Казачество: территория тайн. Свет и тени

Владимир Георгиевич Коломиец

Казачество: территория тайн. Свет и тени

© Коломиец В. Г., 2023

© Оформление. ООО «ИТД «СКИФИЯ», 2023

Вступление

Как рано молодость уходит.Как поздно мудрость к нам приходит.И хорошо, коль в трудный часНаш Разум не оставит нас.Николай Белоусов – московский поэт

В жизни сейчас стремительно меняется всё. Меняются мир вокруг, города и сельские поселения, в которых мы живём.

Меньше других, если послушать телевизор, меняются Афины и Рим, сохраняющие очарование тысячелетних руин и отталкивающие своей обычной безалаберностью и бесхозяйственностью, из-за которых рассыпаются ещё не старые здания, соседствующие с величественными памятниками древних веков.

Заметно меняется в последние годы Москва. Изменения происходят в лучшую сторону, и воспринимаются они с восхищением и оптимизмом – ведь они сулят такие же изменения для всей страны.

Меняется город Нальчик – столица Кабардино-Балкарской республики, в которой я живу.

Центральные, да и не только, улицы превратились в царство новых офисов, магазинов и магазинчиков. Растут дома-многоэтажки. А частные – коттеджи, похожие на небольшие крепости, с высокими кирпичными заборами и коваными воротами, – даже удивляют.

Радуют площади и скверы Нальчика, за которыми чувствуется уход. Благоустраивается и ласкает взор людей Атажукинский парк в Долинске с его инфраструктурой отдыха.

Крупные города теперь оживлены и днём, и вечером. А вот город, где я живу, словно застыл в своём развитии. Он остаётся провинциальным. После работы народ как-то быстро расползается по домам. Пройдутся люди по магазинам, купят что требуется, и быстрее домой, к телевизору… И часам к восьми-девяти, а то и раньше, улицы города пустеют. Редко проскочит машина, а ещё реже маршрутка и. всё? Город отходит ко сну.

А город носит такое приятное название – Майский, и местные поэты величают его «райский».

Один из поэтов пишет так:

Городок есть такой, очень маленький он,Если быть невзначай в нём придётся,Встретит вас его церкви серебряный звон,Городок этот Майским зовётся.

А в песне на слова поэтессы (тоже местной) есть такие слова:

Городок провинциальныйВ зелени садовПоселенцев помнит давних,Терских казаков.Пусть в стране не самый видный,Он в моей судьбе.Прости, город детства дивный,Здесь теплее мне.

И припев:

Город Майский,Город Майский,Не ищи чудес,Этот уголочек райский —Благодать небес.

Впервые предки современных горожан появились здесь в 1819 году. Это были терские казаки, которые основали здесь военный пост. Волны Терека омывали побережье поселения и прибивались к берегу, «пришибались», – как говорили казаки. Впоследствии пост Казачий получил название Пришиб. Сегодня это часть города, который носит имя самого цветущего месяца года. Дать такое живописное название сперва посёлку, а затем объединению посёлка и станицы в город в 1965 году решили жители. «Май – время расцвета, благоухания природы. Это месяц, когда у нас останавливался Пушкин. Май – это месяц надежд и счастья», – так говорили люди.

Итак, если посёлок (а впоследствии – город) Майский имеет относительно недавнюю историю, то о его северной стороне – станице Пришибской – было известно давно.

В 1824 году укрепление Пришиб представляло собой «…маленький квадратный четырёхугольник с глубоким рвом и валом, обнесённый частоколом, из амбразур которого выглядывали орудия. Там, за оградой, среди врытых в землю казарм, выделялся небольшой домик для приезжих».

В таком виде Пришиб застал великий русский поэт А. С. Пушкин во время поездки на Кавказ в 1829 году. Следуя по тракту «.Военно-Грузинской дороги 16 мая он прибыл в Екатериноград. 18 мая выехал с оказией[1] из Екатеринограда и ночевал в укреплении Пришиб, 19 мая выехал из Пришиба в укрепление Урухское». В августе того же года по дороге в Петербург Пушкин снова останавливался в Пришибе.

