XXL Love. Кексики vs Любовь

Плевать на мужиков, пусть они меня не любят. Зато я себя любить буду.

Потому и устроила этот спектакль под носом Бурцева. Потому что Тевтонцев подкатил ко мне удивительно вовремя. Как еще эффективнее доказать этому смазливому выпендрежнику, что и мной могут интересоваться мужчины.

Ну и пусть Тевтонцев звезд с неба не хватает, пусть лысеет, пусть в зоне живота у него такие характерные “пивные рельефы”. Я тоже не принцесса, мне важно, чтоб человек хороший был.

– Да брось ты уже эту дурацкую идею, – отчаянно хныкает Наташка, – между прочим, к тебе даже Тимурчик пытался подкатить. А ты видела его задницу? Ею орехи колоть можно. А бицепсы? Да на них пиджак чуть не лопался.

– Он еще и высоченный, сволочь, – вздыхаю с обидой.

– Ну, вот! – Наташка всплескивает руками, возмущаясь моей строптивости. – Хорошая была бы месть, он столько тебе нервов сожрал, а теперь – чуть слюной не захлебнулся при виде тебя.

– Не смеши, – качаю головой, с невеселой тоской глядя на себя в зеркале, – Бурцев в школе мне проходу за лишний вес не давал. Тошнило его от меня – постоянно мне напоминал. Он просто придуривался. Слышала, как в прошлом году они кого-то из наших парней развели, тухлое яйцо ему в машине зачесав. Самохина, да?

– Да, – Наташка содрогается, потому что Самохин тогда её на свидание в этой провонявшей машине катал. И она отчаянно пыталась сделать вид, что все путем, и этот ароматизор в машине – такой уникальный и инересный…

– Ну вот, – я только критично поджимая губы, – Тимурчик и бодипозитив не сочетаются по жизни. А вот тупые розыгрыши – его любимое развлечение. Так что пусть он хлебальник от торта отмывает, а я – до дома с Андреем все-таки доеду. Может, он не так уж и плох. В конце концов, мнение Бурцева на его счет мне не особенно интересно.

Наташка набирает в рот воздух, явно желая все-таки меня отговорить. Я категорично цыкаю и стреляю глазами в сторону двери. Все-таки столько времени в туалете сидеть – уже неприлично.

– Путь свободен?

– Свободен, – после короткой паузы признает подруга, – но…

– Пожелай мне лучше удачи, Натусь, – складываю руки умоляюще, – ты же знаешь, что я все решила.

– Удачи! – исполнительно и искренне вздыхает Наташка. – Она тебе понадобится, Юлец.

– Удачи, удачи… Можно подумать, Тевтонцев прям такой лютый трындец, что мне чтобы его пережить нужно обязательно бочку удачи выпить, на дорожку,– бормочу недовольно, торопливым шагом вылетая из женского туалета.

Я не то чтобы хочу попадаться на глаза Тимурчику – мне уже не двенадцать, и я не двигаюсь между классами перебежками от туалета до библиотеки, но…

Больше торта под рукой у меня нет. А вот у Бурцева после выпуска мало того, что все старые дружки на короткой ноге по-прежнему, так еще и новые фанаты среди наших бывших одноклассников появились.

Да что там… Даже директриса всерьез вслух проговаривает, что вот этот вот на всю столицу известный Тимур Алексеевич Бурцев, рекламщик от бога и единственный пряморукий молодой режиссер на отечественном телевидении – наш выпускник.

И ведь работает же эта её рекламная кампания!

Хотя почему не работать-то? Успех обычно украшает даже самую непривлекательную личность. Даже меня бы он украсил. А Бурцев – этот смазливый паршивец с бессовестно голубыми глазами и светлыми лохмами – ему и в пятом классе все девчонки в классе валентинки писали. И с соседних подтягивались. В первый год, когда он к нам перевелся, даже я на валентинку решилась.

