И я ступаю в эту пропасть

– Так галлюцинации появились уже тогда… – тихо бормочет он себе под нос.

– Галлюцинации?

– А разве это не они? – нервно усмехается он, вцепляясь пальцами в изумрудную траву. – Я вижу то, чего быть не может. А ещё хуже, что я вижу иллюзии с самим собой со стороны.

– Или кто-то нарочно показывает тебе подобное. – Едва слышный шёпот куда-то в пространство, но он всё слышал.

– Что?

– Не всё, что ты видел, было обманкой.

– Как это понимать? Издеваетесь надо мной? – срывается на крик, но вмиг затухает и опускается на землю. Нет, он снова не похож сам на себя. И снова давит голос внутри, сжирая себя изнутри.

Она хватает его за плечи, чем заставляет его неосознанно вздрогнуть от удивления. Она слишком близко к нему. Закрывает глаза, делает глубокий вдох, наполняя лёгкие воздухом дополна, и замирает в таком положении. Он не дышит, боясь ненароком разрушить что-то хрупкое, что она сейчас держит в своей голове. Или лёгких. Медленно выдыхает и смотрит куда-то внутрь него, словно вот-вот вывернет всего наизнанку. На какой-то миг ему кажется, что в её глазах мелькнул красный блеск, но исчез слишком быстро, чтобы убедиться в этом. Она напоминает ему опасного хищника, того самого из его галлюцинации, а он совершенно точно напоминал кролика с коричневой спинкой, беспомощно замершего перед своим природным врагом и своим естественным убийцей: и другого исхода словно и не может быть.

– Так вот оно что… А ты не так прост. В прошлой жизни явно был либо святым, либо отпетым грешником.

Каждое слово подобно тягучему мёду, растворяющемуся на её языке. Она неспеша произносит их, грея его во рту, чтобы прочувствовать каждую ноту этого неуловимого медового аромата.

– Что? О чём…

Но он забывает, как говорить, когда её губы оказываются у его шеи. Он чувствует её разгорячённое, но всё ещё ровное дыхание на своей коже. Каждая клеточка его тела отзывается на её еле заметную дрожь. И дыхание становится прерывистым. Его дыхание. Горячий шёпот провоцирует мурашки по телу. Неужели он так давно не вступал в близость, что сейчас нуждался в ней до такой степени, что испытывал возбуждение рядом с той, кто заставляет его испытывать чистый ужас и от кого так и веет опасностью? Или как любят писать во второсортных романах: эта опасность и свела его с ума?..

– Послушай, – Новый табун мурашек словно волной уносит все его мысли в открытый океан. – То, что ты видел, реально. Я уже говорила, что тот мир, который в пределах в твоей досягаемости, ещё не всё. Поэтому это было по-настоящему. Всё, кроме того лица. Кто-то издевается над тобой и надо мной.

Она снова делает глубокий вздох и, словно это даётся ей с большим трудом, отодвигается от него, но её руки по-прежнему на его плечах. И снова этот взгляд, пробирающий до мурашек и раскладывающий все твои скелеты по полкам. Он уверен, что она видит его насквозь. Его сущность и всё, чем он жил прежде. Он не подвергает ни единое её слово сомнениям. Эти карие глаза с красным отблеском завлекают его всё дальше в свой колодец без дна. Старый забытый колодец, про который все забыли. Но если попадёшь туда, то непременно поймёшь, что он далеко не засохший. И поймёшь ту лягушку в колодце.

– Это не галлюцинации. Галлюцинации ты видел лишь в том баре, куда я позвала вас, после напитка, предложенного барменом.

– Так это была ты…

В голове туман. Ночь опускается на поляну, а их окутывает розовый туман. Он в волосах, на губах, он может коснуться его пальцами и увидеть розоватую краску на своей коже. Она смешивается с потом, бегущим по его шее, превращаясь в своеобразное приворотное зелье.