Впоследствии укреплению присваивается наименование «станица», а жители переводятся в казацкое сословие.

Вскоре преобразуются в станицы и другие русские[2] поселения на территории нынешней Кабардино-Балкарии – Котляревская (1840), Александровская (1838). Во второй половине XIX века приток русского населения на Кавказ усиливается. Увеличивается и население Пришибской и других станиц.

Примечательно, что казаки этих станиц быстро вступили в добрососедские, а со временем и куначеские отношения с горцами. Историки свидетельствуют, что Терек сближал народы. А куначество было своеобразным побратимством горского и казачьего населения.

Местные жители близлежащих аулов заимствовали у казаков опыт ведения земледелия, в частности возделывания пшеницы и других зерновых культур, садоводства и овощеводства. В их рационе появились продукты, о которых они не имели представления.

Казаки, в свою очередь, охотно изучали экономику и культуру горцев. Перенимали опыт ведения овцеводства и коневодства, особенный интерес проявляя к последнему. Из одежды большим спросом пользовались бурки, башлык, черкеска. Всё это нашло отражение в экипировке казака.

Со временем стала обычным женитьба казаков на горянках. На это явление обратило внимание даже Антропологическое общество Петербургского университета. В заслушанном ими докладе, в частности, говорилось: «Вследствие недостатка русских женщин казаки брали себе жён у кабардинцев, кумыков… и путём смешения образовался особый могучий тип гребенского казака и казачки. Поразительная физическая красота и крепость этого типа общеизвестны.»

«Казаки отличаются от горцев только небритою головою: оружие, одежда, сбруя, ухватка, всё горское. Почти все говорят по-татарски, водят с горцами дружбу, даже родство по похищенным жёнам», – писал А. А. Бестужев-Марлинский, лично побывавший на Кавказе и хорошо знавший терских казаков.

История происхождения и формирования своеобразной группы славянского старожильческого населения на Северном Кавказе «терских казаков» (самоназвание – терцы) издавна интересовала исследователей, историков и писателей России.

О них писали В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьёв, В. О. Ключевский и другие.

Яркие представления о жизни и быте терского казачества дают произведения и воспоминания русских писателей, живших на Кавказе: А. С. Грибоедова, А. И. Полежаева, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого. Того же Бестужева-Марлинского, высказывания которого я привёл выше. Особенно правдиво и ярко изображена жизнь терских казаков в повести Л. Н. Толстого «Казаки».

Славянское древо породило чудную ветвь – казачество: запорожское, донское, терское, уральское, сибирское, кубанское… Наш долг – восстановить историческую правду о казачестве, возродить его добрые традиции.

Может возникнуть вопрос: чем же привлекателен этот, казалось бы, давно канувший в Лету казачий мир, почему до сих пор живы старые казачьи песни, да ещё и новые «под казаков» и про казаков сочиняются?

Наверное потому, что их многочисленная общность сумела просуществовать много, много веков. Слово «казак» вошло практически во все ныне существующие языки. А интерес к традиционной культуре народов, к их языкам, обычаям, обрядам, истории за последние десятилетия необычайно возрос во всём мире. Это, безусловно, закономерное явление, которое имеет самые разнообразные социальные, культурные, политические, национальные, религиозные и иные причины.

Процессы, происходящие в нашем обществе, вызвавшие бурный рост национального самосознания, ощущения своей самобытности, неповторимости, не обошли стороной и потомков терских казаков, история появления которых на Кавказе уходит в глубь веков.

Молодёжь хочет знать свою историю. Мысль о том, что без всестороннего знания прошлого не может быть понято настоящее и тем более будущее, сегодня становится аксиомой.

«Обращение к старому, возрождение старого, сохранение его – это не отказ от нового, это новое понимание старого, своих корней, это ощущение себя в истории», – писал академик Д. С. Лихачёв.

Глубокое изучение своих истоков позволяет легче ответить и на самый главный вопрос: что же делать нам сегодня для духовно-нравственного возрождения народа, как действовать, чтобы процесс развития культуры носил естественный, закономерный характер, вытекал из своеобразия истории и культурных традиций края, где мы живём.

