Спящий мир

– Ты помнишь, был ли какой-то определённый момент, когда мир грёз слился с тобой?

– Думаю, да. – Ихтар встрепенулся, и шляпа радостно звякнула, – эспириты изучали нас: заползали в рот, втягивались в кожу. Я позволял миру грёз проходить сквозь себя, и, думаю, так он проник в мое тело и душу.

Елена задумчиво провела ногтем по подбородку. Позволить миру проникнуть в твоё тело… Но чему на Живой земле можно разрешить входить в себя, если здесь ничего нет? Грязь есть? Но это глупо. Они и так едят плоды, выросшие в этом мире, пьют его воду и дышат его воздухом, в конце концов.

– А чего вы ждёте? Кто вам сказал, что на Живой земле должна случиться какая-то магия? – подал голос Ингвар.

Похоже, всё это время он не дремал, а слушал разговор.

– На протяжении многих лет, вызывая духов и трактуя их предсказания, община миротворцев искала ответ, как спасти наш погибающий мир. Эспириты передали: достойные выйдут на Живой земле, спасут себя и детей своих, рождённых и нерожденных. Только в этом мире у человечества появится второй шанс, если оно научится слушать и понимать голоса земли.

– А-а-а… Достойные… То есть, когда ты оживишь планету, людей и овейн с Тетры сюда не пустишь? – Брови Ингвара взметнулись. – Твой план – рожать детей от миротворцев, а затем скрещивать их?

– Когда мы пробудим эту землю, то, конечно, пустим сюда людей и овейн, если они согласятся жить по нашим правилам.

Ингвар засмеялся:

– Не думала, что ты просто дашь им новое поле для военных действий?

– Но ведь можно разделиться, – осторожно предложил Ихтар. – Пусть один народ останется на Тетре, другой на Живой земле, и все будут жить счастливо.

– Какой-то из миров окажется лучше, богаче, красивее, и это станет новым поводом для сражений. Место не изменит суть человечества.

Елена поглядела на него с сочувствующей улыбкой. Духи вручили ей Ингвара явно для того, чтобы кто-то искушал её сомнениями. Ихтар растерянно и с надеждой посмотрел на Елену, и она утешающее кивнула ему:

– Жизнь без войн и разрушений – одна из догм идеологии миротворцев. Если… а вернее, после того как Живая земля пробудится, мы не допустим продолжения распри, а…

Ингвар скучающе отвернулся, но Елена закончила:

– А как это сделать – моя проблема.

Лиле. Живая земля

Лиле вскочила с кровати, прижимая покрывало к груди. Её разбудил странный шум и последовавшие за ним крики. В темноте щёлкнуло огниво, рассыпая искры, кто-то из братьев разжёг факел и замахал им, осматривая углы.

– В чём дело? – громко спросила Мора, уже шагнувшая на мужскую половину.

– Она на меня напала! – обиженно возопил брат Ясень.

Сива, размахивающий факелом, поджёг лампадку, подвешенную под потолком, и вышел из дома со словами:

– Проверю, не прячется ли на улице.

Дверь хлопнула, и Лиле поёжилась от сквозняка. Пока она мешкала, вслед за Морой к братьям прошла Елена, тяжело опираясь о стену.

– Кто? Кто на тебя напал? – спросила она хрипловато со сна.

– Я с ним схожу, – буркнул Беер и, поднявшись с лежанки, вышел за Сивой.

– Да в чём дело?! – громко спросил кто-то из братьев, как и Лиле, проспавший всю заварушку.

Елена нагнулась к Ясею, который так и сидел на полу, кутаясь в покрывало. Карлик начал что-то объяснять ей и остальным, и Лиле, поняв, что едва слышит, о чём речь, наконец решилась вылезти из кровати.

