Репка. Сказка постапокалиптической эротики

Репка

Сказка постапокалиптической эротики

Алексей Мефокиров

© Алексей Мефокиров, 2019

ISBN 978-5-4496-4831-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Благодарности

Особая благодарность Ольге Мефокировой, без которой бы создание этой книги не представлялось бы возможным. Она – главный вдохновитель и первый помощник, важный практический консультант. И лишь скромность не позволила ей называть себя автором данного произведения

Вместо пролога

Посадил дед репку – выросла репка большая, пребольшая.

Стал дед репку из земли тянуть: тянет-потянет, вытянуть не может.

Позвал дед на помощь бабку.

Бабка за дедку, дедка за репку: тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвала бабка внучку. Внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку: тянут-потянут, вытянуть не могут.

Кликнула внучка Жучку. Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку: тянут-потянут, вытянуть не могут.

Кликнула Жучка кошку. Кошка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку: тянут-потянут, вытянуть не могут.

Кликнула кошка мышку.

Мышка за кошку, кошка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку тянут-потянут – вытянули репку!

Русская народная сказка

Глава 1

Ой, налетели ветры злые,

Да с восточной стороны,

И сорвали черну шапку

С моей буйной головы.

И сорвали черну шапку

С моей буйной головы..

Русская народная песня

Выйдя из дому, Коля одел на глаза самодельные очки, сделанные из картонки тех самых конфет, которые он в последний раз купил в супермаркете. Это было почти десять лет назад, но коробка из-под них каким-то чудом сохранилась.

Очки были сделаны так, что его глаза смотрели через узенькую, прорезанную острым ножом щелочку. Через эту щелочку солнце не ослепляло, да и ветер, несущий снежную крошку, был не так страшен.

Поправив шарф из собачьей шерсти, он оседлал полукустарные, но очень качественно собранные велосани, и проворно двинулся на них к проруби, усердно работая педалями. Выклеенный из сосновой древесины ротор-скребок, приводимый в движение цепью, быстро вращался, поднимая позади искрящуюся в морозном воздухе снежную пыль. Запах влажной шерсти шарфа смешивался с ощущением одеревенелости в носу, возникающей от проникновения морозного воздуха. Это создавало странное, но типичное ныне сочетание.

Снег весело поблескивал в лучах полуденного солнца, и лишь под деревьями царствовала синяя, такого же цвета, как и небо над головой, тень. Вокруг были тысячи и тысячи отблесков, такие яркие, что просто резали глаза.

Дачные домики соседей, обложенные снежными блоками (чтобы внутри было теплее), были похожи на горы из драгоценных, ограненных рукой умелого мастера, бриллиантов. С вершины многих этих рукотворных сугробов поднимался едва заметный дымок. Запах у этого дымка был не очень приятный, но что поделать….

Очень скоро, уже в начале июня снег растает и начнется лето. Короткое, скромное лето юга России. Небо покроется серыми облачками, и моросящий дождик почти не будет прекращаться в течение трех-четырех месяцев. Заброшенные поля медленно обрастут седой зеленью, которая уже в начале сентября пожухнет под первыми осенними заморозками.

Вместо бесконечных, уходящих далеко за горизонт полей теперь можно было встретить земляные узкие валы, на вершинке которых, уберегаемые от вымокания, росли кое-какие растения, дающие скудное пропитание. В эти валы, высотой часто более метра, было вложено невероятное количество труда. Их всегда размещали с востока на запад, с северной же стороны укрепляя каменной кладкой. И порой, особенно как сейчас, зимой, невозможно было догадаться о назначении столь диковинных сооружений. Лабиринт, да и только. Они были похожи на ступеньки, ведущие в никуда…

Бесконечными же теперь стали пустоши искусственно воссозданной тундры между поселениями, особенно впечатляющие своей бескрайностью тогда, когда их покрывали снега.

Десять лет назад, а возможно и намного раньше произошла глобальная катастрофа. Апокалипсис.

Она подкралась тихо, незаметно, так, что в момент её начала никто ничего не заметил. Порой еще можно встретить то тут, то там ржавеющие остовы автомобилей и тракторов, даже зерноуборочных комбайнов. Оставленные постройки, выбитые окна которых продуваются ветром.

