Доброе утро, сеньора игуана!

На мои опасения, связанные с невозможностью никакого процесса в школах Марепы, Камило отвечал, как и прежде, объяснениями, рассказами, рассуждениями, которым не было ни конца, ни края и в которых не было никакого толку. Приехав в третий или четвёртый вторник из Марепы, я, по обыкновению, зашла в кабинет доньи Нелли, доложиться.

– Hola, Ana!20 Ты из Марепы? Как дела?

– У меня дела в порядке, но вот с Марепой надо что-то менять.

– Что такое?

– Я убеждаюсь в том, что мои визиты туда не имеют никакого смысла, поскольку те два часа, которые я провожу с постоянно меняющимся контингентом, никак нельзя назвать «уроками». Скорее это некие беседы о музыке, эдакая телепередача «Встреча с прекрасным» – послушали и разошлись, ничем друг другу не обязанные.

Донья Нелли опустила голову и задумалась. Я села за круглый стол светлого дерева и, немного пыхтя от жары, опёрла голову на руку.

– А что же ректоры и учителя школ? – спросила она.

– У них полно своих забот. Они не могут, и мы не вправе требовать от них контролировать процесс, да и процесса никакого ещё нет. Что ж, я пойду, увидимся!

– Hasta luego, Ana! Gracias!21

Сразу от кабинета доньи Нелли начиналась открытая aula multiple22, переходящая в открытый коридор. Я пошла по уже опустевшему коридору – в институте учились только в первую смену – мимо музыкального класса к зелёной калитке, соединяющей институт и кампаменто. Войдя к себе в комнату, я бросила сумку на одну кровать и легла на вторую. Птицы за окном по-прежнему заливались, солнце по-прежнему палило. Я стала раздумывать о нашем разговоре с президентом фонда. По-видимому, он был в Ла Косте с визитом, и мы случайно встретились в ресторане кампаменто за обедом. Он спросил, можем ли мы устроить симфоническую школу прямо на уроках у Даниэля.

– Нет, – ответила я, – это невозможно по нескольким причинам. Во-первых, с предыдущим преподавателем музыки, Рафаэлем, дети привыкли к тому, что на уроках можно ходить на голове и бить баклуши. Даниэлю сейчас очень трудно перестроить их и приучить к элементарной дисциплине. Во-вторых, детей в классах слишком много, а музыкальное образование – это в любом случае процесс индивидуальный. Однако идея наша с Даниэлем состоит в том, чтобы постепенно направить уроки музыки в Институте «Бананерос» в русло симфонического проекта.

– Что ж, хорошо. Руководство очень довольно нашим проектом, я надеюсь на его успех.

«Октябрь»

Камило приехал в пятницу ночью на машине с двумя молодыми музыкантами, которых он привёз как преподавателей трубы и тромбона. Обоих я знала – они ездили с ним в Москву участвовать в фестивале. Теперь нам предстояло провести в Ла Косте бок о бок три дня.

В субботу, 23 апреля, к восьми утра мы ждали приезда детей из Марепы – во вторник я предупредила их о собрании в Институте Бананерос, которое Камило называл «encuentro pedagógico»23.

Весь день лил дождь. Донья Нелли с приехавшим к ней Мигелем и его друзьями уехали в Нэкокли, и я, глядя на этот ливень через огромные окна-стены музыкального класса, недоумевала, что они могут там делать. Я наблюдала, как Камило работает. Он начал неплохо: перезнакомил всех детей, старших, моих младших и тех четверых, которые приехали из Марепы, сказал им, что они – симфонический оркестр Ла Косты и одна команда, начал с ними беседу о музыке, спросил их, что такое «музыка» и с чего она начинается… Трубач Кристиан и тромбонист Хуан Мануэль продемонстрировали свои инструменты и их возможности, после чего дети разошлись по классам струнных (педагогами там были ученики Камило, а не он сам), трубы и тромбона. Потом Камило объявил двадцать минут перерыва и побежал с детьми гонять мяч. По прошествии двадцати пяти минут я пошла на футбольное поле, чтобы загнать всех, начиная с педагога, в класс.

