Круг замкнулся

Анжелика Перова

Круг замкнулся

Круг замкнулся

– Ааааууу! Бл… Ссс… – вырвался невольно крик боли и ругательств из уст высокого импозантного мужчины.

Василий Петрович, владелец крупной фирмы, стоял бледеный и растерянный. Его шикарный костюм был заляпан кровью. А все из-за соседского мальчишки, что гнал на велосипеде как угорелый. Мужчина как раз открыл дверь своего дорогого автомобиля, чтоб сесть в него, но на секунду замешкался, еще раз придирчиво осматривая себя в боковое зеркало. В этот момент Ванька, пацаненок восьми лет отроду, неожиданно вынырнул на спортивном велике из-за угла дома по протоптанной тропинке, не успел затормозить и врезался в открытую дверь машины Василия Петровича. Столкновение не было критичным для велосипедиста. Он только сделал огромный зигзаг и двинулся дальше, не замечая последствий.

Василий Петрович пострадал больше. Дверь авто от удара резко захлопнулась, защемляя в прихлопе мизинец мужчины. Тут же последовал вышеописанный крик…

В больнице, куда привезла мужчину "скорая", провели необходимое обследование, удалили болтающийся на одном уголке ноготь и наложили на палец гипс.

Василий Петрович был зол и расстроен как никогда. Мизинец – пустяк, заживет. А вот крупная сделка, похоже, сорвалась. Время было упущено, встреча не состоялась, костюм испорчен, заказчик обижен и посматривает в сторону конкурентов.

"За что мне это?" – вопрошал мысленно самого себя Василий Петрович поздним вечером, сидя перед экраном телевизора. Дела фирмы и так шли неважно в последнее время, и очень много надежд возлагалось на крупного заказчика, на встречу с которым мужчина не явился.

_

Десятью часами ранее…

Антона Константиновича, руководителя одного из структурных подразделений фирмы, вызвал начальник, что называется, "на ковер". И хоть Василий Петрович всегда был критичен и придирчив до мелочей, но сегодня превзошёл сам себя.

– Антон Константинович, вы не потрудились в срок устранить все недостатки продукции, как это понимать?

Голос начальника хоть и не был повышен, но тон, каким все произносилось, не оставлял сомнений в том, что руководство взбешено. Уж Антон Константинович за много лет работы тут разбирался в этом хорошо.

–Василий Петрович, мы все сделали в установленный срок. Немного замешкались, но работали сверхурочно, и с отгрузкой не задержались, – попытался оправдаться начальник отдела.

– За сверхурочное кто будет платить? – вкрадчиво спросил начальник.

– Но, Василий Петрович, тут нашей вины нет. Задержал материал для работы ваш партнёр в районе. Но в конце концов заказчику мы отгрузились вовремя.

– Меня это мало волнует, – подытожил Василий Петрович. – За сверхурочное не заплачу ни копейки. Сам плати из своей зарплаты, если хочешь. Премии тебе точно не видать.

Антон Константинович хотел что-то возразить, но взгляд начальства не обещал ничего хорошего, и он промолчал, переминаясь с ноги на ногу.

– Все. Иди работать, – отпустил подчинённого Василий Петрович небрежным жестом руки, будто смахнул со стола навязчивую букашку.

Антон Константинович вышел из кабинета начальника мрачнее тучи. Он так рассчитывал на премию за последний заказ. Он обещал жене, что купит ей с тещей путёвки в солнечную Турцию. Теперь поездка откладывалась на неопределенное время, а вместе с ней и вожделенный отдых самого Антона Константиновича от домочадцев. А он уже рисовал в мечтах поездку на рыбалку с друзьями, в которой ему уже год было отказано сварливым характером супруги и вечным ворчанием ее мамаши. Настроение Антона Константиновича скатилось ниже плинтуса.

_

Девять часов назад…

– Людмила, а! – орал из кабинета Антон Константинович своей секретарше.