Заспанные братья – кто вскочил на ноги, кто так и остался сидеть на лежанках, очумело слушали Ясеня, а он, довольный общим вниманием, решил начать рассказ издалека, неспешно, словно запел старинную легенду:

– И снится мне сон, будто душит меня змея. Блестящими да холодными кольцами шею беззащитную давит. И так зажимает, что глазам больно. И всё больнее и больнее становится. – Карлик замолчал и поднял вверх указательный палец.

Лиле затаила дыхание.

– И тут я понимаю – это не сон! – взвыл Ясень так неожиданно, что Лиле вскрикнула и прижала ладонь ко рту.

– Просыпаюсь, а надо мной сидит баба страшная, что смерть безглазая! Сидит и давит на мои глаза, забрать их хочет! Видать, решила: раз я карлик, значит, за себя не постою? Тут-то и начали мы биться…

– Чего-о? – недоверчиво донеслось откуда-то сзади.

– Какая ещё баба? Сильно страшная?

– Жаль, что не на меня напала… Я-то бы с бабой не оплошал… Подумаешь, что без глаз.

Ясень вывернул шею, ища, кто это сказал, и возмущённо постучал пальцем по виску, выходя из образа:

– Убить она меня хотела, а не за сексом пришла.

– Да ладно, тебе, Ясень, ты бы и не отличил, – зевнул Ярра, – может, и не было никого, а тебе просто сон плохой приснился?

– Ой! Это, наверное, тот эспирит, который на меня вечером набросился, – неожиданно для самой себя пискнула Лиле.

– На тебя напал эспирит? – Елена, до того неотрывно следящая за Ясенем, обернулась к ней с опасными тигриными огнями в глазах.

– Да, – ещё больше испугалась Лиле, вжимаясь в стену, – я… я думала, Ингвар тебе скажет, ведь… ведь это его подруга.

Ингвар, сидевший поодаль, только пожал плечами под взором Матери и отмахнулся:

– Я решил, Лиле выдумала всё, вот и не сказал.

– Я выдумала?!

– Ну да. Ты ещё что-то там болтала про Лес последней надежды и всякие сказки, вот я и заподозрил, что это тоже твоя фантазия.

– Но ты же сам её видел! И назвал её по имени.

Ингвар равнодушно отвернулся.

– Хочешь сказать, что я лгунья?! – Лиле вовсе не собиралась плакать при всех и тем более показывать, что её так легко можно задеть, но в голосе уже звенели надорванные струны обиды, а в носу щипало.

Ингвар смотрел перед собой. Ещё мгновение, и Лиле быстро отвернулась к стенке, почувствовав, что слёзы навернулись на глаза.

– Так был эспирит или нет? – спросила Азовка за спиной Лиле.

– Был, конечно, – отрезал Ясень, – двое его видели.

– Но…

Елена хлопнула в ладоши, прерывая вновь разгоревшееся обсуждение:

– В следующий раз каждый. Сам. Лично. Рассказывает мне, если встретил что-то необычное, даже когда вы были вдвоём или впятером, и не рассчитывайте, на то, что кто-то другой мне об этом сообщит.

Это замечание предназначалось именно Лиле. Она снова почувствовала, как слёзы подступают к горлу, и, гордо расправив плечи, вышла из дому, не вытирая мокрых глаз.

– Лил, ты что здесь делаешь? – Сива, стоявший с факелом на крыльце обернулся на скрип двери.

Она не ответила, только склонила голову и оперлась спиной о стену дома, демонстративно скрестив руки на груди. Дверь хлопнула об косяк, отрезав их от вновь загудевших миротворцев.

– Что случилось?

– Ничего!

Сива пожал плечами и кивнул, вглядываясь в темноту.

– Меня обозвали выдумщицей, когда я сказала, что уже видела эту безглазую, и о том, что она напала на меня вчера, – выпалила Лиле, не разжимая скрещённых рук.

– А, ну здесь они совершенно несправедливы.

Лиле недоверчиво выглянула из-под насупленных бровей на Сиву. Будь это кто иной, она бы не усомнилась, что сказано было с иронией, но Сива, как Лиле подозревала, вообще не понимал значения этого слова.

– Почему?