Все вернулись в наш музыкальный киоск со стеклянными стенами, и Камило устроил забавную интеграцию духовых в свой доморощенный струнный квартет из старшеклассников, чтобы дать ребятам почувствовать оркестровое звучание. Это ему удалось, но дальше он свалился в то, что просто гонял туда и обратно в быстром темпе (с которым желторотые струнники не справлялись) те пьесы Моцарта, которые я дала ребятам.

В обеденный перерыв я вышла на крылечко ресторана, чтобы позвонить донье Нелли и спросить, что они делают на море в такой ливень. Она ответила, что в Нэкокли не упало ни капли дождя.

Вечером я насела на Камило:

– Надо учить детей каждого индивидуально и давать им базовую технику. Без этого ничего не выйдет.

Он обещал и в воскресенье действительно пытался работать по уму. Между тем мы с ребятами-духовиками готовили несколько концертных номеров к понедельнику – Камило пришло в голову ехать с дидактическими выступлениями по школам. Два дня я ходила с вопросом о том, как быть с организацией этих концертов, ведь ни одна из школ не знает, что мы туда приедем выступать. Директор симфонического проекта отвечал, что в понедельник утром позвоним и поедем. Вопрос для меня так и остался нерешенным, но я доверилась маэстро, подумала, может, у них в стране так принято – свалиться, как снег на голову безо всякого предупреждения, и играть концерт.

С трубой и тромбоном мы срочно взяли «Неаполитанскую песенку» (первое, что мне пришло в голову на слово «труба»), кроме того, Кристиан захотел «Вокализ» Рахманинова, и мы разложили на троих по нотам для трубы и фортепиано. Для тромбона и фортепиано я скачала несколько прекрасных и несложных переложений из Чайковского, в том числе «Октябрь» из «Времен года». Хуан Мануэль не знал этой музыки. Мы с ним стали разбирать, я ему комментировала, где лучше взять дыхание, чтобы не набрасываться на начало фразы, как лучше посчитать и прочее, так что в конце концов он сделал большие глаза: «Сеньора, doctora, profesora… Так с тобой, оказывается, так полезно позаниматься!..» Я посмеялась. Мальчик был очень музыкален и отличался богатым внутренним миром и особой вдохновенностью. Трубач Кристиан был попроще, в «Неаполитанской песенке» он ни одного разу не сыграл те ноты, которые Чайковский написал – все время что-то добавлял от себя. Мы с тромбонистом все время хохотали, каждый раз ожидая новых изобретений трубы.

В субботу вечером мы долго пели и танцевали под гитару в доме доньи Нелли – Камило играл превосходно. Был день рождения одной из приехавших подруг, и мы пели её любимое вальенато так долго, что весь следующий день я продолжала напевать: «Baranquilla – ciudad de cantores, de vallenato y acordiones…»24. Вечер вышел настолько тёплым, что я обмякла, и в воскресенье начала думать, что Камило, хоть и поросёнок, но всё-таки несёт в себе музыку. Он спросил меня: «Как ты думаешь, если я все-таки уйду из этого проекта?..» И я настолько углубилась в размышления о том, что он всё-таки хороший музыкант, что ответила: «Даже если ты всерьёз станешь директором того другого фонда, не думаю, что будет так уж невозможно совмещать. Работа уже начата, надо только продолжать в ритме. Ты мне нужен». Он был счастлив.

В субботу стало так холодно, что вкупе с жёлтыми листьями, вечно лежащими на земле и «Октябрем» Чайковского мне начало казаться, что наступила осень. Впервые за два месяца я посмотрела на градусник. Он показывал лишь +23.

