Команда: военно-театральная комедия

Но, к разочарованию Ромуальда, пить никто не хотел. Мало того, подошедшие «старики» принесли большую канистру с водой.

«Как это всё не вовремя, – запечалился Шапочкин, – и особенно в тот момент, когда я на пике формы. Ну ничего, ничего, не сдаваться».

– Галантный Ромуальд, а подайте-ка даме лопату, – бросила Ирэн с оттенком в голосе, заимствованном из классических кинороманов.

«Интересно, что в этой канаве напомнило ей о девятнадцатом веке? Неужели я?», – подумал Шапочкин и молниеносно преподнес даме лопату, словно рыцарь, вручающий шпагу поверженного врага. Ирэн посмотрела на лопату и вернула её обратно Шапочкину.

– А поставьте теперь, Ромуальд, её на место. У вашей лопаты больно черенок слабоват, – прогнусавила она, повергая всех окружающих в приступ дурного смеха.

– Да, Ромуальд, черенок у тебя реально слабоват, надо подкачать, – поддержал шутку Алик Макаров.

Все захихикали ещё больше. Шапочкин слегка улыбнулся, а затем засмеялся вместе со всеми. А что ещё оставалось делать? Ужасно, ужасно не хотелось терять ореол утреннего весельчака и балагура. Но ореол медленно испарялся, оставляя над головой Ромуальда лишь облако серой земляной пыли.

После окончания работы Шапочкин первым спустился с горы. Он выгрузил из тачки лопаты и кирку, быстро отряхнул одежду, вымыл руки и, совершенно опущенный и молчаливый, направился к себе, в конец палаточного лагеря.

Ромуальд неспешно заполз в палатку и увидел там не только кузнечика в банке, но и «пятиглазую» Ксению в его спальном мешке. Только сейчас он сообразил, что её не досчитались на раскопе. Глаза Ксении были закрыты, на лице не видно очков, обветренные губы покрыты каким-то масленым блеском. В первую секунду Ромуальд чуть было не выронил сердце из груди, но вовремя подхватил его ловкими юношескими руками и вкрутил на место.

«Зачем она лежит в моём мешке? Неужели согревает? А?! Так, это что, новый сигнал? Возможно, возможно. Но не нужно спешить, надо всё хорошенько взвесить. Спокойно, спокойно. Всё, забыли обо всём лишнем. Эмоции – вон! Значит, всё-таки Ксюха. Неужели она будет моей первой? Конечно, это не Жанна и даже не Ирэн… Но ладно, ладно, соберись. Вроде бы всё чётко…».

Ромуальд беззвучно хлопнул в ладоши и продолжил размышления. «Да, это он, он, тот самый долгожданный, заревой… Об этом каждый день трепятся пацаны за ужином. У всех, у всех уже это было. Я тоже сделал вид, что и у меня было, а на самом деле у меня только будет. Странно, а чем это пахнет? Чем, чем. Знал бы я, сбегал бы на артезиан, вымылся бы. Так, спокойно, ненужные мысли вон! Где жвачка, вот она, презерватив в кармане. Хватит его дёргать, он всегда на месте. Убери руки, не суетись, держись спокойно и раскованно… Ну что, что же меня всё-таки смущает? Может быть, то, что я не совсем разгадал, зачем она так крепко прижала к груди рулон туалетной бумаги? Да, зачем нам рулон?».

– У меня диарея, – простонала Ксения, открыв возбуждённые глаза. – Всю ночь живот ужасно крутило. Ничего, что я полежу в твоём мешке? Мой просто девочки забрали сушиться. Нет, нет, это не то, что ты подумал. Я на него чай пролила. Я и на их мешки тоже чай пролила. Вот, решила в твоём полежать, пока вы на раскопе.

«Не то, что я подумал. А что я подумал? Что я подумал! Знала бы ты, что я сейчас подумал, а ещё лучше, что я подумаю, – пронеслось в голове Ромуальда. – Диарея, пролитый чай, странный запах, ой-ё! Какой ужас! По-моему, всё говорит о том, что нужно срочно выйти на воздух».

– Лежи, расслабляйся, – промямлил Шапочкин и, забрав банку с кузнечиком, вылез из палатки.

Точечными выстрелами пальнули в висок Ромуальда жалящие мысли. «Опять удар ниже пояса. Опять эта ехидная улыбка судьбы. Что ж за день-то такой! Так и до моральной травмы недолго. Причём до морально-половой». В полном отчаянии Шапочкин открыл стеклянную банку и выпустил на волю ошалевшего от счастья кузнечика.