– Ну как безглазая может быть выдумкой, если она напала на Ясеня, и я был тому свидетелем.

– Ты тоже видел её?

– Конечно, иначе, зачем я с факелом дверь сторожу?

Лиле с облегчением улыбнулась.

– И Беер тоже её видел. – Сива указал на квадратную фигуру брата Иогара, которого Лиле поначалу и не приметила в темноте.

Тот обернулся и молча кивнул в свете своей лампадки.

– Вы думаете, она ещё здесь? – прошептала Лиле.

– Не знаю, что у безглазой на уме, но не хочется, чтобы она снова застала нас врасплох.

– Знаешь, что странно: она может причинить нам боль, душить или хватать, а когда я с ней боролась, даже не могла коснуться её. Будто призрак был бестелесен. Как думаешь, есть этому объяснение с научной точки зрения?

Сива усмехнулся.

– Для меня с научной точки зрения необъясним весь мир грёз и Живая земля заодно, – сказал он, и в тоне его прозвучала менторская нотка.

Щуплому высокому Сиве для полноты образа учёного-чародея с бородой, заплетённой в косу, недоставало только очков, которые он мог бы поправить на длинном носу и начать лекцию:

– Видишь ли: в обоих этих мирах действуют совершенно отличные от Тетры законы физики, и изучать их следует заново, причём, не опираясь на наш предыдущий опыт.

– Да? Ну ладно мир грёз, а Живая земля? Мне кажется, она похожа на Тетру, только если бы на той окончательно вымерло всё живое и остался бы только смог да черные деревья.

Сива кивнул:

– Да, только это не смог. И мы не знаем, какой здесь состав воздуха.

Лиле непонимающе уставилась на него, и Сива уточнил:

– Что за облака, которые никогда не пропускают солнце? Здесь есть ветер, и мы периодически ощущаем его воздействие. Почему нет смены времён года? Почему деревья вроде бы не сухие, но без листвы? Может, здесь каждый сезон длится несколько десятилетий, и мы попали в продолжительную осень, но это не объясняет, куда подевались все живые существа: звери, птицы и насекомые, которые должны быть, раз есть деревья и вода.

Лиле с восторгом слушала его рассуждения. Она обожала, когда кто-то умный рассказывал ей свои домыслы. Тогда ей казалось, что она, глупышка, хоть чуть-чуть приобщается к миру разума.

– Елена говорит: Живая земля спит, – напомнила Лиле, показывая своё ожерелье из окаменевших муравьёв.

Сива задумчиво кивнул:

– Чтобы это не значило… Но все известные научные подходы здесь бесполезны. Впрочем, они стали бесполезны ещё на Тетре, когда община начала говорить с духами…

Сива примолк, и брови его чуть изогнулись, словно учёный взгрустнул о чём-то, а в чёрных глазах заплясали причудливые блики от факела.

– Скучаешь по своему университету? – Лиле осторожно погладила брата по руке.

Несмотря на то, что Сива был очень молод, на Тетре он работал научным сотрудником, и это вдвойне восхищало Лиле.

Сива улыбнулся:

– Бывает… Но последние годы мы больше разрабатывали химическое оружие, нежели изобретали лекарства или ещё что-нибудь достойное. Мне же всегда хотелось быть полезным человечеству… И я не только о людях, но и об овейн. Так что думаю, здесь я оказался не случ…

Внезапно дверь приоткрылась, и в освещённом проёме возник брат Айлель:

– Пошли внутрь, обсудим, что делать с призраком.

– Я снаружи покараулю, идите, – сказал Беер.

Сива шагнул к двери, но Лиле не шелохнулась.

– Лил? – позвал Айлель.

– Там всё ещё считают меня врушкой?

– Ой, прошу! – Брат поднял брови домиком. – Никто никогда про тебя так не думал.

– Ну конечно. – Лиле отвернулась.

– Да мало ли чего сказал этот Ингвар? С каких пор тебе стало важно чьё-то мнение?