На утро понедельника я запланировала демонстрацию трубы и тромбона на уроках Даниэля в Институте Бананерос. Демонстрации скрипки запланировано не было, поскольку Камило должен был, начиная с семи утра, звонить по школам. Мы чудесно проводили трубно-тромбонные уроки, когда в девять часов маэстро вдруг появился в музыкальном классе и ласково сказал мне: «Что ж, я буду начинать звонить по школам?» Я нашла в себе силы ответить ему «да» вместо «ты уже два часа как должен был звонить». Однако оказалось, что у него нет ни одного номера телефона. Дошло до того, что я сама позвонила в свою Марепу и решено было ехать сначала туда, а потом в Ригородо, куда в конце концов пришлось звонить донье Нелли. Таким образом, уже оправдав мой упрёк по поводу местонахождения директора проекта за спиной у двух женщин, последний продолжал в том же духе.

Помимо того, что мы очень долго ждали транспорт (он тоже не был организован Камило заранее), возникла параллельно новая проблема, вылившаяся в ситуацию, моральная сторона которой мне бесконечно противна.

Я была уверена, что мы поедем в составе четырёх человек – педагогов симфонической школы, то есть, поедут Камило, Кристиан, Хуан Мануэль и я. Вдруг Камило предложил мне взять с собой своих струнников. Я округлила глаза – они дети, они в школе, мало того, что на уроках, им надо разрешение от родителей на выход за территорию колледжа, поскольку ответственность за них несёт лично донья Нелли. Но дети уже загорелись ехать, и пришлось начать дурацкую, совершенно стыдную для взрослого человека возню с администрацией с тем, чтобы родители срочно по электронной почте прислали разрешение для каждого из пятерых. Администрация смотрела на меня косо. Я поняла, что больше такого не допущу. В результате дети были обруганы, в том числе от лица доньи Нелли за то, что не принесли разрешений, хотя им было сказано, что поедем выступать. Тут я не выдержала и вступилась: дети не знали и поэтому не принесли разрешений, но Камило имел наглость сказать, что предупреждал их. Он встал рядом с доньей Нелли и смотрел на них укоризненно, принимая участие в их разборе полётов. Я готова была его ударить.

Наконец мы влезли в микроавтобус, последним затащили контрабас, захлопнули дверь и поехали. Было уже двенадцать часов, и вот уже второй час нас ждали в Марепе. К двум я должна была вернуться в институт, чтобы позаниматься с младшими. Переживая скверную сцену с разрешениями, я рассеянно глядела в окно на проносящиеся мимо ананасовые поля и писала Камило сообщение, в котором выразила своё недовольство ситуацией с детьми: «Дети оказались обруганными незаслуженно!» Он ничего не ответил. Снова взглянув в окно, я заметила, что мы проехали мимо Марепы, и направляемся прямиком в Ригородо. Так молча решил наш директор.

В Ригородо нас не ждали. Преподаватель музыки школы «Агрикола» была обескуражена нашим появлением и прочла нам лекцию о том, что такие вещи надо планировать заранее. Только тогда я сделала окончательный вывод о том, что дела везде делаются одинаково (если делаются всерьёз), а честность и ответственность не зависят ни от цвета кожи, ни от континента, ни от климата. Тем не менее, школа отреагировала на наше предложение экспресс-концерта и нагнала нам человек триста детей. Время поджимало. Мы должны были уже возвращаться назад, чтобы я успела на свой урок. Сидя на сцене за фортепиано, я судорожно писала Даниэлю просьбу посадить моих детей и включить им видео об инструментах оркестра. Когда я потом примчалась к трём часам, дети спокойно сидели, и Даниэль показывал им скрипку и флейту «живьём» после просмотра видео.

После Ригородо мы-таки поехали в Марепу, и там нас уже не ждали. Учитель Эдуардо выразил нам, что утро давно закончилось, и ушёл. Я выглядела полной дурой. Камило сидел, уткнувшись в телефон, и делал вид, что его всё происходящее не касается. К тому времени уже двадцать минут как шёл мой урок в институте. Около сотни детей школы доньи Кармен скакали вокруг нас, ожидая представления, но не было никого, кто мог бы взять дело в свои руки. Я не выдержала, подошла к товарищу директору и начала резко:

– Уже два часа двадцать минут, у меня в институте идёт урок, и я должна быть там!