– Это была я. – Последнее, что он запоминает, это её нежная улыбка, такая чуждая этому образу, что внушил ему страх. – Но это был не ты…

Он снова глубоко вздыхает, ерошит отросшие волосы и переворачивается на живот, сжимая кулаки до тупой боли в суставах. С его губ срывается стон мучительных размышлений и растерянности. Он не понимал, насколько нужно сойти с ума от воздержания, чтобы увидеть все те вещи, что привиделись ему. Но туман в голове был настоящим. Туман и пелена возбуждения, перекрывшие последние зачатки здравого смысла. Он не помнил, почему вдруг так возбудился, но помнил всё остальное в деталях. Обнажённое тело на его белоснежной рубашке, в её руках – трава, превратившаяся в болото под лунным светом, яростные движения и громкие стоны. Он накрывает лицо подушкой и кричит в неё: нужно перестать думать об этой ночи. Гораздо важнее другое – то, что не было галлюцинацией, но отчасти было иллюзией. Ему не показалось. Он не сошёл с ума. В шею Даниэля вонзились два клыка. Тот человек пил его кровь. Но являлось ли то, что он видел, человеком?

– Вампиры. – кидает она, сидя вполоборота к нему.

– Вампиры? – с недоверием переспрашивает он, хмуря брови. Логично, если учитывать, что ему довелось наблюдать. Но мог ли человек в своём уме поверить в это? Что ж, он уже давно не был в своём уме. – Они существуют? Реально?

– Так принято называть их в этом мире. Но всё-таки они реальней некуда. – смеётся она, натягивая одежду. Ему приятен её мягкий тембр. – С одним из представителей ты только что переспал.

– Что? – он усмехается, не веря своим ушам. – Хочешь сказать, что ты вампир?

– А думаешь, почему я в один момент съехала с катушек и от угроз перешла к поцелуям?

– Не слышал подобного о вампирах. Если верить доступным источникам, то ты просто выпила бы мою кровь. И повезло, если бы не убила меня при этом.

– Недалеко от правды. – Пожимает она плечами. – Но если бы я сделала это, то привязала бы себя к тебе.

– Привязала? Что это значит?

– У тебя необычная кровь. Она одурманивает таких, как я. Но у тебя есть какая-то непонятная защита, которая не позволяла никому из подобных мне понять этого. До сегодняшнего дня, пока я не проникла внутрь этого барьера.

– Я уже ничего не понимаю. То есть так может сделать каждый?

– Нет, это доступно все паре или тройке таких, как я. И он тоже мог бы это сделать… – Говоря это, она вдруг сделалась грустной и взглянула на Луну.

Но он не расслышал её последних слов.

– И моя кровь делает меня сексуальной жертвой вампира?

Она смеётся, и он ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы этот диалог прерывался.

– Ну, чрезмерно сексуально привлекательным объектом тебя делает твоя внешность. И не только для вампиров. А вот если твоя защита ослабнет, рядом находящийся вампир может и убить тебя в приступе дикой жажды. А такое и среди нас – уже не норма. Это своего рода наказание. И для нас, и для обладателя подобной крови. Это означает, что ты в прошлом либо был сущим ангелом, поэтому твоя невинная и святая кровь так привлекательна, либо был просто отменным ублюдком, буквально тем, кто спустил сотни и тысячи невинных жизней в унитаз, а такой дар тебе дан для того, чтобы наказать тебя. – Погрузившись в размышления, она обнимает собственные колени и порой щёлкает пальцами, словно стимулируя мыслительный процесс. Кудри спадают по её обнажённой спине. – Но барьер крайне силён, как будто подарен свыше. Нужно узнать подробнее про это проклятье.

– Но почему ты не выпила и капли моей крови, а переспала со мной?

– У меня хорошая сила воли, – усмехается она. – Но влияние этого сладкого аромата было слишком сильно. Нужно было… компенсировать?

– А, принцип меньшего зла…

Он заходится в смехе, а она лишь отворачивается, поднимает взгляд к небу и спокойно говорит.