А казаки, несмотря на огромные жизненные сложности и превратности судьбы, не исчезли с этнографической карты человечества. Их репрессировали, но не сломили морально.

В этом их духовная и нравственная крепость. И я предпринимаю дерзкую попытку ещё раз попробовать разобраться в этих жгучих и непростых вопросах.

Так кто же они, казаки, как появились на Северном Кавказе?

Часть первая. Вехи истории Терского казачества

1

Поселения русских вольных людей на Тереке – казаков – были с самого начала XVI века связующим звеном России с народами Северного Кавказа, в частности с кабардинцами, часто именуемыми в это время пятигорскими черкесами или пятигорскими черкасами.

Кабардинцы раньше других побратались с казаками. Один из авторов пишет: «Кабардинцы, увидев, что приезжие носят оружие – а это признак их свободы и достоинства, да ещё оружие огнестрельное, редкостное в то время на Кавказе, – предложили: селитесь, кунаки, здесь, эта земля на стыках горских владений – ничейная, порожняя». Так на берегах Сунжи, Терека, Малки зазвучали русские и украинские песни. Горцы стали привечать казаков, стараться завести с ними дружбу. Верили: в нужный момент эти люди выручат. Так и случилось. В 1583 году турецкие войска с победой возвращались из Ирана и направились в Кабарду – пограбить население. Но навстречу им стремительно двинулась кабардинская и казачья конница. Грозные победители персов подверглись стремительной атаке и в панике бежали в Крым. И так было не раз. Кабардинцы вместе с казаками ходили в Крым, к стенам Темрюка и Тамани. В 1558 году их стяги победно реяли в далёкой Ливонии. Они штурмовали Мильтен и Дерпт, громили лучшую в Европе немецкую армию, были в Берлине. Всё помнит, ничего не забыла седая история.

«Переселение казаков на Терек не оспаривалось ни кумыками, ни кабардинцами, – пишет В. Г. Гаджиев[3], – более того, прибывшей вольнице были предложены земли, где они построили свои городки. Скоро казаки вошли в дружественные и даже родственные связи с горцами Северного Кавказа, от которых брали на своё обзаведение зерновой хлеб, скот, лошадей и даже жён невенчанных»[4]. Казаки поддерживали оживлённые связи с горцами, и чем отдалённее историческое время, тем прочнее были эти связи[5].

Казачество стремилось поддерживать и другие связи с «горчаками», т. е. горцами.

Подтверждением этому может служить письмо горцев Дагестана коменданту Кизляра: «Понеже же имели мы с терскими казаками доброе обхождение и, будучи в согласии, как они, так и мы довольны»[6].

«Горец, – писал Попко, – любит путешествовать, видеть новые лица, новые обычаи, даже страны – не дальше двух-трёх переездов коня. Ещё больше он любит померяться даром слова с новым человеком, поболтать, и гребенской казак был к услугам, потому что знал его язык. У гребенского казака мог он вкусить и запрещённой влаги»[7]. В ходе общения зарождалось и укреплялось куначество – этот своеобразный обычай кавказского побратимства. Горцы и казаки гордились своей дружбой и передавали её детям как священный завет от поколения к поколению.

В очерках «Истории Адыгеи» читаем: «Черкешенка не прочь была выйти замуж за казака, а казачья старшина считала за честь жениться на черкесских княжнах».

«Гребенская женщина, – писал Попко, – во множестве случаев была местного происхождения». Брачные отношения между терско-гребенскими казаками оказали известное влияние на физический тип казака, поразительная красота и крепость которого общеизвестны. Один из авторов писал: «Гребенцы совсем не похожи на обычных казаков. Вроде бы и русские, и в то же время чужие. Обличьем похожи на кавказцев: чёрные как смоль волосы, большие чёрные, с проницательным взглядом глаза, прямой, с чуть заметной горбинкой нос. Редко встретишь русоволосого и голубоглазого». Язык, религию, песни, поверья, обычаи хранили в первозданной чистоте. И совсем другими становились, когда встречали мирных горцев, приезжавших к ним в гости, когда легко и свободно начинали говорить по-татарски. Могли изъясняться по-кабардински, по-ингушски, по-чеченски и на других языках. А знанию языков способствовало аталычество: казаки и горцы по обоюдному согласию отдавали друг другу на воспитание малолетних детей.