Если он называл девушку полным именем, – значит, был не в духе. Все остальное время она была Людочкой.

Людмила обреченно вздохнула и пошла на зов начальника.

– Людмила, ну как можно быть такой курицей, а? Ты опять перепутала по срочности папки с документацией. Сколько раз тебе говорить, что бумаги с красными метками подлежат немедленному исполнению?

Голос Антона Константиновича еще не угрожал, но был раздражен до последней точки перед закипанием.

– Антон Константинович, я все исполнила в точности, как вы разложили. Я ж знаю, не первый год работаю. С красными сигнальными бумажками – документы срочные, с синими – не очень, с зелеными – несрочные, а без цветных вкладок – черновики для последующих дополнений.

Людмила отчиталась как на экзамене, вызывая в памяти все свои действия с самого начала рабочего дня, и недоумевая, где она могла напутать. Но поскольку день практически только начался, то девушка не могла вспомнить ни одного своего промаха. Она, по обыкновению, с утра взяла заготовленные документы в кабинете начальника и успела обработать только верхнюю не самую толстую папку.

Тут взгляд Людмилы упал на документы на столе Антона Константиновича и радостно вспыхнул.

– Антон Константинович, да вы же сами так разложили все. Смотрите, договор с синей меткой лежит в зеленой папке. А я еще до нее не дошла.

Но радость девушки тут же улетучилась, стоило ей поднять глаза на мужчину. Лучше бы она молчала вообще.

– Ты чего из меня идиота строишь, а? Я что, не помню своих действий? – голос Антона Константиновича поднялся на целую октаву чуть ли не до бабьего визга. – У тебя вечно кто-то виноват, но не ты сама. Мне надоели твои выкрутасы и оправдания. Мало того, что опаздываешь на работу систематически…

– Я? – девушка чуть не задохнулась от возмущения. – Я прихожу раньше вас и ухожу самая последняя. Как можно…

– … да еще устраиваешь на работе шуры-муры со всеми и каждым, – кричал Антон Константинович, совсем не слушая оппонента.

– Я?.. – глаза Людмилы наполнила влага.

– Я на все закрываю глаза, ибо уважаю твою мать, которая слезно молила взять тебя на работу.

– Мама? – девушка удивленно распахнула глаза, невольно стряхнув с ресниц слезинку.

– Да еще свою безалаберность спихиваешь на меня. Типа, я дурак. Все. Разговор окончен. Премии в этом месяце не будет, учти, – сказал как плюнул Антон Константинович.

Людмила выскочила из кабинета, уже не сдерживая слез.

_

Восемь часов назад…

Егор зашёл в приёмную начальника, воровато оглянулся и, убедившись, что никого кроме секретарши нет, вытащил из-за пазухи рабочей куртки небольшой букетик осенних золотистых хризантем.

– Люд, это тебе, – протянул парень цветы.

– Спасибо, – недовольно буркнула в ответ девушка, не глядя на Егора, но подарок взяла.

– Люд, че случилось? – поинтересовался Егор, заметив припухшие веки девушки, хоть та и подправила старательно грим.

– Ничего хорошего, – коротко ответила Людмила, деловито рассовывая бумажки по местам.

– А всё таки? – не унимался Егор.

– Да тебе какое дело? – вдруг вспылила девушка.

– Как какое? – опешил парень. – Мы вроде это… Как бы не чужие друг другу. Встречаемся, вроде.

– Все у тебя "вроде" да в огороде, – огрызнулась Людмила. – Ничего толком ни сделать, ни сказать не можешь.

– Людк, а Людк,.. – поддразнил парень, изображая известную фразу из знаменитого кино, все еще надеясь развеселить подругу.

Этим он только довел ее до истерики. Людмила вскочила со стула и, зло сверкнув глазами, выпалила:

– Хватит хахалиться, смотри не наржись до слез, чучело. Цветочки он мне принес, видите ли… А дальше что? Опять в кино на последний сеанс и гулять осенью до посинения от холода?