Боже, сколько ж теста я тогда убила ради одной, самой идеальной печеньки.

Всю кухню мамину уляпала во время готовки.

Оберточную бумагу у сестры с коробки конфет сперла чтобы завернуть эту самую печеньку с нашими инициалами.

Идиотка…

Не знала, что именно это привлечет внимание Бурцева ко мне. И на долгие годы я буду его любимой девочкой для битья. Точнее – любимой Плюшкой-Хрюшкой.

Бр-р-р…

Мне приходится даже встряхнуть головой, чтобы переключиться с этих пасмурных мыслей на что-то более радужное.

У меня, между прочим, почти свидание.

Свидание! Первое за те полтора года, что я выставила Самохина за дверь.

И я даже сама не знаю, почему не поставила тот же тиндер или не нашла какой-нибудь занюханный сайт знакомств…

Маринка, младшая моя сестрица, уже вызудела мне все уши, что мне нужен мужик, хотя бы “для здоровья”, а я…

А я-то знала, что “для здоровья” мужики полагаются только девочкам, которых легко на плечо закинуть. А когда ты в весовой категории “бегемотиха” – то для всего мира у тебя нет больших проблем, чем сколько пицц заказывать на ужин для того, чтобы заесть свой недотрах.

И вот надо же – мужик сам ко мне подошел! Пригласил куда-то! И не украдкой, а аж при всех. А это знаете ли!

– Юля-а-а!

Тевтонцев кличет меня не откуда-нибудь – с самого дальнего края школьной парковки.

Ну и чего они там бухтели про Опель? Вполне приличная Шкода. Ну, помыть не помешало бы, ну цвет – скучноватый “асфальт”, да и в отличии от стоящего по центру парковки мажористого бирюзового альфача – не натерт воском до слепящего блеска, но…

Ничего не знаю, зато мне тут дверку и открыли, и придержали, и даже креслице подвинули.

– Ты задержалась! – педантично роняет Тевтонцев, пристегиваясь. – Больше так не делай.

Диньк-диньк…

Кажется, где-то зазвонил тревожный колокольчик. Смутно я даже припомнила, что кто-то из Наташкиных знакомых с Тевтонцевым мутил, и видимо её скепсис на чем-то да обосновывался, но…

Я сглатываю это замешательство.

Сама Наташка – относится к категории ведьм. Сколько она при мне умяла эклеров “после шести”, “после восьми” и “ближе к полуночи” – не пересчитать. И ни один не отложился на её осиной талии даже лишним миллиметром. Потому её и не изгоняют из кружка фитоняш, бегуний и зожниц, которые даже после родов умудрились отбрехаться от лишних килограммов.

Они могли капризничать. Они могли выбирать. А в моей весовой категории нос не морщат. Только виновато улыбаются и произносят вслух.

– Прости, Андрюша. Случайно вышло. Больше не повторится.

Не могу же я ему сказать, что скрывалась от шандарахнутого на всю голову Бурцева, который решил по приколу меня развести.

Хотя за попу прихватил он меня чувствительно, до сих пор кожа ноет.

Тевтонцев благодушно кивает, типа, на первый раз он меня прощает и наконец соблаговоляет выехать со школьного двора. И даже щелкает кнопкой на магнитоле. Чтобы грянуло на меня бесконечно бессмертное и заунывное:

“Я проснулся среди ночи и понял, что

…все идет по плану”

– Боже, у тебя что, отец в машине флешку оставил? – вырывается у меня отчаянное.

Андрей же отвечает мне неожиданно возмущенным взглядом.

– Это моя любимая группа, между прочим, – сообщает тоном оскорбленного в лучших чувствах, – у них очень серьезная музыка. А ты что, не любишь Гражданскую Оборону?