Впрочем, бетон городов (мало по малу) разбивается на блоки, которыми уцелевшие люди выкладывают северные стены вездесущих «лабиринтов». Население почти с самого начала заметных климатических изменений массово мигрировало на юг и запад, оставляя свои пожитки. С юга же им навстречу двигались потоки беженцев, которых с родной земли изгоняла невиданная засуха.

В местах же, где еще сохранялись почти прежние климатические условия, вовсю запылало жесточайшее противостояние между самыми разношерстными силами.

Вялотекущие полупартизанские столкновения, которые велись прокси-войсками ведущих геополитических игроков, постепенно перешли в конфликты покрупнее. Тайно и явно применялось изощренное биологическое оружие. А потом и тактическое ядерное. А потом – и стратегическое. В общем, всё, что только можно было применить…

Но, как ни странно, человечество выжило. Небо не закрылось черной пылью, как предсказывали многие. Радиоактивное заражение было, но оно не было столь уж глобальным. Куда опаснее оказались не дела рук человеческих, но мощь постепенных климатических изменений.

Впрочем, не будем забывать, что именно эти изменения и спровоцировали побочные эффекты в виде бескомпромиссной войны за ресурсы, всеми доступными средствами. Войны за ресурсы? Ну и термин. Как будто в мире вообще бывают другие войны…

В Европейской России лето с каждым годом становилось всё более поздним и дождливым, так, что урожаи год за годом погибали. Зима же становилась все более суровой и долгой: начинаясь в конце сентября и не разжимая своих ледяных объятий почти до начала июня.

Когда все только начиналось, Коля, студент третьего курса политехнического института, начал встречаться с Машей, которая в том же году заканчивала институт по специальности «Экономика и финансы». Очень Маша смущалась, что её парень младше чем она, но при этом ей очень нравилось быть с ним вместе. Оставаясь наедине, они могли молча обняться и сидеть, не замечая хода времени.

Маша не была красавицей. Среднего роста, немного плотноватая; если бы она не уделяла внимания физической культуре и питанию, то вполне могла бы иметь избыточный вес. Но, благодаря её собственным усилиям у неё было пусть не идеальная, но вполне привлекательная фигура. Темно-русые, почти темные волосы она заплетала в модную косу, змеёй обвивающей голову.

Коля до конца не понимал, что ему очень повезло встретить Машу. Ведь она была живой, открытой, лишенной притворства или зажатости. Что Коля еще по неопытности воспринимая как должное – так это то, что Маша не страдала тем своеобразным женским эгоизмом, который часто едким ядом, когда быстрее, когда медленнее отравляет отношения.

Впрочем, не будем предвзяты – подобное свойственно и многим мужчинам, часто излишне робким, но прячущим свою робость за лживой бронёй вечного недовольства.

Да, это очень своеобразный эгоизм, в определенной мере иррациональный; построенный на мифах и стереотипах о том, каковы «настоящие» мужчина и женщина. Этим эгоизмом девочки с самого раннего возраста заражаются от матерей и от подруг, от старших сестер. Женщины, этим страдающие, часто присваивают себе роль почти пассивного зрителя, которому должны доставлять удовольствие; и не просто – но в каждый момент угадывая малейшие изменения настроения. И речь не только лишь о постельных утехах… но и обо всей жизни, которую они ведут.

При этом они сами чаще всего бояться сделать малейший шаг, малейшее прикосновение; бояться сделать хотя бы малейшую подсказку о том, что им приятно, а что нет. Более того, они даже не знают, как сформулировать, что же именно им приятно. И на каждое необычное действие, на каждую мысль или фантазию реагируют показательной обидой.

После близости с такими женщинами внутри остаётся чувство холодной опустошенности, точно такое, как когда тебя рассчитывают с работы, не заплатив. И сами эти женщины в большинстве случаев глубоко несчастны. Они могут быть разными: суховатыми ханжами или нарочито вульгарными, холодными или постоянно ищущими секса, одинокими или гулящими (а часто одновременно и теми, и теми). Сущность беды, коренящейся в их натуре, от этого не меняется.

