Первый: Новая история Гагарина и космической гонки

Теперь мастеровитость Алексея пригодилась так, как ни ему самому, ни его семье не приснилось бы и в страшном сне. С разрешения немцев он построил на задах собственного дома землянку, в которой вся семья прожила следующие два года, включая две морозные русские зимы. Эта землянка до сих пор существует: крохотное тесное и низкое помещение с двухъярусными нарами, столом и земляным полом, обшитое такой же сосновой доской, какую Алексей использовал при строительстве своего дома. Еды вечно не хватало. У Юрия и Бориса не было возможности ходить в школу, но Анна как могла учила их сама. Старший Валентин вспоминал, как быстро Юрий превратился из смешливого малыша в тихого замкнутого ребенка. «Он стал реже улыбаться… хотя по природе был очень веселым мальчиком. Помню, он иногда плакал от боли или из-за всех тех ужасов, которые происходили вокруг… Некоторые черты Юриного характера, вернее характера будущего летчика, космонавта Юрия Гагарина… появились в то время, в дни войны»[42].

Биографии Гагарина советской эпохи – и даже некоторые современные российские – часто оставляют за кадром не очень светлые стороны его жизни и прошлого. Слишком сильно стремление возвеличить и очистить от грехов одну из культовых фигур России. Но одно жуткое переживание военного времени, оставившее в душе Гагарина отпечаток на всю жизнь, не забывает никто. Его младшему брату Борису только что исполнилось пять, когда особенно склонный к садизму немецкий солдат по имени Альберт заподозрил мальчика в какой-то мелкой пакости и объявил ее диверсией. Он схватил Бориса, завязал у него на шее шарф, подвесил ребенка на дереве и ушел. Семилетний Юрий все это видел, бросился к брату и отчаянно попытался ослабить узел, но тот оказался слишком тугим. Он что было мочи стал звать на помощь, и Анна, выбежав из землянки, с ужасом увидела безжизненно висящего сына. Она лихорадочно высвободила мальчика. Борис был без сознания, но жив. После этого он месяц не мог ходить и часто кричал во сне. Воспоминания об этом преследовали его много лет. Если Юрий Гагарин шел вперед к мировой славе, то Борису было нелегко найти свой путь в жизни. Эпилог для него оказался трагическим: он умер в 1977 году, когда ему было всего 41. Он страдал раком желудка и однажды, не выдержав страшной боли, повесился у себя дома.

Красная армия освободила Клушино весной 1943 года, но старших детей Гагариных, Валентина и Зою, немцы угнали в рабство. Они вернулись домой больными и истощенными только после войны, когда родители уже считали их мертвыми. Юрию к этому времени исполнилось 11. «Он вырос очень быстро, – говорит дочь Гагарина Елена. – Если по телевизору показывали кино про Великую Отечественную, он всегда выходил из комнаты. Он не хотел это смотреть»[43]. Но война подарила Гагарину и страсть к полетам: незадолго до нацистской оккупации он видел, как рядом с деревней совершил аварийную посадку советский истребитель, а второй советский самолет приземлился неподалеку, чтобы подобрать первого летчика. Пилот второго самолета разрешил мальчику залезть в кабину и показал приборы. Юрий был заворожен. Один из летчиков дал мальчику несколько ломтиков шоколада, которыми, по уверению советских биографов Гагарина, он поделился с друзьями. Самолет улетел, но у мальчишки осталось намного больше, чем шоколад, – мечта стать летчиком.

После войны плотницкое мастерство Алексея Гагарина пользовалось огромным спросом. Он перевез семью в сильно пострадавший соседний городок Гжатск, где работы было более чем достаточно. Вместе со скарбом Алексей перевез и свой дом: разобрал его в Клушино и перевез бревно за бревном на телеге, запряженной лошадью, за 25 км в Гжатск, а там снова собрал. После школы юный Гагарин отправился изучать литейное дело в техническое училище в Саратове – городе на Волге в 800 км к югу от Москвы. Закалка и привычка во всем полагаться на себя, приобретенные во время войны, теперь сочетались в нем с неистощимой энергией и целеустремленностью. Юноша изучал все, что училище могло ему предложить: в его библиотечном формуляре значится более пяти сотен книг. Он играл на трубе, увлекся фотографией, участвовал во множестве постановок, включая популярную музыкальную пьесу «Великие стройки коммунизма»[44].