– Люд, ты чего? – Егор еще не осознал степень катастрофы в отношениях. – Я ж сказал тебе. Мы как лошади сверхурочно работали три месяца. Деньги получу, снимем квартиру, заплачу за полгода вперёд, ты ко мне переедешь от своей чокнутой мамаши.

– Да кукиш с маслом ты получишь, а не сверхурочные, понял? – Людмила для наглядности сложила дулю из пальцев и сунула чуть ли не под нос Егору. – Ты на день вперёд планировать не можешь, а не то что на пол года.

– Как это? – растерялся парень.

– Да вот так. Слышала, что не оплатят вам ничего, мустанги. И на кой леший мне такой кавалер как ты? С дырой в кармане.

– Дак ты только из-за денег так со мной? – нахмурился Егор.

– Да какая разница, – отмахнулась девушка, немного стихая. Она поняла, что наговорила лишнего, ведь Егор ей и вправду нравился, но признавать себя неправой не хотелось.

– Есть разница, – возразил парень. – Деньги – дело наживное, а вот чувства не купишь. Не думал я, что ты такая.

– Какая? – вздернула голову Людмила. Прежние раздражение и обида всколыхнулись в ней новой волной: – Ну, договаривай.

– Мелочная и меркантильная, – выпалил вдруг Егор.

– Я?! – взвыла сиреной Людмила и залепила парню такую пощечину, что от звука зазвенели хрустальные кубки на полке.

Егор схватился за щеку и вскинул на девушку злобный взгляд. Людмила притихла, ожидая ответной реакции, но парень просто развернулся и быстро вышел вон.

– Ну и катись отсюда! – крикнула вдогонку девушка и швырнула подаренный букет в уже закрывшуюся за посетителем дверь. – Тоже мне, идеальный нашелся. Проживу и без тебя.

Затем она опустила голову на руки и тихо заплакала.

_

Четыре часа назад…

Егор вышел с работы в мрачном настроении. Мало того, что с Людмилой поругался, дак еще и ее информации подтвердилась, что за переработку им никто не заплатит. А ведь обещали оплатить в двойном размере.

Рушится личная жизнь, отодвигаются планы и исполнение мечты. И пожаловаться некуда, ведь большинство рабочих работают тут без оформления трудовых отношений, не выгодно начальству налог лишний платить.

Свое огорчение рабочие в конце смены сдобрили водкой, поругавшись с начальником цеха и пообещав тому устроить сверхурочные поминки.

Егор выпил немного, самую малость, только чтоб отпустила внутри сжатая пружина. Он почти дошел до дома, где проживал со старенькой мамой в маленькой комнатушке коммунальной квартиры, когда на его пути попался какой-то мужчина в более сильном подпитии. Последний не заметил Егора и задел его плечом, качнувшись на нетрезвых ногах.

– Смотри куда прешь, – огрызнулся парень.

– Простите великодушно, не заметил, – пьяно усмехнулся прохожий, приложив руку к груди и картинно поклонившись.

Егора взбесило такое кривляние, но он сдержался от дальнейших препирательств. Но как на грех мужчина снова покачнулся спиной в сторону молодого человека и опять легонько коснулся.

– Упс, – произнес прохожий.

– Да задолбал, алкаш. Отвали от меня.

Егор взорвался. Он со всей силы толкнул пьяного человека. Тот упал на асфальт, разбивая нос и губы.

_

Два часа назад…

Вениамин Сергеевич, местный дворник, явился домой с разквашенным носом и разбитой губой, под глазом расплывался фиолетовый синяк, а на лбу вздулась здоровенная шишка. Хмель немного улетучилась, прибавляя боль от ран.

– У, явился, – скривилась жена Нина Андреевна.