– Ты много не знаешь. И про процесс жертвования крови.

– Так расскажи мне.

– Для чего? Послушай, – она приближается вплотную к нему, ложась рядом. – Я сказала это всё лишь потому, что ты всё равно забудешь. Таковы правила.

– Ты сотрёшь мне память?

– Иначе это станет слишком опасно… Даниэль тоже знал слишком многое.

Но он не забыл ни слова. И каждый день крутил эти слова в своей голове. Почему он никогда не замечал ничего, до того дня несколько недель назад, но и тот стёрся из его памяти? Она уверена, что это было чьей-то злой шуткой. А вот те фигуры…

– А, это я отправила проверить тебя. Но не думала, что их любопытство настолько велико, что они припрутся толпой. – Она глубоко вздыхает и ерошит волосы, откидывая роскошные кудри за спину.

Ему кажется, что над ним смеются. Те самые высшие силы, так называемые вершители судьбы, беспощадно и насильно ломая границы его сознания, одновременно кидая его в самое пекло неизвестной ему части этого мира, что существовала столько же, сколько лет этому миру. Его бросают в бездонный колодец, или скорее бездну, скорость падения в которой равна скорости разрушения привычной жизни. Словно беспомощный ребёнок он ждал того, кто возьмёт его за руку, зажжёт огонь и выведет его из тёмной комнаты, полной монстров, живущих в его собственных страхах. Так он себя чувствовал. Эти ужасные монстры – неизвестность, безнадёга и отчаяние. Он ещё не видел этих монстров в данный момент, но предчувствовал их появление. Слышал их хлюпающие шаги, смрадное дыхание и адское завывание. Он не понимал, почему его воображение рисует подобные картины. Ничего ведь не произошло. Навряд ли за ним будут охотиться страшные вампиры, даже если вспомнить её речи про его кровь. Он под чьей-то невидимой защитой, пока не придёт очередной умный соблазнитель, как она. Но она сама не придёт. Она каким-то образом уверена, что в его памяти не останется ничего, напоминающего о иной изнанке известного ему мира. Но его преследовали странные мысли и чувства.

Он хотел увидеть её снова. Хотел взглянуть в эти удивительные глаза с красным блеском. Хотел увидеть эту самоуверенную ухмылку, но ещё больше желал увидеть её мимолётную искреннюю улыбку. Он не понимал, почему так. И вообще последнее время с ним происходило что-то странное. Он всегда держал свои эмоции под контролем. Не позволял себе повышать голос, говорить на эмоциях, провоцировать кого-то, выяснять отношения, высказывать обиды и недовольство. Он был таким с детства. Тихим и вежливым. Никогда не испытывал такого гнева, который перекрыл бы здравый рассудок. Он просто не видел смысла в том, чтобы выплескивать все свои эмоции. По словам его бывшей девушки, это и стало причиной расставания, а совсем не её измена. Но и сам Хён осознавал, что своей холодностью он заставлял её сомневаться в реальности их отношений и доводил её до отчаяния. Он и правда любил её, но не мог даже сказать об этом. Не мог обнять и приласкать человека, которого любил.

Последнее время его переполняют эмоции. Настолько, что он не сдерживается, расплёскивая их вокруг себя. Но эти эмоции не обычная смесь позитивных и негативных эмоций, переполняющая среднестатистического человека. В его звенящей пустоте слышен вой. Злость, гнев, ярость. Как ни называй эти эмоции, они имеют одну сущность, что пожирает человека заживо. Прямо сейчас он борется с самой собой. Борется со своей тёмной гранью. Борется с желанием взрыва, эмоций в этой статике. И этот взрыв приходит в его жизнь, когда эта надежда уже становится рутиной. Она совершенно точно является этим взрывом. Всего лишь одна встреча. Одна лишь ночь. Но этого хватило, чтобы она засела в его голове. И, возможно, это было наваждением, но он всем нутром чувствовал, что это не была их последняя встреча. Он знал, что они обязательно увидятся снова. И эта мысль заставляла его почувствовать себя полным психом.

