Посох Инорога

– Слыхал ли ты княже, об Ольгерде, сыне Трувора?

– Слыхал, как не слыхать. Справный витязь.

– Послал он нас к тебе, князь, чтоб от имени его просили мы у тебя, Ярослав, сын Мстислава, руки дочери твоей – Марьяны. И шлёт он тебе для выкупа за неё виру богатую, – по знаку Ратибора, варяги вынесли на середину сундук и поставили его перед князем. – Отдашь ли ты, князь Ярославну в жёны Ольгерду Труворовичу?

Люди во дворе и на улицах гудели как растревоженный улей. Всем не терпелось, чтоб воевода поскорее вышел из княжьего дома и сообщил радостную весть. Наконец их терпение было вознаграждено. Ратибор появился на крыльце и стал спускаться к народу. Люди во дворе сдали назад, освободив пустое пространство в две дюжины шагов. Ратибор остановился на последней ступени и, заткнув руки за кушак, оглядел собравшихся горожан.

– Князь, дал добро! – провозгласил воевода. – Свадьбе быть!

Он ещё не успел договорить, а толпа уже разразилась ликующими криками, которые волнами побежали, охватывая всё больше и больше жителей. Быть свадьбе! Быть! Ох, как гулять будет, Китеж!

Глава 2

Колонна псиглавов, мерно печатая шаг, двигалась по ночной дороге. Мрак созывал свои войска, и псиглавы шли без остановок на отдых, покрывая огромные расстояния за день.

Их было много. Очень много.

Рослые люди с головами собак, которые можно было бы принять за искусно сделанные шлемы, хотя на самом деле являлись именно головами, для многих народов являлись лишь легендами. Теперь эти легенды, вырванные колдуном из мрачных глубин мира, шли на соединение с войском Тугарина.

Ловкие, сильные и неимоверно злобные, они и голыми руками могли натворить много бед, а уж оружные и вовсе представляли собой не шуточную угрозу. Вооружённые, как правило, боевыми булавами да секирами псиглавы презирали доспехи. Лишь кожаные кирасы прикрывали их мощные торсы, рельефно подчёркивая и без того ужасающую мускулатуру.

Ворон с хриплым карканьем пал с неба и пронёсся в голову колонны. Шедший впереди воин, должно быть командир, взмахом руки остановил колонну. Глянув на приближающегося ворона, он вытянул вперёд руку, сжимающую секиру. Ворон плавно опустился на протянутое оружие и, усевшись на крестовине, сложил крылья.

Каррр!

Главарь молча ждал, прищурив жёлтые глаза и оскалив ужасные клыки, что поведает ему ворон. Он знал этого ворона. Именно он прилетал тогда, несколько седмиц назад, и позвал их на войну. Теперь ворон передавал псиглавам новый приказ.

Карррр! Карррр!

Главарь коротко кивнул и ворон, с хриплым карканьем взлетел в чёрное небо. Повернувшись к своему воинству, псиглав прорычал команду и махнул оружием в сторону степи. Повинуясь приказу своего командира, колонна начала движение, сходя с дороги и углубляясь в чернеющую степь. Главарь понаблюдал какое-то время, стоя на дороге и двинулся следом.

Жрать. Как же хочется жрать.

Толстый упырь, наполовину вылез из своего болота. Он вертел уродливой головой во все стороны, пытаясь высмотреть хоть что-то, что годилось бы в пищу. Хорошо бы конечно вкусить человеченки, но теперь, с голодухи, годится даже тощая лягушка.

Его блёклые, слегка светящиеся глаза, рыскали вокруг не мигая, но не находили вожделенной добычи. Даже лягушек в этом болоте не было. Всё сожрано уже давным-давно.

Вообще-то упырю еда была без надобности. Мертвяк, которому нет смысла питаться, чтоб поддержать жизненные силы. Но память о том, что когда-то давно ему доводилось, есть пищу настойчиво стучала в, покрытом гнилостной слизью и плесенью, мозгу. Вернее том, что от его мозга уже осталось.