Впрочем, ворчала она безо всякой злости. Веня, как называла его жена, хоть и позволял себе выпить, но не часто. В алкогольном подпитии не бузил, не ругался, не качал прав, молча ужинал и ложился спать.

– Где проехал мордой на этот раз? – спросила Нина Андреевна, наливая борщ в тарелку.

– А тебе и смешно, не хрен ржать, – внезапно взорвался Вениамин Сергеевич.

– Да я и не думала смеяться, что ты, Веня, – удивленно посмотрела женщина. – Чего вдруг взьерепенился?

– А че? Может и ты думаешь, что дворник – не человек? И обидеть может каждый, раз выпил чуть.

– А как будто я с дворником первый день живу, – парировала супруга. – Какая муха тебя укусила? Серега что ли приложил тебя? Пить надо с ним меньше.

– Да какой Серега?! – уже почти закричал Вениамин Сергеевич. – Серега – друг. А это был урод какой-то. Качнуло меня в его сторону, а он и приложил мордой к асфальту.

– И ты стерпел? – вытаращила глаза супруга.

– Как думаешь? Нет, не стерпел. Лежал и выл как баба, – дурашливо скривился мужчина. – Пока вставал, того и след простыл.

– Точно, урод, – согласилась женщина.

– Кто? Я? – взревел Вениамин Сергеевич.

– Да какой ты? – закричала в ответ Нина Андреевна. – Совсем мозги пропил? Ты сказал, что урод толкнул, вот я и поддакнула. Хватит тут жертву изображать, а то и я приложить могу по настоящему. Лучше не заводи меня, Веня.

Нина Андреевна в доказательство перекинула скалку из одной руки в другую. Вениамин Сергеевич счёл это весомым аргументом и ретировался в комнату сына.

Семиклассник Валерка сидел за стареньким компьютером, изучая новую видеоигру.

– Уроки сделал? – в Вениамине Сергеевиче вдруг проснулся воспитатель.

– Сделал, – нехотя отозвался мальчик, даже не оглядываясь на отца.

– А ну, дай дневник, – потребовал новоявленный проверяющий.

– Па, не сейчас. Я занят, – отмахнулся Валерка.

– Чем ты таким занят, что игно… ик… игнорируешь отца?

– Ничем, – Валерка опять погрузился в монитор.

– Вот именно ничем, – поднял указательный палец Вениамин Сергеевич. – Будешь заниматься ничем – будешь дворником как я. А тебе учиться надо. Дай дневник, сказал.

– Ну, папа, – законючил сын, ему не хотелось отрываться от игры.

– Дневник, – вырос рядом отец и дал мальчику изрядный подзатыльник.

– Ты че? – соскочил со стула Валерка, потирая затылок.

– Не пререкайся с отцом, а делай, что он говорит, – гаркнул отец. – Давай дневник.

– Не дам! – закричал Валерка, сдерживая поступившие слезы. – Ты чего дерёшься?

Отец никогда и пальцем его не трогал, а тут…

– Ты еще и споришь? Я отец, могу и ремень взять.

Для убедительности Вениамин Сергеевич схватился за пряжку на ремне брюк.

– Чего? – сзади появилась внушительная фигура супруги. – Ты что себе позволяешь, Веня?

Валерка тем временем выскользнул из дома, прихватив велосипед из прихожей.

_

Час назад…

Валерка выехал к спортплощадке за домом. Там уже кружила компания знакомых подростков.

– Валерыч, привет, – махнул рукой рослый парень.

– Привет, – отозвался Валерка, тормозя со скрежетом по асфальту. – Чем занимаетесь?

– Да вот размышляем. А ты че хмурый такой?

– Да так, – мальчик пожал плечами. О конфликте дома не хотелось говорить, но настроение было препоганым.

Мальчишки потусовались немного кучкой, объехали пару кругов наперегонки вокруг спортплощадки. Энергия и злость требовали выхода.