Я делаю шаг в комнату, но передо мной лишь темнота. Кажется, я шла слишком долго. Кажется, я потерялась где-то давным-давно. Или всё же потеряла себя?

Я иду дальше, ступая по тонкому льду, желая провалиться под него раз и навсегда. Но у меня нет выбора. Я должна идти, чтобы не остаться в липкой пустоте вечности. Эта вечность ревёт пустотой в груди, и я не чувствую уже ничего. Даже дикая боль стихла, хотя демоны внутри меня и не думали иcчезать. Чувства притуплены, словно лезвие тех маленьких ножей, что я не умею точить.

Я иду дальше, но стою на месте. Мои ноги утопают в зыбких песках, утягивая меня всё глубже. Я выбиваюсь из сил.

Воздуха катастрофически не хватает. Страх обвивает свои холодные руки вокруг моего горла, моего сердца и сжимает так крепко, насколько может это сделать бестелесное существо. Лёд рушится прямо под моими ногами, и я ныряю с головой в ледяную воду. Сил сопротивляться нет. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Так вот я предпочитаю утонуть, когда ты отчаянно тянешь меня за руку.

Я жадно глотаю воздух, это глупое тело пытается вернуться, и я позволяю. Последний раз. Слёзы рвут глотку изнутри, ведь я никогда не позволяю им выдать меня.

Я адски боюсь этой жизни. Мне легче исчезнуть, раствориться воздухе, чем вернуться в эту жизнь.

Она делает глубокий вдох, жадно глотая воздух, словно вынырнула из толщи волны, проведя там неведомо сколько. И боится снова закрыть глаза. Воспоминания, которые уже давным-давно померкли, превратившись в труху когда-то цветущего дерева, вновь обретают краски и звуки. На пожелтевшем написанном кистью портрете проступают цветные пятна, возвращая к жизни забытые черты лица. Воспоминания и лицо, которые она предпочла бы не помнить и не знать вовсе. Но это её крест, который она несёт всю свою жизнь. А боль, которая, как она считала, затихла, вновь вернулась, старые раны вновь открылись и кровоточат. А она уже посмела думать, что это забытая история. Она снова делает глубокий вдох и на выдохе резко поднимается с кровати. Тянется к шторке и дёргает её на себя. Солнечный свет заливает комнату, заставляя лежащее рядом с ней телом зажмуриться и недовольно простонать. И правда, как она посмела думать, что может так легко отпустить эту историю? Из-под одеяла выныривает симпатичный парень и обнимает её за талию. Нет, как она может предать память тех, чья кров на её руках. Как она может успокоиться и вернуться к привычной жизни, зная, что по Земле, по тем же улицам, гуляет тот, кто как две капли воды похож на само воплощение её ненависти и кошмаров. Она скидывает эти руки с себя, избавляясь от нежеланных касаний, но их источник не спешит ей перечить. Но почему ей хочется улыбаться, вспоминая его глаза. Глаза, которые она ненавидит больше всего на свете. Но они отличались от тех, что жили во вновь оживших воспоминаниях. Эти глаза были наполнены страхом и ужасом, они выдавали его сомнения в самом себе и здравости своего рассудка, но в них не было и следа недоверия к ней. Он точно сумасшедший. Поверил каждому её слову, даже осознавая, что это не укладывается в его понятие мира. Она встаёт с кровати, накидывает шёлковый халат и широкими спешными шагами пересекает комнату и распахивает дверь, чтобы исчезнуть отсюда, чтобы отмыться от противоречивых мыслей. Но останавливается, как вкопанная, удивлённо хлопая глазами. Перед ней с подносом стоял Джун, виновато опусти глаза в пол. Он явно стоял здесь какое-то время, не решаясь войти. Теперь он с беспокойством в глазах осматривает её с ног до головы. Она улыбается ему, слегка склонив голову. Настроение мгновенно улучшается, стоит ей найти повод подразнить его, что последнее время не так уж и легко: он стал слишком взрослым и смутить его теперь непросто.