Людские отбросы, безжалостные враги, тати, потерявшие человеческий облик. Проклятые души не достойные быть принятыми в Вирий, в объятия Пресветлых богов. Они так и оставались гнить после смерти не захороненными, не прошедшими очистительного обряда. Даже Мать-земля не желала их принимать. Так и гнили они, постепенно превращаясь в упырей.

Жрать!

Вот единственная мысль, что ещё жила в уродливых головах. Всё что попадало в желудок упырей, так и оставалось там протухать, оттягивая к низу и без того раздувшееся брюхо.

Чёрный ворон приземлился на сухую корягу почти перед самой мордой упыря. У мертвяка тут же потекла слизь из вонючей пасти, его блёклые глаза разгорелись. Пища!

С омерзительным чавканьем вылезла из болотной жижи уродливая рука с кривыми когтями и протянулась к птице, чтоб одним движением схватить, смять, запихать в ненасытную пасть.

Карррр!

Ворон расправил крылья и клюнул упыря в протянутую лапу. Упырь осклабился, выставляя внушительный арсенал полусгнивших, но довольно острых клыков, однако руку убрал.

Он всё понял. Появился тот, кто может повелевать. И с ним лучше не шутить.

Ворон оттолкнулся от коряги, взлетел на засохшее дерево и уселся на ветке, разглядывая раскинувшееся под ним болото.

Каррр! Каррр! Карррр!

Зачавкала жидкая грязь. С потоками лопающихся пузырей стали вылезать на поверхность уродливые головы. Светящиеся буркалы уставились на наглую птицу.

Каррр!

Им обещают пищу! Много пищи! Надо только пойти туда, куда их зовёт ворон, и взять её. Надо подчиниться и сделать то, что им приказывают. Тогда они смогут нажраться вдоволь.

Жрать!

Болото застонало и захлюпало, выпуская из своих недр уродливые тела. Упыри двинулись, пробираясь сквозь грязную жижу и стали вылезать на берег. Они шли медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, стряхивая на ходу липкую грязь и болотную тину. А болото выплёвывало на поверхность всё новых и новых мертвяков.

Медведь крался, опустившись на все четыре лапы, по краю поляны. Ветер дул в другую сторону и олень не мог его учуять. Осторожно ступая, чтоб не хрустнула ни одна ветка, медведь подкрадывался ближе. Он двигался легко и грациозно, словно и не тяжеленный медведь это был, а призрак, тень.

Но как ни осторожен был хищник, чуткие уши оленя вздрогнули и повернулись в сторону, затаившегося на окраине поляны, медведя. Олень не видел врага, но что-то почуял и теперь внимательно осматривал окрестности, втягивая ноздрями воздух.

Резким, молниеносным рывком, медведь вынес свою огромную тушу на поляну. Несмотря на кажущуюся неповоротливость, мчался он очень быстро. Олень рванулся в сторону, но медведь, последним прыжком успел опустить свои когтистые лапы ему на спину. Олень закричал.

Медведь терзал шею оленя клыками, не переставая лупить огромными лапами уже не сопротивляющуюся жертву, вырывая когтями большие куски. Наконец олень полностью затих и хищник выпрямился.

Каррр!

Граааууу!

Медведь резко обернулся и ощерил окровавленную пасть, показывая ужасающие клыки. Он не станет делиться своей добычей. Но никто, похоже, не собирался посягать на трофей.

Чёрный ворон уселся на ближайшем дереве и, склонив голову, стал разглядывать место битвы двух зверей. Медведь выжидающе смотрел на ворона. Он не доверял этим птицам, уж слишком много о них знал. А этот ворон был не здешний, и от него можно было ждать любой пакости. К тому же эта птица была, ой как, не проста. Медведь это чуял, и шерсть на его загривке шевелилась.

Каррр! Каррр!

Так вот оно, что?