Но не всегда отношения между казаками и горцами были мирные. Бывали времена, когда они становились неприязненными. Такой характер они стали принимать в конце XVIII – первой половине XIX века, и виною тому – разделяющая рука самодержавия. Как пишет дворянский буржуазный историк П. Г. Бутков: «В то время наблюдалось правило древних римлян, чтобы для пользы Кавказского края ссорить между собой разных кавказских народов»[8].

С превращением казаков в «оплот государственных интересов» самодержавие, имея целью разжечь вражду между ними и горцами, щедро наделяя казаков землёй, делало всё, чтобы внушить им мысль о превосходстве над горцами, стараясь убедить, что рост их благополучия зависит от «усмирения» и «покорения» горцев. Немалую роль в разжигании вражды к казакам сыграли и представители местного духовенства – «благочестивые таррикатисты», которые возбуждали в мусульманах вражду к христианам.

Всё это, а также и в особенности Кавказская война, нанесло весьма серьёзный удар по добрососедству горцев с казаками.

Однако представлять XVIII и начало XIX века периодом сплошной вражды между терско-гребенскими казаками и горцами неверно. «Если случайные факты не принимать за целое, – пишет А. Фадеев, – то следует признать, что взаимоотношения русского населения Северного Кавказа в XVIII веке остались мирными»[9].

Связи казаков с горцами не прерывались и в период Кавказской войны.

«Казаки, – писал в разгар Кавказской войны Л. Н. Толстой, – уважают врага – горцев – и стремятся наладить с ними добрососедские отношения».

Газета «Кавказ» сообщала: «Свободные жители губернии (Ставропольской), казаки, отставные солдаты, мещане ездят в Кабарду… на работы, строят кабардинцам дома, мельницы, конюшни, разводят сады, делают мебель и разные полезные вещи; жители с любопытством смотрят на их работу и слушают их наставления и замечания. Казаки безопасно ездят в Кабарду прививать оспу детям и взрослым, и народ сам не раз просил местное начальство о назначении ему постоянного оспопрививателя; многие князья просят завести в их аулах училища для преподавания русского, татарского языков.»[10].

«Кабардинцы завели даже плуги, и усадьбы их улучшились, и вообще хозяйство многих кабардинцев стало приближаться к русским», – писал «Русский вестник»[11].

Казаки, в свою очередь, перенимали у местных народов, в том числе и у кабардинцев, их положительный опыт.

Исследователь истории военного дела Кабарды В. Б. Вилинбахов в статье «К истории влияния кабардинцев на военный быт казачества» пишет, что «кавказские казаки заимствовали от горцев, в первую очередь от кабардинцев, буквально всё, начиная от одежды и кончая тактикой ведения боя, резко выделялись среди всех казачьих войск»[12].

Говоря о тесных связях терских казаков и горцев, хороший знаток их жизни и быта Л. Н. Толстой в своей повести «Казаки» писал о том, что эти народы «перероднились».

2

«Казак» – слово нерусского происхождения и занесено на Русь, по-видимому, татарами, поскольку в первые века русской истории, до татарского нашествия, его нет ни в каких документах, ни в книгах. Но татарами в те далёкие времена называли многие народы и племена, поэтому точный перевод этого слова установить трудно. Некоторые варианты я описал в своих ранних книгах: «Казачьему роду нет переводу» (СПб., ИТД «Скифия», 2021) и других – не буду на этом останавливаться.

В русском языке слово «казак» употреблялось как в общем смысле – бездомник, бродяга, – так и в более узком смысле – одинокий вольный человек.

В дальнейшем слово «казак» стало распространяться на весь вольный люд, «кто искал себе спасение от холопства невольного, от прикрепления к земле, тяглу, к помещику», – пишут историки.