– Пошли к тебе в комнату. Ему, – она кивает на тело на своей кровати, которое всего минуту назад тянулось к ней, а теперь не подаёт признаков жизни. – Нужно прийти в себя. Скажи, чтобы присмотрели за ним и увели.

– Ты…

– Он жив, но я слегка перестаралась. – Сказав это, она пожала плечами и потёрла шею, на которых тёмными пятнами виднелась засохшая кровь. – Жажда замучала.

Он лишь тяжело вздыхает и кивает ей, направляясь в свою комнату. Когда он распахивает дверь, её окутывает знакомый аромат. Он всегда так пахнет. Лавандой и мятой. От его кожи всегда исходит едва ощутимый запах, который она не могла описать, но отлично знала. И сейчас этот запах крапинками оставался на огромном полотне иных запахов. Она прикрывает глаза, наслаждаясь этими ароматами и теплом, которым всегда наполнена его комната. Он проходит в центр просторной комнаты и ставит поднос с чаем и бинтами на столик у дивана.

– Что всё-таки вчера произошло после встречи с тем парнем?

С этими словами он оборачивается к ней и мгновенно теряет дар речи. Она стояла перед ним совершенно обнажённая и издевательски ухмылялась.

– Так тебе будет удобнее осмотреть все мои раны.

Он думал, что привык к её выходкам. Но уже не первое десятилетие она продолжает удивлять его, а её шуткам нет конца. Она не сдаётся до сих пор.

– Что ты творишь? – вздыхает он

– Что? Просто пытаюсь облегчить тебе работу. А ты смутился. Так мило.

– Ты специально это делаешь.

– Ага. Потому что ты слишком милый, – смеётся она, садясь на диван.

 Джун знает, что ей нравится смущать и вызывать его на эмоции. Но всегда хотел стать для неё тем, на кого она сможет опереться, поэтому старался скрывать свои чувства. Но каждый раз она жёстко возвращала его в реальность, где для неё он милый ребёнок, над которым она любит подшучивать. Он снова возвращает свою невозмутимость и, обхватив ей плечи, склоняется над ней и осматривает старые шрамы на её теле. Этим шрамам уже десятки, сотни лет, но при приближении этого дня они начинают кровоточить. Дня, когда она потеряла всё. Но Джун застывает в ступоре: шрамы остались шрамами. Не кровоточили, не гноились. Не осталось и следа от её боли на теле, но он видел, что теперь в ей глазах немерено этой боли.

– Странно. – В его голосе удивление и обеспокоенность. – Ничего нет.

– Как нет? – Она оглядывает себя и не находит ничего. Растерянно смотрит на него. – И на спине? Но сегодня боль куда сильнее обычного.

– Нет, ничего. Но у меня всё нутро горит.

Она говорит еле слышно, как будто правда сгорает изнутри и пытается заглушить эту боль.

– Это моё наказание, чтобы я не забывала о содеянном. Не забывала, что я была соучастницей.

– Сана. – Он хватает её за плечи, заставляя взглянуть на себя. – Это не твоя вина. Я не считаю это наказанием. Это проклятье. Несправедливо, что тебе регулярно напоминают о твоей самой большой боли. Эти идиоты, зовущие себя…

– Ты зол?

Нет необходимости спрашивать. Каждый раз, когда она плачет от боли в своей комнате, он погружается в мысли, теряя всю свою приветливость и ядовитую харизму. Он единственный, кто знает каждую деталь её истории. Единственный, кто готов столкнуться в бое против Небес, если это сможет помочь ей избавиться от оков давно забытого прошлого.