Они бродили по городскому парку. Присев на скамейку, Маша нежно прижималась к Коле, и он медленно касался губами её щек, подбородка, нижней губы. Прикрывая глаза, она мурлыкала, словно котёнок и её губы зовуще приоткрывались. Их дыхание сливалось в одно целое. Медленные поцелуи.

Она сначала призывала Колю к себе, а когда его губы касались её, она держала его на минимальном расстоянии и поддразнивала кончиком шаловливого языка… лукаво улыбаясь лучистыми серо-голубыми глазами. Он гладил рукой её волосы, вдыхая их пьянящий аромат, а она могла нашептывать ему на ухо разные несуразности, всё ближе приближаясь своим горячим дыханием и чувствуя, как по его телу проходит мягкая дрожь.

Иногда она, играясь, нежно захватывало кончик его уха зубами или касалась его губами и кончиком языка… В отместку он проделывал то же самое, или целовал её шею, задерживаясь сзади, чуть ниже затылка; от этого по всему её телу пробегали приятные мурашки и ей хотелось повторить это еще и ещё… В шутку они называли это «покусюшками», и часто она чуть подавшись вперед, прижималась к нему своей грудью и шепотом просила: «Кусь меня». У них был свой, только им понятный язык любви, на котором без всякого стеснения можно было говорить о тех ласках и прикосновениях, которые бы им хотелось получить или подарить.

Глава 2

Как родная меня мать провожала…

Русская народная песня

А потом внезапно в городах начались перебои с продовольствием, и из-за массовых демонстраций с требованием «Хлеба! Хлеба!» было введено чрезвычайное положение. До этого как-то даже никто не замечал разорившихся фермеров и целые заброшенные деревни. Не замечал и того, что на полках супермаркетов все больше и больше преобладают импортные продукты.

Мало кто обращал внимание и на то, что в Интернете, в новостях все чаще говорили о растущем государственном долге, отрицательном торговом сальдо и тому подобных специфических вещах. Все равно большую часть времени люди хотели развлечений и они получали их. Со всех щелей вещали комики и юмористы, а ночные эфиры заполонила порнография. Важные ученые если и говорили о климате, то чаще всего это были набивающие оскомину разговоры о глобальном потеплении и необходимости отказа от углеводородного топлива.

Внезапно ситуация взорвалась. Долг вырос до такого уровня, что его стало невозможно оплатить.

Да и справедливости ради надо сказать, что подобная ситуация была и в других районах планеты, поэтому никто особо оплаты долга и не требовал. Шли видеостримы из разных стран и городов, и почти везде было нечто похожее. Ближе к экватору стояла невероятная жара, из-за чего из глубины Азии и Африки на людские поселения наступала пустыня. А с полюсов двигались холодные воздушные массы, которые делали погоду морозной и сухой в зиму, сырой и дождливой летом.

Однажды Коля видел по новостям сюжет, в котором тысячи чернокожих людей собрались у почти опустевшего колодца с маленькими пластиковыми ёмкостями для воды. Они стучали этими емкостями, требуя воды, но воды так и не привезли. Её просто неоткуда было везти.

В глазах людей, чаще всего женщин и детей – полное отчаяние и безысходность. Этот древний колодец размещался на территории храма, посвященного богам плотской любви. Жрецы храма пообещали населению округи, что если они пожертвуют во имя их бога девственностью ста лучших девушек, то обязательно пойдет дождь и в колодце начнет прибывать вода. Жители поверили этим словам. Да у них и не было другого выхода, ибо кроме похотливых богов им некому было помочь.

Но потом, когда сто девушек было отобрано, жрецы их просто продали сутенёрам, а сами сбежали в столицу. И вода как убывала, так и продолжила убывать.

Коле было грустно. Казалось, вся планета ополчилась на род человеческий и стремится избавиться от него.

На фоне этого появились, словно грибы после дождя, многочисленные секты и религиозные течения. Все предлагали свои пути к спасению – один диковиннее другого.