Первое упоминание о казаках в русской исторической литературе мы встречаем в «Сказаниях» рязанского митрополита Стефана, оставленных по мотивам народных преданий о Куликовской битве. Когда великий князь Дмитрий Иванович, говорится в «Сказании», возвращался с победою в Москву, то его встречали «народ христианский воинского чина, живущие зовомии козаци».

В русских летописях упоминание о казаках встречается при описании битвы с татарским царевичем Мустафой в 1444 году, когда на реке Листоши на царевича напали с одной стороны «ополчение мордвы… а с другой – казаки рязанские»[13].

В зависимости от степени экономической и административной подчинённости правительственной власти казаки делились на городовых и вольных.

Городовые казаки имели такую же организацию, как и стрельцы, но если те по службе относились к числу гарнизонных воинов и редко высылались за пределы городской черты, то городовые казаки несли службу в степи, по засекам, в дозорах и в секретных доездах и караулах. По Уставу князя Воротынского от 1571 года городовые казаки выселялись в район Волго-Донской переволоки, в «дикое поле» и на Муравский шлях, для наблюдения за движением татар, для ловли «языков» и доставки их в ближайшие города.

Во время разъездов казакам запрещалось без надобности ссаживаться с лошадей, дважды разводить огонь на одном и том же месте, останавливаться на открытых местах для ночлега и под страхом смертной казни запрещалось покидать пост до прибытия очередной смены. За небрежное несение службы виновники подвергались жестокому публичному наказанию[14].

В разряд городовых казаков Московское правительство приглашало всех желающих из числа вольных, бродячих и всякого рода гулящих людей. За службу им платили из казны «кормовое жалованье», наделяли землёй, давали оружие и лошадей[15].

В отличие от городовых казаков, вольное казачество не подчинялось Москве и формировалось исключительно за счёт беглого люда, уходившего из родных мест по различным социальным причинам.

По национальному составу вольное казачество отличалось большей разноплемённостью: это были люди «разных племён, – писал Исаак Масса, – из земли Московской, татарской, турецкой, польской, литовской, карельской и немецкой, но большей частью – москвитяне»[16], с преобладанием в разговорной речи русского языка. Это сообщение подтверждает и Г. Катошихин, который писал, что казаки «породою москвичи и иных городов…и многие из них московских бояр, и торговые люди, и крестьяне»[17].

По своему общественному устройству казачьи общины (независимо от их местоположения – будь то на Дону, Яике или на Тереке) имели чисто русские свойства: они строились по образу существовавших в Древней Руси народных собраний – Вече – и имели в основном много общих черт. Руководство в общине обычно принадлежало одарённым и сильным натурам, обладающим определёнными военными способностями. Выборы предводителя – атамана – происходили на общем собрании членов общины – Круге. Избранный атаман в повседневной жизни пользовался только исполнительной властью, однако во время военных походов он наделялся правами военачальника, и его распоряжения являлись законом для всех и выполнялись беспрекословно.

Казачество, разбросанное волею судьбы по всем окраинам России, имело одну общую казацкую идею, один мощный казачий дух. Казачество стояло за свою свободу, за права обиженных и угнетённых, за свои земли и за свою веру.

А были они православными христианами.

Итак, из вышеописанного мы уяснили, что при первоначальном своём возникновении казачество разделялось на две совершенно различные группы – вольные общины и служилое городовое казачество.

Но со временем часть городского казачества слилась с мелким поместным дворянством, со стрельцами, с иными городскими и сельскими сословиями, а остальные или вошли в состав бывших вольных общин, или послужили к образованию новых казачьих войск. Из бывших вольных: Донское, Уральское, Терское, Кубанское. Из бывших городовых: Астраханское, Оренбургское, Сибирское, Семиреченское, Забайкальское, Амурское и Уссурийское.

Старейшим и крупнейшим, как по своей численности, так и по своему историческому значению, является Войско Донское, возникновение которого относится к первой половине XVI века, а старшинство считается со времени первой милостивой Царской грамоты, посланной Донцам Иваном Грозным в 1570 году.

Следующим является Войско Уральское, переименованное в 1775 году из бывшего Яицкого, образовавшегося около середины XVI века и считающего своё старшинство с 1591 года, когда впервые яицкие казаки приняли участие в походе царских войск против Шамхала Тарковского.