Медведь задрожал всей тушей. Косматая шерсть заходила волнами и стала клочьями спадать на землю, постепенно освобождая из-под себя человеческое тело. Перед вороном появился обнажённый человек.

Бер-оборотень. Вождь клана.

Мощная грудь оборотня устало вздымалась, изо рта вырывался хрип, ещё не отошедшего от недавней схватки охотника. Вождь стоял перед вороном и, насупив косматые брови, вслушивался в резкое карканье посланника. Как некстати, он тут появился.

Двенадцать лет назад, во время Великого Мора, голод вынудил клан искать помощи у чёрного колдуна. Мрак выслушал оборотней, которых привёл к нему вождь, и согласился помочь. С тех пор земли беров всегда изобиловали дичью.

Только за помощь, Мрак взял с клана клятву явиться на его зов, когда придёт время и послужить ему. Время пришло. Пора отдавать долги. Вождь уж думал, что колдун забыл о своем договоре с берами. Он ошибался.

– Хорошо! Передай своему повелителю, что клан придёт.

– Каррр!

Ворон сорвался с ветки и, набирая высоту, скрылся в темноте. Вождь ещё долго смотрел в след улетевшей птице, и на душе у него было не радостно. Клан был не многочислен. А уж теперь и вовсе мог исчезнуть с лица земли. Но клятва, есть клятва.

– Слыхал кум, Могута-то купец, свою новую житницу варягам отдал.

– А то! Могута – купец справный. Он не какой-нить арамейский купчина, который только и знает, что барыши с покупателя в три шкуры драть. Я вот месяц назад у него отрез шёлку для девок своих новый заказал, да малость не хватило. Я вишь на пацанёнка потратился – сладость купил малому, а вспомнил когда про шёлк, так поздно стало.

– Ну и…?

Два крестьянина ехали в телеге, запряжённой сивой кобылкой, и лениво беседовали, развалившись на сене, укрытом рогожкой. Лошадь мерно трусила по, насквозь знакомой дороге и не требовала ни каких понуканий со стороны людей.

Тот, кого назвали кум, лениво потянулся и выудил из-под сена кринку с квасом. Сделав пару крупных глотков, он протянул кувшин своему приятелю.

– Вот и ну! – ответил кум, вытерев усы, – Так Могута мне и сказал, когда в Китеж снова поедешь, мол, тогда и вернёшь. А сейчас мол, не переживай. Свои люди, росы, мол. Стало быть, верить друг дружке должны, а иначе напастей всяких накличем, коли, веры никому не будет. Так и сказал. Хороший муж.

– Э, не скажи, кум. Могута, хоть и кажется щедрым, да своего всё одно не упустит. Ежели всем в долг давать станет – сам по миру пойдёт.

– Тута ты прав, конечно, – кум почесал подбородок, – Я вот как мыслю. Вот, ежели, Могута к тебе отнёсся так, по доброму…, то к кому ты снова пойдёшь за товаром? К нему, али к кому другому?

– Ну, к Могуте, разумеется. К кому ж ещё.

– Вот! – кум поднял палец, – И, стало быть, чем больше к Могуте люду ходить будет, тем больше он продаст. И тем лучше у него дела идти будут. Я вот так мыслю.

Кум замолчал и уставился в небо, развалившись на рогожке и лениво отмахиваясь от назойливой мошки. Второй задумчиво почесал живот под рубахой, поправил намотанные на облучок вожжи и снова повернулся к куму.

– А помнишь кум, как на зимних проводах, мы вашу ватагу в озеро загнали?

– Нашёл, что вспомнить! С вами ж тогда, Ратибор был.

– И что, что Ратибор? Вас тогда, сколько было-то, а?

Весной, когда провожали зиму, в Китеже на ярмарочных гуляньях, завязалась традиционная потеха, стенка на стенку. Хмельной народ, разделившись на две ватаги, схлестнулись на кулаках на льду озера. Одетые в тяжёлые шубы и тулупы, разгорячённые бойцы от души лупили и валяли друг друга в снегу, под озорные крики и улюлюканье зрителей. Человек триста тогда набралось с обеих сторон. В тот раз ватага, в которой был кум, проиграла потасовку. Половина сражающихся ухнула в воду, когда лёд не выдержал такой массы народа и треснул сразу в нескольких местах.