– Успокойся! Если ты так будешь продолжать, ты потеряешь авторитет в глазах детей!

Чтобы не продолжать, я пошла и села за электрическое фортепиано, которое мы возили за собой. Села и стала ждать, чем это всё закончится. В одном он был прав: надо было успокоиться. Между тем моё проявление подействовало – Камило встрепенулся и, переспросив у меня, дал ребятам команду играть безо всяких объявлений, просто чтобы привлечь внимание. Потом он начал общаться с публикой, поминутно испуганными глазами глядя на меня в поисках поддержки, держал и переворачивал мне ноты, крайне нежно спрашивая каждый раз, что мы будем играть дальше и не свернуть ли уже всю эту катавасию. Без пятнадцати три мы выскочили, наконец, из школы и поехали восвояси. Я позанималась с младшими, потом со старшими, и только в пять пошла обедать. Проделав в тяжёлых впечатлениях этого дня путь мимо дома доньи Нелли до ресторана, я нашла Кристиана и Хуана Мануэля там. Они немного развлекли и отвлекли меня, а через час все трое уехали, чему я была несказанно рада.

Работа над ошибками

Чувствуя камилову ревность, я старалась не общаться с Нелли, пока он находился в Ла Косте. Как только он с ребятами уехал, я позвонила ей и пригласила пройтись – сделать несколько кругов по кампаменто. Она снарядилась по-спортивному и пошла так быстро, что ещё час после этой прогулки я потела. Выслушав мои новости и соображения относительно Камило, она неожиданно поведала мне некоторые подробности его деятельности в прошлом году. Через пару месяцев после своего появления в Институте Бананерос он вступил в близкие отношения с Мануэлой, которая вместе с Марианой и Рикардо поступила к нему учиться играть на скрипке. Как только дело дошло до родителей девочки-старшеклассницы, вышел скандал, который докатился до тогдашнего президента, доктора Маркеса, и донья Нелли пережила несладкое время. Разумеется, Мануэла перестала заниматься.

Продолжая рассуждать над тем, что же за птица такая этот Камило, мы с доньей Нелли заключили, что он, конечно, ребёнок, капризный, талантливый, неусидчивый, безответственный и безвольный, который не терпит разговоров «против шерсти», а хочет только, чтобы его все принимали и любили.

– Но, тем не менее, мы работаем для достижения определённой цели, и ради этой цели мы должны сотрудничать с тем, кто есть. Я ценю Камило и вижу в нём будущее, – говорила эта энергичная женщина в ярко-зелёной футболке, бодро шагая по щебёнке ночного кампаменто под стрёкот цикад.

Мы вернулись домой, – в дом доньи Нелли, – и я увидела оставленную на диване со вчерашнего праздника гитару. Нелли, заметив мой брошенный на гитару взгляд, мягко сказала:

– Ана, я пока не возвращаю гитару, я начала на ней… заниматься.

Я обрадовалась и похвалила. Это была её мечта – научиться играть на гитаре.

– У меня есть некоторые видео-уроки, которые я нашла в интернете… – мы уже присели за стол с вечерним чаем и арепой, и донья Нелли открыла компьютер.

У тёмного стола стояли две лавки и два табурета. Обычно мы сидели друг напротив друга, донья Нелли – лицом к двери, я – спиной. Чтобы смотреть видео, я пересела на табурет в торце стола. В ролике какой-то не то мексиканский, не то аргентинский парень долго рассказывал, как гитару держать, потом начал о постановке рук… Я спросила ректору, какова её цель в обучении. Оказалось, что самая простая – аккомпанемент к песням. Тогда я предложила ей свои услуги:

– Вам нужны только элементарная постановка рук и несколько аккордов, а это я Вам и сама могу дать. Надо просто выбрать песню, самую простую… Скажем, «Besame mucho».

