Дуреха

Глава 3

Январь в этом году лютовал. Злобствовал, злился, бесился.

После крещенских морозов все ждали потепления. Прогнозы синоптиков даже обещали оттепель. Но не зря говорят, что обещанного три года ждут – предсказания их не оправдались. Было по-прежнему очень ветрено, студено и морозно.

Дарья зиму терпеть не могла. Она всегда мерзла, сколько бы вещей на себя ни натянула. Ноги, словно ледышки, не согревались даже в толстых шерстяных носках ручной вязки. Руки сразу краснели, пальцы утрачивали природную гибкость. Стоило выйти на улицу, как ее начинал колотить озноб.

Каждую новую зиму Дарья переживала с трудом, и каждый год, проклиная метель и стужу, обещала себе будущую зиму провести в теплых краях.

Сестра, однажды услышав это, насмешливо прищурилась:

– Ты что, перелетная птица? Это ж они на зиму улетают в теплые края.

– Я согласна быть кем угодно: и перелетной птицей, и бегемотом, и бабочкой – лишь бы не мерзнуть здесь, – отмахнулась Даша.

Но ведь судьба любит подшутить.

Дарья зиму терпеть не могла, но именно зимой с ней чаще всего и происходили всякие невероятные вещи. Зимой она когда-то сломала руку, зимой первый раз влюбилась, зимой разошлась с мужем.

Дарья не пользовалась успехом у мужчин. Так уж сложилось, что она, в отличие от худой и высокой Наташки, больше походившей на маму, оказалась среднего роста, упитанной и одноцветной.

У Даши были темные волосы какого-то шоколадного цвета, который стилисты называли зрелым каштановым, и такие же коричневые глаза, больше похожие на темную смородину. Консервативная по характеру, Даша, не в пример своим сверстницам, не пыталась себя улучшить: волосы не красила, ресницы не наращивала, уколы красоты не колола. И не потому что считала это излишеством или глупостью, нет! Просто она этого не любила. Зато часто делала маникюр, который обожала.

В одежде Даша тоже изысков не допускала, не экспериментировала. Носила прямые юбки, блузки, брюки и платья. Полноты своей она не стеснялась. Не пыталась втянуть живот, заниматься спортом или покупать утягивающее белье, просто принимала себя такой, как есть, и была вполне счастлива.

Но в жизни не все зависит только от нас и наших вкусов.

Мужчины, как оказалось, имеют другие предпочтения.

К несчастью, мужская и женская позиция в Дашином случае не совпадали, поэтому любовь нечасто гостила в ее жизни.

Когда Дарья училась в шестом, ей, например, очень нравился мальчик из параллельного класса. Беленький, чистенький, выглаженный, он играл на виолончели, ходил в школу с модным тогда «дипломатом», говорил тихо, двигался неспешно. Он задумчиво глядел в окно на переменах. Купив в буфете пирожок, жевал медленно, рот и руки вытирал белоснежным носовым платком. Даша, умиляясь, глядела на него как на редкий выставочный экземпляр. Подходила, останавливалась рядом и замирала. Любовалась. Глаз не могла отвести.

Но однажды мальчишка, заметив ее, недовольно остановился на лестнице.

– Ну? – насупился он.

– Привет, – смущенно зарделась Даша.

– Тебе чего надо?

– Ничего, – млея от счастья, Даша пожала плечами.

– Ну, тогда и не стой рядом. Ты толстая.

Любовь прошла мгновенно. Лопнула, как воздушный шарик.

В одиннадцатом она влюбилась в молоденького учителя по литературе. На уроках, не дыша, слушала его лекции о Бунине и Куприне, стащила у Наташки тушь для ресниц и блеск для губ. У мамы выпросила белую блузку с жабо. Трепеща от волнения, на переменах ходила в кабинет литературы, записалась на факультатив и стала активной участницей школьного литературного марафона. Молодой человек ее влюбленности не замечал, требовал более четкой дикции при декламировании стихов и жестко критиковал ее презентации и проекты.