Помимо всего этого, Юрий находил время для занятий чуть ли не всеми видами спорта, доступными в училище, включая лыжи, гимнастику и баскетбол, в команде по которому он был капитаном, хотя и не отличался большим ростом. Он ухаживал за девушками и читал доклады в клубе любителей физики; один из них был посвящен русскому ученому и мечтателю Константину Циолковскому, работы которого рассказывали о будущих космических путешествиях и, если верить надиктованной Гагариным автобиографии «Дорога к звездам», заразили его «новой болезнью, которой нет названия в медицине, – неудержимой тягой в космос»[45].

Параллельно Юрий учился летать. Ребенком после войны он вступил в пионеры – сделал первый шаг на пути к членству в Коммунистической партии, и его мать Анна часто вспоминала, с какой гордостью он носил свою идеально отглаженную пионерскую форму и красный галстук. В Саратове хорошая характеристика открыла перед ним возможность поступить в местный аэроклуб ДОСААФ. «Небо любит до безумия, – говорил его инструктор. – И вообще старательный хлопец, трудолюбивый, весельчак»[46]. Хвалили его и за аккуратность – еще одно полезное качество. И здесь тоже мы видим его почти сверхъестественную способность выделяться из толпы: фотография Гагарина в кабине самолета, сделанная в день первого самостоятельного вылета, появилась на первой полосе газеты «Молодой сталинец» под заголовком «Летать выше, дальше, быстрее!». Настоящий подарок для будущих советских биографов, правда вскоре Сталин был официально развенчан, так что этот факт никогда не упоминался.

Карьера военного летчика манила. Окончив техникум с предсказуемыми высшими оценками по 31 из 32 предметов, Гагарин получил право преподавать как специалист-плавильщик в Томске. Однако он, что неудивительно, предпочел вместо этого учебу на пилота скоростных реактивных самолетов. Он летал на МиГ-15 за полярным кругом, когда летом и осенью 1959 года проводился первоначальный закрытый отбор летчиков для пилотируемой космической программы СССР. Гагарин, естественно, прошел его. Заразительное жизнелюбие, способность производить приятное впечатление, интеллект и лидерские навыки, безупречный внешний вид и военная пунктуальность, крестьянское происхождение и даже внешность – все это помогло Гагарину открыть дверь в космос, как прежде, с послевоенных времен, помогало открывать вообще все двери. В другом человеке сочетание этих качеств вполне могло производить отталкивающее впечатление, но Гагарин обладал настоящим талантом приобретать друзей. Может быть, все дело было в его чувстве юмора, которое отмечали еще летные инструкторы, или в заразительной улыбке. А может быть, причина лежала глубже и заключалась в том, чему завидовал его друг и соперник Герман Титов, когда говорил, что Гагарин «мог договориться с кем угодно… в любой ситуации способен был найти ключик к человеку»[47]. Теперь невысказанный вопрос заключался в том, удастся ли ему так же найти ключ к бессмертию.