Через какое-то время Валерка заметил белобрысую макушку, мелькающую из-за кустов.

– Ребята, я знаю чем заняться. Вон едет беспонтовый Ванька – маломерка. Погоняем?

– Уууу, фьюить, – одобрительно засвистела команда.

Маленький светлоголовый мальчишка заметил погоню не сразу. На большом не по росту велосипеде он продвигался медленно вдоль дома по протоптанной тропинке.

– Сбивай беспонтвого! – радостно взвопил Валерка и выбился в лидеры преследователей. Вся ватага двинулась за ним.

Низкорослый Ванька вздрогнул, оглянулся и приналег на педали.

_

Минуту назад…

Ванька вложил все силы, чтоб оторваться от погони. Ребята всегда над ним подшучивали, и иногда открыто издевались над его небольшим росточком. В компании и игры его не брали, но никогда дело не доходило до открытого противостояния.

Сегодня что-то было не так. Ванька нутром почувствовал это, едва увидел невдалеке дворовую компанию велосипедистов. Поэтому, когда прозвучал воинственный клич Валерки, мальчик внутренне был готов дать стрекача по всем правилам погони.

Единственное спасение – подъезд родного дома, было недалеко. Запыхавшийся Ванька напрягся из последних сил, стараясь увеличить расстояние от преследователей. Он выскочил из-за поворота и чуть не столкнулся с машиной соседа. Прямого столкновения удалось избежать, но открытую дверь автомобиля по касательной он все же задел…

– Ааааууу! Бл… Ссс… – донеслось в след удаляющемуся мальчику…

Костёр в лесу

Тимофей, тяжело дыша, шел по едва заметной тропинке, припорошенной снегом. Легкая курточка не спасала от холода – тело бил озноб, а руки без варежек посинели, но мальчик этого не замечал. Зимний лес в ранних сумерках черной стеной окружал его со всех сторон. Едва заметная просека, уже поросшая мелколесьем, светлой лентой уводила вдаль.

Где-то рядом каркнула запоздавшая ворона, Тимофей вздрогнул от неожиданности и втянул голову в плечи. Мальчик остановился и огляделся, стряхивая остатки кошмарного видения.

Он заблудился. Заблудился в зимнем лесу. Но это казалось не таким страшным, как то, что он оставил позади.

Дорогу вперёд преграждало поваленное толстенное дерево. Тимофей на негнущихся ногах доковылял до него, смахнул онемевшими пальцами сугробик снега скорее машинально, чем из предосторожности, и тяжело плюхнулся на ствол. Дерево чуть скрипнуло, но не дрогнуло. Да и веса в восьмилетнем мальчике было как в мешке с шелухой – так говаривала бабушка, которую он помнил смутно.

Ворона на дереве покрутила головой, удивленно рассматривая непонятное существо, потом взмахнула крыльями, тяжело оттолкнулась от ветки, сбрасывая на Тимофея залежалый снег, и взлетела, прощально каркнув.

Только сейчас Тимофей почувствовал, что очень устал и замерз. Да и не мудрено. Он проплутал целый день, а курточка, доставшаяся ему от соседского Антошки, который, в отличие от вечно голодного Тимофея, рос не по дням, а по часам, была совсем не по погоде, но Тимофей пробегал в ней всю зиму, ибо другого ничего не было. Зимние ботинки были малы и уже прохудились. Набившийся в них снег таял, обволакивая пальцы холодной влагой. К тому же, мальчик в спешке, даже не надел носков.

Тимофей подышал на окоченевшие пальцы, потер руки друг о друга и засунул их в карманы, тщетно пытаясь сжать в кулаки.

Что теперь делать? Куда идти? Скоро ночь. Дороги назад он не помнил. Можно попытаться найти ее по своим же следам, но быстро наступающие сумерки и мелкий снег, сыплющий весь день, не дадут это сделать. Это Тимофей понимал даже своим детским умом. К тому же никакая сила не заставила бы его вернуться домой.