Даша ужасно страдала, ночью плохо спала и совсем потеряла аппетит.

– Что-то творится с нашей девочкой, – учуяла неладное бабушка. – Такого в жизни не случалось, чтобы она три дня подряд от ужина отказывалась!

– Дашенька, что болит? Горло? Голова? Живот? – подозрительно приглядывалась Ирина Ивановна.

– Отстань, мама, – отмахивалась дочь. – Ничего не болит.

– Ты моя дочь, я чувствую, тебя что-то тревожит, – нервничала мать.

– Все! Хватит! Дайте жить спокойно, – Дарья решительно захлопывала перед ней дверь своей комнаты.

Но всеобщая паника, царящая дома, подвигла Дарью к решительным действиям. Вместо сочинения, заданного на дом по творчеству Анны Ахматовой, она написала посередине страницы четыре строки из любимого стихотворения великой поэтессы:

«Ты письмо мое, милый, не комкай.До конца его, друг, прочти.Надоело мне быть незнакомкой,Быть чужой на твоем пути».

На следующий день ее вызвали к классному руководителю.

Евгения Александровна сидела за столом, а по классу взволнованно ходил молоденький учитель литературы.

– Дарья, объяснись, пожалуйста, – классная дама изумленно поглядела на нее. – Что за сочинение по литературе ты написала?

– Это же строки из Ахматовой, – пожала плечами Даша. – А что такое?

– Но тема, насколько я поняла, была определенная? Причем здесь эти слова? Это что? Только эпиграф? А где само сочинение?

– И вы не поняли, Юрий Николаевич? – Даша обернулась к бегающему по классу молодому учителю.

– Нет, – испуганно споткнулся тот на ровном месте, но, под ее пристальным взглядом, замялся. – Мне кажется, я догадался.

– Да что тут гадать, Юрий Николаевич? Я люблю вас, – кинулась, как в омут, Даша.

Юрий Николаевич пошел багровыми пятнами.

– Господи, Дарья, – ахнула Евгения Александровна, – как ты можешь? Ты с ума сошла? – она обернулась к насмерть перепуганному учителю. – Да что, вообще, здесь происходит?

И тут Даша мгновенно прозрела. Явный испуг учителя оскорбил ее, уязвил самолюбие, задел за живое, втоптал в грязь ее чистые юношеские порывы. Она кинулась вон из школы, прибежала домой, закрылась в ванной и так зарыдала, что сердце ее едва не выскочило из груди.

Бабушка, ничего не понимая, стояла под дверью и поначалу сильно ругалась: «Открой дверь, негодница! Что ты там натворила, дуреха?» Потом расстроенно умоляла: «Дашенька, деточка, что случилось? Успокойся, пожалуйста!»

А под конец просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и молча пила сердечные капли, слушая рыдания внучки.

Через неделю Дарья вернулась в школу.

Учитель литературы уволился. Классная дама, сама переживающая за свою ученицу, сделала вид, будто ничего не видела и не слышала. И все пошло своим чередом. Только Даша еще долго-долго ходила мрачная и понурая.

Однако время если и не лечит, то, конечно, смягчает боль утрат, потерь и разочарований. Все проходит. Все течет и изменяется. Люди взрослеют, мудреют, умнеют. Понимают и принимают ситуацию, учатся анализировать, сопоставлять и исследовать.

Жизнь нас многому учит. Очень многому. Но только одного она не может. Не в силах жизнь стереть из нашей памяти произошедшее. Не в ее власти уничтожить воспоминания. Не может, как волна морская, смыть картины прошлого.

Дарья горевала долго, но постепенно молодость взяла свое. Оптимистка по натуре, она, проснувшись однажды поутру, сказала своей неизменной спутнице Зойке:

– Знаешь, Муха, а я ведь уже даже и лица его не помню.

– Кого? – опешила Зоя.