4

Инаугурация

20 ЯНВАРЯ 1961 ГОДА

Капитолий, Вашингтон

На следующий день после пока что сохраненного в секрете назначения Алан Шепард и его жена Луиза, не испугавшись снегопада и дорожных пробок, отправились посмотреть, как президент Кеннеди будет приносить присягу. Когда в 12:50 новый президент поднялся на трибуну в недавно расширенном восточном крыле Капитолия, ночная метель давно прекратилась и на чистом голубом небе ярко сияло солнце. Окрестности Капитолия покрывал снег, но всё, как позже написал Хью Сайди из журнала Time, «дышало свежестью и новыми надеждами»[48]. По оценкам, около миллиона зрителей вместе с Шепардами наблюдали, как председатель Верховного суда США Эрл Уоррен принимает присягу. Еще 80 млн американцев смотрели церемонию по телевизору – впервые инаугурацию показывали в прямом эфире и к тому же, для счастливых обладателей соответствующих телевизоров, в цвете. Несмотря на холод, Кеннеди был без шляпы и пальто, в отличие от 70-летнего Эйзенхауэра, который надел пальто и толстый белый шарф. За несколько минут до церемонии возникла легкая суматоха: во время инаугурационной молитвы, которую проводил архиепископ Бостонский кардинал Ричард Кушинг, из-под трибуны вдруг пошел дым. Позже кардинал утверждал, что намеренно затянул молитву – она продолжалась целых 12 минут, – чтобы в случае чего заслонить президента своим телом от взрыва. В свете убийства Кеннеди в ноябре 1963 года этот момент вызывает определенные ассоциации, но тогда какой-то электрик нырнул под трибуну, выдернул пару проводов, и дым прекратился. Президент начал говорить:

Пусть каждое государство, желает ли оно нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем все трудности, преодолеем любые испытания, поддержим своих друзей и остановим врагов ради спасения и укрепления свободы[49].

Его выступление длилось всего на пару минут больше, чем молитва кардинала, но даже сегодня, спустя 60 лет, заключительное обращение президента к соотечественникам-американцам – «Не спрашивайте, что может сделать для вас Америка, спросите, что вы можете сделать для своей страны» – звучит очень актуально. Но слова Кеннеди несли также яркий призыв к защите свободы «в час наивысшей опасности для нее». Не называя явно СССР, он предлагал переговоры во имя мира во всем мире, но это предложение подразумевало применение силы в случае, если «недруг» Америки не согласится на него. В этот момент Сайди не мог не взглянуть на советского посла Михаила Меньшикова, находившегося, как положено, на трибунах возле президента. Тот невозмутимо сидел, надвинув шляпу на лоб и сложив перед собой руки в перчатках.

Мир, в котором Кеннеди стал президентом в тот холодный и ясный январский день 1961 года, был, по мнению многих, опаснее любого периода в прошлом. Во время избирательной кампании Кеннеди активно выступал за уменьшение так называемого отставания по ракетам[50] от СССР – отставания, которого на самом деле не было, хотя миф о его существовании и помог ему выиграть выборы[51]. Но само наличие арсеналов ядерных боезарядов и средств их доставки в сочетании с порождаемыми ими страхами создавало в стране почти перманентную атмосферу тревоги, ослабить которую не могли ни регулярные учения по действиям в случае ядерного нападения[52], ни мультики, в которых симпатичная черепашка по имени Берт показывала маленьким американским мальчикам и девочкам, что делать при взрыве бомбы, в сотни раз мощнее сброшенной на Хиросиму.

Противостоящий Кеннеди советский премьер Никита Хрущев, первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, был силой, с которой следовало считаться. Он доказывал это не единожды, взять хотя бы отправку в 1956 году танков на подавление попытки Венгрии освободиться от советского ярма и организацию последующей расправы над лидером этой страны[53]. Маленький и тучный, громкоголосый и склонный к внезапным, но четко нацеленным вспышкам ярости, во время которых он, бывало, грозил кому-нибудь кулаком, Хрущев был способен на самые дикие выходки. Он мог заявить западным послам на дипломатическом приеме, что всех их «похоронит»[54], или радостно похвастаться, что его страна печет ядерные ракеты «как сосиски»[55], даже если на самом деле это было не так. Или – в памятном октябре 1960 года – снять ботинок и стучать им по столу на Генеральной Ассамблее ООН[56], чтобы прервать какого-то делегата, который в этот момент говорил что-то недоброе о Советском Союзе. До сего дня не утихают споры о том, действительно ли он стучал ботинком (хотя его переводчик, который при этом присутствовал, утверждал, что стучал, причем с такой силой, что сломал наручные часы). Как бы то ни было, факты здесь не имеют значения. Важна легенда, особенно если она способна заставить противников лишний раз задуматься.