– Ты сам-то, Борко, тогда в воде вместе со мной барахтался. Али забыл?

– Так ты ж, вцепился в мой полушубок, как клещ, – возмутился Борко, – Чуть не утоп из-за тебя.

– Так уж и утоп бы?

– А-то! Если б не заехал тебе промеж бровей, точно бы утоп.

– Кхе… – кум почесал то место, про которое помянул его приятель, – Да уж, заехал ты мне тогда знатно. Что оглоблей. Ну да ничего, нынче на свадьбе, мы с вами поквитаемся.

– Ох, кум! Чья бы корова…

– Точно побьём вашу ватагу.

– А вдруг мы с тобой в одной ватаге будем?

– Ты никак испугался, что я с тобой поквитаюсь?

– Это я-то испугался? Нет, ну нарочно я возьму и пойду к тем, кто против вашей ватаги будет. И снова промеж бровей тебя приголублю.

– Ох! Ну, рассмешил! – кум выплюнул соломинку, – В прошлый раз тебе это удалось, потому что я оступился на льду. Нынче-то льда вам взять негде.

– А причём тута лёд. Уж не хочешь ли ты, кум сказать, что мы вас тогда побили из-за одного везенья?

– А как же? Везенье. Нас ведь тогда больше на ногах-то осталось стоять. Вот лёд под нами и проломился. Кабы не это, я бы тя, сам промеж косых приложил бы.

– Это у кого косые-то? – возмутился Борко.

– Да у тебя, у кого ж. Не у меня же.

– У меня, выходит, да?

– Ага! – кум даже скривил лицо и перекосил взгляд, чтобы было убедительнее, – Как у зайца.

– Да я щас тебе самому косые сделаю.

Бороко приподнялся и схватил кума за ворот рубахи. Кум, не долго думая, махнул кулаком. Борко дёрнул головой, уходя от удара, но рук не разжал. Оба приятеля не удержавшись, упали на дно телеги и, вцепились друг в друга, лягаясь и бранясь, на чём свет стоит. Кобыла, почувствовав, что телега заходила ходуном, стала посреди дороги.

Так, пыхтя и ругаясь, оба крестьянина затеяли потасовку, сотрясая телегу, и не слышали приближавшихся ударов копыт по дороге. Закованный в кольчужную броню белогривый конь без седока промчался мимо, обогнув стоящую на дороге повозку и, скрылся в клубах пыли.

Оба разом вскинули головы. Разжав объятья, выпрямились и сели, провожая взглядом удаляющиеся клубы пыли.

– Кто это был? – спросил кум, поправляя разорванный ворот рубахи.

– Да вроде скиф. Быстро проскакал, толком и не разглядел.

– А по что решил, что скиф?

– Дак вона, грива белая мелькнула. Ну и в кольчуге весь.

– Куда это он так спешит? – кум почесал бороду. Вынул из неё пару соломинок и сплюнул на землю кровь.

Появление белогривого коня, прекратило потасовку. Теперь кумовья уже не пытались набить друг другу рожи, разом позабыв о недавней ссоре.

– Да в Китеж, куда же ещё. – Борко взял поводья, – Скифы ж, тоже на свадьбу званы. Но! Пошла, родимая!

Ольгерд быстро нырнул вправо и попытался достать Ратибора., но тот легко отклонил меч юноши и снова ушёл в сторону. Всеслав попытался, было, достать воеводу снизу, но и у него ничего не вышло.

Двое витязей, вот уже битый час наседали на воеводу с двух сторон. Но Ратибор раз за разом, отбивал их атаки, легко, словно играючи крутя два тяжёлых деревянных меча. Оба уже не по разу получили довольно болезненные уколы, но сами никак не могли достать воеводу.

