Выродок

Вадим Кучеренко

Выродок

К вечеру небо нахмурилось, предвещая непогоду. Село будто вымерло, и даже собаки не брехали, а только поскуливали, страшась приближающейся грозы. В доме кузнеца, стоявшем на окраине села, еще не спали, когда в раму окна постучали робкой рукой. Стук слился с отдаленными громовыми раскатами. Но кузнец заметил тень, заслонившую всполохи редких молний. Это была нищенка, неразличимых под темным платком и пылью пройденных дорог лет, в ветхом, заплата на заплате, просторном черном платье до пят, схожим с монашеской рясой. Шла она на богомолье в отдаленный монастырь и просилась переночевать.

– Утром чуть свет уйду, а то и раньше, – обещала она, униженно кланяясь и почти плача. – Мне бы только грозу переждать.

Жена кузнеца, дородная высокая баба, под стать мужу, буйному во хмелю и безответному во все остальное время здоровяку, сжалилась над убогой и кинула дырявую дерюжку на лавку у порога. Но на этом запас ее милосердия иссяк.

– Не обессудь, уже повечеряли, – сказал она, бросив предостерегающий взгляд на мужа. – Ртов эвон сколько, все начисто подмели.

Погасили лучину и легли спать.

В полночь всех разбудил долгий страдальческий крик, лишь отдаленно напоминающий человеческий. На печи заплакали перепуганные дети. Кричала странница, выставив свой неожиданно огромный живот из-под бесстыдно задравшегося платья. И тогда жена кузнеца поняла, что убогая рожает. Ночью, в грозу, в чужом доме!

– И откуда ее черт принес? – вопрошала она и испуганно осеняла себя крестным знамением. – Не к ночи будь помянут!

Проклиная нежданную гостью, послала мужа за бабкой Агрипиной, местной повитухой. Та пришла, едва перешагнула через порог и долго еще кряхтела, утомленная недолгой дорогой. Без малого сто лет было бабке Агрипине, но в деревне никто лучше нее не мог принять роды. Она-то и рассмотрела, что молода еще пришлая баба, и красоты невиданной и нездешней. Черные, как смоль, волосы, гладкая смуглая кожа, нос с горбинкой, чуть раскосые глаза редкого изумрудного оттенка – то ли сбежавшая из казачьего плена турчанка, то ли цыганка, отбившаяся от своего табора. Одним словом, нехристь. Говорила, что идет на богомолье, а не было на ней даже нательного креста. Где, в какой бездне, прижила она ребенка, с каким князем тьмы, куда брела на сносях и зачем? Неужто в самом деле в монастырь, замаливать какой-то тяжкий грех, бередящий душу? Обо всем этом бабке Агрипине оставалось только гадать.

Ночную тьму за окном пронзали теперь уже частые молнии. Когда они вспыхивали, мертвенно-бледный свет освещал горницу, в которой все чаще и продолжительнее кричала роженица. Черные круги небывалых страданий обложили ее глаза. Бабка Агрипина только качала головой и сурово поджимала губы в ответ на вопрошающие взгляды кузнеца и его жены, которые, позевывая, сидели рядышком на скамье у стола и угрюмо молчали. Дети, утолив свое любопытство, давно уже спали. Тихо потрескивала лучина да мерцала в красном углу перед ликом Спасителя лампада.

Гроза ярилась, но никак не могла разродиться дождем. Душное томление, разлитое в воздухе, порождало беспричинную тревогу. Уже почти беспрерывно кричала странница.

– Скоро ли? – под утро не выдержал ожидания кузнец, слабый, как все мужчины, когда они становятся свидетелями мук продолжения рода.

И, будто ему в ответ, хлынул долгожданный дождь, заглушая тихий, в сравнении с недавним материнском криком, жалобный плач ребенка. Отняв жизнь у матери, младенец словно оплакивал свою сиротскую долю.

Бабка Агрипина, испуганно крестясь и поминая всех святых, долго не решалась взять его на руки. Младенец был на диво безобразен. Уже при рождении можно было разглядеть все его будущие пороки. Он был горбат, одна ножка чуть короче другой, а лицо, искаженное деформированными при родах костями черепа, казалось уродливой маской.

– Свят, свят, свят! – повторяла повитуха, смывая дрожащими руками кровь матери с хнычущего младенца.

Похоронили странницу за оградой кладбища. Отец Варлаам, сельский поп, не захотел ее отпевать. Наотрез отказался он и крестить младенца.

– Исчадие ада, посланное на землю за грехи наши! – объявил он, увидев ребенка. – Сгинь, отпрыск сатаны!

Но и после троекратного наложения святого креста младенец не сгинул, а только обессиленно плакал, просил есть. Сжалилась над ним бабка Агрипина, отпоила козьим молоком. Но не под силу уже было ей заботиться о ком-либо, кроме себя. А взять некрещенного младенца, да еще урода, в семью никто не захотел. И тогда вспомнили об отшельнике, уже много лет жившем в построенной им самим хижине в чаще леса, который начинался сразу же за селом. Местные жители навещали старика иногда, просили его, праведного, заступиться за них перед богом в своих молитвах, взамен приносили, кто что мог и что было не жалко – плохо выпеченного хлеба, пшена с мышиными последышами, полусгнившего картофеля. Тот безмолвно, никогда ничего не выпрашивая и не отвергая, принимал эти дары. Принесли и «дьяволенка», закутанного все в ту же дерюжку, которой укрывалась его мать перед смертью. Отшельник безропотно взял и его.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.