Лиле резко вздохнула:

– Ни с каких! – и немедленно прошла в дом.

В комнате, едва освещённой лампадкой, миротворцы сидели в тесном кружке и накидывали идеи:

– Чем можно убить призрака?

– Серебром? Калёным железом? – предположил брат Сколот.

– Я думаю, – тихо произнес Сива от двери, но в общем гомоне его не расслышали.

– Ты спрашиваешь или утверждаешь? – нахмурилась Азовка.

– Я не знаю! Вспоминаю, как в сказках с этим справляются.

– «В сказках», – передразнил Ярра, – только вот мы не в сказке! Может, ещё мечом зачарованным предложишь?

Лиле искоса наблюдала за Ингваром, но он не подавал виду, что его волнует обсуждение способов убийства его безглазой подруги. «Похоже, душа солдатика как непробиваемый панцирь», – даже с каким-то злорадством подумала Лиле.

– Попробуем найти способ изгнать скитающуюся душу в мир грёз, ведь именно оттуда она явилась, – сказал Ихтар.

– Мне кажется… – снова подал голос Сива.

– Звучит разумно, – громко произнесла Мора, соглашаясь с Ихтаром. – Заманим её и откроем просвет.

– Пф! – фыркнула Азовка. – Как вы хотите заманить мёртвую безглазую девку? Это вам не рыбёшку на червяка ловить.

– Сива, скажи, что хотел, – остановила перебранку Елена.

– Я вот на что обратил внимание, – преспокойно начал Сива, не обидевшись на то, что его не замечали минут десять. – Эта так называемая скиталица боится огня, хоть и не должна его видеть без глаз. Значит, чувствует. Думаю, если провести эксперимент и ткнуть в духа горящей палкой, мы, скорее всего, нанесём ему вред.

– О! – Азовка захлопала в ладоши. – Сделаем лук и убьём её огненными стрелами!

– Мы же не хотели создавать оружие в новом мире, – грустно напомнил брат Трик-трак.

– Но это самозащита! – возмутилась Азовка и просительно уставилась на Елену.

Мать неторопливо кивнула:

– Делай лук, используем его, если не удастся вернуть скиталицу в мир грёз.

Глава 3. Сны

Ингвар. Живая земля

Минуло несколько дней с тех пор, как Соль затаилась, притихла, но, как чувствовал Ингвар, никуда не ушла. Он бродил по давно усопшему лесу и всё искал и звал её, умоляя вернуться в мир грёз, но скиталица не откликалась. Мир грёз… При мысли о нём у Ингвара скулы сводило от гнева. Всё это время он избегал ступать в него и не сомневался: проклятый мир тумана нарочно использовал Соль, призвал её призрак и отправил преследовать Ингвара – это очередная попытка дотянуться до него, только теперь, на Живой земле.

– Пусть так, тебе нужен я, ну и разбирайся со мной, зачем втягивать в это Соль? – спросил Ингвар, будто мир грёз мог его услышать.

Кругом висели седые космы елей, корни выпирали из осыпавшейся глины. Ингвар остановился, совсем не узнавая этот лес, густой, чёрный и незнакомый. С какой стороны он пришёл сюда? Вокруг были глинистые овраги, точно берега иссохшей реки. Ингвар пошёл по стволу дерева, перекинутому через русло, и его замутило. Одежда стала узкой и душной. Едва перебравшись на другой берег, Ингвар спрыгнул с дерева-моста и опустился на корточки, щипая шею и расстёгивая куртку. Ладони и ступни будто закололи невидимые иголки. Ингвар опёрся на дерево-мост, и руки его сами собой прижались к груди и застыли, сведённые судорогой. Мир перед глазами расплылся, раздваиваясь: вот мёртвый лес, ствол дерева, овраги; а вот здесь же этот самый лес, только затянутый лиловой дымкой.