С полок супермаркетов исчезли многие продукты, а массы голодных и возмущенных людей начали штурмовать наиболее крупные магазины. Они били камнями витрины под холодным мелким дождиком, бранились и толкались. Ворвавшись пестрой массой в опустевшие торговые залы, они громили полки и прилавки, на которых уже ничего не было. Утолив жажду разрушения, люди разочарованно выходили из разграбленных зданий.

Тут же подъезжали наряды полиции в серо-синей форме, безразлично отбирая почти не сопротивлявшихся людей и уводя их в кунги автозаков. Часто подобные ситуации были просто трагикомичны. По правительственному указу для задержанных предусматривалось питание, и нередко люди после очередного «выпуска пара» возле банка или супермаркета сами организованно «задерживались», оспаривая то, кто будет следующим в очередь на поездку в участок. Таким же правительственным постановлением была введена система продуктовых карточек.

Но, несмотря на предпринятые меры еды не хватало. Нормы выдачи становились все более и более скудными. Начались случаи каннибализма. Многие уходили из городов, убегали за рубеж, платя деньги проводникам. Но и там было очень непросто. Проводники превратились в настоящий криминальный синдикат, который глубоко был связан с некоторыми государственными структурами.

Как только начались беспорядки, между городами были созданы кордоны, призванные не пропускать стихийно двигавшихся в юго-западном направлении людей. Однако же эти кордоны было не так уж сложно преодолеть, если воспользоваться услугами проводников. Поговаривали, что собственно лишь для того, чтобы бизнес проводников процветал, они и были созданы.

Ощетинившись колючей проволокой, с высокими стенами из металлической сетки, на самом деле эти границы были созданы не столько для людей, сколько для того, чтобы препятствовать вывозу остатков продовольствия и ценностей из местностей. Это было вполне адекватное действие, но оно не добавило популярности правительству. Своей задачи в полной мере не понимали и спешно мобилизованные солдаты, стоявшие здесь на охране. Вся ненависть людей была направлена против них, ибо они олицетворяли собой правительство, которое обвиняли во всех грехах. На пунктах пропуска постоянно слышалась отборная брань, то и дело вспыхивали потасовки.

Коле и Маше все сложнее было встречаться. Во-первых, в Колиной семье были категорически против этих встреч, ибо вполне резонно видели в этих отношениях препятствие для собственного выживания.

Родители Коли настойчиво хотели уехать. Вся их жизнь, все их мысли, каждый их вдох и выдох вращался вокруг одного единственного момента: «Пора валить!». Мама постоянно давила на отца, пытаясь ускорить процесс.

Их останавливало только то, что никак не удавалось накопить нужную сумму денег на проводника, ведь как только нужная сумма лежала в сейфе – сумма за переезд через все кордоны и государственную границу тут же удваивалась. Они экономили на всем и даже продавали на черном рынке государственные продуктовые карточки. Их «доставал» отец, работавший в Чрезвычайной комиссии при райисполкоме.

Вокруг их дома то и дело выплывали какие-то странные люди, которые нагло улыбаясь, переговаривались с отцом наедине. С каждым таким визитом папа становился все более нервным, почти не спал по ночам, выкуривая дешевые сигареты в ночь за кухонной форточкой, пропитанную сыростью.

И вот однажды Колин отец не пришел со службы. Его ждали до самого утра, выглядывая в окно. Но он все никак не приходил. Вместо этого, неестественно громко, в половине шестого утра раздался звонок и строгий начальственный голос сообщил, что отца задержали за спекуляцию карточками.

Узнав об аресте отца, Колина мама впала в истерику. Она бестолково бегала по квартире, хрипло матерясь и хлопая дверями шкафов. Внезапно она упала на колени, и закрыв лицо руками, тоненько, словно мышь, запищала… Прошло около получаса, пока мать, слегка упокоившись, принялась прямо посреди комнаты сжигать какие-то бумаги из папиного сейфа.

Она достала громадный чемодан, в который переложила из того же сейфа пачки иностранной валюты. Буквально пачки. У Коли при виде этого зрелища просто глаза вылезли из орбит. Еще совсем недавно это было невообразимое состояние. Однако теперь даже твердая зеленая иностранная валюта существенно потеряла свой вес.

– Отправишься в Турцию сам, никого не жди… – сказала мама.

