Причина изменчивости. Сборник фантастических рассказов

– Чёрт, мне комбез стал маленьким…

Мелкий перестал жевать картошку. Его губы задрожали.

– Сёма… Ты… Твои щеки… Ты умираешь?..

Расстёгивая комбинезон, Семён проворчал:

– Ты себя не видел… Давай думать, где нам ещё достать еды? Наверняка должны быть запасы в спасательном отсеке с капсулами. Но фиг мы туда попадём просто так.

– Есть еще медичка, – проговорил Яша.

– Медичка?

– Да, старенькая бабушка спрашивала…

Дверь с маленьким красным крестиком сверху находилась за шторкой в конце салона, рядом со входом в спасательный отсек. Сёма попытался её открыть – но безуспешно.

– Иди поищи что-нибудь, чем эту дуру можно было бы подковырнуть или двинуть, понял?

– Понял… А можно я ещё что-нибудь съем?.. И я пить хочу…

Мальчик по-портовому выругался.

– Знаешь что, я тоже жрать хочу, но терплю! И ты потерпишь! У нас пока больше ничего кроме конфет и орехов нет, нельзя съесть всё за один час!

Яшка опустил голову и побрёл в салон, раскачиваясь из стороны в сторону, как призрак. Сёма поспешил отвести глаза. Сбив дурацкую шторку в сторону, он принялся рассматривать дверь, пытаясь угадать, какой тип запора используется в данной модели.

И тут послышался грохот. Семён выбежал вслед за Яшкой, и увидел его лежащим в проходе.

– Мелкий?

Сёма наклонился к нему и потряс за плечи.

– Яшка! Яша, очнись!

Ему вдруг стало так страшно, как ещё никогда в жизни.

– Не умирай, слышишь? Вот я дурак, я даже не спросил, как давно ты проснулся!

Схватив брата на руки, Сёма поволок его к медотсеку. Жгуче хотелось плакать, хотелось заползти под долбаный стол, как брат, зажать уши руками и запеть какую-нибудь песню.

Но слёзы пересохли, а помочь Яше мог только он. Нет такого стола в челноке, под которым он мог бы спрятаться.

От злости и беспомощности мальчик принялся пинать дверь и колотить ее кулаками, – но бесполезно. Надо было сразу отдать Мелкому всю еду! И о чём он только думал?

Сёма так мечтал однажды избавиться от Яшки, а сейчас больше всего на свете хотел услышать его голос. В изнеможении он упёрся в дверь лбом, прижав ладони к ее холодной и гладкой поверхности – и тут дверь открылась. Это сработала неприметная панель автоматического распознавания пассажиров.

С трудом удерживая тело брата, Сёма втащил его в медотсек. Колени дрожали. Голова раскалывалась, перед глазами плыло. Уложив Яшу на кушетку, он задрал ему рубаху и припал ухом к запавшей канавке под рёбрами. Сердце стучало, а значит, ещё не всё было потеряно.

Мальчик бросился к информационной панели.

– Запрос – «голод»!

– Нужного препарата не обнаружено, – ответил электронный голос системы.

– Голодание! Эммм… Истощение! Обезвоживание!

– Рекомендована капельница под номером 342.

Шкафчик щелкнул и открылся. Сёма бросился искать капельницу.

– Держись, Мелкий!

Он затянул руку Яши жгутом, как умел, и снял с иглы колпачок. Нащупав тонкую голубоватую венку трясущимся пальцем, он шумно выдохнул – и воткнул иголку.

В одно мгновение вена взбугрилась, а на мертвенно-белой коже проступила фиолетовая клякса.

Сёма вскрикнул, вытащил иголку. Из дырочки поползла струйка темной и вязкой крови. Тяжело дыша, мальчик замотал брату руку бинтом, нахмурился, закусил губу – и повторил попытку на другой руке, не торопясь и стараясь не прошить вену насквозь. На этот раз у него всё получилось. Закрепив мешочек капельницы на крючке держателя, он, пошатываясь, сполз на пол возле кушетки.

– Дай что-нибудь пожрать, – попросил Семён систему.

Голод усиливался, как и жажда.

– Нужного препарата не обнаружено…

– Витамины… Конфеты от тошноты…

– Рекомендованы леденцы под номером девять…

Сёма дрожащими руками нашёл упаковку, вскрыл сразу десяток леденцов и сунул их в рот.