– Почему не люблю? Люблю! – мысленно выдаю себе титул “королева переобувания в полете”. – Просто думала, что их сейчас уже никто и не слушает. Много же современных групп. И на западе тоже…

– В наше время уже не умеют писать музыку, – категорично отрезает Тевтонцев, сурово сведя рыжие брови на лбу, – а на западе – там вообще кошмар. Там же сплошь геи и трансвеститы на сцене.

– Угу, угу, – киваю, а сама начинаю тихонько тосковать.

Андрею совсем не надо, чтобы я что-то говорила, он треплется сам, не допуская даже мысли об ответных репликах.

А мне ведь предлагали сегодня проход на концерт Дабл Девил – моей любимой группы, которая выросла из того, как один мой тощий заморыш-одноклассник научился экспрессивно бряцать на гитаре. И как шикарно он это делал – сейчас, пятнадцать лет спустя в него влюблена вся страна к ряду.

Можно же было держать ушки на макушки и послать Бурцева уже после концерта. И после того как мне таки Самойлов распишется на груди – зря, что ли, на такое откровенное декольте позволила себя уломать сегодня?

Ну, это, конечно, если Тимурчик меня бы до того концерта довез…

Мог ведь бросить где-нибудь посреди дороги, предложив пройтись пешочком километров тридцать, чтобы похудеть маленько.

С другой стороны, сейчас я уже почти на той стадии, когда сама хочу попроситься на улочку, пройтись пешком.

А Андрей как назло и ведет чудовищно спокойно, ровно, не прибавляя скорость где это возможно, и то и дело кого-то пропуская.

– Не люблю рисковать, знаешь ли, Юленька, – улыбается он, заметив, как я кошусь на спидометр, – тем более, что у меня сегодня супер-ценный груз!

Ладно, может, все не так и плохо.

Проблемы плохого музыкального вкуса – не проблемы. Тем более, что мой отец тоже слушает это старье, а я с ним на дачу езжу – так что иммунитет у меня есть даже к Газманову.

Главное – это ведь то, что я Тевтонцеву, кажется, действительно нравлюсь. Уже неплохо!

В какой-то момент у Андрея заканчиваются слова. Он уже расхвалил мне и своих любимых музыкантов, и свою супер-осторожную манеру езды, и раскритиковал “лихачей”, что его обгоняют. Я аж прикусываю кончик языка, чтобы не спугнуть вожделенную тишину. Это я умею – нацеплять мечтательный вид и прикидываться ветошью. Потому что опять таки, отношения, в которых пара дофига общается – это все про тех, кто может выбирать и перебирать. У некоторых же людей выбор не особо велик. Для них и придумали мудрость “с интересными людьми и помолчать интересно”.

– Ну что, в музей, завтра? – уже остановившись у моего дома, интересуется Тевтонцев.

Я мысленно припоминаю количество срочных заказов.

Честно говоря, идея с музеем мне не очень-то и нравится, но меня же пригласили. Как от этого отказаться? Андрей вроде не так уж плох. По крайней мере, в машине не накурено и аккуратно.

– Давай с утра выедем. Часиков в одиннадцать. А я сдвину мои планы на вечер.

– Планы? Какие еще планы? – Андрей недовольно подергивает краем рыжеватых усиков. Будто и вправду всерьез к кому-то ревнует.

Это… Даже чуть-чуть приятно, что меня можно ревновать.

– Рабочие, Андрюш, исключительно рабочие, – фыркаю, отмахиваюсь, – у меня два торта на послезавтра заказаны. С ними знаешь сколько возни?

– А, – Тевтонцев скучнеет, и милостиво кивает, – работа это святое, конечно. Заеду за тобой в одиннадцать. Не задерживайся.

– Не буду, – киваю я, мысленно отодвигая блюдечко терпения от этой капли дегтя. Ну подумаешь, занудствует. Я же и вправду заставила его ждать.

Поднимаясь на свой обожаемый третий этаж, заставляю себя улыбаться. День прошел не зря. Неделя прошла не зря! Я подготовила фуршет, получила неплохую рекламу за счет одноклассников, маленько отомстила Бурцеву за годы его травли и даже получила приглашение на свидание. Есть чем гордиться. Есть!

