Девятнадцатилетние

Мать почти никогда не интересовалась дочерью, а после смерти мужа и вовсе забыла. Оно и понятно – женщина в активном поиске не может отвлекаться на всякие второстепенные дела, тем более дочь уже взрослая, школу заканчивает, все понимает, и вообще умница и красавица. Мать вышла замуж за какого-то капитана дальнего плавания и съехала к нему, а Марина окончила школу, поступила в институт и забрала любимую бабушку к себе.

Бойкая мать сказала, что совершенно не против, если Валентина Михайловна будет жить у них, но есть одно условие – пустую комнату свекрови в коммуналке надо сдать, а ежемесячный доход делить по справедливости: ей – семьдесят процентов, бабушке и внучке – тридцать. И не обсуждается! Валентина Михайловна согласилась, а Марина выдвинула свои условия: мать появляется в этой квартире и вообще в ее жизни как можно реже. Стороны пришли к обоюдному согласию: Марина ежемесячно переводила положенный процент матери, а та, выполняя свою часть обязательств, напоминала о своем существовании лишь редкими и непродолжительными телефонными разговорами, которые неизменно начинались с вкрадчивых вопросов относительно здоровья свекрови.

***

Пельмени, наверное, были бы намного вкуснее, если бы не отчим. И хотя тот сидел тихо, в его рот не заглядывал и свой не открывал, Андрей чувствовал раздражение.

– В техникуме как дела? – спросила мама, темноволосая женщина с правильными чертами лица и большими серыми глазами. Андрей привлекательную внешность матери не унаследовал, зато был копией отца – такой же высокий и крепкий, с грубоватым лицом и жесткими русыми волосами.

– Нормально, – вяло ответил он.

– А на работе?

– Нормально.

Мать вздохнула.

– Коля сказал, что ты собираешься жить отдельно. Это правда?

Коля, он же отчим, смущенно прокашлялся. Андрей скосил на него взгляд и пожал плечами.

– Ну, раз Коля сказал – значит, правда. Коля – он такой, он врать не будет. Коле верю. И ты, мать, верь!

И подмигнул отчиму. Тот совсем смутился.

– Андрей, я серьезно! – повысила голос мама.

– Мам, не волнуйся ты так. Я просто не хочу вам мешать.

Андрей наколол на вилку пельмень и со вздохом засунул в рот.

– Что за ерунда, Андрей? Как ты можешь нам помешать? – обескураженно спросила мама.

– Вам, может, и нет, а вот маленькому – да.

– Какому маленькому?

– Коля сказал, что вы поедете в магазин и купите мне маленького братика. Комнат – всего две, маленькому нужно свое пространство, поэтому я здесь лишний.

Отчим нервно хихикнул, а мать перегнулась через стол и огрела сына кухонным полотенцем.

– Что за дурацкие шутки?!

Андрей усмехнулся.

– Расслабьтесь. Никуда я пока не собираюсь. Кто ж меня так вкусно кормить будет?

Чувствуя на себе их молчаливый укоризненный взгляд, он прикончил два оставшихся пельменя, отодвинул пустую тарелку.

– Спасибо, все было очень вкусно.

– Чай? – спросил отчим. – Пряники есть.

Если бы чай предложила мать, он бы, конечно, согласился.

– Грызите сами свои пряники, а меня ждет гранит науки. Прошу не беспокоить.

В комнате Андрей включил настольную лампу, вытащил из сумки учебник с замысловатым названием «Организация работы железнодорожных направлений и системы вагонопотоков» и погрузился в чтение. Преподаватель, которого не любили в техникуме железнодорожного транспорта абсолютно все студенты, предупредил, что те, кто не сдаст зачет – не будет допущен к практике. И пальчиком еще так грозно по столу постучал, зараза.

Осилив несколько страниц скучнейшего текста, Андрей зевнул и полез в ящик стола, где хранились сигареты. Распахнув окно и поежившись от холодного весеннего воздуха, он присел на подоконник и щелкнул зажигалкой.

Вечерний двор привычно мерцал огнями окон и светом фонарей. Андрей вспомнил, как в детстве с отцом подолгу стоял у окна, глядя на далекие звезды. Тогда их шестнадцатиэтажный дом был единственной высоткой, возвышавшейся над частными домами, поэтому ничто не мешало обзору. Отец показывал на яркие точки, чертил контуры созвездий и объяснял: «Это Сириус – самая яркая звезда, вон там – Малая Медведица, а вот этот ковшик – Медведица Большая…»

Как же это было давно…

Андрей вздохнул и попытался разглядеть звезды, но из-за высоченных двадцатиэтажных человейников, разросшихся на месте частного сектора, увидел лишь маленький кусок неба, да и тот – затянутый хмурой пеленой.