Они были сладкими и мятными… Опомнившись, Семён выплюнул их в руку. Поколебавшись, вернул два под язык. Потом сходил за оставшимися припасами в салон и вернулся в медотсек.

– Вода! – скомандовал он информационной панели.

– Дистиллированная вода, номер один…

Он схватил большой флакон и хотел было припасть к нему губами, но побоялся, что не сможет остановиться. Осторожно наполнив мензурку до половины, жадно выпил содержимое. Вскрыв упаковку конфет, Семён бросил их все в бутылку, туда же отправились леденцы от тошноты. Заткнув горлышко пальцем, он принялся её трясти, пока конфеты не растворились. Осторожно, чтобы не пролить, он плеснул жидкость Яше в рот. Потом ещё немножко, и ещё.

Вскоре тот открыл глаза.

– Прости меня, – проговорил Яша.

– Ты ни в чём не виноват, – прошептал Сёма, – Это я виноват, понимаешь? Я должен у тебя просить прощения! Я отвернулся от тебя, когда был нужен. Всегда отворачивался! Я больше никогда… никогда не отвернусь. Мне без тебя нельзя. Должен же я быть кому-то нужен!

И тут прозвучал голос автопилота, громкий и пронзительный.

– Внимание! Курирующий полёт «Геркулес-8» зафиксировал аварийное вскрытие криокамеры. Производится экстренное торможение! Помощь прибудет примерно через тридцать минут. Потерпевшему предлагается спецпаёк. Пожалуйста, пройдите в аварийный отсек! Повторяю…

Сёма засмеялся и заплакал в голос одновременно.

– Ты слышал, Мелкий? До них дошёл сигнал! У нас есть еда, мы выживем! Ты ведь продержишься ещё полчаса?

Яша слабо улыбнулся в ответ.

Семён обнял его.

– Твой брат больше не трус. Я позабочусь о тебе. Я им всё расскажу, и мы полетим к деду!

Он сбегал за пайком, и до самой стыковки со спасательным шаттлом Сёма крепко держал Яшу за руку, словно опасаясь, что без его помощи эти тонкие пальчики не смогут удержать такую хрупкую и такую ценную для него жизнь.

Лягушки в крынке с нежирным молоком

И пришел он, и преклонил перед ветхим старцем свою осыпанную славой и золотыми бубенцами голову, и просил раскрыть великую тайну солнца, взрывающего сиянием своим тьму и страх…

Дмитрий Седых, повесть «Восхождение», 2044г.

Сердце стучало ужасающе громко, и Дмитрию начинало казаться, что вот-вот – и этот звук выдаст их с головой. Охранники, вооруженные до зубов, сорвутся со своих мест, выломают двери авиамобиля, вытащат обоих наружу, собьют с ног и уложат лицом на шершавый металлобетон, а потом будут долго-долго бить ботинками с титановыми вставками…

– Эй, ты меня слышишь? – донесся словно откуда-то издалека голос отца. Дмитрий вздрогнул, выдернутый из своих мыслей, и провел ладонью по покрывшемуся испариной лбу.

– Прости, я задумался.

– Если ты так задумаешься внутри, нам крышка, – отозвался отец, сосредоточенно пожевывая ароматную табачную палочку.

– Я понимаю.

Отец хмыкнул.

– Ссышь?

Дмитрий, которого обычно выворачивало от нелитературности родительского лексикона, на этот раз оценил его меткость.

– Да, – честно признался он.

– Я тоже, – нервно хохотнул отец. – Но это нормально. Все живое боится за свой зад. Только учти: если мы сейчас выйдем из «Жучка», обратной дороги уже не будет.

– Да, я знаю и не собираюсь ничего менять. Не забывай – это моя идея, – немного обиженно отозвался Дмитрий.

Наступила напряженная пауза. Ожидание тянулось нестерпимо долго.

– Пап, а мы не слишком привлекаем к себе внимание? Торчим тут уже битый час…

– Не час, а всего пятнадцать минут. И потом, мы на стоянке, и вокруг кроме этого паршивого домика полно других заведений.

– Да уж, понастроили – не продохнуть.

На вертолетной площадке Исследовательского Центра началось движение.

– Все, пересменка.

Отец раздавил палочку в плевательнице, похлопал себя по карманам, в очередной раз перепроверяя их содержимое. Дмитрий застегнул повыше черную куртку, чтобы не было видно крепежей нагрудного рюкзачка, где по разным отделениям были аккуратно расфасованы составляющие взрывчатки. Руки стали холодными, как лед, но в голове появилась удивительная ясность.