– Как кого? – обиделась ее забывчивости Даша. – Учителя нашего по литературе. Помнишь? Юрия Николаевича.

– И правильно, – Зойка обняла подругу. – Я никогда не понимала, как ты могла в него влюбиться. Такой тщедушный, хилый и неуверенный в себе. Фу!

– Да? – поразилась Даша. – А мне он казался стройным, тонким, импульсивным.

Все мы разные. Непохожие. Мы не лучше и не хуже других, мы просто иные! Люди как люди. Казалось бы, что особенного? Но нет: чувствуем по-разному, живем по своим принципам, ждем каждый своего. Кто-то жаждет денег, кто-то делает карьеру, а иные, похожие на Дарью, ищут чуда. И ждут его. Ждут, несмотря ни на что.

Дарья, романтичная и сентиментальная, стремилась к любви. Она изначально видела в каждом человеке хорошее. Потом, разочаровываясь, удивлялась своим наивности и глупости.

Мужчины, привыкшие к другим стандартам красоты, не особенно баловали девушку вниманием. Дарья их понимала.

– Да чего удивляться-то? Вон посмотри, – кивала она на знакомых девчонок. – Ноги от ушей, талия как у пчелки, волосы до колен. А я? Мне, конечно, и так хорошо, меня мои килограммы не тяготят, но любви все равно хочется.

– Что ты несешь? – возмущалась Зоя. – Я устала тебе говорить, что ты не толстая. Ты просто упитанная. У тебя широкая кость и замедленный метаболизм, но все это очень органично и тебя совершенно не портит.

– Скажи еще, что лишние килограммы делают меня неотразимой, – хохотала в ответ Дарья. – Нет, видно, не суждено мне счастье семейное!

Но в двадцать она опять влюбилась. Эта ее влюбленность уже была осознанной и серьезной, по-настоящему взрослой. Объектом ее нежданного внимания на этот раз стал обычный инженер.

Звали инженера Анатолий. Он был не слишком красив, несколько сутул и басовит. Ходил, слегка шаркая ногами, говорил медленно, будто раздумывая о чем-то. Но глаза Анатолия восполняли все его явные недостатки: большие, глубокие, темно-синие, они сверкали как два сапфира! Обрамленные длинными темными ресницами, глаза мужчины сводили Дарью с ума.

Встречаясь с ним, она не могла оторваться от лица Анатолия, словно завороженная, все глядела и глядела на его необыкновенные глаза.

Нет, конечно, мужчина был не прост: умный, самостоятельный и рассудительный, он умел поддержать беседу, хорошо одевался и громко заразительно смеялся в ответ на шутку или анекдот.

Они познакомились в аптеке. Дарья прибежала за таблетками для бабушки, у которой «рвануло» давление, но, уже уходя, обратила внимание на мужчину, который растерянно глядел на витрину и никак не мог определиться с покупкой. Аптекарь явно нервничала, а он, беспомощно переминаясь с ноги на ногу, бегал глазами по лекарствам, выставленным на витрине.

Дарья вернулась к прилавку.

– Может быть, вам помочь? Что вы ищете?

– Да я уже предлагала ему помощь, а он как истукан, – тут же отреагировала хмурая аптекарша.

Даша взглянула на обескураженного мужчину.

– Что вам нужно?

– Да мазь какая-то, – смущенно хмыкнул тот. – У мамы колено сильно болит, и она попросила купить мазь.

– Ну, так выбирайте, – сердито фыркнула аптекарша, – чего стоите?

– Как я могу выбрать? Мне нужна определенная мазь, а я названия не помню. Вот и пытаюсь по внешнему виду коробки вспомнить. Тюбик-то я видел утром.

– Так, может, проще позвонить и спросить? – тронула его за рукав Дарья.

– Да звонил я уже! Трубку не берет!

– Я, конечно, не знаю, какая мазь вашей маме подходит, – пожала плечами Даша, – но моя бабушка пользуется вот этой. А уж она толк в мазях понимает–у нее всю жизнь ноги болят.