За обедом Нестор Куроедов объявил, что десять человек должны поехать в «Золотое» и продолжить раскоп кургана, законсервированного ещё два года назад. «Старики» сразу же обрадовались, понимая, что этот курган стоит рядом с морем. Им вспомнилось, как было весело копать там в первый год, особенно без серьёзного присмотра со стороны начальника.

– Мы, мы, мы! – хором закричали они.

– Половина «стариков» должна остаться здесь, тут тоже нужны опытные копатели, – заключил Куроедов.

Ромуальду в принципе было безразлично, оставаться здесь или ехать на курган. Он вообще в этот момент ничего не хотел, в нём что-то сломалось и перегорело, и сейчас маленькие угольки, дотлевая, дымились внутри него, выпуская изо рта Шапочкина тёплую струю безымянного пара. А может быть, это просто дымила каша в его миске. В любом случае ему было всё равно.

– И мы тоже хотим на курган, – звонко заявили девочки из Балашихи. – Это же на море? Мы хотим на море.

Куроедов осмотрел всех пристальным взглядом. Затем выбрал пять человек из Балашихи – трёх девчонок и двух парней, определил, кто поедет из «стариков», и на секунду задумался.

– Ромуальд, ты чего такой кислый? С группой на курган поедешь? – зевнул он, дожёвывая остаток каши.

Шапочкин был настолько занят своим внутренним п`аром, что только сейчас услышал, что кто-то едет на курган и, похоже, его тоже определяют в эту экспедицию. Мелкая дрожь надежды пробежала по его почти уснувшему телу и ударила в мозг. «Только кто, кто же едет? Она? Она остаётся или нет? Что отвечать? Ну почему же я не услышал, кого он назначил?». Пауза затянулась, нужно было что-то говорить.

– Да, поеду, – проронил Ромуальд, пытаясь, словно на рулетке, поставить последнюю фишку на красное и чёрное одновременно.

«Старики» и пионеры из Балашихи залезли в «крокодила», бросив туда рюкзаки и палатки. Оставшиеся парни помогли им загрузить внутрь лопаты и тачки. Ромуальд тоже залез и сел с краю, ближе к выходу, помогая передавать лопаты. Он до сих пор точно не понимал, кто же едет в «Золотое». «Это что, все? Неужели ни одной девчонки? – подумал он. – Да, на десять дней с одними мужиками, а там уже и домой. Всё, всё, похоже, это полный аут». Неожиданно ему на ноги приземлился розовый рюкзак. «Розовый? Кто из пацанов взял розовый?».

– Эй, помоги залезть, галантный кавалер, – улыбнулась Жанна, протягивая к Шапочкину гибкие и уже хорошо загорелые руки.

Сердце Ромуальда как будто бы взорвалось огненным светом. Салютные залпы, петарды, шутихи закружились, завертелись, заискрились в его груди разноцветными огоньками.

– Ну, так ты дашь мне руку? – продолжала искриться Жанна.

Шапочкин вышел из оцепенения, подал Жанне руку и втянул девушку в грузовик.

– Спасибо, кавалер, – засмеялась она и уселась на туристический коврик в центре машины.

– И мне руку подай, – вякнула долговязая Ирэн.

С трудом Шапочкин втащил и её.

– И мне помоги, пожалуйста, – раздался ещё один голос, принадлежащий Нателле Шульц.

Ромуальд стал помогать и в этот раз, но почувствовал, что его упругие сухожилые руки того и гляди вырвутся из несильно натренированных плеч. Нателла упёрлась ногами в колесо, попыталась подпрыгнуть, чтобы забраться в кузов. Но вместо этого с воплем упала на землю, утянув за собой хрупкое тело археолога Шапочкина. Разумеется, раздался дружный смех как из машины, так и с улицы. Шульц лежала спиной на земле, а на ней, как жокей на кобыле, упершись руками и коленями в траву, сидел Ромуальд.

Через пару минут несколько парней дружно обхватили Нателлу с тыльной стороны и запихали обратно в грузовик. Девушка смеялась и явно была довольна этим крепким мужским прикосновениями и нажимам, особенно в самую чувствительную часть её тела.

Через час приехали в Золотую бухту. Так именовалась небольшая деревня на берегу Азовского моря, поэтому саму бухту тоже называли Золотой. Там и разбили палаточный лагерь.

