Сказки Черного рынка. Мясной отдел

Анна Хешвайн

Сказки Черного рынка. Мясной отдел

Глава 1

Я люблю мясо.

А вы?

Жареное, тушеное, пряное, нежнейшее, а если у него еще и хрустящая корочка! Люблю, когда на мясе остается кожица, если она тонкая. Она так аппетитно хрустит после жарки!

Завтра важный день. Кто-то именует его днем солнцестояния, ну а я называю днем своего первого слова. Немногим позже после этого, грядущий день, повторяющийся из года в год согласно традиции, станет днем первой выдуманной истории, родившейся из моих уст. А еще позже днем первой выслушанной истории, что запомнилась мне. И снова позже – день, когда была впервые рассказана мной настоящая, совсем невыдуманная история.

Итак, мне необходимо встретить гостей на предстоящем празднике при полном параде. Что может быть лучше, чем показать дань своего уважения посредством отменно приготовленного блюда, поданного к обеду? Только полный острых ощущений аперитив, а после завершающий это священное действо дижестив. Гостей у меня будет много, а значит, и стол предстоит накрыть от горизонта до горизонта, что протянется через поля, леса, горы, реки и вулканы. Без преувеличений – гости стекутся ко мне со всего мира. Я не могу ударить в грязь лицом.

Пища моральная для гостей уже заготовлена давно – стоит законсервированная в баночках и ждет своего часа. Но мало будет усладить уши и души, надо еще набить животы, чтобы в лености своей, даже когда уши в трубочку свернутся, гости не смогли покинуть меня и продолжили слушать все то, о чем я буду им с упоением рассказывать. О, я люблю рассказывать.

Иду за покупками. Стойко игнорирую открывшиеся совсем недавно лавки со снедью, которой ранее в моих краях и не знали. В этих лавках нет души, а значит, и еда там невкусная, хоть свиная тушка висит точно такая же, как и в любимом мною мясном отделе на землях Черного рынка. Я храню веру и правду рынку. И пусть ряды его постепенно пустеют, а торговцы меняют старую среду обитания на комфортные крытые павильоны, где царство их ограничивается квадратными метрами, но зато без сварливых врагов-соседей, так часто переманивающих покупателей. Пусть вид рынка из раза в раз становится все более заброшенным и жалким, я все равно иду туда, погружаясь в утопительный пейзаж – иду и утопаю в пестрящих красках последней жизни примитивного, но такого душевного базара. И даже если там останется одна палатка с одинокой бабушкой-торговкой, предлагающей откровенную бурду, я все равно буду ходить туда. В этом есть я.

Но сегодня ряды еще достаточно полны, с самого рассвета гомон голосов зазывает приглядеться к товару, договориться о скидке, не упустить возможности приобрести уникальную вещь. Хороводом идут первые покупатели, строптиво ворочая носы от слишком назойливых торгашей. Жестяные прилавки, прикрытые цветастыми навесами, узкие проходы с неизменной толчеей, странные повороты – воронка жизни Черного рынка.

У меня приличный опыт хождения по рынку. Нацепив на лицо маску «не прикасайтесь ко мне, во мне живет зараза», я миную первые ряды, ставшие оплотом того барахла, которое вы никогда в жизни не купите в любой другой обстановке. Такое можно купить только на рынке. За моей спиной остаются предметы для сада и огорода, принадлежности для письма и рисования, чулочно-носочные изделия, хлам из востока, хлам с запада, северный хлам, не менее презентабельный южный хлам. Сливаются в единое пятно украшения из металлов, дерева, настоящих и не очень камней. Я иду, и море мне по колено, а горные пики лишь трамплин, потому что нет у торговцев здесь власти надо мной!

– Свежеворованные фрукты!

Останавливаюсь, словно меня поразила молния. Наливные полосатые бока маленьких ягод заворожили, приковали к себе. На языке уже вертится кисло-сладкий вкус, на зубах уже налипает тонкая кожурка. Крыжовника в этом году в изобилии.

На скорую руку торгуюсь до удобной цены, а после, прижимая к груди бумажный кулек с ароматными ягодами, снова возвращаю на лицо маску неприкосновенности и иду продуманным маршрутом. Как бы душа моя ни лежала к разного рода безделицам, у меня есть определенная цель в этом воинственном походе. Мне предстоит взять штурмом святую святых – мясной отдел рынка. Прикладываю всю силу воли, дабы не сбили меня с пути и не украли время и деньги, вознаградив тем, что мне было не нужно. У меня хорошо получается, я уверенно иду. И не знаю, то ли мое лицо так выразительно, что отпугивает стрелянных торгашей, то ли причина в том, что нет у меня никакой души, что лежала бы к чему-нибудь.