– Точно? Ну, ладно. Рискну, – незнакомец озадаченно поглядел на девушку.

Когда они вышли из аптеки, мужчина протянул ей руку.

– Давайте хоть познакомимся. Я – Анатолий.

– Дарья, – она непроизвольно улыбнулась. – Если купили что-то неподходящее, валите все на меня.

– Спасибо, – усмехнулся Анатолий и вдруг спохватился. – А позвонить вам можно?

Они встречались около полугода. Потом нежданнонегаданно поженились.

– Ну? Ты счастлива, наконец? – Зойка, свидетельница на их довольно скромной свадьбе, обняла подругу.

– Пока еще не поняла, – призналась Даша. – Но мечта моя сбылась.

Она, обняв новоиспеченного мужа, закружилась в ним в вальсе.

Мы живем, чтобы мечтать. Мечты меняют нашу жизнь, да и нас самих. Чего только мы ни делаем, чтобы добиться исполнения желаний. А как далеко иные заходят в своих мечтаниях!

Одна большая мечта чаще всего состоит из маленьких целей, шагов вверх, больших усилий. Мечта – это некий идеал, стремление к которому делает нашу жизнь увлекательнее. Так и живем, путешествуя за мечтой.

Не зря в народе говорят, что «мечта–это крылья, не знающие усталости». И это правильно. Ведь жизнь – это полет, а мечта делает этот полет легким и счастливым.

Глава 4

Вечер всегда приходит неожиданно.

Бегаем, суетимся, трудимся, стараемся, а тут глядишь, и день к концу. Осторожно подступает вечер, самое загадочное и невероятное время суток!

Вечер – радость встречи, теплые объятия, конец разлуки и смутные надежды. Обсуждение новостей, семейное чаепитие, ласковые взгляды, уютные посиделки. Молитвы, шепот и вожделение. Предвкушение, предчувствие и упование.

Все вечера, конечно, чудесны, но зимние особенные. Они подкрадываются незаметно, настойчиво берут в плен город. Сначала появляется легкая сумеречность, но потом воздух быстро синеет, наполняется глубиной и теряет прозрачность.

Дарья сегодня отработала две смены. Обычно она, как процедурная медсестра, выходила в утреннюю смену, но иногда, по просьбе администрации, заменяла заболевших коллег. Нынче случился именно такой день: отказывать не хотелось, вот и пришлось выстоять две смены.

Подойдя к окну, Даша с трудом выпрямила спину, расправила плечи и выдохнула: «Ну и денек!»

С тех пор, как ее брак развалился, она домой не торопилась. Любила спокойно пройтись по улице, поглазеть на прохожих, постоять у светящихся витрин, купить чего-нибудь вкусненького.

Вспоминать о своем замужестве Дарья не любила, тем более что бабушка все никак не могла успокоиться. «Как же так? Ведь все так хорошо начиналось», – переживала она.

Начиналось и вправду все очень хорошо.

Поженившись, молодые поселились у Анатолия. Поначалу всем это казалось очень разумным, ведь новоявленный муж жил с мамой в большой трехкомнатной квартире. Переехав к ним, Дарья с удовольствием устраивалась на новом месте: переставляла в своей комнате мебель, покупала цветы на окна, вешала новые шторы. Свекровь смотрела на это настороженно, но не вмешивалась. Даша летала, словно птица, получившая свободу!

Анатолий и ухаживал-то неумело, а женившись, и вовсе расслабился, но Дарья, окрыленная любовью, все взяла в свои руки. Молодожены подолгу бродили по паркам, любовались природой. Ходили в кино и, сидя на последнем ряду, целовались весь сеанс. Ели в кафе мороженое, дружно хохотали и до утра мечтали о детях.