Очередной шедевр красноречия Хрущева прозвучал 6 января, на следующий день после того, как Бушуев представил новый график советского пилотируемого космического полета, и всего за две недели до инаугурации Кеннеди. Говоря о «сдерживании империалистических авантюристов»[57], Хрущев явно хотел сделать предупреждение новому президенту. «В мире нет теперь силы, – заявил он, – которая могла бы преградить движение к социализму народов все новых стран». Поскольку реальность «горячей» войны подразумевала, так или иначе, гибель всего мира, альтернативной стратегией для обеих сторон в «холодном» варианте стало распространение своего влияния и идеологии на те части земного шара, где нарастала нестабильность. А к январю 1961 года было из чего выбирать: в Конго раскручивался маховик гражданской войны, к которой приложили руку и Советы, и Америка; в Лаосе, стране без выхода к морю в Юго-Восточной Азии, рядом с Вьетнамом, ЦРУ занималось созданием марионеточного правительства, а Советы активно поставляли оружие сражающимся с ним партизанам; на Кубе, лидера которой, революционера-социалиста Фиделя Кастро, Советы активно обхаживали; наконец, в Берлине – городе, разделенном идеологией, а потом и стеной, который Хрущев в одной из своих выразительных тирад назвал «мошонкой Запада»[58]. «Каждый раз, когда я хочу, чтобы Запад завопил, – добавил он, – я нажимаю на Берлин».

Существовала, однако, еще одна принципиальная сфера конкуренции двух сверхдержав, причем такая, за которую остро переживали многие американцы, – ведь она со всей очевидностью отражала дух нового десятилетия и новые технические возможности. Этой сферой был космос.

В Америке 1950-х и начала 1960-х космос был повсюду – в высокобюджетных голливудских блокбастерах и малобюджетных фильмах категории «Б», в бесчисленных телешоу и научно-фантастических книгах, в журналах вроде Collier's, Astounding и Galaxy, в тысячах детских игрушек и в автомобилях с тюнингом в виде крыльев ракет. Достаточно вспомнить телесериалы «Театр научной фантастики» и «Сумеречная зона», комиксы про Бака Роджерса и Флэша Гордона, фильмы «Вторжение инопланетян», «Пожиратели мозгов» и «Я вышла замуж за монстра из космоса», книги Артура Кларка, Роберта Хайнлайна, Рэя Брэдбери и Айзека Азимова. Они нередко рисовали апокалиптические картины, где инопланетяне, в образе которых угадывались злобные коммунисты, нападают на Землю, похищают добропорядочных американцев, промывают им мозги, а то и вообще съедают их. Космос был интересен, современен, крут и открывал новое поле битвы.

Вице-президент Линдон Джонсон, который принес присягу за несколько минут до Кеннеди, прекрасно все это понимал, когда сказал однажды, что «контроль над космосом означает контроль над миром». Но для Джонсона, возглавлявшего прежде сенатский комитет по аэронавтике и космическим наукам, контроль над космосом был не только военным вопросом, связанным со шпионскими спутниками и экзотическими видами оружия, но и вопросом идеологии, идейной битвы между двумя противостоящими системами, наборами ценностей и образами жизни. В январе 1961 года, когда гонка за отправку в космос первого человека по всем признакам вышла на финишную прямую и до определения победителя оставалось от силы пара месяцев, для многих это было крупное, если не главное, поле битвы двух сверхдержав. Хрущев определенно думал именно так. «Он понимал, – вспоминал Борис Черток, видный советский инженер-ракетчик, – что космические победы могут быть важнее в политике, чем размахивание ядерной дубинкой»[59]. В то время космическая гонка была везде, она буквально наполняла эфир. Говоря словами самого Хрущева, ее победитель доказал бы миру, что история на его стороне.

И все же в первом обращении к 80 млн сограждан и ко всему остальному миру новый президент США почти не упоминал о космосе.