– Но как же ты? – Коля категорически не согласен был уезжать один. Ему, откровенно, вообще не хотелось уезжать, тем более при таких обстоятельствах.

Горько улыбнувшись, мать рукой убрала со своего лица влажную челку

– Я думаю, в ближайшее время и я вслед за твоим отцом поступлю на государственное обеспечение. А тебе теперь нужно спешить что есть сил!

Она достала из какого-то ящика старое, грязное, вонючее бельё и начала заворачивать в него деньги, предварительно распаковывая пачки и сворачивая купюры в трубочки.

– Возьми из ящика несколько упаковок презервативов? – строгим голосом сказала мать.

– Зачем? – почему-то покраснел смущенный Коля.

– Затем! – мать стала еще строже, исподлобья поглядывая на замешкавшегося сына.

Она распаковывала презервативы и засовывала в них туго свернутые в трубочки деньги. Коля не мог понять, что и почему происходит. Еще с десяток презервативов она наполнила слюной и, завязав, хаотично разбросала по чемодану среди грязного белья. Она явно действовала по определенному, тщательно продуманному плану. И хотя Коля знал, что родители готовились к тому, чтобы выезжать, он это представлял совершенно иначе.

– Что все это значит? – растерянно спросил Коля.

– В каждой скрутке – 500 долларов разными купюрами. Если тебя начнут обыскивать, они просто побрезгуют…

Подгоняемый мамой, Коля вышел из дома под мелкий противный дождик, который лился ему за шиворот. Он уже знал, куда ему идти, но в то же время не представлял, что ему делать. Казалось, что он попал в какой-то бесконечный серый кошмар, и от которого никак не удается проснуться. Давящая, полусумрачная атмосфера окутывала весь голодающий город, поглощала его бетонные громады, во многом уже опустевшие. Слабый прохладный ветерок пронизывал насквозь, все было сырым и промозглым.

Мать строго приказала ему отправляться к ее знакомому, дяде Фёдору, живущему в районе Заречья, а уже с помощью него связаться с кем-то из проводников. Но Коля не мог вот так вот запросто взять и уехать. Навьюченный чемоданами, в старом потрепанном осеннем пальто, которое мать перед этим еще и измазала напоследок грязью, он вполне предсказуемо отправился к Маше.

Глава 3

Дозволь, тятенька, жени…

Мне жениться,

Дозволь взять, кого люблю.

Веселый разговор!..

Дозволь взять, кого люблю

Русская народная песня

Возле подъезда, где жила Маша, Коля пересекся с её отцом. Увидев Колю в весьма неприглядном виде, он растерянно остановился.

Папа Маши, Сергей Федорович в то время работал в некоем научно-исследовательском институте. Он часто задерживался на работе, при том, что жалования ему практически не платили. Высокий, с седеющей бородой, в очках, Сергей Федорович очень исхудал за последнее время. В своем черном пальто он походил на «чумного доктора», мрачного персонажа венецианских карнавалов.

Их мама ушла от них еще тогда, когда Маша была маленькой. Сначала она отправилась в Италию работать сиделкой, но вскоре, найдя там выгодную пару, вновь вышла замуж. В Италии у Маши через определенное время даже появилось два маленьких братика. Какое-то время она присылала Маше подарки и переводила определенную сумму денег, но потом внезапно исчезла. Маша даже не знала, жива ли она ныне. В это время в Италии как раз были очень жестокие события, связанные с восстанием нелегальных мигрантов.

Сергей Федорович никогда не винил жену в том, что произошло, и старался сделать всё, чтобы Маша не теряла контакт с мамой. Хотя после каждого русско-итальянского сеанса связи по скайпу он, нахохлившись, пил на кухне горький чай, уставившись в пустоту. Он сам не знал почему, но внутри разливалась какая-то всеохватывающая слабость, от которой он сам становился себе противен. Он вспоминал жену, ночи, проведенные с ней, пока они были молоды и потом его разум сразу же переносился к реалиям той жизни, которой он теперь жил.

Самое смешное, что он был профессором ботаники… Подумать только, словно в анекдоте…

Увидев Колю, Сергей Федорович замер и спросил неестественно тихим голосом.

