Последний замысел Хэа

– Арраэхон, – повторили за ним пестрокрылые.

Коэ подошел чуть ближе и что-то сказал.

Быстро и непонятно. Процокал, пробулькал, причмокнул.

Незнакомец втянул морду в яйцо, потом снова вытянул. И заговорил.

Говорил он медленно, тихо, делая паузы. То булькал, то скрежетал. Недолго, и, как показалось Первой, по делу.

Коэ обернулся:

– Те, кого мы называем хранители, приветствуют Вас, – он внимательно посмотрел на девушку и снова сузил глаза. Но в этот раз слегка по-другому. "Натянуто, – подумала Первая, – так улыбаются, если вдруг нужно ответить улыбкой".

И тоже сощурилась.

– Скажи, что и я их приветствую. Спроси, откуда знают о нас. Где узнали, что мы едим и как справляем потребности.

– Хранители знают всё, – Коэ повторил то, что говорил накануне. Так, что, возможно, только Первая его и услышала.

Он повернулся к пришедшим и что-то сказал. Точнее, присвистнул. "Как мало слов, – подумала девушка, – вряд ли он передал мою просьбу".

– Они наблюдают за вами. Они наблюдают за миром. Мир огромен, мы – это малая часть. Знать и хранить свои знания – самое важное в жизни, – продолжил Коэ после ответа незнакомца. Потом помедлил и тихо добавил, – потому они и хранители.

– Пускай, – ответила Первая, – пускай будут хранители. Паучки. С палочками…

“Прошел целый месяц, как уплыл последний корабль. Никто не вернулся. Они уже не вернутся, сказал отец, в темноте не возвращаются. Если небеса погасли, море потопит. Он сказал, это хорошо, что мы остались, а не уплыли.

Боже, зачем ты это делаешь? Зачем убиваешь? Пастор сказал, что мы избранные, ведь нас ты оставил в живых, а остальные погибли. Но они-то в чем виноваты? Моя мама, моя сестренка, она же совсем кроха, она еще (неразб.) сисю (неразб.) никому не сделала зла. За что ты её убил? (неразб.)

Лучше бы я уплыла на этом корабле (неразб.) утонула. Я не могу (неразб.) оставаться, слышать крики сожжённых. Это же те, кого мы любили (неразб.) огородились частоколом и не пускаем. Ты сжёг (неразб.) разум и они умирают.

Так и будем (неразб.) темноте как крысы. (неразб.) сказал, что небо должно снова измениться, а нам надо выстоять. Пускай оно изменится. Пускай даже снова загорится солнце, я больше (неразб.) нормально спать. (неразб.) этим жить дальше.

Я буду писать дневник, чтобы не умереть от ужаса. (неразб.) используя лампу. Пусть отец меня убьет или пастор. Мне всё равно. Боже, на кого мы похожи? За что ты нас так?”

Мутный перечитал написанное и замолчал.

– Сожжённые. Где-то я это слышал, – сказал он, подумав.

И вспомнил. Карету, путешествие, и ту, которую потерял. Навсегда.

– Ну и как ты думаешь, кто они такие? – спросил Пытливый. Он подошёл к окну и посмотрел на дорогу. Скамейка была пуста.

– Тронутые?

– Да, тронутые пылающими небесами, чей разум сожжён. Интересно… Люди уплыли. И не вернулись… А те, что остались на Острове, обезумели. Выжили только немногие. Избранные. То есть прикрытые… Небеса загорелись внезапно… А может, они и раньше пылали, но без последствий… И ещё темнота… Ах да, Терпеливый говорил, что на Острове нет зримых душ, а значит… а значит, и Ле́са… – искатель взъерошил волосы и радостно выдохнул, – это неописуемо. Ещё столько предстоит узнать…

– Удивительный ты человек, – откликнулся приятель, – как ты можешь так радоваться? Где твоё сострадание?

Пытливый нахмурился:

– Ты прав. Но… – он постучал пальцем по рукописи, – если мы поймём, что написано здесь, то научимся и сострадать. Переживают тому, что понимают.

Мутный усмехнулся:

– Состраданию не учатся… Ладно, ты есть, какой есть. Таким и оставайся, – он посмотрел на страницу, – эти неразборчивые пятна – слёзы. Читать будет непросто.

– Но оно того стоит! – Пытливый не оставлял своего ликования, – пошли, отметим.

– Ну, выпить то я не прочь, – Мутный поднялся с кресла и поглядел на пушистика, – лучше бы ты его выпустил. Совсем извёлся, бедняга.

– Это для тебя он извёлся. Для меня молчит, – Пытливый подсчитывал гирики, мелкие деньги равнины, – знаешь, дружище, иногда мне кажется, что ты – моя совесть. Уедешь – и я её потеряю.

Он улыбнулся, как всегда криво, и начал завязывать плащ. Мутный накинул свой, и приятели вышли во двор.

Минут через десять друзья сидели за длинным столом, сделанным из крепкой, как железо, древесины. “Саммачка”, – заметил Мутный.

Кроме них, в помещении было пусто. За перегородкой суетился хозяин, чуть слышно напевая известную песенку ("мы опять, мы опять на холмы пошли гулять"), да где-то поблизости попыхивал пыхчик. Всё это создавало удачный шум, в котором приятно беседовать.

Перед друзьями стояли кружки, наполненные не особо крепким пенистым напитком, очень популярным у жителей Прихолмья, и не встречавшимся больше нигде. Напиток варили с холмистых тянучек, чем, собственно, и определялась его оригинальность. На широкой тарелке лежало мясо, провяленое, но достаточно мягкое в самом начале ночи, да ещё смачные дольки каких-то засушенных фруктов. Друзья макали всё это в широкую чашку с кленовым сиропом и таким образом закусывали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.