Он затушил сигарету в пепельнице и с тоской посмотрел на учебник. Представив недовольное лицо препода, решил почитать еще немного – авось в голове что-нибудь да осядет.

Едва он лег на кровать и взялся за книгу, на столе завибрировал телефон. Звонил Паша.

– Андрюха, ты чего трубу не берешь?! Звоню-звоню! – недовольно прогудел товарищ.

– Да забыл перезвонить тебе, – ответил Андрей.

– Забыл он. Как все прошло? Стерва, да? Вот чую, что стерва. Не шантажировала? А то, знаешь, есть такие.

Андрей улыбнулся, вспомнив миловидное лицо Марины и ее тихий голос.

– Нормально прошло. Даже поблагодарила.

– А заяву забрала?

– Она ее и не писала. Но собиралась.

– Я же говорю, стерва! Молодая?

– Ну, примерно нашего возраста. Девятнадцать-двадцать.

– Подрастет – стервой будет! – авторитетно заявил Паша. – А ты что делаешь?

– Читаю.

– Это очень хорошее занятие. Значит, ты дома?

– Дома.

– Ты не перестаешь меня радовать. Слушай, дай ключи от гаража.

– Зачем? Опять Катя?

– Что значит «опять»? Она – мое «всегда»! Я, может, на ней жениться собираюсь. Когда-нибудь. А любви хочется сейчас. Большой, чистой и незамутненной. Да и стресс сегодняшний снять.

Андрей усмехнулся.

– Насчет незамутненности – это прям точно про тебя. Ладно.

– Через пять минут буду! – обрадованно выкрикнул приятель и отключился.

Андрей снова раскрыл учебник. Поняв через минуту, что просто бездумно водит взглядом по строчкам, даже не понимая смысл написанного, он отбросил учебник и, заложив руки под голову, уставился в потолок. Снова вспомнил Марину.

«Какие у нее были печальные глаза, – подумал он. – Может, требуется помощь? Позвонить и спросить, что ли?»

Он включил смартфон и ткнул в «исходящие вызовы». Вот ее номер, первый в списке. Палец в сомнении покрутился вокруг иконки с телефонной трубочкой и нажал на боковую кнопку. Экран погас.

«Ни к чему это. Кто я для нее? Никто. Да и впечатление, наверное, оставил не из приятных».

Андрей нехотя потянулся к учебнику, но тут позвонили в дверь. Он взял со стола ключ от навесного гаражного замка и вышел из комнаты. Отчим уже открывал дверь.

– Это ко мне.

Отчим все же открыл и ушел на кухню.

– Ключ! – потребовал Паша, едва переступив порог. Он благоухал туалетной водой и был аккуратно причесан.

Сжав заветную железяку, открывающую доступ к большой и чистой любви, он улыбнулся и шепнул:

– С меня пиво.

– Иди уже!

Закрыв за ним дверь, Андрей решил, что пора спать – все равно уже ничего в голову не влезет.

***

Какой-то гад налепил жвачку прямо на стекло, и не просто налепил, но еще и размазал. Жвачка засохла, превратившись в розовую, намертво прилипшую полосу. Андрей аккуратно снял ее скребком и, морщась от приторного запаха клубники, побрызгал моющим средством из пульверизатора. Размазал ветошью пену и принялся тщательно протирать стекло.

Над дверями расположился горизонтальный рекламный стикер, с которого смотрела симпатичная девица в строгих очках и тесной блузке. Девица предлагала взять кредит под смешной процент, без поручителей и бюрократических проволочек. А грудь, вываливающаяся из блузки, вероятно, должна была отвлекать внимание от информации, помеченной «звездочкой» и прописанной мелким шрифтом в самом низу объявления.

«Похожа на ту Марину, – подумал Андрей, задрав голову и елозя тряпкой по стеклу. – Если очки убрать, то очень похожа».

– О чем мечтаешь, Андрюша? – спросила напарница по имени Варя, крепко сбитая двадцатипятилетняя девица, протирающая сиденья и спинки в конце вагона. В ее сильных и точных движениях угадывалась та самая расторопность хозяйки, привыкшей к ведению домашнего быта.