Последнее, что он помнил в этот последний день уходящего года, перед тем, как оказался здесь в лесу на поваленном дереве, это кровь. Много крови. И мать с растерянно-безумным видом, сжимающую в руке нож. А на полу бездвижно лежал отчим с черной дырой в глазу. И много крови… До ужаса много крови…Темной, липкой. Она была повсюду: на полу, на стенах, на скудной кухонной мебели, даже пятно на плафоне лампы запечатлелось в мозгу как крик.

Тридцать первое декабря началось в их семье с похмельного мероприятия и проводами старого года. Тимофей уже давно не ожидал подарков к празднику, но надежда на маленькое чудо все же не покидала детских мыслей. Мальчик мысленно писал письмо не Деду Морозу, как большинство его ровесников, а братьям-месяцам из любимой сказки про двенадцать месяцев. Он желал только одного: обрести настоящую любящую семью.

В этот раз пьяный скандал закончился трагедией. Очередные ругань и крики подозрительно стихли, сопровождаясь загадочной возней, и мальчик осторожно выбрался из комнаты и заглянул на кухню…

Дикий, животный страх заставил тело судорожно дернуться, выворачивая пустой желудок наизнанку. Тимофей наспех оделся в то, что попалось под руку, и убежал, куда глядят глаза. В ближайший лес.

Вида крови Тимофей никогда не боялся. Он часто, как и все дети, попадал в передряги с царапинами и разбитыми коленками, но никогда не паниковал и не плакал, даже когда было очень больно. Слезы для чего? Чтоб тебя пожалели, помогли, успокоили. Это Тимофей знал, но так же знал, что никто не придет к нему на помощь, и привык справляться сам с таким. Он срывал лист подорожника, плевал на него, обтирал о штанину, счищая придорожную пыль, и прикладывал к ранке. Боль успокаивалась от прохлады, а кровь подсыхала. Этому его научил все тот же соседский Антошка, а бабка у него знала толк в таких делах.

Но сейчас, мальчик трясся, прибавляя дрожь к ознобу от холода, вспоминая море крови на кухне своего ветхого дома на окраине города.

Отчима ему не было жаль. От него он слышал только ругательства в свой адрес по поводу и без. Родного отца он никогда не знал. А мать он любил. Только не такую, какой он сейчас ее запомнил. Это была не она, а какая-то чужая для него женщина. Он любил мать, когда она еще не стала такой, когда она еще умела жалеть и гладить его по светлой голове, плести венки из одуванчиков, и делать петушков из травинок, когда она играла с ним в прятки и целовала в лоб перед сном. Это было давно. Очень давно.

До того, как появился отчим. Вместе с водкой и пьяными компаниями, криками, скандалами, драками. И постепенно мать превратилась в такую же. Теперь для сына у нее находилась только ненависть и крики "подай-принеси-уйди с глаз долой". Тимофей принимал это, он даже не знал, что можно жить иначе, и всеми способами старался вернуть ту, прежнюю маму. Он был послушным: не канючил, не мешал, не просил ничего, исполнял все просьбы, заботился о том скудном десятке кур, что остались от былого хозяйства, но все попытки вернуть любовь остались незамеченными. Его забывали накормить, купить одежду взамен изношенной, и никто никогда не хвалил и не гладил по голове. Его даже не отвели в школу в семь лет. Кое-как помогали соседи: кто сунет пирожок в руку, кто обедом накормит, кто отдаст вещь с выросшего сына. Так и жил мальчишка до сегодняшнего дня. Одно еще светлое воспоминание было. Это тетя Рая. Сестра мамы. Она жила далеко. Вместе с большим добродушным мужем и маленьким Валеркой, двоюродным братом Тимофея, который был всего на год младше его самого. И однажды они с мамой ездили к ним в гости на поезде. Это единственное путешествие Тимофей запомнил как экскурсию в рай. Светлый город, уютный чистый дом и милая женщина с добрым лицом и ямочками на щеках, которая постоянно обнимала мальчика и приговаривала:

– Тимошка, ты как одуванчик. Сам тоненький, а голова светлая и пушистая. Я буду звать тебя Одуванчик.