– Естественно, я зол. – Но его голос спокоен, как всегда. Нет места ни одной лишней эмоции. Он знает, что может позволить себе быть эмоциональным с ней. Но какой в этом смысле, если она и так видит его насквозь. Поэтому он пытается заставить её улыбнуться. – Вместо меня ты думаешь о чём-то таком далёком, что порой зависаешь где-то в огромной Вселенной, а я не могу достучаться до тебя, пока тебя пожирает эта боль. Я хочу, чтобы ты думала лишь о хорошем. То есть обо мне.

Но она игнорирует эту его попытку развеселить её. Понимая, насколько она серьёзна сейчас, он покрывается мурашками.

– Ты прав. Это чертовски несправедливо. Несправедливо, что они мучают ещё и тебя.

Он молча смотрит на неё, как она наливает чай в кружку, неспеша делает глоток и морщится от удовольствия. Она поворачивается к нему с восхищением в глазах.

– Как тебе каждый раз удаётся из этой гадости делать чудо? Действительно врождённый талант. Ещё и каждый раз новый вкус!

– Это мой секрет. И делаю я это только для тебя, знаешь же. Остальные пусть залечивают свои раны гадким вкусом. Я им не мамочка.

– Но ты моя мамочка, так? Заботишься обо мне прямо как настоящая мать, – смеётся она. Его губы сами собой растягиваются в улыбке, на душе становится спокойнее, ведь в её улыбке, во взгляде, в каждом жесте ни грамма боли или тревоги. Пока. Пока солнце снова не село.

– Вчера и сегодня ночью я не знала, куда себя девать. А сейчас так спокойно и тепло.

Она кладёт голову ему на грудь, и он обнимает её обеими руками. Но ему неспокойно. Что-то произошло вчера. Он чувствовал это, но не мог начать разговор.

– Можно сказать то, что тебе не понравится?

– Говори.

– Меня беспокоит этот парень, который так похож на него. Кто-то показал ему то, что ему видеть не стоило. А ещё специально напугал его, притворившись им.

– Он был напуган, потому что решил, что это был он сам? И вся эта кровь вокруг… Какой человек бы не напугался?

– Ты знал? – Она смотрит на него в недоумении, и Джун тяжело вздыхает.

Он ненавидит, когда ей больно и тревожно. Но похоже ему самому придётся посеять тревогу в ней снова.

– Ты же сказала, что стёрла ему память, так? Но сегодня к нам забрёл необычный гость…

Это место однозначно не было обычным баром. Вокруг совершенно ничего не изменилось. С одной стороны, худощавый седой мужчина в дорогом костюме пил дорогой виски, задумавшись о чём-то своём. Его отстранённый взгляд откровенно пугал Хёна, а от расслабленной, но скованной фигуры веяло холодом. Этот мужчина не замечал ничего вокруг себя, в том числе и крики и смех детей, сидевших в другой стороне. Хён успел разглядеть и их. Десять детей и один учитель. Хотя, пожалуй, они были уже подростками. Учитель отчаянно пытался что-то сказать детям, но они не слушали его, шумя, болтая друг с другом и кидаясь едой друг в друга. Но учитель начинал всё заново, хоть и не оставалось надежды, что он будет услышан. Но кое-что казалось Хёну странным. Словно он смотрел телевизор, где прокручивали одну и ту же сцену, отматывая каждый раз в начало. Она заканчивалась и начиналась снова. Бутылка у мужчины не опустошалась. Учитель не срывался на крик и не уставал. Дети так и не замечали его, повторяя одни и те же действия. Но теперь ещё рядом с Хёном сидела девушка с длинными чёрными волосами. Она ела одно и то же блюдо, но его не становилось меньше на тарелке, а девушка, словно не замечая этого, продолжала есть и смотрела лишь в одну точку, не чувствуя на себе взгляда Хёна. И тогда ему стало жутко. Чудаковатый мюзикл с претензией на фильм ужасов. Лёд почти растаял в его кофе, к которому он и не притронулся, опасаясь веществ, которые снова могли оказаться там.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.