Я знала, для чего это делаю.

Знала, что уже в дверях моей квартиры меня будет кому просветить придирчивым взглядом, оценить степень удовлетворенности, упереть руки в бока и потребовать:

– Рассказывай!

Глава в которой мы узнаем, кто оправлял алмаз

Маринка стоит посреди прихожей моей квартиры, уперев руки в боки, будто она встречает не сестру, а загулявшего мужа с попойки.

– А можно мне кофе? – заикаюсь в слабой надежде спастись от жесточайшего допроса. Но Маринку так просто не собьешь с цели. Она встряхивает своими химичными кудряшками и еще более грозный взгляд устремляет на меня.

– Ты же не хочешь мне сказать, что никто не клюнул на наше шикарное декольте.

“Наше” – это на самом деле не метафора. Платье, в котором я была на встрече выпускников – дивное красное платье в белый горох, идеально облепившее мою грудь и в трех слоях подола спрятавшее пятую точку – это Маринкино произведение искусства. Это она шила его почти неделю, измотав меня примерками, а себя – придирками.

Правда это все было в основном потому, что кто-то ей сказал, что неприлично, когда младшая сестра выходит замуж быстрее старшей, но… Не мне судить. С той самой поры, как она это услышала – я только плюшек стала больше выгребать. То мне абонемент в салон красоты подарят, то юбку, сшитую тык в тык под меня, то туфли взамен моим вечным кедам.

Фантазии у Маринки было хоть отбавляй, она в её количестве могла посоревноваться только с Рашидом, своим женихом, который в этой своей роли уже второй год ходил и ждал, пока капризный купидон подберет для меня хоть какого-нибудь мужика.

Я все же выжидаю паузу, разуваясь и сдавленно постанывая. Когда ты весом так близка к критической сотке – даже маленький каблучок в пять сантиметров высоты оказывается настоящим испытанием.

Увы, увы… Отстоять любимые лоферы мне не удалось. “Эти старушечьи тапки” Маринка поклялась сжечь, если я рискну выйти в них из дома. Я не рискнула, согласилась на лаковые лодочки, подаренные сестрой. И она была права – туфли действительно гораздо лучше сочетались с платьем. Но как же болят от них ноги, о-о-о…

– Юлька, ты меня бесишь! – сердито восклицает сестра, на седьмой минуте моих постанываний и кряхтений. – Давай колись. Неужели никого не зацепила?

– Это так возмутительно? – я иронично приподнимаю бровь. – Мариш, мы ведь обо мне говорим.

– Нет, дорогая, – Маринка скрещивает руки на груди, – мы говорим не о тебе, а о твоих прекрасных сиськах. Я в курсе, что ты привыкла их прятать, но ни один здоровый гетеросексуальный мужчина не должен при виде них испытывать хоть что-то кроме эрекции. Или они там у тебя эти?.. Нетрадиционные все, что ли?

– Боже упаси, – машу на неё, чтобы сестра не запускала всемогущую машину своей фантазии. С неё станется придумать, что у меня в классе все мальчики выросли в геев и только поэтому ни один из них в меня не влюбился. Она просто отказывается принимать как факт, что это не обязательно.

– Меня пригласили на свидание, – спасаю свою душу и честно сознаюсь в содеянном, – и даже до дома довезли. Так что успокойся!

– Да ты что, с ума сошла? – Маринка восторженно всплескивает руками. – В смысле “успокойся”? А что ты на свидание наденешь? Как накрасишься? Может, тебя опять в салон записать?

– Уймись женщина! – припоминаю, сколько стоит салонный макияж, и с трудом удерживаюсь от того, чтобы не перекрестить сестру трижды, как бесноватую. – Свидание – завтра, ни один ближайший салон тебе так срочно запись не даст.