Этот человек ассоциируется сегодня в памяти людей, пожалуй, с тем, что он был убит, а также с дерзкой и страстной увлеченностью идеей отправки американского гражданина на Луну, поэтому весьма странно видеть в его инаугурационной речи всего одно короткое упоминание о космосе. Уже ближе к концу речи, после призыва к «обеим сторонам» согласиться на инспекции и контроль ядерных вооружений, президент предложил объединить усилия в «исследовании звезд», наряду с совместным освоением пустынь, ликвидацией болезней, изучением океанских глубин и развитием гуманитарных наук и торговли. Список по любым стандартам довольно длинный, да к тому же сдобренный кучей банальностей. В общем, те три слова, что представляли космический аспект в обращении президента, вряд ли заставили чьи-то сердца биться чаще, если их вообще заметили. Это совсем не похоже на Кеннеди, который всего четыре месяца спустя, в мае, просил Божьего благословения на полет к Луне до конца текущего десятилетия, на «самое рискованное, опасное и великое приключение, в которое когда-либо пускался человек», и призвал выделить на это $20 млрд из средств налогоплательщиков (что соответствует примерно $174 млрд по курсу 2021 года[60]), а возможно, и гораздо больше.

Во время избирательной кампании Кеннеди часто удавалось набирать очки в борьбе с его оппонентом Ричардом Никсоном на отставании Америки в космической гонке и на так называемом, хотя и не существовавшем в реальности, отставании в ракетно-ядерном вооружении. Как-то в ходе теледебатов он даже сказал, что не хочет «однажды поднять голову и увидеть советский флаг на Луне»[61]. Такое поведение хорошо действовало на определенную часть американской публики. Возможно, Кеннеди и правда верил в собственную риторику. Однако есть свидетельства, что на самом деле не слишком верил, и это не только его инаугурационная речь.

За 10 дней до инаугурации, 10 января, Кеннеди встретился со своим избранным вице-президентом Линдоном Джонсоном и Джеромом Визнером, 45-летним профессором электротехники в Массачусетском технологическом институте, работавшим когда-то над радиолокационными системами и электронными компонентами для ядерного оружия. Кеннеди познакомился с Визнером во время президентской кампании, когда ему нужен был консультант по контролю над ядерными вооружениями и запрету испытаний. Визнер, похоже, произвел на Кеннеди сильное впечатление – настолько, что позже избранный президент поручил профессору организовать группу для изучения положения США в космосе. Встреча в офисе Джонсона была организована, чтобы выслушать отчет Визнера по этому вопросу.

То, что сообщил эксперт, не порадовало Кеннеди. Признавая, что доклад его составлен наспех, Визнер считал тем не менее своим долгом раскритиковать практически все аспекты космической программы Америки, и в первую очередь ее пилотируемую часть, проект Mercury. Дойдя, по его словам, до «серьезных проблем NASA»[62], он охарактеризовал проект Mercury как «чрезвычайную программу», причем откровенно «рискованную», которую нельзя «оправдать, если руководствоваться только научными и техническими соображениями». В целом он усомнился в том, что пилотируемый космический полет должен иметь высший национальный приоритет:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Письмо К. Э. Циолковского от 12 августа 1911 года Б. Н. Воробьеву, редактору журнала «Вестник воздухоплавания» // Архив РАН. Ф. 1528. Д. 173. Л. 3.

2

Выступление сенатора Линдона Джонсона на совещании руководства Демократической партии 7 января 1958 года // Logsdon, John F. Kennedy and the Race to the Moon, p. 30.

3

По информации Асифа Сиддики, высота Р-7 в этом варианте (8К72К) составляла 38,36 м.

4

Ракета Р-7 могла нести боезаряд мощностью 3–5 мегатонн. Бомба «Малыш», сброшенная на Хиросиму, имела мощность около 15 килотонн. Иными словами, оценка «эквивалентна 200 бомбам» довольно скромная, почти наверняка соотношение было намного больше.

5

Scott and Leonov, Two Sides of the Moon, p. 35.

6

Koppel, The Astronaut Wives Club, p. 15.