Он будто играл с ними, как сытый кот играет с мышами. Только ухмыляется в усищи. Они уже взмокли оба, а ему всё ни почём. Приятели вертелись вокруг воеводы, наседая на него словно собаки на медведя. Крутились, скользили, перекатывались, пытаясь найти брешь в защите, но Ратибор как будто чувствовал каждый их шаг, заранее упреждая и сводя на нет любую атаку. Опытный воин видел намеренья своих противников, словно они сами ему заранее сообщали, что и как будут делать.

По мнению воеводы, двигались оба витязя уж больно медленно и не торопливо, хотя сами нападавшие так не считали. Да и все кто следил за поединком, тоже видели перед глазами лишь смазанные и размытые движения: уж так быстро всё происходило, что глазом и не уловить вовсе.

Ольгерд крутанул свой меч и напал в очередной раз. Всеслав одновременно ринулся в атаку со своего бока. Воевода плавно перетёк между ними, походя, отклонив направленные в него мечи, и нырнул им за спину.

Всеслав не успел развернуться и чуть не получил болезненный укол в плечо, успев вскинуть свой деревянный меч в самый последний момент. Рука сразу отсохла и будто налитая свинцом стала. Ольгерд оказался более расторопным, и сумел отпрыгнуть. Меч воеводы просвистел перед грудью.

Ответный выпад. Воевода пошёл под удар с уходом в бок и подсёк Ольгерда носком сапога под коленом. Не удержавшись, юноша упал в пыль, но успел всё ж перекатиться, чтоб не попасть под верхний удар.

Ратибор отошёл на пару шагов к краю площадки и встряхнул кистями рук, крутанув оба меча. Он даже не запыхался. Витязи же напротив, тяжело дышали, стояли перед ним и не нападали, давая себе небольшую передышку.

Белогривый конь влетел в ворота княжеского двора, заставив отпрянуть немногочисленных зрителей, следивших за потешным поединком. Оставляя глубокие борозды, задними ногами конь попытался сбросить ход, одновременно вскидываясь на дыбы. Опуская передние ноги наземь, конь неожиданно их подогнул и перекувырнулся через голову.

Выпрямился и встал на ноги уже не конь, а человек, облачённый в серебристую кольчугу, что давеча служила бронёй коню. За спиной воина был, перекинут круглый синий щит с изображением белого коня, а над плечом выглядывала рукоять меча, которые ранее так же были приторочены к конскому крупу хитроумной упряжью.

Воин оглядел двор и судорожно сглотнул, облизывая пересохшие губы. Тут же к воину метнулся дворовый работник, протягивая ковш с колодезной водой. Воин-скиф принял протянутый ему ковш, благодарно кивнул и надолго припал к нему губами. Скифы были дальними родичами древних Невров и до сих пор сохранили способность к оборотничеству. В облике лошадей они могли быстро перемещаться по равнинам своей страны. С росами они были в крепком союзе ещё со времён гиперборейского царства.

Утолив жажду, скиф отдал ковш и, вытерев ладонью усы, повернулся к Ратибору.

– Привет тебе, Конич, сын Китовраса!– произнёс воевода, крепко пожав скифу руку, – Что привело тебя раньше родовичей? Свадьба княжны с княжичем только через седмицу.

– Беда привела меня, воевода, – скиф устало посмотрел на Ратибора, – Мрак войной идёт. Веди меня к князю.

Тяжкий выдох пронёсся по двору при этих словах. Все, кто стоял рядом, и слышал слова скифа, разом потемнели в лицах. Ратибор скрипнул зубами, коротко кивнул и отодвинулся, пропуская воина вперёд.

Некоторое время спустя из дверей терема выбежал Всеслав и начал быстро отдавать короткие приказы. Несколько воинов бросились к конюшням и начали спешно седлать коней. Со смотровой башни детинца ударил набат. Звонкий и тоскливый звук понёсся над городом, заставляя жителей в ужасе вскидывать головы. И хотя, со времени Великого Мора, набат не звучал над Китежем, но всё же его звук хорошо знали и помнили все.