– Как завтра? Почему завтра? Зачем завтра! – на миловидном Маринкином личике отражается вся скорбь мира. – Между прочим, перед такими мероприятиями обычно на шугаринг записываются сначала!

– Ой нет! – я малодушно содрогаюсь при одном только напоминании об этом “сладком” виде пытки. – Поздно все менять. Завтра – значит завтра. С утра!

– Это чтобы весь вечер был для развлечений? – Маринка красноречиво округляет глаза и многозначно улыбается. – Молодец, Юлька, так и надо. Я давно тебе говорю – тебе давно пора избавиться от сексуального напряжения. Твои же кексы лучше подниматься будут.

– Ерунда это все! – возмущенно поджимаю губы. Бесполезно возмущаюсь.

У Маринки стекленеет на минуту взгляд, и она, резко разворачиваясь, бросается в мою спальню.

Ну, все, капец!

– Я придумала! Я все придумала! – раздается восторженный вопль оттуда, и я, безнадежно вздохнув, поднимаюсь с нагретой уже скамеечки в прихожей.

Она ведь не уймется, пока я не приду. И не померяю!

Как я и думала – сестра копается в шкафу. Вышвыривает одну мою шмотку за другой, на многие из них поглядывая неприязненно.

– Господи, как можно было это купить? – возмущенно интересуется она, встряхивая на весу черную юбку в пол. Широкую, трапецевидного покроя. – Юль, объясни мне, будь так добра. Это зачем? В поход вместо тента над столом натягивать?

– Вообще-то я в этой юбке на собеседование ходила!

Маринка смотрит на меня как на чокнутую, с таким страдальческим выражением лица, будто ей уже сообщили, что моя шизофрения абсолютно не излечима.

– И на кого собеседовалась? – мрачно уточняет она.

– На су-шефа в итальянском ресторане, – цежу сквозь зубы. Вспоминать это мероприятие на самом деле обидно. У меня не все так плохо с резюме, как пытался убедить в том работодатель.

Маринка трагично вздыхает. И по её мнению, все дело в дурацкой юбке, а не в том, что “вы на кухне будете – как слон в посудной лавке”.

– Что ты придумала? – бурчу я недовольно, надеясь сменить неприятную тему. И слава богу – получается.

– Погоди. А, вот! – Маринка с радостным видом выдирает из недр моего шкафа очередную красную тряпку, которую сама же мне и притащила. Только эта тряпка не в горошек, а в клеточку.

– Эта юбка слишком короткая!

– Она на палец ниже колена! – отбривает сестра так быстро, что становится ясно – мои аргументы ей известны заранее, – и будь у меня время, я бы подшила её на ладонь повыше. Времени нет, увы. Зато это стильно и резко выделяет тебя на фоне других.

– Клетка как клетка, – я пожимаю плечами, – чему тут выделять.

– А, – Маринка торжествующе улыбается и снова зарывается в шкаф, – вот с этим!

– Ты с ума сошла! – я чуть не вою от выбранного ею “верха” – это вообще-то верх пижамы.

– Это топ-сорочка, – тоном несущего свет образования в массы отрезает сестра, – и не спорь со швеей, кондитер, я к твоим кондитерским приблудам не лезу и не говорю тебе, почему мастику на торт не мажут.

– Я сама тебе скажу, если что, – бормочу недовольно, держа “топ-сорочку” на вытянутых пальцах.

Черт возьми, как это надевать? Мне? Ладно, ладной Маринке хорошо, на нее мешок надень, никто не прикопается, а к полным людям спрос зашкаливающий. И не дай бог тебе продемонстрировать пару лишних килограмчиков в неурочный час. Заплюют же!

С другой стороны, я уже довольно долго не слушала советов младшей сестры, не носила подаренные ей вещи и… Личной жизни у меня не было.

А сегодня, в рамках исключения, я послушала её, надела красное платье, сделала макияж в салоне и…

И домой меня довезли.