Свекровь, нахмурившись, пристально следила за каждым шагом невестки, затем, не сдержавшись, принялась бесцеремонно ставить девушку на место, постоянно делать ей замечания. Она считала, что Дарья сорвала невероятный куш, женив на себе ее драгоценного сына. Невестка внимания на свекровь не обращала: оборачивала все в шутку, отмахивалась от ее назойливости, кусала губы, чтобы не сорваться.

Сказала себе: «Эта назойливая муха жужжит, но не кусается. Пусть себе тешится».

Увлеченная своим мужем, она постепенно привыкала к нему, его привычкам, желаниям. Хотя оказалось это трудным занятием. Анатолий, словно большой неуклюжий ребенок, нуждался в каждодневном уходе и постоянной заботе. Воспитанный одинокой мамой, Анатолий так привык к ее опеке, что другой жизни себе и не представлял.

Дарья, раскусив его, не сдавалась. Поначалу, наслушавшись бабушкиных наставлений, она старалась во всем мужу угодить, но очень быстро от этого устала. Ей, как и всякой девушке, хотелось ласки, нежности, внимания и участия, но она только и слышала с утра до ночи: «Даш, где моя рубашка? Ты ее погладила? Даш, куда ты положила мой свитер? Ты котлеты пожарила? Я ж просил котлеты! Дарья, что ты возишься? Ты мне чай заварила?»

Даша терпела, сцепив зубы. Изо всех сил крепилась, пыталась сохранять хладнокровие, держала себя в рамках приличия. Но не все, к сожалению, зависит от нас. Последнюю точку в этой истории поставило новое заявление Анатолия: «Даш, а почему туфли не начищены?»

Изумлению Дарьи не было границ. Поначалу она думала, что он шутит.

– Ты спятил что ли? С чего это я буду тебе туфли чистить?

– А кто будет? – удивился не меньше жены Анатолий.

– А ты сам не пробовал? Я же не заставляю тебя мне юбки гладить, – не выдержала Дарья.

Анатолий остолбенел. Пошел пятнами, напрягся. Будь они вдвоем, возможно, отношения можно было бы еще спасти, но мама Анатолия такого шанса им не оставила.

Услыхав слова невестки, она едва не кинулась в рукопашную:

– Что ты себе позволяешь? Он–твой муж!

– Вот именно–муж, а не повелитель!

– Ты замуж вышла для чего? – свекровь побледнела.

– Уж точно не для того, чтобы ботинки ему чистить, – Дарья сердито хлопнула дверью.

Коса нашла на камень. Никто никому не хотел уступать. Анатолий, сообразив, что Дарья не собирается отступать и не горит желанием его обслуживать, надулся, замкнулся, стал неласков, неприветлив. Теперь он, как и в прежние времена, обращался к обожаемой мамочке.

– Мам, каши гречневой хочется!

– Сейчас, сынок!

– Мам, рубашка чистая?

– А как же? Ждет тебя.

С невесткой свекровь демонстративно не общалась, всем своим видом показывая, что она тут лишняя. Даша очень переживала и честно пыталась отношения наладить. Старалась и так, и эдак.

Подсаживалась к мужу вечером, прижималась, обнимала:

– Толик, ну? Ты чего?

– Даш, перестань, – муж недовольно отодвигался.

– Хватит дуться, пойдем спать.

Но он наказывал ее тем, что ложился спать отдельно.

Даша не сдавалась, встречала его после работы, кидалась на шею:

– Ой, Толик, я так соскучилась! Может, погуляем?

– Я хочу есть. Пойдем домой, – передергивал плечами муж.

– Так давай поедим где-нибудь, – не поддавалась Даша. – В ресторане, хочешь? Только ты и я, а?

– А как же мама?

– Я замуж за тебя вышла, а не за твою маму, – не выдерживала Даша.

– Пойдем домой, – Анатолий нервно поджимал губы.

– Разваливается мой брак, – плакала Дарья маме в жилетку. – Это не любовь, а пытка! А еще свекровь… Так и жужжит, так и кусается.