7

Бо́льшая часть материала и цитат в описании спасательной экспедиции Палло заимствована из его собственного рассказа в сборнике воспоминаний «Дороги в космос». Дополнительный материал – из интервью Палло Александру Локтеву в газете «Вестник» (1999). См. также Grahn, Sputnik 6 and the Failure of December 22. Рассказ А. В. Палло сверен с первоисточником: Дороги в космос. Кн. 2. С. 47–51.

8

Пчелка и Мушка были запущены на борту третьего корабля-спутника 1 декабря 1960 года. Система АПО уничтожила их вместе с кораблем 2 декабря 1960 года.

9

Цитата воспроизведена по сообщению ТАСС: Правда. 1960. 3 декабря.

10

Siddiqi, Challenge, p. 260, а также электронное письмо автору от 16 декабря 2019 года. Дополнительная информация об АПО имеется в книге Chertok, Rockets and People, vol. III, p. 53, и в воспоминаниях Юрия Мозжорина в сборнике «Дороги в космос». См. также Grahn, Sputnik 6 and the Failure of December 22.

11

Это число привел Асиф Сиддики в переписке с автором. Еще 16 умерли позднее в госпиталях. До сего дня по традиции 24 октября на Байконуре не проводятся пуски.

12

Например, журнал Aviation Week от 26 декабря 1960 года прогнозировал осуществление первого американского пилотируемого полета на март.

13

New York Daily News, January 20, 1961. Дополнительные детали событий перед инаугурацией и концертом почерпнуты из The Washington Post, January 20, 1961; Sidey, John F. Kennedy, p. 43–47; Salinger, With Kennedy, p. 108–109, где также дана оценка размера телевизионной аудитории.

14

Ehrenfried, The Birth of NASA, p. 39.

15

Посредником при заключении эксклюзивного контракта стал известный вашингтонский юрист Лео Деорси, не взявший себе за это ни цента. Сообщалось, что каждому астронавту ежегодно в течение трех лет должны были выплачивать $25 000, что соответствует примерно $210 000 в ценах 2021 года. Эти выплаты шли в дополнение к зарплате астронавта – еще $7500 – и надбавке за летные часы. Контракт давал астронавтам контроль над печатаемыми материалами, многие из которых выходили под их собственными именами. См. также: Garber, Astro Mad Men: NASA’s 1960s Campaign to Win America’s Heart, The Atlantic, July 31, 2013.

16

We Seven, p. 21.

17

Thompson, Light This Candle, p. 129.

18

Там же, p. xx.

19

Life, March 3, 1961.

20

Brinkley, American Moonshot, p. 238.

21

Life, March 3, 1961.

22

Thompson, Light This Candle, p. 270.

23

Там же, p. 271.

24

Слова Хрущева воспроизведены по первоисточнику: Черток. Ракеты и люди. Кн. 2. С. 318.

25

Интервью с Котовской, 2 июля 2013 года.

26

Интервью с Леоновым, 5 июля 2013 года.

27

Интервью с Заикиным, 27 апреля 2012 года.

28

Интервью с Натальей Попович, 16 декабря 2019 года.

29

Слова П. Р. Поповича в телевизионном документальном фильме о Нелюбове «Он мог быть первым» (2007).

30

Цитата воспроизведена по оригинальному русскому изданию: Каманин. Скрытый космос. Кн. 1. С. 13.

31

Интервью с Тамарой Титовой, 3 октября 2019 года.

32

Цитата воспроизведена по первоисточнику: Петров Е. Космонавты. Записки руководителя группы. – М.: Красная звезда, 1963.

33

Голованов. Королев. С. 630.

34

Burgess and Hall, FSC, p. 87.

35

Цитата воспроизведена по оригинальному русскому изданию: Каманин. Скрытый космос. Кн. 1. С. 13.

36

Асиф Сиддики сообщил следующее: дневник Каманина продолжается до конца 1970-х годов, но его официальное участие в космической программе закончилось в 1971 году. Цензурированные выдержки из дневника публиковались начиная с 1966 года (в журнале «Огонек»). Первые нецензурированные фрагменты появились в 1988 году, в эпоху гласности. Их публикация продолжалась с 1988 по 1995 год, когда вышел первый том книжного издания.