Ингвар заморгал и попытался подняться, но тело стало каким-то деревянным, и он даже не смог повернуть головы. В его власти осталось только моргать и вращать глазами. Наверное, Ингвар вдохнул паралитический пар, но кто на Живой земле, мог его отравить? Он хотел задёргаться, закричать, забиться, как пойманная в банку бабочка, но не мог пошевелиться. Вот, наверно, что чувствуют люди с переломанным позвоночником: ты больше не хозяин в своём теле. Ноги есть, но они словно кандалы.

На его беззвучный вой и запах страха из тумана шагнул белый медведь с десятком глаз на ажурной, что тюль, шкуре. Ингвар зажмурился, надеясь притвориться мёртвым, и почувствовал, как чужое дыхание коснулось его щеки.

– О.. десь.. лашь…– раздался женский голос, от звука которого Ингвар тут же открыл глаза.

Перед ним стояла хмурая, растрёпанная Лиле. Она не кричала, не убегала и не боялась медведя, как будто вовсе его не видела. Ингвар тяжело задышал, но не смог сделать глубокий вдох – ему не позволило оцепеневшее тело. Тогда он задёргался всем нутром, пытаясь закричать, что ему нужна помощь, но изо рта не вырвалось ни звука.

Лиле ещё что-то произнесла, но он не понял ни слова. Девчонка, так и не дождавшись его ответа, что-то обиженно пробурчала и, перебравшись через дерево-мост, исчезла из поля зрения. Ингвар понял, что остался один. Она ушла. А он будет вечно сидеть здесь и наблюдать, как пухнет от голода его тело, а затем начинает гнить. Ему стало душно, в глазах заискрило, и сознание погасло.

Кто-то лизнул ухо Ингвара и принялся покусывать его за челюсть, будто решив поточить об неё зубы. Что-то мокрое протянулось по его шее, заставляя открыть глаза: медведь не спешил отрывать Ингвару голову и лишь забавлялся с новой смирной игрушкой, а вдали, над деревьями появилась фигура гигантского оленя.

– Мир грёз! Мать твою! Отпусти меня! – в мыслях потребовал Ингвар, наконец догадавшись, где он застрял.

Олень нарочито медленно встряхнул головой, словно напоминая, кто здесь главный. Морда его поплыла, и кожа истлела. Обнажился рогатый череп, а торс стал подобен человеческому. И вот уже не олень, а мужчина в оленьем черепе переступил через макушки деревьев. Он перешагивал лес, обрушивая ели, и приближался к Ингвару. Хрустели стволы, чернели глазницы черепа. Раздавит, растопчет, покарает наглеца. Здесь всё – его воля, а не человечка, посмевшего требовать и ставить условия. И не уйти человеку, не уклониться от его ног.

– Пожалуйста, отпусти меня, мир грёз.

Ингвар задышал всей грудью. Реальность перестала двоиться. Он закрутил головой по сторонам, не веря, что шея снова повинуется ему, и заметил Лиле. Она, вся перепачканная сажей и пахнущая гарью, точно ведьма, сбежавшая с костра, сидела на дереве-мосту и что-то яростно чиркала в блокноте. Ингвар вытер слюну с подбородка, видимо, тёкшую всё то время, пока одна его часть была в мире грёз, и открыл рот, чтобы объясниться, но все оправдания показались жалкими, и ничего не придумав, он отступил в чащу.

У дома творилась какая-то суета: пахло дымом, братья тащили к поленнице свежесрубленное дерево с подпалёнными ветвями, кто-то забрасывал землёй обугленную верёвку; но Ингвару некогда было выяснять подробности очередного сектантского ритуала, и он двинулся вокруг дома к поленнице, где и нашёл Ихтара, коловшего свежие брёвна в обществе Матери.

– Отлично! – обрадовался ему Ихтар и протянул колун. – На-ка, теперь ты дрова поруби. – И с важным видом обратился к Елене, продолжая прерванный разговор. – Я думаю, нужно сходить всем вместе. Возможно, мир грёз будет радушнее отвечать на вопросы, если вы будете в нашем сопровождении…

– Надо поговорить, – вмешался Ингвар, замахиваясь колуном на полено.

