться из его рук. Он сопротивляется, еще раз обжигает мои губы коротким поцелуем, прежде чем отпустить, так внезапно, что у меня подкашиваются колени.

Я хватаю его за рукав, чтобы удержаться на ногах, и судорожно вздыхаю. Мои губы распухли и болят, я провожу по ним пальцем, стараясь сохранить в памяти этот момент, поскольку этот поцелуй будет последним.

– Кольца, – говорит священник, указывая на наши руки. – Вы слишком торопитесь, мистер Андерсон.

– Например, не стал ухаживать за мной, делать предложение и вообще не удосужился узнать, согласна ли я, – бормочу я, наблюдая за тем, как Кэл выуживает из кармана своего пиджака холщовый мешочек и сбрасывает свои перчатки.

– Ты бы согласилась?

Я нахмуриваюсь.

– Что?

– Если бы спросил. – Он вынимает одно кольцо, обычное, черного цвета, и напяливает себе на палец, затем тянется за моим. – Ты бы сказала да?

– Я…

По правде говоря, я хочу сказать да. Увлеченность этим известным киллером заставила бы меня согласиться на все, о чем бы он меня ни попросил. Но мама с раннего детства вбила мне в голову, что подобный поступок был бы равносилен смерти, поэтому я просто качаю головой.

– Нет.

Стянув кольцо с пальца Матео, Кэл бросает его на пол и заменяет перстнем с крупным бриллиантом.