– Да так, ни о чем, – ответил он и макнул тряпку в ведро, затем тщательно выжал и принялся полировать стекло, сгоняя остатки пены.

– Спросить хотела, ты завтра вечером свободен?

Андрей замедлил движение руки и повернулся.

– А что?

– День рождения у меня. Приглашаю.

Варя сняла правую перчатку и уселась на сиденье, по-мужски широко раздвинув ноги, затянутые в серые форменные штаны. Поправила выбившуюся из-под косынки соломенную челку и улыбнулась, отчего простоватое лицо посветлело и стало привлекательным.

– А кто будет?

– Да немного. Из наших, деповских: Макарыч–приемщик, Данилыч–обходчик, Саныч–электромеханик.

Алкоголиков Макарыча и Данилыча он знал хорошо, а вот электромеханика Саныча не видел никогда, но, судя по разговорам в курилке, тот от первых двух отличался ровно ничем: такое же алкогольное хобби, частые прогулы и многочисленные выговоры.

– Не знаю. Посмотрим.

Варя засмеялась.

– Дело твое! Адресок после смены черкну, надумаешь – буду рада. Насчет подарка не заморачивайся. Не это главное.

Она встала, натянула перчатку и стала протирать блестящие штанги поручней. Андрей передвинул ведро к другому окну и посмотрел в ее сторону.

– А что – главное?

Варя задумалась на секунду и пожала плечами.

– Внимание, наверное.

– Но ведь внимание выражается в подарках, так? Цветы те же самые.

– Подарки и цветы – это, конечно, хорошо, но иногда достаточно просто слова.

– Какого слова?

– Своевременного. Когда ласкового, когда ободряющего. Лично для меня это и есть внимание. А еще есть поступки. Но это другая история.

Андрей увидел, как на лице напарницы совершенно четко обозначились скорбные складки, идущие от крыльев носа к уголкам рта. Варя будто разом постарела, словно вспомнила что-то очень неприятное, ранящее. Он никогда не видел подобного выражения на ее всегда улыбчивом лице, хотя, встречались часто – все-таки уже почти год вместе работают в вагонном депо.

– Приду! – неожиданно для себя сказал Андрей и с удовольствием заметил, как разгладились скорбные складки и появилась улыбка. Та самая, привычная.

***

Профессор выглядел именно как профессор, в классическом понимании этого слова: костюм-тройка, строгий галстук, солидный живот. Очки в толстой оправе и седая борода прилагались. Чинно, внушительно и благородно. Правда, когда он вытягивал руку с указкой, рукав строгого пиджака задирался, и взору студентов открывались красные смарт-часы. Но профессору это прощалось – главное, предмет он свой знал, к студентам не придирался и на экзаменах не лютовал. Нормальный мужик.

Марина, относящаяся к учебе очень серьезно, слушала внимательно и старательно записывала, пользуясь собственной системой конспектирования и сокращений. Остальные студенты просто слушали (или делали вид), полностью уповая на включенные в смартфонах диктофоны.

Мажор по имени Влад теребил локтем Никиту, худенького паренька невзрачной наружности.

– Ну, долго еще?

– Готово, – ответил Никита и протянул ему лист А4.

– Крутяк! – восхитился Влад и бесцеремонно ткнул локтем Марину. – Свиридова, зацени!

Марина скосила взгляд на рисунок: оскаленная волчья пасть и надпись на латыни: Homo homini lupus est.

– И что?

– В смысле? Знаешь, как переводится?

– Человек человеку – волк. И что?

– В смысле?! Круто же! Хочу татуху такую! Вот сюда!

Влад похлопал по левому плечу. Сделал он это слишком громко – звук хлопков разнесся по всей аудитории. Профессор постучал указкой по трибуне, призывая к тишине, и снова продолжил вещать об истории древнейшей шумерской цивилизации. Марина уткнулась в тетрадь, а Влад, выждав паузу, прошептал:

– Что думаешь о татухе?

– Тебе мое благословение нужно? Сам решай.

– Хо-хо, сам решай! – передразнил Влад и вытащил из кармана модного блейзера пятьсот рублей. Небрежно протянул Никите.

– Держи, Пикассо!

Затем вытащил айфон и сфотографировал рисунок. Быстро накидал сообщение, видно, с призывом «заценить», и разослал абонентам. Почти сразу посыпались звуковые уведомления о входящих сообщениях. Судя по широкой улыбке Влада, рисунок заценили по достоинству.