– Обсудим позже, – неожиданно кивнула Елена.

Полено, стоявшие на чурбачке, разбилось надвое от удара клоуна, поленья разлетелись в стороны. Ихтар подобрал дровишки, забросив в общую поленницу, и уточнил:

– Что-то стряслось?

– Мир грёз дотянулся до меня даже здесь. Я не открывал просветов, не призывал эспиритов, моё тело осталось на Живой земле, а душа оказалась там.

Глаза Елены расширились, а Ихтар присел на свободный чурбачок и, закинув ногу на ногу, задумчиво побарабанил пальцами по подбородку:

– Душа… А с телом что было?

– Говорю же, осталось на Живой земле.

Ихтар, казалось, поверил Ингвару и, спрятав глаза за полами шляпы, примолк, размышляя.

– С тобой-то не случалось такого? – Ингвар, отложив колун, присел на корточки и заглянул Ихтару под шляпу, не желая терять зрительный контакт. – Это было как сонный паралич, знаешь? Когда видишь два мира сразу – реальный и из сна, а пошевелиться не можешь.

Ихтар наморщил острый нос и сочувственно улыбнулся:

– Я и так хожу туда каждый день, зачем ему меня трогать? Мир грёз зовёт тебя, а ты до сих пор противишься, не возвращаешься в него – вот и результат. Уже давно пора расслабиться и поддаться, так нет: ты всё ещё как мясо, застрявшее в зубах, ни туда ни сюда.

Ингвар оскалился:

– Думаешь, это повторится? И что ему от нас надо?

Лисьи глаза Ихтара снисходительно сощурились:

– Пойди в мир грёз и сам спроси.

Ингвар брезгливо покачал головой.

– Но действительно, как он может забрать душу отсюда, из другого мира? Его власть настолько безгранична? – вмешалась Елена.

– Мы теперь принадлежим ему, так что… Ах! Послушайте! – Ихтар неожиданно вскочил с места, растеряв всю надутую чопорность. – А что, если мир грёз не случайно так назван? Вдруг это действительно мир сна? И души всех, кто есть на Живой земле, спят в нём в обличии духов-эспиритов, а здесь остались только их оцепеневшие тела? Я ведь встречал там очень разные виды духов: деревьев, ветров, камней, птиц.

– Хочешь сказать, на Живой земле души есть у всего, и сейчас все они находятся в мир грёз? – произнесла Елена, а Ихтар согласно кивнул. –  Предположим, ты прав, и как в таком случае нам разбудить целый спящий мир? Как вернуть эспиритов в их тела?

Ихтар вдохновлено схватился за шляпу, заставляя её звенеть:

– Помнишь, как звучало предсказание Древнего духа: достойные будут инициированы, и перейдут в мир грёз, и выйдут на Живую землю. И Мать, что избрана, прольёт свет между мирами и станет мостом между ними. Ты станешь мостом и пробудишь Живую землю.

– Здорово, Ихтар, – как-то прохладно ответила Мать, – и что это значит?

Лиле. Живая земля

Лиле замечала, как интерес к миру грёз, на пару дней ожививший миротворцев, гас, словно свеча, накрытая стеклянной банкой. В их глазах снова поселилась тоска, а некоторые из братьев вовсе потухли: Трик-трак второй день не хотел подниматься с постели, не ел и не пил. Пришло время утренней молитвы: дверь захлопнулась за последним миротворцем, а он лежал, с головой закутавшись в покрывало. Не особо терзаясь из-за пропуска молитвы, Лиле подсела к поникшему брату и погладила его по плечу. Трик-трак не шевелился. Тогда она стащила с него одеяло и заглянула в лицо, но брат перевернулся на живот и уткнулся в свёрнутый рюкзак, служивший ему подушкой. Лиле прикусила губу: вчера Трик-трак так же лежал, но он хотя бы ответил ей, что раз солнце всё равно не взойдёт – нет смысла вставать, а сегодня – вообще ничего… Рядом с рюкзаком валялся розовый зонтик; на Тетре Трик-трак настолько боялся ливней, что не смог отправиться без него в другой мир. Однако на Живой земле зонт ему так и не пригодился, зато здешняя серость сжигала брата быстрее любого кислотного дождя.