Грандиозная арка переносит меня из мира побрякушек в мир железа, сдобренного кардамоном. Отчего-то именно эта специя так ярко пахнет. В мясном отделе меньше суеты, больше осмысленности, больше притязаний. Люди тут не кучкуются, они снуют гордыми одиночками, пестуя свой профессионализм бывалых знатоков.

Окидываю взглядом круглый крытый цирк, где под потолком на крюках раскачиваются аппетитные тушки, где в свете робкого солнца сверкают наточенные ножи, топоры, секиры. До слуха доносится глухой звук удара – рубки – по деревянным колодам, сделанным из вековых дубов. Эти самые дубы, продолжившие жизнь подложкой под куски мяса, некогда служили пристанищем для висельников и романтичных влюбленных. На одном из пеньков наметанным глазом как раз замечаю следы ногтей и вырубку с двумя инициалами, заключенными в сердечко. Но я не иду прямиком к мясникам. Самое тяжело оставляю на потом. В первую очередь решаю закупиться тем, что превратит невыразительный кусок мяса в сочное произведения искусства. Конечно же, я говорю о специях.

В плетеных мешочках, бочком к бочку, с горочкой насыпаны самые разные специи. Мой нос уже болен этими запахами, а активный продавец стремится ухудшить мое положение, загнать меня в угол, имея целью продать мне всю свою палатку с товаром и себя в придачу, лишь бы в накладе к концу дня не остаться. Он подносит к моему носу то одно, то другое. Думаю, он рассчитывает, что я вдохну все предложенное им, и тогда у меня не останется выбора, как оплатить весь товар, осевший в моем носу.

– Черный перец, красный, белый, – сыплет он мне в уши, в ложечку для дегустации и прямиком мне в нос.

Морщусь, отворачиваюсь, поднимаю вверх руку, обозначая зону допустимого сближения.

– Мне нужно что-то такое, после чего мое блюдо буквально запоет, – говорю я, шмыгая носом.

– Блюдо мясное? – деловито уточняет мужичок, обтирая измазанные в куркуме руки о свою рубаху, давно потерявшую белый цвет.

Я киваю в знак согласия. Мужичок расплывается в улыбке, ныряет под свой прилавок, ловко не стукаясь макушкой о низкую столешницу, и выуживает увесистый мешочек. Он расслабляет тесемки и демонстрирует мне настоящую золотую пыльцу. Нет, не золотую, а изумрудную, сапфировую, рубиновую. О, какие цвета! Какие переливы!

– Пыльца фей, – поясняет он, но об этом я и так догадываюсь.

– Она стоит больших денег.

Я опасаюсь, что меня пытаются обмануть. Феи народец малорослый, малочисленный, а потому особо защищаемый от враждебных посягательств. Порой они бывают вредными, даже злобными, но все им прощается по причине их милого внешнего вида. Эти маленькие ножки, эти глазки-бусинки, а чудесные крылышки, мерцающие наравне со звездным небом! Но пыльца фей очень желанный товар. Как существуют охотники на ведьм, на вампиров, на демонов, так есть и охотники на фей. Да, звучит непретенциозно, но доход получается немаленьким. Фей оберегают гораздо рьянее, чем тех же ведьм. Дескать, ведьм-то в мире много, а фей порой днем с огнем не сыщешь.

Но, бесы меня помилуйте, какой же чудесный вкус достается любому блюду, на которое добавляются хотя бы парочка песчинок пыльцы фей! Это вам не какой-то усилитель вкуса, это самый настоящий дар богов, амброзия, сома для пытливых вкусовых рецепторов.

– У меня свой поставщик, – подмигивает мужичок.

– Да тут у каждого второго свой поставщик.

Понимая, что меня так просто не пронять, торгаш прибегает к проверенному методу. Он снова ныряет под прилавок, достает маленькую вареную картофелину прямо в кожуре, посыпает маленькой горсточкой пыльцы из мешочка и протягивает мне.

Вот мой вам совет: никогда ничего не ешьте на рынках. Вы не знаете, где раньше было то, что вам предлагают, вы не знаете, где раньше было то, чем вам протягивают этот продукт. Но если вы закаленный во множестве боев отважный герой, то можете и попробовать. Мой желудок в свое время повидал всякое, а потому я безбоязненно отправляю в рот картофелину. Мир тут же взрывается мириадой красок, я буквально переношусь в небесную ввысь, где парю наравне с ангелами.

Торгаш с довольной улыбкой подмигивает мне, но я не спешу подогревать его самолюбие. Я-то знаю, что он наверняка неединственный, кто приторговывает тут тем, чем торговать кощунственно.

– И сколько вы хотите? – интересуюсь я о цене.

Мужичок скромно разводит руками, деланно потупив взгляд. Каков же актер, ну каков! Он озвучивает цену, что ранит меня в самое сердце навылет. Размышляю уже, как подступится, чтобы сбить цену, то торгаш предостерегающе машет руками.

– Мои специи особенные, – ну конечно, а кто признается в обычности своего товара? – Не все легко добыть, сами понимаете.

Готовлюсь к очередной слезливой исповеди, в которой продавец расскажет о своем трудном пути, в котором ему приходилось преодолевать гнев стихий, разные тяготы, недосып, голод, летний зной, пытки, и все для того, чтобы поставить свой эксклюзивный товар на подгнившие прилавок своей торговой точки.

На самом деле, во мне уже созрела готовность заплатить озвученную цену и распрощаться с мужичком. Но он подсадил меня на свои специи и теперь я уже не могу так просто вырваться из его плена.

– Как я уже сказал, у меня есть свой поставщик, – откашлявшись, говорит он. – Для него сбыт пыльцы не только способ поддерживать свое существование, но и исполнение личной мести, понимаете? Его святой долг перед семьей, который он исполняет из года в год, так и не чувствуя удовлетворения и справедливости.

Пытаюсь соотнести в голове специю, хитрого мужичка и обремененного долгом мести поставщика. Получается какая-то мешанина, достойная самого дрянного бульварного романа.

– Знакомо ли вам такое чувство, как дружба? – продолжает меня атаковать своей харизмой торгаш.

– За кого вы меня принимаете? – отчаянно фыркаю я.

– Тогда слушайте внимательно, чтобы ничего не упустить, – покровительственно кивает мужичок. – Что-то может вам показаться диким, но это реальная жизнь.

Сказание №1: «Не знакомь родителей с воображаемым другом»

Маленький Белотур прожил свою длинную жизнь под тенью людей больших и высоких. Однако не грустил он по этому поводу, а все потому, что знавал в своей жизни тех, кто возрастом хоть и превосходил его, все же ростом оказывался в разы меньше. Грустил Белотур не по причине факта своей маленькости на фоне большести других, а по причине причины своих скромных размеров.

Родился Белотур обычным младенцем с претензией на стать и красоту. Матушка его уже к моменту его рождения произвела на свет двух братьев и передала им свои густые белокурые волосы и изящные черты лица. Отец их, в свою очередь, добавил от себя высокий рост и ширину плеч. У Белотура были все шансы вырасти обычным, но он их потерял.

Ребенком жил Белотур в домике у леса, где неизменно пели птицы, выли волки и шуршали белки. Хороший то был лес, спокойный, чистый. Одно удовольствие в нем гулять, что Белотур и делал. Со старшими братьями дружба у него не ладилась, как и с другими деревенскими ребятишками. Был наш герой немного не от мира сего, все витал в своих причудливых фантазиях, да грустно вздыхал, когда родители просили его заниматься земными делами – коров подоить, овец вычесать, да воды с колодца принести. Белотур же все грезил делами волшебными, чудными, недоступными каждому. Зачитывался он сказками о драконах, эльфах, мечтал однажды отыскать гномье золото, да сразить злого демона, спасая из лап его прекрасную принцессу.

Белотуру исполнилось восемь лет и по привычке пошел он прогуляться в лес, уходя все дальше и дальше от дома по проторенной дорожке. Солнце зенит миновало, стало клониться к горизонту, а парнишка все шел и шел, в голове представляя, какой славный чародей мог бы из него получиться, если бы не уродился он в семье, обреченной до конца своих лет доить коров и чесать овец. Присел Белотур на бугристые корни сосны, подпер подбородок кулаком. Сидел так, пока не ушел окончательно дневной зной, сменившись вечерней прохладой. Решился наконец возвращаться в постылый земной мир.

С криком пролетела сойка, вторил ей черный дрозд. Шуганулась на дереве белка, роняя желудь под ноги Белотуру. Мальчишка брел себе, пока вдруг не понял, что странная какая-то дорога. Неужели заблудился? Неужто свернул не туда? Да ведь он знает этот лес как свои пять пальцев! Как бы то ни было, а заблудился Белотур. Стал оглядываться, почесывая голову, но не мог понять, как же его так угораздило и, главное, как ему выбраться из незнакомой чащобы.

– Я тебя проведу, – пискнуло где-то с боку.

Белотур закрутился вокруг себя, пытаясь разглядеть того, кому принадлежал этот голос. Так никого не увидев, решил, что голос принадлежит его перепуганной голове. Махнув на все рукой, мальчик пошел назад, надеясь так выйти к знакомому месту.

– Идем за мной! – снова писк, заставивший замереть, прислушаться, вглядеться.

И Белотур наконец увидел. Маленькая фигурка человечка, парящая на полупрозрачных стрекозиных крылышками прямо перед его носом, заставила усомниться в своем рассудке. Хоть и было мальчику всего восемь, но умом он уже отличался.

– Ты фея? – завороженно прошептал Белотур, разглядывая крохотную девочку перед собой.

Был Белотур умен, начитан и понимал, где сказки, а где правда, и о феях он знал много. Ростом едва ли с ладонь взрослого человека, юркие, быстрые, летающие на перламутровых крылышках, чудесные создания жили в лесах, скрываясь от людских глаз. Жили они долго, мирно, а поселились на земле еще до того, как появился первый человек. Мало кому удавалось видеть их вживую, но тем, кто видел, мало кто верил. Так и получалось, что в существование фей никто не верил.

Фея покрутилась перед носом у Белотура, мелодично стрекоча своими крылышками, переливающимися всеми цветами радуги.

– Неужели я забрел в ваше царство? – восхищенно прошептал мальчик, любуясь прекрасным созданием.

– Ты заблудился, – ответила фея, замирая в воздухе. – Я часто видела тебя здесь, ты никогда не сбивался с пути. Стыдно признать, но я намеренно сбила тебя с пути. Ты показался мне таким одиноким, мне захотелось, чтобы у тебя появилась компания. Ты не против моей компании?

Белотур замотал головой, заверив, что лучшей компании он и желать не мог. Звонко рассмеявшись, фея пролетела пару стремительных кругов над головой мальчика.

– Идем, я провожу тебя к твоей тропе.

И они пошли вместе. Белотур старался идти неторопливо, по пути засыпая свою спутницу вопросами. Ему хотелось узнать как можно больше о ней и ее народе.

– Моя имя Саммая, я живу в кроне вяза. Мы всегда селимся в кронах высоких деревьев, чтобы даже случайно нас не заметили. Дело в том, что люди нас не любят. Они стремятся выловить нас, чтобы оторвать наши крылья и присвоить себе.

Белотур ужасался, качал головой. Он боялся, что Саммая примет его за такого же ужасного человека.

Они вышли к знакомой тропе, и фея быстро попрощалась с ним. Белотур хотел бы остаться, поговорить еще, но Саммая настойчиво спровадила его домой. Тогда они условились, что на следующий день он вернется и они вновь проведут время вместе.

Так продолжалось с неделю. Белотур сбегал из дома при любой возможности, со всех ног несясь к лесной развилке, где его терпеливо поджидала Саммая. Она охотно рассказывала ему о своем мире, даже показала чудеса, на которые способен ее народ.

Так мальчик узнал, что средняя продолжительность жизни феи около пяти сотен лет, что питаются они нектаром цветов, орехами, ягодами. Одежду они шьют себе из птичьих перьев, а дома строят из листьев. Живут они большими семьями, вместе со старшими поколениями. Молодые феи не бросают своих предков, а если уж и хотят самостоятельности, то селятся непременно поблизости. Феи очень ценили семейные узы.

Феи поддерживали лес в чистоте и порядке, они помогали слабому зверью, освобождали запутавшихся в силках. Феи дружили с дриадами, нереидами и остальными духами леса.

– В этом лесу есть духи? – не то испугался, не то удивился Белотур.

– Конечно, – охотно отвечала Саммая, сидя у него на плече и со смаком поедая ягоду дикой малины. – В каждом лесу они есть.

Больше всего восхитило Белотура чародейство фей. Саммая создала для него радугу, выпустила в небо сноп искрящихся мотыльков, свила для него венок из прекраснейших цветов, заставила распуститься колокольчики прямо во мху, да приманила пару звонкоголосых лягушек из ближайшего пруда.

Мальчик тоже не поскупился на истории. Саммая оказалась очень любопытной, она с интересом слушала, как же живут люди. Белотур старался не говорить о низменном и подлом, что было в натуре у человека, все рассказывал, какими добрыми и хорошими могут быть люди.

Воодушевившись, Саммая принялась уговаривать мальчика, чтобы тот познакомил ее со своей семьей. Ей хотелось воочию увидеть, как же живут люди.

– Разве ты никогда не видела? Никогда не приближалась к людям также, как ко мне?

– Только пару раз всего, – понурила голову Саммая. – Дело в том, что люди нас либо боятся, либо ненавидят. К тебе я долго приглядывалась, чтобы решиться на первый шаг.

– И что же те разы? Они были неудачными?

– Встречи проходили очень быстро. Люди попадались черствыми, мелкими, ничего с них было не взять. Так что я оставила попытки, дожидаясь такого вот хорошего мальчика, как ты.

– Ну хорошо, – согласился Белотур, обрадовавшись, что его новая подруга так хорошо выделила его на фоне остальных людей.

Вернувшись домой, Белотур тут же принялся уговаривать родителей, чтобы те познакомились с его новой подругой. Братья тут же подняли его на смех. Наперебой стали делать предположения, что это за друг такой у их младшего появился. Начали блаженным, закончили воображаемым.

– Да как же мы примем гостя? – вздыхала мать. – Еда у нас без изысков, совсем пресная.

– Да и за столом совсем уж места нет, – вторил ей отец.

Белотур заверил, что его подруга занимает настолько мало места, что никто даже не заметит возникшей тесноты, а еда ей нравится совершенно простая – хватит пары ягод, что растет прямо у дома. Родители пожали плечами, но согласились.

– Для воображаемого друга много места не надо! – надрывались братья.

– Моя подруга не воображаемая! – обиженно восклицал Белотур. – Очень даже настоящая!

В сердцах он выложил все. Рассказал, что Саммая из народа фей, что познакомился он с ней в лесу. Братья лишь сильнее залились хохотом.

– Так как же мы увидим твою подружку, если она совсем крохотная?

– Как же мы ее увидим, если она воображаемая?

– Только ты ее похоже и можешь видеть! Сам мелкий, вот и подружку под стать себе нашел.

– Все в фантазиях своих летаешь, вот и подружку себе нафантазировал!

Родители прятали улыбки, но от идеи не отказались. Краем уха мальчик услышал, как отец сказал:

– Пусть с воображаемым, но если он хочет нас познакомить со своим другом, то пусть так.

Новым днем Белотур отправился за Саммаей, чтобы привести ее к себе домой. К его удивлению, фея была не одна. С ней тоже была ее семья, и насчитывалось их около десяти персон.

– Это мои братья и сестры, – представила Саммая. – Матушка и папочка, а еще бабушки и дедушки. Мы все очень хотим узнать, как же живут люди и правда ли они такие хорошие, как ты и рассказывал.

Белотур не стушевался, а только больше воодушевился. Ведь он не только покажет родителям, что у него появился настоящий, а не воображаемый друг, но еще и даст им возможность увидеть, что чудеса существуют совсем рядом. Он был уверен, что отродясь его семья не видывала настоящих фей. Живо представил себе, как исказятся лица насмехающихся над ним братьев. Уж такую стаю волшебных существ они точно не смогут назвать нафантазированными, от стрекота их крылышек уж никто не сможет отмахнуться.

Окруженный столь необычным сопровождением, мальчик отправился в дом, где их ждали уже родители со скромно накрытым столом, да принаряженные к случаю старшие братья. Завидев маленький крылатый отряд, летающий в воздухе в солнечных лучах, семья обомлела, обмерла, не смогла даже двух слов связать. Они на самом деле никогда не видывали такой волшебной красоты. И никогда не видели, чтобы у Белотура был настоящий друг.

– Ну что теперь скажите? – задиристо поинтересовался мальчик у своих братьев. – Нафантазировал я? Обманул вас? То-то же.