Прозвенел звонок. Профессор глянул на свои модные часы, сложил бумаги в кожаный портфель и, поблагодарив за внимание, вышел из аудитории. Студенческая толпа с шумом потянулась на выход. Влад, расталкивая всех, понесся по ступеням вниз, громко стуча подошвами белых кроссовок.

Марина аккуратно положила тетрадь в сумку и встала.

– Марина, можно тебя на минуточку?

Светлые глаза Никиты смотрели чуть настороженно.

– Конечно.

Она села. Никита подождал, пока в аудитории они останутся одни и полез в свой рюкзак. Вытащил прозрачную папку-конверт и щелкнул кнопкой.

– Тебе, – сказал он, протягивая лист.

Марина чуть не вскрикнула от удивления, взглянув на свой портрет, выполненный простым карандашом. Да, это была действительно она: ее длинные ресницы, большие глаза, тонкий, с легкой горбинкой, нос и чуть припухлые губы. Без прикрас, как есть.

– У меня нет слов! – пораженно прошептала она. – Спасибо!

Никита, довольный произведенным эффектом, сказал:

– Я только волосы решил распустить. Мне кажется, так лучше.

Ей вдруг очень захотелось соответствовать портрету, она даже потянулась к резинке, стягивающей волосы в хвост, но сдержалась и лишь коснулась мочки.

– Никита, что ты на истфаке делаешь? Да тебе в художественную академию надо.

Никита от смущения покрылся пунцовыми пятнами.

– Да ладно тебе!

Марина скептически оглядела свою сумку, раздумывая, как бы донести рисунок. Положение спас Никита – он протянул папку.

– Спасибо. Верну.

– Да не надо. Слушай, а что ты завтра после лекции делаешь?

Вопрос был неожиданным.

– Не знаю. Дома буду, наверное. С бабушкой.

– Слушай, может, погуляем?

– Погуляем? – переспросила она.

– Да, уток покормим. Батоном. Я из дома возьму, – пролепетал он и поспешно добавил. – Ты не думай, я не в том смысле! Я в том смысле, что по-дружески. Ну, как одногруппники. Просто у меня и друзей-то нет.

– У меня тоже. Раз по-дружески, то давай. Завтра как раз хорошую погоду обещают.

Марина встала, повесила сумку на плечо и махнула на прощание папкой.

– Побегу я, Никита. Мне еще в банк зайти надо. Спасибо еще раз!

Вопрос догнал ее на выходе из лекционного зала:

– Марина, а может, в кино?! Я билеты куплю!

– Хорошо! Деньги потом отдам! До завтра!

– А фильмы какие смотришь?!

– Интересные-е-е!

***

У Коли было загадочное лицо.

«Не иначе опять какую гадость задумал?»

Оснований так думать не было – отчим никогда плохого ему не желал, но отделаться от неприязни и, соответственно, предвзятого отношения Андрей не мог.

Он молча разулся, обошел стоявшего на пути отчима и направился к себе. Едва открыв дверь, увидел стоявшее посередине комнаты новое компьютерное кресло из черной экокожи. Коля встал за спиной и прокомментировал:

– Нам консультант сказал, что в разработке этой модели участвовали лучшие врачи-ортопеды. Линия спинки в точности повторяет изгиб человеческой спины, высота подголовника меняется, подлокотники тоже можно отрегулировать.

Отчим зашел в комнату и выдвинул из-под сиденья подставку.

– Видал? Можно откинуться, поставить ноги и спать. Нам с мамой так понравилось. И тебе, надеемся, понравится.

Он широко улыбнулся, но Андрей оставался хмурым.

– Я что, горбатый?

Улыбка медленно сползла с лица отчима.

– Почему?

– А что это вы моей осанкой озаботились?

– В первую очередь мы его купили для твоего комфорта.

– А что это вы моим комфортом озаботились?

Отчим в замешательстве потер левую бровь.

– Мы подумали, что…

– Не надо думать! – перебил Андрей.

Подбородок отчима поджался.

– Кажется, нам нужно серьезно поговорить. Присядь, пожалуйста.

Он показал на новое кресло, но Андрей сел в свое старое, затертое и скрипящее. Отчим опустился на краешек кровати и сцепил руки в замок. Его невыразительные глаза смотрели с прямым укором.

– Во-первых, ты себя ведешь так, словно тебе не девятнадцать, а тринадцать. Или даже десять.

– Да неужели? – усмехнулся Андрей и скрестил руки на груди.

– Да. То, что ты куришь, пьешь пиво и встречаешься с девушками совсем не означает, что ты вырос.