Опасаясь, что Трик-трак умрёт от тоски, ещё вчера Лиле смастерила солнце из древесной коры в надежде взбодрить маленьким чудом брата, да и всех миротворцев. Вышло оно немного квадратным и совершенно не жёлтым, но Лиле это не смутило, и она заставила брата Сиву натянуть верёвки между деревьями и подвесить солнце над их поляной так, чтобы, дёргая за канаты, можно было передвигать его по «небу». Однако чтобы увидеть светило, висящее за окном, Трик-траку надо было подняться.

– Я смастерила солнце для тебя, – прошептала Лиле ему на ухо, – вставай, посмотри.

– Из бумаги?

– Не совсем.

– Играйся сама со своим солнцем, недоразвитая, – чуть слышно пробормотал брат Трик-Трак.

Лиле вылетела из дома. Братья и сёстры погрузились в медитацию, прикрыв глаза: кто-то старался концентрировать внимание на дыхании, а кто-то досматривал утренние сны.

– Хорошо! – изображая истерику, объявила Лиле.

Она подожгла факел и встала под солнцем:

– Хорошо, пусть наш брат лежит и умирает от тоски, пока вы расслабляетесь в нирване. Плевать.

Её крики заставили миротворцев очнуться.

– Я сделала солнце – всем снова плевать! Так будем жить без него, видеть и дальше только серость, если вам угодно! – Лиле взметнула факел навстречу тучам и подожгла деревянные лучи.

– Что ты творишь?! – вскрикнул кто-то.

Лиле бросила факел и рванулась к верёвкам, натягивая их и заставляя солнце, раскачиваясь, подниматься над поляной. Одни Миротворцы смотрели на неё, как на обезумевшую, другие как на капризного ребёнка, но и к тому, и к другому Лиле давно привыкла, только вот план её неожиданно был нарушен: раздуваясь на ветру, пламя перекинулось с солнца на веревку. Лиле испугалась, что канат перегорит быстрее коры и Трик-трак так не увидит полыхающее в небе светило.

Ярра, первым сообразивший, что нужно делать, бросился в дом с криком:

– Трик-трак, очнись, эта дурища зажгла солнце!

Огненный шар полз точно мимо окна, и, по расчёту Лиле, Трик-траку нужно было только повернуть голову, чтобы его увидеть. Верёвки в её руках скользили, а пламя устремилось к деревьям, за которые крепился канат.

– Если огонь перекинется на деревья, мы все погорим! – крикнул брат Мтори.

Но было поздно: пламя, словно белка, проскакало по верёвкам и, подхваченное ветром, прыгнуло на ветви.

– Рубите деревья, – приказала Мора, и Лиле шарахнулась в сторону, уворачиваясь от братьев, с топорами ринувшихся к сухостоям.

В это мгновение верёвки перегорели, и солнце упало, с треском ударившись оземь. Стучали топоры, братья оглашали поляну руганью и проклятиями. «Какую забаву я всем устроила!» – радостно подумала Лиле и, опомнившись, с некоторой опаской глянула на Мать: не отправит ли она её на покаяние? Елена так и сидела, скрестив ноги. Заметив воспитанницу, улыбнулась ей и кивнула в сторону дома. С облегчением Лиле обернулась: из окна торчали всклокоченные головы Трик-трака и Ярры. Вокруг рубили полыхающие деревья, расползался дым и запах гари; Ярра смеялся, наблюдая за суетой, а испуганная физиономия Трик-трака как бы спрашивала: «Ты сума сошла?». Решив, что чувство потрясения намного лучше безнадёги, Лиле зачерпнула в консервную банку каши и подала её Трик-траку прямо в окошко: