Я обещал быть

Эстетично курим. Крутим пальцами зажигалки. Цепочки слов ждут свободы. Заложники сдавленного горла, мечтают вырваться на волю, прозвучать, стать волнами и угаснуть в разлитой тишине. Выпасть осадками, пустить кривые корни и тянуться виноградными лозами, карабкаясь, хватаясь, цепляясь. Дать в итоге плоды.

Дым ее сигареты пах иначе. И струился не так густо. Изящнее и тоньше. Мой же вился голодными клубами, заполняя собой, копируя себя. Алчный, требовательный, предвзятый.

– Я однажды чуть не утонула. Какая-то женщина спасла. Так страшно было.

«Теперь-то чего бояться?» – думаю я. Теперь смерть не страшна. Теперь опаснее то, что ей предшествует.

Весна стремительно ширилась, крепла и набирала силу. А мне хотелось осени. Той, в которую приятно выходить. Хотелось ее запахов и оттенков, ее коротких, но наполненных дней, ее застывших в янтаре очертаний. Хотелось леса, затянутого тонкой, искрящейся паутиной, чтобы, фыркая, убирать ее с лица. Хотелось знакомого мягкого шороха под ногами, сухого треска костра, сизых предгрозовых туч. Хотелось затяжного дождя и ленивого рикошета капель.

Но осени не было. Было стылое утро с простым завтраком на двоих. И с прощанием. Своим для каждого.

– В детстве я любил ходить в школу пешком. Родители редко меня провожали. Отца часто не было дома. Он возил в Москву грецкие орехи. Уезжал месяца на два-три, пока все не продаст. Мама много работала. Оставляла мне монетки на трамвай, но я ходил пешком. Потому что несколько раз проезжал свою остановку. Взрослые набивались темной гурьбой и, как я ни старался держаться ближе к дверям, меня всегда оттесняли в глубь вагона. Из-за маленького роста я не видел, где мы проезжаем, а голос из динамиков не всегда разборчиво объявлял остановку. Я чувствовал, что скоро выходить, но страх мешал попросить, чтобы дали пройти. И я покорно ехал дальше. Выходил вместе с толпой галдящих мужиков у проходной какого-то завода и опрометью бежал назад. Второй класс. Зинаида Владимировна. Я жутко боялся ее упреков и осуждения. А еще была девочка. Я знал ее со средней группы садика. Красивая армяночка. Рита Касян. Разве мог я опоздать и опозориться перед ней?

Поэтому ходил пешком по бесконечно длинной улице Зеленый яр. Но тут тоже случались неприятности. Где-то на полпути к школе стояло несколько цыганских домов. Цыганята не учились. Они с утра до ночи шатались по округе. И каждый раз я ловил на себе их насмешливые взгляды. Слышал непонятные грубые слова. Каждый раз готовился к драке. Но трамвая боялся больше. И выбирал цыган.

У всех во дворах тогда росли абрикосы и черешня. И груша, и каштаны. И, конечно, шелковица. Ее темный сок выкрашивал тротуары на всю длину, будто раненая ночь, пробегая, оставила кровавый след.

На уроках английского, в лингафонном кабинете, мы заучивали смешные стишки.

Window – door,

Ceiling – floor

Из школы я всегда торопился домой. Там меня ждал щенок Флинт и сто тридцать семь вкладышей от жвачек в обувной коробке. А еще детективы Энид Блайтон. А может быть и папа. Он всегда что-то привозил для меня и для мамы. Мне – ковбойский пластмассовый карабин странного синего цвета, маме – огромную хрустальную люстру. Мне – настольный баскетбол, маме – шикарный набор косметики, в виде бордового сундучка с кучей выдвигающихся полочек. А однажды отец подарил мне электронную игру «Полет на Марс». Я жал на кнопки, и мигающий огонек торпеды несся через черноту космоса к звездному кораблю. Когда огромная батарейка садилась я еще полгода мог спокойно лизать ее оттопыренные контакты и щипать язык. Лучшие друзья знали, что у меня всегда есть такая роскошь. Они просили ущипнуться, и я щедро их угощал.

– У тебя все просто. Ты знаешь, чего хочешь. А у меня просто никогда не бывает. И в голове сумятица.

«У всех все просто. У всех все сложно» – думаю я.

Она смотрит на балконные окна, тушит сигарету и говорит:

– Надо бы их отмыть. Все в разводах и пятнах.

Я безразлично киваю. Слова бессмысленны и пусты. Это не наш балкон и не наш дом. Снятая на трое суток квартира забудет нас, как распоясавшаяся весна, забывает недавнюю зиму.

– Пойдем завтракать.

ОСТРОВ

– Вам что-нибудь нужно, прежде чем мы начнем? Сигареты, вода?

– Да. Хорошо бы пачку сигарет.

– Пожалуйста. Готовы?

– Да.

– Итак. Почему вы согласились на интервью?

– Ну… Суд же закрытый был. А я хочу чтобы люди знали – никакой я не террорист.

– А кем бы вы себя назвали? Газетчики окрестили вас «Летним подрывником». За три месяца вы взорвали сколько? Пять мостов?

– Я никем себя не назову. Вы просто расскажите мою историю правдиво, не коверкая.

– Договорились. Вы тогда отвечайте, ничего не скрывая. Какой мост был первым и почему?

– Первым? В деревне Репьевка, под Москвой. Я бывал там давно с друзьями. Вот и запомнил. Он короткий совсем. Над оврагом. Высота небольшая. Мне для тренировки он идеально сгодился. Я же этим никогда не занимался. Понимаете? Я на приборостроительном мастером работал. Мне опробовать нужно было все: смесь; детонацию; направленность взрыва. Для следующих, настоящих целей, очень важна хорошая подготовка. А этот мост, он как бы самый невинный из всех. Его грех самый незначительный. И все же грех.

– Это вы о чем? Что за грех может быть у моста?

– Вы потом поймете, о чем я. А с этим крохой у нас все замечательно вышло. Было такое время перед рассветом, знаете, когда ночь еще холодит шею, а лицо уже чувствует приближение солнца. Я всегда работаю в эти часы. Примерно с четырех до полшестого. Все еще спит. Но потенциал пробуждающейся жизни уже здесь. Гудит в атмосфере. Бьется в сердце робкими толчками. Новый день на низком старте.

Я установил заряды и забрался на пригорок, чтобы все получше рассмотреть. Переживал сильно. Травинку какую-то грыз. Горькую, горькую. А затем гулкий, протяжный хлопок и густые облака цементной пыли. Обломки в разные стороны. И мост проваливается сам в себя. Схлопывается. Только очень медленно, нехотя. С ленцой. Пыль оседает во влажном воздухе и остается лишь этот разбитый труп моста. И две стороны оврага. Разделенные, сиротливо смотрят друг на друга в упор. Но изменить ничего не могут. Не в их власти. А я рад ясному осознанию – все у меня получится. Все я смогу.

– Впечатляет. А где брали взрывчатку? Не в магазин же ходили?

– Вы как дети. В двадцать первом веке возможно все. Я сам делал. И смесь, и детонаторы, и запалы. В сети всю информацию нашел. И на обычных сайтах, и в даркнете. В библиотеке вузовской посидел. Элементарно.

Компоненты купить тоже не проблема. Если старательно поискать, окажется, что в большом городе полно мелких кустарных предприятий, торгующих за наличку и без отчетности реактивами в промышленных масштабах. Такие вопросов не задают.

– И что же, совсем не возникало проблем? Или вы эдакий Мориарти, преступный гений?

– Зря иронизируете. Проблем хватало. А меня хватало на их решение. Я прилично ломал голову над поиском места под лабораторию. С доставкой устройств к объектам акций тоже пришлось повозиться. Но тут не нужно быть семи пядей во лбу. Достаточно терпения, рассудительности и ума, чуть более смышленого, чем у среднего ксиваносца. А с ними соперничать не сложно, уверяю. Большинство тупы или ленивы. Чаще и то, и другое. Я сильнее переживал за случайных свидетелей. Обычные люди, порой, замечают больше полицейских. Кроме того, я тщательно подбирал цели. Не самые популярные, поменьше камер, пожиже движение. Я не замахивался сразу на Шекспира, понимаете? Шел от простого к сложному.

Следующими были два пешеходных мостика в Питере.

– Они-то вас и прославили, верно?

– Вероятно. Я не мониторил новости. Вы слушаете?

С этими вычурными горбунками возникла другая сложность – одновременный подрыв. Я хотел, чтобы они разлетелись на куски с точностью до секунды. Но человек, копошащийся сначала под одним мостом, затем под соседним, наверняка вызовет подозрения. Спасла обычная спецовка и светоотражающий жилет. Перевоплотился в коммунальщика, и тебя уже словно и нет. Хах. Смешно, правда? В общем, все получилось.