– Принимается. Дальше?

– Удивил. Даже спорить не будешь?

– А мне все равно, что ты обо мне думаешь. Дальше что?

– Во-вторых, откуда такая ненависть ко мне? Я сделал что-то плохое тебе или маме? Ответь.

Андрей промолчал. Нечего было сказать. К матери отчим действительно относился хорошо, к нему – тоже, более того в течение этих двух лет всячески пытался наладить отношения.

– Что молчишь?

– Какая ненависть? Я просто хочу, чтобы ты исчез из нашего дома.

Отчим улыбнулся, но глаза оставались серьезными.

– Исчез?

– Незнакомое слово? Просто свали и все! А матери я сам как-нибудь объясню. Или можешь ей прощальную записку написать. Разрешаю. И обещаю передать.

– Прощальную записку? Никогда не писал.

– Так я тебе подскажу! – с готовностью воскликнул Андрей. – Напиши, что уходишь потому, что встретил другую. Сильно не рассусоливай, извинись, мол, тыры-пыры, тоси-боси.

– Тыры-пыры? Тоси-боси?

– Просто напиши что-нибудь, чтобы она поняла! – занервничал Андрей. – Что непонятного?!

– Мне непонятно абсолютно все, – спокойно ответил отчим. – Мне непонятно, в кого ты такой гаденыш? Эгоистичный гаденыш, думающий только о себе.

Андрею показалось, что он ослышался. Он подался вперед, сжав кулаки.

– Что ты сказал?!

– Ты глухой? – ровным тоном спросил отчим.

Андрей вскочил, схватил его за ворот рубашки и с силой дернул на себя. Посыпались оторванные пуговицы.

– А если я тебе сейчас морду набью?!

– Попробуй.

Отчим высвободил рубашку из его рук и отошел на шаг. Андрей зло рассмеялся. Разве может этот маленький человек, с рыхлыми округлыми плечами и выпирающим из разорванной рубашки животом, конкурировать с его высоким ростом и широкими плечами? Да это просто смешно!

Андрей толкнул его в грудь.

– Жалко тебя! Живи!

– А что так? Испугался, что ли? Отведи свою душу – набей. Легче станет.

Коля вел себя словно смертник – откровенно нарывался и даже не пытался сжать кулаки и принять защитную стойку. А еще, и это бесило больше всего, он говорил спокойным тоном.

– Да не могу я первым, – отмахнулся Андрей. – Жалко тебя.

– А так?

Ладонь несильно хлопнула его по щеке. Это была очень унизительная пощечина.

Андрей рассвирепел и врезал правым кулаком. От такого удара отчим должен был гарантированно сложиться у кровати бесформенной кучей, и, наверное, так бы оно и было, достигни удар цели. Но Коля просто отклонился в сторону, позволив кулаку пролететь мимо.

– Ух ты! – восхитился Андрей. – Это как так получилось?!

– Не знаю, – скромно ответил отчим и резко присел, пропуская над собой очередной удар.

Андрей перелетел через него и упал, задев локтем новое компьютерное кресло. Оно откатилось и ударилось в шкаф, из открывшейся антресоли которого вывалились глобус, книги и футбольный мяч. Андрей вскочил и пошел в наступление, размахивая кулаками. Невероятно, но этот плюгавый ненавистный коротышка легко уходил с линии атаки, заставляя кружить по комнате и бесполезно избивать воздух.

– Ты драться будешь?! Что ты танцуешь как баба?!

– Я детей не бью.

Андрей, уже порядком устав, попытался лягнуть, но не удержался и растянулся на полу.

– Притомился? Полежи, полежи.

– Ах ты сволочь!

Коля выскользнул из комнаты и резко открыл дверь ванной, в которую, в следующую секунду, на полной скорости врезался Андрей.

– У тебя уже кровь идет. Хватит.

Андрей вытер кровь из рассеченной брови, вскочил и, изловчившись, обхватил отчима за широкую талию. С диким ревом он протащил его через всю прихожую и обрушил на кухонный стол. Все, что там было, разлетелось с грохотом, сам стол хрустнул ножкой и накренился. Отчим скатился на пол. Андрей уцепился за его облитую соевым соусом рубашку и с силой дернул, но сам поскользнулся на разлитом масле и рухнул, ударившись затылком об кухонный шкафчик. В глазах потемнело.

Сквозь гул в голове он услышал, как щелкнул дверной замок, и в кухню вбежала мама. Точнее, две мамы – в глазах двоилось. Обе издали испуганный крик, бросились к нему и принялись хлопать по щекам.