Где-то там внутри меня деловито покашливает что-то странное, напоминает про Бурцева, но…

Я критично морщусь, отбрасывая эту мысль подальше.

Тимур Бурцев два раза в своей жизни был женат, на одной и той же костистой модели – это в классе была любимая сплетня.

Он до меня не опустится!

– Я это не надену!

– Ну почему? – сестра явно ожидала моего сопротивления, ожидала и была к нему готова. Сразу переходит на плаксиво-обиженный тон, как на тот, что дает ей больше перспектив.

– Я… Мне тридцать лет уже! В этом возрасте надо одеваться прилично! – использую свой главный аргумент. Он недавно уже сработал, когда Маринка очень хотела подрезать подол платья и отправить меня на встречу выпускников в дерзком мини.

– Прилично – это вот в это? – Маринка кидает кислотный взгляд на отброшенную в сторону от шкафа черную мою юбку. Взгляд такой недовольный, что я сразу же бросаюсь, чтобы спасти любимый мешочек для скрывания моей безразмерной попы, но Маринка оказывается быстрее.

И… Что удивительно, для её дюймовочной комплекции – сражается со мной за юбку на равных.

– Я сожгу этот выкидыш моды… – шипит эта пригретая на моей груди кобра.

– Я тебе сожгу!

Юбка оказывается удивительно прочной и не рвется пока мы используем её в качестве каната для перетягивания. В какой-то момент, мы с сестрицей приходим к патовой ситуации – устаем обе, но, естественно, свой конец упускать никто не собирается.

– Давай так! – Маринка фыркает, целенаправленно сдувая с лица выбившуюся из хвоста прядь волос, – так и быть, эту трэшатину я тебе оставлю. Но ты померяешь мой комплект. Сейчас померяешь!

– Сейчас-то зачем? – возмущаюсь.

– Чтобы ты хотя бы посмотрела еще раз, как должны выглядеть твои сиськи! – Маринка как обычно режет правду-матку в лоб. – Без меня завтра ты не станешь даже в руки это брать.

Стыдно признаться, но знала меня сестра как облупленную.

Это они с матерью вечно пытались одеть меня как девочку, а я…

А я-то знала, что это не поможет.

И если не прятать весь мой вес в какой-нибудь мешок, по типу этой юбки, то так просто было услышать “корова” где-нибудь за спиной, в метро.

Но это никогда не убеждало Маринку в моей правоте. И сейчас она явно не была намерена униматься.

– Ладно, – я сдаюсь, – только померяю. Не обещаю завтра надеть.

– Идет, – подозрительно просто соглашается сестра, и это не может не напрягать. Тем не менее я не нахожу очевидного подвоха и с тяжелым вздохом берусь за злосчастную клетчатую юбку. Хоть бы она мне обмалела, что ли…

Увы, увы. Не обмалела мне юбка, не обмалел и черный гладкий топ с тонкими кружевными лямочками.

– Бретельки лифчика же видно! – я пытаюсь возмутиться, но Маринка и в ус не дует.

– Так сними его, дурында! Никто не носит бельевые блузки с бронелифчиками.

– Но… Видно же… – я в панике кошусь на проступающие сквозь ткань соски. Маринка же мучинечески стонет и снова ныряет в шкаф. Вылезает оттуда держа на вытянутой руке джинсовую куртку.

– Ты вообще хоть смотришь, что я тебе дарю? – недовольно уточняет она, заметив, что у этой шмотки даже ярлык не срезан.

– Бывает, – улыбаюсь страдальчески.

С джинсовкой становится лучше. Правда, ровно до той поры, пока Маринка, возмущенная в лучших чувствах, не расстегивает все те пуговицы, которые я застегнула.

– Марина!

– Не смей, просто не смей! – рычит эта мегера и сует мне в руки упаковку с чулками. В сеточку!