Ирина Ивановна гладила ее по голове и тихо вздыхала:

– Ой, боже мой! Я страдала, и вы с Наташкой такие же. Видно, по моей дорожке пойдете.

Однако бабушке все это очень не нравилось:

– Нечего жалеть ее! Пусть лучше старается, мужик-то достался неплохой.

И Дарья старалась.

Наступив на горло собственной гордости, подошла к свекрови, ласково улыбнулась.

– Чем вам помочь? Может, давайте белье поглажу? Или ужин сегодня приготовлю…

– Обойдусь без посторонней помощи, – раздражалась свекровь.

– Так я ж не посторонняя! Хотите, вместе в магазин сходим?

– Ты мне лучше внука или внучку роди, – «лезла в бутылку» свекровь.

– Обратитесь к сыну, – тихо бесилась Даша. – Не все от меня зависит.

И тогда мать Анатолия, распаляясь все больше и больше, молча полезла на антресоли, достала чемодан и положила его на пороге их комнаты.

– Уезжай-как ты, девочка, пока не поздно. Не пара ты моему сыну и не родня мне. Нет в тебе почитания и уважения к мужу, а в Библии сказано: «Да убоится жена мужа своего»!

– А еще сказано, – не сдержалась невестка, – «да любит он свою жену, как самого себя.» Про это вы забыли?

В общем, войны между ними закончились только когда Дарья, глотая горькие слезы, покидала свои вещи в чемодан и, запихнув его в такси, отправилась восвояси.

В тот тяжкий вечер она, рыдая от отчаяния, сказала Зойке и Наташке, отпаивающим ее крепким чаем с мятой:

– Все! Я, девочки, мужиков ненавижу!

– Ой, – ухмыльнулась сестра, – я это слышу каждый раз после твоих сердечных неудач!

– Но это не неудача! Это развод.

– Может, все еще обойдется? Вдруг Анатолий твой одумается, прибежит, прощения просить станет, – жалостливо вздыхала Зойка.

– Да ты что? – Дарья заливалась слезами. – Он матери своей боится пуще смерти! А она меня терпеть не может.

– Да не в тебе дело, – Зоя сердито фыркнула. – Она власть свою над ним потерять боится. Вот и грызла тебя от страха.

– Не горюй, сестренка, – Наташка уверенно улыбнулась и подмигнула расстроенной Даше. – Все пройдет. Будет и на твоей улице праздник.

С тех пор пролетело много зим и весен. Даша повзрослела. На бабушкины «перестарок» и «безмужница» уже не обижалась. Переехала в собственную квартиру, научилась с юмором относиться к любой ситуации и искренне уверовала в то, что «все будет хорошо».

Глава 5

Вечер выдался метельный.

Настоящая февральская пурга кружила, вьюжила и стонала на все лады.

Сердито хватала прохожих за полы пальто, раздраженно бросала им в лицо целые пригоршни снега и засыпала уставший город мелким колючим крошевом.

Снежный вихрь, поднятый сильными порывали ветра, гнал по улицам поземку, протяжно скулил и охал, словно побитая собака, и все пытался проскользнуть в случайно распахнутые двери подъездов и магазинов.

Февраль не шутил. Цеплялся изо всех сил за власть, старался продлить царство снега и мороза, бушевал и кусался, не собираясь успокаиваться.

Дарья вышла из больницы и замерла, ощутив, как злобствует метель. Мощные порывы ветра мгновенно рванули полу ее шубки, откинули поднятый воротник и хлестнули по щекам. Даша даже зажмурилась от неожиданности.

– Ой, просто кошмар какой-то.

Она прищурилась, пытаясь хоть что-то рассмотреть в крутящемся снежном буране.

Улица, занесенная снегом, почти не просматривалась, хотя фонари старались изо всех сил. Даша, оторопевшая от мощи снежной бури, прижалась спиной к стене здания.

«Может быть, вернуться?» – мелькнула мысль.