И звонко чмокала в щеку. От нее пахло так уютно и нежно, что хотелось зарыться в ее руки и замереть надолго.

Тимофей даже улыбнулся при воспоминании об этой женщине.

Но что делать сейчас? Он замерзнет тут в лесу, и его обглодают дикие звери. Впрочем, уже было все равно. Мальчик уткнул нос в тонкий воротник и прикрыл глаза. Нестерпимо захотелось спать.

– Ц-ц-ц тя, – раздалось вдруг совсем рядом.

Тимофей нехотя разлепил веки.

– Ц-ц-ц тя…

Перед ним на снегу сидела белка, что-то стрекотала на своём беличьем языке и внимательно смотрела глазами- бусинками.

–Ц, – произнес Тимофей, едва шевеля потрескавшимися от холода губами.

–Ц-ц чок, – забубнила белка, сделала скачок в сторону и оглянулась на мальчика.

– Ты меня куда-то зовешь? – совсем не удивился Тимофей.

Белка радостно запрыгала вокруг кругами, продолжая цокать скороговоркой.

– Мне не до тебя, – сказал Тимофей, растягивая слова, и даже попытался улыбнуться. – Я скоро совсем замерзну и умру. Решай свои проблемы сама, белочка.

Но белка не отставала. Она снова прыгнула в сторону и призывно оглянулась, Тимофею даже показалось, что она махнула лапкой. Затем непоседа вернулась и взобралась мальчику на плечо, цепко держась за курточку. Застрекотала в самое ухо, обдавая Тимофея неожиданным теплом. И снова прыжок в сторону от просеки.

– Ладно, – нехотя согласился Тимофей. – Какая разница, где замерзать, но, может, сделаю напоследок доброе дело. Похоже, что у тебя что-то стряслось.

Казалось, что белка закивала головой с острыми ушками и еще сильнее зацокала.

Тимофей окоченело сполз с дерева и еле передвигая ногами пошел за шустрым зверьком.

Белка скакала вперед, возвращалась, будто проверяя, идет ли человек за ней, то вдруг появлялась на стволе дерева, юрко обегая его вокруг, то принималась чистить роскошный хвост, в ожидании, когда мальчик сделает шаг. И трещала без умолку.

– Иду я, иду, не суетись, – говорил Тимофей, разминая ноги. Кровь заструилась по онемевшему телу, и мальчик даже вдруг немного согрелся.

Нетоптаные сугробы замедляли ход, но снег был плотным и не позволял ногам проваливаться глубоко.

"Куда я иду?" – несколько раз задал себе вопрос мальчик, но продолжал путь под настойчивую болтовню животного.

Тимофей шел, еле переставляя ноги, как ему показалось, долго. Сумерки уже сгустились, лес выглядел черным пятном, и только белый снег под ногами давал понять, где низ, а где верх.

Вдруг белка затихла, и путник остановился в нерешительности.

Куда же пропала белка? Но, впрочем, этот вопрос уже не волновал Тимофея. Потянуло запахом дыма, а в уже ночной темноте показался огонек.

Мальчик оцепенело пошел на свет, не спуская с него глаз, будто тот мог в миг исчезнуть. Он не смотрел под ноги, отчего несколько раз упал в мягкий снег. Он поднимался, даже не отряхнувшись, и снова шел вперед, как завороженный. И хоть в своем детском уме он уже принял мысль о своей смерти, но инстинкт самосохранения взял свое. Свет – значит, люди. А люди – значит, помощь. Хотя на какую помощь он рассчитывал? Отогреться? А дальше что? Но так далеко мальчик не заглядывал.