Я показала, как ставить тонику – аккорд ля минор – и ритм боле́ро. Для первого урока этого оказалось достаточно. Донья Нелли села смотреть сериал «Белая рабыня», а я принесла лист нотной бумаги и начала записывать «Besame mucho» – мне хотелось, чтобы занятия имели теоретическую базу, и чтобы донья Нелли понимала, что́ она играет. Перед сном я поиграла ей на сяо, снова порадовавшись тому, как безотказно успокаивающе действует звук этого инструмента. Почти заснув под музыку, Нелли всё-таки вышла проводить меня, стала смотреть на звёзды, достала телефон, где у неё была установлена программа, распознающая созвездия и планеты. Мы нашли Марс, созвездие Скорпиона, обнялись и разошлись спать.

Пришёл вторник, день Марепы. Я проснулась с тяжёлой головой после трёх дней, проведённых с Камило. Всю ночь лил дождь, но утром снова светило солнце и занимался новый влажный и жаркий день. Я пробовала убедить Камило в том, что наши школы в районных центрах надо оставить в покое и только для просветительских концертов – ничего более серьёзного там не выйдет, процесса музыкального образования наладить не удастся. Лёжа и слушая утренних птиц, я готовилась к тому, чтобы поехать в Марепу и объявить двум школам о том, что мы развернём то, что с ними начали, в сторону дидактических концертов. Непродуманные и спонтанные выступления, которые мы устроили там в понедельник, оставили у меня тягостное и кисловатое послевкусие. В то время, когда нам с Камило пришлось срочно подготовить две минуты музыки для видеоролика, я считала, что оба мы понимаем смысл происходящего. Тогда мы сляпали номер по срочному заказу, на злобу дня, и оба, как мне казалось, знали, что это не работа, а халтура, хоть и удачная. Для Симона, мальчика с виолончелью, это было вредно, потому что он сделал для себя вывод: «Так можно». После дурацких концертов в Марепе и Ригородо я поняла, что только я одна страдала от чувства халтуры, а для Камило это был привычный стиль работы.

Всё утро я, как обычно, бегала по Институту «Бананерос», трудясь над организацией обучения младших. Однажды Даниэль сказал мне:

– Хорошо тебе, ты можешь с детьми заниматься непосредственно музыкой, а я в большинстве классов даже заикнуться пока ни о какой музыке не могу.

– Мне, конечно, хорошо, но путь до занятий музыкой с этими детьми не такой короткий, как тебе представляется. На то, чтобы отобрать детей, сотворить из них группу, организовать и согласовать расписание, оповестить родителей у меня ушло почти два месяца, и даже после этого снова и снова возникают новые вопросы. Завести музыкальную школу на пустом месте – это совсем непросто.

Я попросила Сандру вызвать мне такси на 13:45 – в два часа я должна была быть в Марепе. Вопрос о транспорте так и не был решён, я не могла даже напрямую звонить дону Густаво, а должна была всё время действовать через Сандру, только тогда я могла быть уверена, что оплата такси согласована. Наскоро пообедав, я вышла к воротам института и стала расхаживать взад и вперёд под большим фикусом в ожидании дона Густаво. Когда на часах было 14:15, я позвонила ему. Оказалось, что его вызывали на 14:30, но, когда он, наконец, приехал, и мы двинулись в Марепу, выяснилось, что ошибся-таки он сам – его вызвали на 13:30. Дон Густаво стал сокрушаться, я успокаивала его:

– Если бы я могла звонить Вам напрямую, этого бы не случилось, проблема существует, и она – гораздо глубже.

Он оставил меня у ворот «Луиса Карлоса Галана» с обещанием вернуться за мной в половине шестого в школу доньи Кармен. В «Галане» я не обнаружила своих детей, и стала звонить Эльвину, который ответил, что уже отпустил их:

– Вы всегда так пунктуальны, но сегодня в два Вы не приехали, и я распустил их по домам.