– Уезжаешь?

– Да, – ответил Коля сухо.

– С Машей?

– Если получится….

Подавив комок, подкравшийся к горлу, Сергей Федорович почувствовал, как глаза стали предательски мокрыми. И что было ему противнее всего, сейчас ему больше всего стало жалко самого себя. В голове возникли навязчивые картинки пустой квартиры…

Маша, смотря из окна на происходящее, накинув куртку, выбежала из дому. На ее ногах были домашние шлепанцы, которые зачавкали от попавшей уличной влаги. Увидев Колю, которого она не видела уже больше двух недель, она приблизилась к нему и всматривалась в лицо, будто не узнавая. Потом обхватила его обеими руками за шею и расплакалась, тыкаясь носом в его лицо.

Сергей Федорович весь ссутулился и поник, словно одинокий подсолнух после заморозков.

– Ну что же, поезжайте, поезжайте…. Что поделать… Я пойду на службу, а вы пока собирайтесь. И лучше не ждите меня. Не надо… – он сглотнул слюну. – Долгие проводы – лишние слезы.

Маша растерянно смотрела на Колю. Она знала, что выбраться из района можно было только с помощью проводников, а цена их услуг постоянно росла. И вообще, она не представляла, как это она куда-то уедет.

Сергей Федорович, не оглядываясь, решительно пошел вперёд. Коля и Маша остались наедине.

– Ты ведь никогда даже не говорил о том, чтобы уехать. – заглядывая в глаза Коле, спросила девушка.

– Отец арестован, – сухо ответил Коля. – И, наверное, особо выхода и нет.

– Пойдем пока в дом… У нас есть время?

– Да, но чем быстрее я выйду на дядю Федора, тем больше шансов выбраться живым из этой передряги. Впрочем, если вообще это возможно.

Они прошли в квартиру. Он поставил у входа свой чемодан и снял грязное пальто. Маша прошла на кухню и поставила на плиту чайник. Заварки не было, и они разлили по чашкам кипяток.

– Будешь травяной? – спросила Маша.

– Нет. Лучше просто кипяток.

– Что-то перекусим?

– Я думаю, нам стоит поберечь припасы. Впрочем, если у тебя что-то есть подходящее, то сильно против я не буду. Но на твоем месте я бы еще подумал и о твоем папе. Всё – таки ему еще оставаться здесь, а значит, нужно будет что-то есть. Сейчас еда – это главная ценность… – Коля устало присел на стул. Его даже немного раздражала та рассудительность, с которой он говорил всё это.

– Знаешь, – сказала она, повернувшись – я, наверное, сумасшедшая. Но мне хочется сейчас попрощаться с этой квартирой, и сделать это очень необычно. Просто, вспомнить кое-что очень уютное и приятное.

– Что именно?

– Давай разденемся и заберемся вместе под одеялко. И полежим вместе, прижавшись друг к другу, как это было… Всего полчаса…

– Тебе хочется секса? Прямо сейчас? У нас не так много времени. И, откровенно, совсем не до этого… Звучит не по-мужски? – Коля грустно посмотрел Маше в лицо.

– Эх, какие же вы, мужчины глупые. Что за мусор в твоей голове: по-мужски, не по-мужски. Мы люди, а не машины… Не думай ни о чем, просто будь со мной рядом… как можно ближе.

Она стянула с себя кофту, бросив её на пол. Тяжелые джинсы сползли, оголив белизну её нежной кожи. На ней оставалась лишь футболка и трусики персикового цвета, открывающие прелестные округлости ягодиц.

– Ну что же ты? Иди ко мне. Но только помни – у нас дресс-код. Оставляем лишь то, что дано нам от рождения, Матушкой-Природой. Снимай свои тяжелые доспехи, мой рыцарь! – рассмеялась она и поцеловала его.

Одежда и впрямь казалось ему невероятно тяжёлой, будто пропитанной свинцом. Свитер двойной вязки, под ним черная, из плотной ткани, футболка с длинным рукавом. Стягивая их, ему казалось, что он поднимает вверх штангу. Она повернулась к нему спиной и на секунду замерев. чуть приспустила свои трусики.