На следующее утро все вышли на раскоп. Это был невысокий курган, расположенный на отвесной скале прямо над берегом моря. Куроедов определил задачу и уехал обратно в основной лагерь.

Копать было приятно. Шум прибоя, морской ветер, близость тёплой пенящейся воды – всё это создавало особую атмосферу, в которой могли рождаться любые, даже самые смелые желания. Уже на второй день археологи углубились каждый в свою яму и стали соединять их туннелями.

Неделя пролетела незаметно. Шапочкин всё не решался приступить к действиям. Жанна практически никогда не была одна. То её окружали подруги, которым она мазала кремом обгоревшие спины. То «старики» имели наглость откровенно флиртовать с ней, рассказывая какие-то сальные анекдотики. Даже было чрезвычайное! Были попытки обнять её за плечи. И подлецу Макарову это удавалось. Промедление становилось просто опасным. В какой-то момент Ромуальд понял, что его яма находится всего в нескольких метрах от ямы, в которой работали девушки из Балашихи, и, главное, она – Жанна – была там внизу. Аккуратно очищая землю деревянной щёточкой с найденных фрагментов, Жанна передавала находки подругам, стоящим наверху. Ромуальд твёрдо решил, что за сегодня и за завтра прокопает туннель к её яме. И там, там всё и случится! Он стал копать горячо, неистово, самозабвенно. Тачечники не успевали увозить за ним землю.

На следующий день он с той же силой продолжил работу. Его лопата, словно острый скальпель хирурга, врезалась в земную плоть: мельницей вылетали из-под штыка всё новые и новые куски глины. Ромуальд даже не ходил на обед и не стал купаться вместе со всеми в положенный двухчасовой перерыв. Наконец, до заветной точки осталось всего несколько сантиметров. Но неожиданно закончилась рабочая смена, и все стали собираться на ужин. Шапочкин заволновался. «Неужели не успел, неужели придётся ждать ещё один день?». А ведь до закрытия экспедиции оставалось всего каких-то трое суток.

– Вы идите, я через полчасика подойду, – крикнула Жанна уходящим в лагерь подругам. – Тут фрагмент нужно достать, немного осталось, – добавила она.

Услышав это, Ромуальд будто бы включил дополнительный моторчик, который бешено накачал кровь по его венам, сосудикам и сосудам.

«Всё, всё, вот это – уже реальный сигнал! Всё, теперь или никогда! Она точно, точно осталась ради меня. Я помню, как она улыбнулась мне сегодня, когда я заглянул к ней в яму, чтобы узнать, не подходит ли моё донышко к её п`ифосу. Какой же я дурак, как я мог не замечать всё это время, что тоже нравлюсь ей. Эти вечные насмешки «стариков» и собственная неуверенность притупили меня. Вперёд, вперёд, мой друг, “удача – награда за смелость!”».

Ромуальд зашёл в свой туннель, почти не нагибая головы, надавил лопатой на стену, отделяющую его от неё, и выдавил кусок земли. В туннель тотчас же влетели лучи закатного солнца. Шапочкин быстрыми движениями сломал всю оставшуюся стену и увидел, увидел её! Жанна была немного взволнованна и даже слегка растеряна от внезапного появления Ромуальда. Но лицо девушки осветила милая улыбка, сверкнувшая на фоне вечерних лучей на её груди и руках.

– Ты меня напугал. Такой внезапный, – брызнула она смехом. – Ты чего так смотришь?

– Идём за мной, – проронил Шапочкин подчёркнуто тихо и даже немного таинственно.

Жанна протянула к нему свою руку и углубилась вместе с Ромуальдом в туннель. Пройдя несколько шагов, Шапочкин остановился, отпустил её руку и повернулся к Жанне лицом. Она по-прежнему улыбалась. Солнце теперь легло лучами на её каштановые волосы, немного выбившиеся из хвостика. Под футболкой с Микки-Маусом дышала живая девичья грудь. Шапочкин на секунду растерялся, но, преодолев волнение, заговорил.

– Ты… ты мне очень нравишься. Сразу понравилась, ещё в поезде. Я всё время думаю… о тебе думаю. Я… я хочу… Я хочу, чтоб ты стала… первой… моей. Тут, сегодня, прямо тут…

Шапочкин с трудом вытаскивал из себя слова, словно выкручивая их из твёрдого дерева и пропуская через каменные жернова. Жанна отодвинулась спиной к стене и, развязав узел сиреневого платка, висевшего на шее, протёрла лицо.