Она достала телефон, набрала номер подруги:

– Привет, Муха. Ты дома?

– А где тебя черти носят в такую-то погоду? – вместо ответа спросила Зоя.

– Ничего себе, – завопила Дарья, перекрывая свист вьюги. – Я, между прочим, с твоей легкой руки две смены отпахала! Вот только вышла из больницы, а тут такое! Думаю, может, мне здесь заночевать?

– Этого еще не хватало, – возразила Зоя. – Иди домой. Вернее, сначала ко мне. Я индейку потушила, так что двигайся активнее, а то все остынет.

Даша, тоскливо оглядевшись по сторонам, поняла, что возразить ей нечего: с Мухой спорить не хотелось, и тушеная индейка страшно манила.

Зойка, не дождавшись ответа, заспешила:

– Все. Отбой, – она положила трубку.

Втянув голову в плечи, Даша кинулась в метельную мглу. Двигалась медленно, пытаясь не сбиться с протоптанной тропинки. Тротуары, занесенные снегом, потеряли свою ширину, стали похожими на бесформенные холмы снежного месива, и прохожие двигались гуськом по узеньким тропкам, стараясь попасть след в след, чтобы вдруг не провалиться по колено.

Дарья, вся запорошенная, едва доплелась до автобусной остановки, но влезть в салон не сумела: переполненный автобус захлопнув двери у нее перед носом и, покачиваясь, двинулся вперед.

Даша растерянно оглянулась. Метрах в пятидесяти виднелась трамвайная остановка. Выбор был невелик: или ехать на трамвае, или ждать следующего автобуса. Общественный транспорт в обычные дни ходил без задержек, но в такую непогоду всякое могло случиться. Даша, не желая рисковать, пошла к трамвайному табло, светящемуся в вечерней мгле.

Приближаясь, она вдруг заметила непонятную фигуру, переместившуюся, как ей показалось, прямо на трамвайные рельсы.

Дарья напряглась: «Не может быть! Наверное, показалось.»

Прибавила шаг. Присмотрелась. Точно! Какая-то бесформенная фигура, очень похожая на большой снежный ком, стояла прямо на рельсах!

Мысль испуганно заметалась. Едва шевеля ногами, вязнущими в снегу, Даша рванулась, кинулась вперед. Подбежала, задыхаясь, к неподвижной снежной мумии.

– Эй-эй, – схватив незнакомца за рукав темного пальто, закричала она, перекрывая свист ветра. – Ты чего тут? Ты же на рельсы вышел!

Человек медленно обернулся к ней, и она в тусклом свете мерцающего неподалеку рекламного щита увидела, что это не мужчина, а женщина, закутанная в платок по самые брови.

– Чего нужно? Отстань, – зло процедила сквозь зубы незнакомка.

Дарья, оторопев, замерла от изумления. Пожав плечами, отступила назад, но тут же остановилась. Мгновенно представив, чем это может закончиться, Дарья уперлась обеими руками в бок занесенной снегом женщины, напряглась, пытаясь сдвинуть ее с места.

– Уходи! Ты идиотка что ли? Уходи же, – завопила она из последних сил.

Незнакомка не сдавалась. Упрямо стояла, лишь покачиваясь под натиском Дарьи. Чувствуя, что сил не хватает, Даша провела мокрой варежкой по лицу и жалобно всхлипнула.

– Уйди, пожалуйста, в сторону! Слышишь? Трамвай тебя в такой мгле не заметит. Смотри, как метет, в двух шагах ничего не видно. Уходи, задавит!

Женщина опять обернулась к ней и безразлично отмахнулась:

– Да отстань ты! Тебе-то что? Пусть задавит.

Даша остолбенела. Сердце заколотилось от ужаса и предчувствия страшной развязки. По спине побежали мурашки, но не от холода, а от осознания своей беспомощности. Растерявшись, она будто оцепенела. Сколько прошло времени, не понимала. Быть может, несколько секунд? Или даже минута?.. Две?..