Уместиться в доме не составило труда. Феи разместились по краюшку стола, а люди на своих законных стульях. Друг на друга поглядывали с опаской, но и с интересом. Мать человеческого семейства объявила:

– Пообедаем!

– Пообедаем, – вторила ей мать фейского семейства.

И начался кромешный ужас.

Феи, размером едва ли с человеческую ладонь, облепили среднего брата, маленьким зубками вгрызаясь в руки, ноги, шею и лицо. Челюстями они работали также быстро, как и крылышками. Завизжала мать, вскочил отец, старший брат схватился за нож, а маленький Белотур лишь беспомощно разевал рот. Ни в одной из книжек он не читал, что феи могут быть такими жестокими и плотоядными.

Не успели люди опомниться, как феи набросились на старшего брата. Едва взял себя в руки отец, а злобные существа уже облепили мать. Белотур мямлил, роптал, просил прекратить. И тогда Саммая ответила ему:

– Испокон веков люди уничтожали мой народ, чтобы пустить нас в угоду собственного желудка. Не было ни одного человека, что был бы таким же хорошим, как описывал ты, Белотур.

– А я? Неужели я тоже плохой?

– Ты еще мал и наивен. Повзрослеешь и станешь таким же.

– Нет, никогда! Я ведь правда хотел подружиться! У меня и в мыслях не было навредить вам! – растирая по лицу слезы, восклицал Белотур. – Я не стану жестоким, не стану злым! Никогда!

– Значит, ты никогда не вырастешь, – отрезала фея, переводя свой взгляд на отца семейства.

– Вы сожрали двух моих сыновей и мою жену, – просипел мужчина, сжимая в руке деревянную разделочную дощечку. – Сожрали все, не оставив и косточки.

Стрекочущий рой облепил мужчину, но он был так для них велик, что на него пришлось потратить больше времени, чем на остальных. Все еще шмыгая носом, Белотур взял дощечку, выроненную из рук отца.

– До последней косточки сожрали, – бормотал мальчик бездумно.

Пока феи впивались крохотными зубками в отца, Белотур поочередно прихлопнул каждую фею разделочной дощечкой.

Уж лучше бы его подружка была воображаемой. Уж лучше бы он не стал знакомить ее со своей семьей. То, что осталось от отца, Белотур похоронил на заднем дворе доме. Маму и братьев мальчик не смог положить рядом с ним, но он бережно оттер их кровь от пола, а те тряпки, которыми он это делал, он положил рядом с останками отца. У могилки поставил дощечку, где выцарапал имена своей семьи, и на нее же повесил самодельное ожерелье, на котором переливалось с десяток перламутровых стрекозиных крылышек. Но на этом Белотур не остановился.

Вернувшись в дом, он сел за стол, придвинул к себе тарелку с нетронутой едой, приготовленной матушкой.

– Без изысков, пресная, – глухо пробормотал он о своем, отодвигая тарелку. – До косточки сожрали.

Белотур рядком уложил прихлопнутых фей. Крыльев их он уже лишил, теперь принялся за мясо. Отделил его от маленьких косточек, – меньше, чем у птиц – а после взял эти косточки, да перемолол их в ступке. Порошок добавил в отварной картофель в своей тарелке и снова попробовал блюдо.

Получилось с изыском, умеренно солено, в нужной степени перчено, с долей приятной сладости.

Так и питался Белотур, присыпая любую свою пищу костяной пыльцой, да только сколько бы он ни ел, да все никак не рос, оставаясь в теле восьмилетнего мальчика, даже когда возраст его перевалил за пять десятков. Так прокляла его фея. Он тоже не остался в долгу и тоже проклял фейский народ, оказавшийся далеким от того описания, которое водилось в книгах. Покуда он не рос и оставался мал, то изо дня в день предлагал людям пыльцу, добытую из костей фей.

У маленького мальчика охотно покупали все, что он предлагал. У него даже не спрашивали, откуда бралась чудесная приправа. Маленький ведь, какой с него спрос?

***

Глаза мужичка наполнены грустью и вековой тоской. Пока он говорил, подходили еще покупатели, как-то незаметно раскупив треть выставленных запасов специй. Грусть его объяснялась тем, что занятый убеждением меня, он опустил возможность хорошенько обвесить невнимательных покупателей, тем самым обеспечив себе тройную выручку.