– Ты такой милый, Шапочкин, – снова улыбнулась она. – Но пойми, Ромуальд, я берегу себя для любимого человека. И sеxом заниматься вообще не готова, причём в этом ужасном туннеле и к тому же с тобой… Ты меня понимаешь? Понимаешь меня?

Она сказала это так откровенно и просто, как будто бы речь шла о какой-то не подошедшей ей по размеру шапочке. В её голосе слышалась не обида и даже не испуг, а какая-то жалость.

Это был не просто удар. Эта была Хиросима, взрывной волной уничтожившая всё живое, что только ещё теплилось в душе Ромуальда. Шапочкин почувствовал, что его ноги превращаются в плавленый сырок, неделю пролежавший на солнце. Во рту не то что пересохло – там как будто бы образовалась целая пустыня Гоби со всеми своими колючками, верблюдами и миражами.

Шапочкин поставил к стене лопату, отряхнул колени и выбрался из туннеля в яму, из неё – в квадрат, а уже из него вылез на бровку и медленно пошаркал вдоль склона в направлении лагеря.

Вечернее солнце закатывалось за горизонт, оставляя вдалеке у моря узкую полоску красно-бордового цвета. Волны, ударяясь о берег, монотонно напевали какую-то бесконечную песню с большим количеством шипящих и безударных гласных. Шапочкин шёл не спеша. Он даже слегка заблудился – ноги привели его в деревню. Пришлось разворачиваться и идти обратно. Он шёл тихо, стараясь ни о чём не думать. Немного кололо в груди. Быстрым движением руки он стал чесать это место прямо через футболку. И расчесал его до того, что под ногтями осталась синяя краска от незатейливого рисунка с футболки. Ему показалось, что в какой-то момент он потерял сознание, и уже не он, а совсем другой человек двигался в его теле. Незаметно Шапочкин добрёл до лагеря.

– Ромуальд, я опять обгорела, ты не мог бы мне натереть спину? – послышался голос Нателлы Шульц.

«Обгорела? – нахохлился Шапочкин. – Какая чушь. Как неприятно слышать эту чушь, когда весь мир рухнул. Просто улетел в какой-то бездонный туннель, словно Алиса с её безумным кроликом. Что, больше некому тебя натереть? Опять обгорела… Всё, всё! Завтра же собираю манатки и уматываю, не дожидаясь этих последних дней!». Ромуальд почувствовал, что к нему вновь возвращается сознание и он уже может о чём-то думать. «Ну куда, куда я за ней плетусь? Ноги ведь не идут!..».

– Давай к тебе, у меня девчонки ужинают, – продолжала Нателла.

«Ко мне? – скукожился Ромуальд. – Ещё чего не хватало. Ой, ну как же хочется упасть в мешок и отключиться, забыть, забыть об этом ужасе. Скорей бы уже отстала».

– Ну, пошли, пошли ко мне, – промямлил он.

Шульц первая неловко залезла в палатку. Сразу же уронила рюкзак и ящик с абрикосами, наступила на тюбик с пастой. Ромуальду пришлось пробираться за ней как в туннель, чуть ли не лопатой всё разгребать.

– Возьми мой крем, вот, я его с собой захватила, – прошептала Нателла.

«Она захватила. У меня и у самого есть. Дал бы, не жадный», – в раздражении Ромуальд открыл тюбик, отбросив крышку. В нос ударило чем-то пахучим, напоминающим увядшие розы.

– Давай, говори куда мазать, – поторопил Шапочкин.

– Вот тут, на спине.

Шульц легла животом на спальный мешок и приподняла футболку. Ромуальд выдавил крем на ладонь и стал мазать.

– Ой, так щекотно. А вот так хорошо. И вот там тоже немножко, я по бокам сильно обгорела, – подсказывала Нателла думающему непонятно о чём Шапочкину.

«По бокам она обгорела, – всё быстрее и быстрее скользили в голове Ромуальда нервные мысли. – Ой, скорей бы уже её намазать и выпроводить. Какая огромная спина. Зачем, зачем у неё такая огромная спина, спинище? Спать, спать и спать, ничего больше не хочу, только спать! Вроде всё, намазал её. И по бокам, и по центру, и наискосок, и по периметру, по-всякому. Всё, хватит, надоела, могу я хоть раз быть мужиком?! Почему все мной пользуются?! Как бы ей сказать, что надо выходить? Приехали! Всё, ваша остановка, мадам Шульц!».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.