Беда!

Вскоре на сторожевых башнях города чадно задымили сигнальные костры, разнося страшную весть по округе. Все кто видел эти дымы, спешно бросали свои дела и торопились в город. А из города высыпали всадники и, рассеявшись, помчались в разные стороны, сообщить всем землям о надвигающейся угрозе.

Тугарин смотрел с взгорка на движущуюся перед ним армию. Вытянувшись в бесконечную колонну, войска Мрака шли по сухой степи, поднимая клубы пыли. Сегодня утром армия перешла границу земель скифов, но в бой со скифами пока не вступала.

Скифские разъезды и дозоры держались поодаль и при малейшей опасности быстро уходили вглубь степи. В облике коней, без седоков, они не могли сражаться и поэтому предпочитали только наблюдать за вторгшейся армией.

Тугарин знал, что скифы уже послали гонцов всем своим союзникам, но его это не беспокоило. Пусть видят, какая сила идёт на них. Пусть видят и трепещут. Воин тронул коня и уже стал спускаться с холма, как его внимание привлёк резкий звук и крики.

Отряд беров, недавно присоединившийся к армии двигался в обход холма. Обойдя препятствие, колонна оборотней снова вливалась в общий строй. Беры несли с собой тяжёлые дубины, окованные железными полосами. Сражаться оборотни предпочитали в человеческом облике. Тяжёлая дубина в бою всё же лучше, чем когтистая лапа, несмотря на звериную силу и ловкость. Особенно против нескольких выставленных рогатин, да топоров. Что-что, а росы прекрасно умели охотиться на медведей.

Поэтому дубины были излюбленным оружием оборотней. Случайно один из беров неосторожно задел своей дубиной псиглава, идущего в колонне, параллельной берам.

– Стррожно! Стрри кда пррёш, хррыз, – пролаял псиглав.

Между собой псиглавы общались на своём, лающем языке, но многие знали и человечью речь. Правда собачья пасть плохо была приспособлена для этого. Поэтому людские слова они, скорее лаяли, чем произносили. Но бер его понял. Понял и то, что его только что оскорбили. «Хрыз» или «грыз» на языке псиглавов, означало низшее существо

– Это ты кого так назвал, пёс смердячий? – бер перекинул дубину в другую руку и, схватив псиглава за плечо, повернул к себе. – Ну-ка, повтори.

Оба остановились, что вынудило остальных обходить их, нервно оглядываясь, но, не рискуя вмешиваться. Псиглав оскалил огромные клыки и приблизил морду к лицу оборотня.

– Тбя, хрыз! – пролаял псиглав и показал жёлтые клыки.

Бер усмехнулся, отбросил дубину и, прянув назад, затрясся всем телом. Оборотень решил показать противнику, кто из них «хрыз». В мгновение ока его тело покрылось густой шерстью, а лицо превратилось в ужасную медвежью морду. Он раскрыл пасть. С клыков закапала слюна, и раздался тяжёлый рык.

Псиглав бросился на медведя, целясь топором ему в голову, но бер уклонился и ударом тяжёлой лапы, выбил топор из рук противника. Тогда псиглав просто схватил оборотня за густую шерсть и притянул к себе, намереваясь вцепиться клыками ему в горло. Бер тоже вцепился в противника, пронзив когтями кожаный панцирь псиглава и не давая тому вонзить клыки в свою шею.

Противники были равны по силе и потому, никому из них не удавалось взять верх. Так вцепившись, друг в друга, они и боролись посреди марширующей армии, пытаясь опрокинуть противника, рыча, лягаясь и мешая всем. Они даже не заметили, как вокруг них разом, словно по чьему-то приказу, образовалось пустое пространство.