Не имея никаких дел и не имея вообще ничего в Марепе до четырёх часов, я позвонила дону Густаво с просьбой вернуться за мной. Узнав, в чём дело, дон Густаво стал сокрушаться больше прежнего, и в конце концов предложил мне поехать не в Бананерос, а в Ригородо. Логика в таком предложении была – от Марепы Ригородо находилось в пятнадцати минутах езды, а от Бананероса – в получасе. Он привёз меня на главную площадь этого райцентра, которая была устроена точно так же, как сотни других центральных площадей райцентров этой страны: в центре – сквер, на него смотрит костёл, вокруг сквера – торговые ряды, рестораны и закусочные. Площадь Ригородо приятно поразила меня чистотой, и сам городок показался мне опрятнее Марепы и Афартадо.

Мы присели в маленьком кафе лицом к костёлу и съели по фруктовому салату. Дон Густаво не мог провести со мной и двух минут, не поднимая каких-нибудь глубоких тем:

– Какими ты увидела нас, жителей этой страны? Каково кардинальное отличие привычных тебе людей от нас?

– Раньше я думала, что латиноамериканцы только сидят под пальмой, едят банан, танцуют и снова садятся под пальму. На севере, где всего один урожай в год, люди борются за еду, они не могут не работать, даже если бы этого хотели. Здесь, в условиях, когда манго и авокадо просто падают с неба на землю, урожай одних фруктов переходит в урожай других, надо прикладывать особые усилия, чтобы чем-то вообще заниматься. И я нашла здесь людей, которые прикладывают эти усилия и трудятся по-настоящему. Этого я не ожидала.

Утром я писала Камило, что надо менять программу с районными центрами, потому что то, что я там сейчас делаю, не имеет никакого смысла – условий нет, дети каждый раз приходят новые… Но, проезжая по улочкам Ригородо, я стала думать, что эти дети так же, как и привилегированные дети элитного Института Бананерос, имеют право участвовать в том процессе, который мы пытаемся организовать. Войдя в школу доньи Кармен, я была полна решимости заниматься. Меня встретили несколько девочек из третьего класса, и мы стали ждать остальных. Дети носились мимо нас и орали так, как будто всем им сказали: «Сейчас – последняя минута, когда вы можете вдоволь накричаться». Наконец появился и Альберто, profesor de artística. Библиотека была занята, компьютерный класс тоже, и нам пришлось обосноваться в маленьком душном (при такой жаре!) классе без стульев и доски. Туда набилось семнадцать человек детей, из третьего, пятого, седьмого, восьмого, девятого классов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Если Бог со мной, кто против меня?» (исп.)

2

«Добрый день! Я – Анастасия, новый учитель музыки» (исп.)

3

«Добрый день! Подождите здесь, пожалуйста» (исп.)

4

«Наконец-то!» (исп.)

5

В испанском языке у таких слов, как «доктор», «ректор», «профессор» существует женский род – «доктора» (с ударением на вторую «о»), «профессора», «ректора».

6

«Введение в культуру» (исп.)

7

«Много чего поняла» (исп.)

8

Profesor означает «учитель».

9

В испанском языке слова «доктор», «профессор» имеют женский род: doctora, profesora, с ударением на вторую «о».

10

«Очень хорошо» (исп.)

11

«Физически» (исп.)

12

«Подожди меня на небе, сердце моё, если уйдёшь первым…» (исп.)

13

«Свёкла» (исп.)

14

«Охват» (исп.)

15

Мунисипио, районный центр.

16

«Симфоническая музыка» (исп.)

17

«Святая Мария! Какая добросовестность!» (исп.)

18

То, что там называют colegio, мы назвали бы начальной или средней школой.

19

«Поезд уже ушёл» (исп.)

20

«Привет, Ана!» (исп.)

21

«До встречи, Ана! Спасибо!» (исп.)

22

Многофункциональный зал (исп.)

23

Встреча педагогов (исп.)

24

«Баранкилья – город певцов, вальенато и аккордеонов» (исп.)