К той же середине, или даже к началу XVI века, относится возникновение и Терского Войска, основание которому положили вольные казаки, поселившиеся в Терско-Сунженских гребнях, от которых и получили имя Гребенских. Впоследствии к ним присоединилось войско Терско-Семейное, аграханские и кизлярские казаки, большая часть прежнего Волжского войска, составившая Моздокский и Волжский полки, и казаки малороссийские, образовавшие Владикавказский полк. Кроме того, Терское казачество пополнялось как русскими выходцами и переселенцами с Дона, из Малороссии и из различных губерний центральной России, так и иноплеменниками – татарами, осетинами, грузинами. Старшинство Терскому Войску считается с 1577 года, когда терские казаки впервые действуют под царскими знамёнами.

3

Первым слоем казачества на Тереке явились Гребенцы, появление которых на Северном Кавказе надо отнести к середине или даже, быть может, к первой половине XVI века. А некоторые исследователи считают, что первоначальное поселение этих казаков в здешних местах относится примерно к концу первой четверти XVI века, когда с присоединением Рязанского княжества практически завершился процесс объединения русских земель и образования централизованного государства. По мнению И. Попко, Московское правительство, присоединяя Рязань, повторило те же меры, какие оно предпринимало прежде по отношению к другим городам: значительная часть населения выселялась в северные области, а освободившиеся плодородные земли раздавались местным и иногородним служилым людям. Вначале Московское правительство очистило центральную часть Рязанского княжества, а затем приступило к захвату окраинных земель, границы которых проходили по Средней Оке и по дальним берегам Дона и его притоков. В сферу испомещения[18] попадали, естественно, и земли рязанских казаков, державших караулы в Червленном Яру и по Хопру, которых решено было выселить в Суздальскую землю. Однако возмущённые рязанцы отказались исполнить княжеский указ, и многие из них (молодые и небогатые), составили ватагу и отправились в путь, но «уже не само-дурью, а обдуманно, с родом и племенем, у кого такие были»[19]. Они опустились по Хопру и Дону до Переволоки, затем вышли на Волгу и морем достигли реки Терек. Далее, двигаясь вверх по реке, они осели по берегам реки Сунжи, ниже устья Аргуна, «за Тереком в гребнях (то есть в горах)… по коим местам гребенскими казаками поименовались». Нельзя, конечно, отрицать отдельных выходов с Дона, через «дикое поле», но основной поток беглых людей, как и в последующие годы, шёл на Терек по Волге и Каспийскому морю. Об этом же сообщается в грамоте царя Фёдора Ивановича в 1584 году турецкому султану: «А на Тереке… живут казаки волжские, опальные беглецы, без государева ведома»[20].

После высадки на берега Сунжи (приток Терека) казаки поселились «в урочищах Голого Гребня, в ущелье Павловом, при Гребне и ущелье Кашлаковском и при Пименовом дубе». Здесь они основали три станицы: Курдюкова, Гладкова и Шадрина, названные по именам своих атаманов. Затем, когда «за утеснением их жилищ, хотя и целыми городками те деревни сделались, принуждены были ещё два городка построить, Новогладков и Червлёный, с которого времени стало их пять станиц»[21]. В 1711 году казаки в целях безопасности переселились на левый берег Терека и поставили в линию на протяжении 80 км пять станиц: Червлённую, Щедринскую, Новогладковскую, Старогладковскую и Курдюковскую. В этом порядке они оставались до середины XIX века, хотя местоположение отдельных станиц менялось по причинам различных стихийных бедствий: пожаров, наводнений и тому подобного. Из вышеприведённого мы можем только представить, как сотни, тысячи русских людей пустились в дальний путь, не боясь трудностей, борясь со стихией, чтобы добыть воли. Давайте представим, как плыли казаки по Волге, как шли, сгорая под жгучими лучами взбесившегося солнца. Шли под потоками ливней, тоскливо поглядывая на небо. Гибли от напряжения, лишений, простуды. Шли. Искали новую жизнь, новую правду.