Тугарин неторопливо пустил коня в их сторону. Воины расступались перед ним и, втягивали головы в плечи, стараясь не встречаться глазами со своим воеводой. Они даже отводили взгляд в стороны, только бы не смотреть туда, где происходила свара. Все и так понимали, что сейчас произойдёт.

И это произошло.

Тугарин неторопливо, даже лениво, слегка наклонившись в седле, без замаха, качнул топором. Оружие, описав короткую дугу, сверкнуло сталью, и начисто снесло звериные головы обоим. Оскаленные морды, кувыркнувшись, грохнулись в пыль, разбрасывая красные капли крови и ещё пытаясь шевелить челюстями, так и не поняв, что сомкнуть их уже не удастся. Вцепившиеся друг в друга, обезглавленные тела, ещё какое-то время стояли, качаясь, а затем рухнули на землю.

Тугарин, слегка мотнув кистью руки, стряхнул с лезвия топора успевшие зацепиться за гладкий металл редкие капельки крови. Ставшее вновь чистым и холодным оружие скользнуло рукоятью в петлю и вновь привычно закачалось у ноги хозяина. Воевода пустил коня вдоль строя.

Видевшие, столь скорую расправу своего командира воины притихли, и уже ни кому не приходило в голову затеять свару, какие бы причины к этому не возникли. Войско продолжало движение по степи, отматывая версту за верстой, молча, глотая пыль.

Дружина медленно покидала двор и колонной втягивалась в ворота. Марьяна провожала воинов, едва сдерживая слёзы. Собственно она даже и не пыталась их сдерживать. Коль пришла беда, и вместо свадьбы кровавая сеча грядёт, радоваться не приходится.

Уже и урожай собрали весь, народ жил в предвкушении знатного пира, а тут…. Вон даже столы заготовили, лежат теперь никому ненужные у стены, сваленные, как попало. Мужчины не в наряды, а в брони облачились, не кушаками, а мечами подпоясались. Ольгерд, жених, так и не стал её мужем, да и вернётся ли, чтоб стать, одним богам ведомо.

– Прощай, Марьяша, – Ярослав подошёл к девушке и положил руки ей на плечи, заглянул в заплаканные глаза, – Видишь, как всё получилось. Вот побьём врага, тогда и свадьбе быть.

– Да, отец. – Марьяна грустно посмотрела на отца.

Ярослав улыбнулся и провёл пальцем по щеке дочери, смахнув слезу. Девушка прижалась к нему, уткнув лицо ему в грудь. Князь погладил её по голове.

– Ну, ну, дочка. Не надо плакать. Ты же дочь князя Китежского. На тебе остаётся забота о тех, кто останется. Не уж-то не справишься?

– Я справлюсь, отец.

– Ну вот, и ладно. За хозяйством следи. Но ежели, что – уводи народ в леса. Не мешкая. И не думай о плохом. Боги нам помогут, ибо наша, правда, сильнее вражьей.

Марьяна кивнула и посмотрела на Ольгерда. Юноша стоял поодаль, переминаясь с ноги на ногу. Ярослав кивнул ему, подзывая, и пошёл к своему коню.

– Не грусти Марьяшка, – витязь обнял девушку, – Вот побьём Мрака, там и свадьбу сыграем.

– Ты себя береги, герой. Мрака ещё побить надо.

– Побьём! Обязательно побьём.

Марьяна улыбнулась и, притянув юношу за голову, жарко припала к его губам. Теперь они не стыдились, что не женаты и их могут осудить. Нечего было стыдиться. Хоть свадьба и не состоялась, но всё равно они муж и жена. А боги, глядишь, и простят. Ведь неизвестно увидятся ли они снова.

– Ольгерд, сынок, пора! – князь уже сидел в седле.

– Марьяна! С тобой остаются воевода Кукша с сотней дружинников… Мало ли, что.

Ярослав тронул поводья и, не оглядываясь более, выехал за ворота. Большая часть дружины уже покинула город, и надо было поторопиться. А то и не уедешь вовсе. Ольгерд прыгнул в седло, повернулся к девушке.