– Чулки? Ты с ума сошла? Ты хоть в курсе, сколько я вешу?

– В курсе. Это тоже мой подарок, если ты забыла! А ты в курсе, как мужики обожают чулки на женщинах? – Маринка сверкает глазами.

– Я не собираюсь спать с Андреем на первом свидании!

– И не надо! Зато ты будешь знать, что на тебе чулки.

– И? – я содрогаюсь от “предвкушения”.

– И он обязательно купится на огонек в твоих глазах!

Я втягиваю воздух, набираясь сил для гневной отповеди, но… Натыкаюсь на боевой прищур сестры и выдыхаю.

Она не сдастся. Не отстанет. Не сейчас.

Ей жахнул в голову образ для меня, она горит и пылает увидеть свою фантазию в жизни, и черта с два она мне даст хоть как-то отступиться от её картинки.

Ладно. Я ж в этом не собираюсь из дома выходить…

Я ж легко могу надеть, поахать восторженно у зеркала, а завтра, в музей надеть… Ну хоть даже любимое черное платье-толстовку.

– Боже…

Пока я выпрямляюсь, оправляю, подтягиваю, одергиваю, у Маринки случается мгновение творческого экстаза. Она смотрит на меня и даже вытягивает из кармашка своего полосатого платьица бумажный платочек – глаза промокнуть.

– Хорошо? – подозрительно уточняю я, потому что кто её знает – может, она прослезилась от ужаса, что на мне эти её стилевые извращения, как на корове седло сели.

– Сама посмотри, – сестра машет в сторону зеркала. Я-то по многолетней привычке уже научилась в него не смотреть во время одевания. Какая ведь разница, что ни надень – корова останется коровой.

Поворачиваюсь к зеркалу с легким содроганием.

Сейчас придется делать вид, что мне нравится присоветованный сестрой прикид, восторгаться, клясться, что я обязательно его завтра надену, и…

Мысли останавливаются ровно посредине длинного монолога.

Я недоверчиво смотрю на себя в зеркало, кручусь из стороны в сторону, пытаюсь понять…

Как так вышло?

Эй, где мои бока? Где пузо третьего размера, которое сегодня пришлось маскировать корректирующим бельем? Где задница размером с айсберг для Титаника?

Все вроде тут, и габариты тела остались там же, где и раньше были, но все компрометирующие зоны спрятались в складках юбки, в полах джинсовки, в струщейся ткани шелкового топа. И даже мелкая сетка, возмутительная и непристойная, не сделала из моих ног колбасу-вязанку. А легла так, как и надо было лежать, только тугими резинками напоминая мне, что не все так просто с этой сеточкой.

И если сегодняшнее платье я надевала, потому что Маринка шила его для меня, специально для встречи выпускников, моей мини-презентации, и стыдно было пускать по ветру столько стараний любимой сестры, то это…

Черт…

Я бы и вправду хотела, чтобы мужчины видели меня такой. Дерзкой, сильной, в стиле рок-н-ролл…

Одно только “но” – вырез на груди. Чудовищно низкое декольте, которое открывало мою грудь на три сантиметра “ложбинки блудницы”…

Я и у платья-то эту ложбинку едва вынесла, но для музея это воистину чересчур откровенно и пошло. У тамошних чучел вся шерсть повылазит от возмущения.

С другой стороны, Тевтонцев ведь ничего не имел против сегодняшнего декольте. Может, и это ему зайдет?

Я смотрю на Маринку, вижу, как сияют её глаза. Она уже все сама поняла и, кажется, готова принимать мои восторги её безупречным вкусом. И я их почти сформулировала, почти озвучила, если бы не…

– Кхе-кхе-кхе… – раздается звучное прокашливание со стороны распахнутого настежь окна, – раз-два-три… Нормально, поехали!

К сожалению – я знаю этот голос – низкий баритон с приятной хрипотцой. С восьмого класса знаю и ненавижу всеми швабрами души.