– Что здесь произошло?!

Андрей промычал в ответ и отмахнулся. Тогда мать метнулась к барахтающемуся на полу отчиму.

– Коля, что тут произошло?! Ты моего сына избил?!

Андрей встал и, пошатываясь, подошел к ней. Морщась от боли в затылке, положил руки на ее плечи.

– Мама, успокойся. Это я начал.

Через пятнадцать минут все трое сидели в травмпункте в ожидании своей очереди. На визите к дежурному врачу настояла мать, которой надо было убедиться, что с ее мужчинами все в порядке: нет никаких сотрясений мозга, трещин в ребрах и прочих скрытых травм, которые могут впоследствии сильно аукнуться.

Очередь была небольшой: мужчина с вилкой в плече, девушка в велосипедном шлеме с ободранными коленями и молодой страдалец, укушенный собакой. Андрей с отчимом сидели вместе и стыдливо прятали глаза от рассерженной матери, наблюдавшей с кушетки у входа.

– А ты где так научился?

– Айкидо занимался. Давно.

– Да ты что?! А почему не говорил?

– Ты и не спрашивал. У нас с тобой, если ты не заметил, диалоги как-то не складывались.

– Ну да.

Помолчали немного.

– Стол кухонный надо починить, наверное.

– Проще новый купить. Видели один в том мебельном магазине: симпатичный такой, овальный.

– Кстати, за кресло спасибо.

– Пожалуйста.

Опять помолчали.

– Ты извини, что я тебя обозвал эгоистом и гаденышем. Вывел ты меня. Просто за маму твою обидно стало.

– Да перестань, все правильно ты сказал. Надеюсь, это между нами? Договорились?

– Договорились.

Мама в подозрении прищурилась: от этих двоих она ожидала чего угодно, но только не этого крепкого дружеского рукопожатия.

***

Никита был похож на первоклассника на школьной линейке: белая рубашка под легкой серой курточкой, черные отутюженные брюки, новые туфли. На голове аккуратная стрижка, на невзрачном, но тщательно выбритом, лице – серьезное выражение. К дружеской встрече парень подошел ответственно. Даже батон не забыл. Марина же к такому знаменательному событию отнеслась легкомысленно – на ней были легкое пальто, джинсы и отремонтированные полусапожки.

– А на исторический пошел потому, что место бюджетное было, – рассказывал он, кроша батон в пруд, где плавали утки. – Хотел пойти в художественную школу при Академии художеств, но там дорого, а бюджет не предусмотрен. Родители не потянут. У них помимо меня еще двое. Младшие.

– Сестры? Братья? – поинтересовалась Марина.

– Сестра и брат, – грустно ответил он и добавил зачем-то. – Но я их люблю.

– Даже не сомневаюсь.

Никита бросил последний кусок. Марина протянула свою половинку батона.

– А ты?

Она улыбнулась.

– Мне кажется, уткам приятнее из твоих рук.

Никита отщипнул кусочек, тщательно размял и бросил ближайшей утке. Серо-коричневая птица скользнула плоским клювом по водной глади, подбирая корм.

– Я сюда часто прихожу. Кормлю и мечтаю.

– О чем, если не секрет?

Никита пожал узкими плечами.

– О разном. О собственной галерее, например.

– Это здорово! И не расстраивайся, не у всех известных художников было соответствующее образование. Но почему именно истфак? Я понимаю, что бюджет, но зачем учиться там, где тебе неинтересно? Из-за отсрочки?

– Меня не взяли по состоянию здоровья. Я бы пошел. Жаль нет художественных войск. Музыкальные есть, художественных – нет. Да и высшее образование не помешает, думаю.

От Никиты, несмотря на парадный внешний вид, исходило ощущение какой-то вселенского масштаба тоски. Марине стало неуютно.

– Мы не опоздаем?

Никита глянул на часы.

– Еще целых двадцать пять минут. Там сеанс идет.

– Пойдем.

– Ладно.

Он раскрошил батон в пруд, отряхнул руки и вдруг спросил:

– Тебе со мной не скучно?

Марина на секунду смутилась: неужели она чем-то выдала свои мысли?

– Вовсе нет! – попыталась успокоить она, взяла его за руку и ободряюще подмигнула. – Веди!

Никита повел ее по асфальтированной дорожке к выходу из парка. У арки он замедлился, посмотрел на ее ноги и как-то странно подпрыгнул. Затем еще раз.