– Не подставляйся там лишний раз, – ворчливо проговорил отец, глядя в сторону.

– Постараюсь.

– Тогда пошли.

Они вышли из авиамобиля, и, не запирая дверей, ленивым шагом направились на противоположную сторону улицы. В сумерках вечернего города сложно было определить, кому из них чуть больше двадцати, а кому – за сорок. Оба высокие, спортивного телосложения, только у одного волосы пострижены совсем коротко, а у другого собраны во внушительный хвост по последней моде. Они шли мимо главного входа Исследовательского Центра, смешавшись с людским потоком. Александр чуть замедлил шаг, чтобы достать из кармана пачку курительных палочек, уронил ее и ловко подобрал обратно, незаметно высыпав прямо на пешеходную дорожку несколько неприметных желто—зеленых шариков размером с горошину. Поймав неодобрительный взгляд сына, громко прокомментировал:

– Ну да, я так до сих пор и не бросил!

– Мы же договаривались – не там, где люди! – чуть слышно проговорил Дмитрий, следуя за отцом дальше вдоль черного забора ИЦ.

– Иди в задницу со своим морализатороством, – ответил Александр.

Спорить было некогда.

Фейерверкеры сработали как и было рассчитано: несколько взрывов прогремели хором, и дорожку заволокло едким дымом. Двух девушек в зеленых жилетках Нейчер—фанклуба, оказавшихся в эпицентре, сбило с ног, а в будке контрольно—пропускного пункта пронзительно звякнуло стекло. Послышались крики и топот ног. Прохожие в испуге разбегались кто куда.

– Правду мать говорила – сволочь ты безжалостная, – пробормотал Дмитрий и бесшумно юркнул в подворотню к северному черному входу. Охранники, вопреки всем правилам, стояли спиной, увлеченно наблюдая происходящий беспорядок в мониторе на контрольном пункте, и Дмитрий мгновенно уложил одного из них точным ударом в основание головы, а второго, пока тот хватался за оружие, отпихнул ногой в живот прямо в руки отцу. Александр вырубил его в две секунды.

– Обыщи своего! – прошептал он, торопливо ощупывая карманы охранника.

В нагрудном кармане форменной куртки Дмитрий нашел ключ. Напяливая куртку и натягивая поглубже фуражку охранника, он приложил ключ к электронному замку, и тяжелая бронированная дверь медленно открылась.

Яркий свет ударил в глаза.

– Эй, ваша вахта еще не закончилась! Пошли вон наружу! – возмутился начальник смены, не отрываясь от захватывающей трансляции. Красные блики от тревожных лампочек танцевали у него на лице.

– Тревога! – заорал дежурный. Сметая все на своем пути, он жирной ладонью клацнул по малиновой кнопке, но когда и без того объявлена тревога и все мигает красным, кто это заметит?

Начальник смены схватился за кобуру, но он только что пришел на смену и оружие получить еще не успел. Дмитрий перемахнул через стойку и рванулся к нему, но тот ловко увернулся и со всей силы ударил противника в грудь. Дмитрий пошатнулся, заскулил от боли и повалился на стол. Нагрудный рюкзачок—контейнер, казалось, едва не раздавил ему ребра.

– А-а-а! – заорал начальник смены, хватаясь за свою распухающую на глазах руку.

Александр тем временем замахнулся на толстяка—дежурного, но тот взвизгнул – и самостоятельно рухнул без сознания всей своей студенистой массой навзничь.

Двое только что сменившихся охранников, еще полуодетые, подоспели быстрее, чем предполагалось. Александр отбивался, как мог, пока Дмитрий приходил в себя и всаживал начальнику охраны укол снотворного прямо через одежду в предплечье.

Наконец он пришел отцу на помощь. Когда оба молодца мирно спали на полу, Александр тяжко вздохнул и сплюнул сгусток крови.

– У меня сейчас рот как у порнозвезды, – пробормотал он, трогая свое разбитое лицо. – Насколько было бы проще воспользоваться их же оружием! Эти автоматические идентификаторы отпечатков пальцев на огнестреле ввели совсем не вовремя.

– Справимся. Зато на нашем счету не будет случайных жертв. Отдышался? Тогда идем.

– Я понял почему ты носишь взрывчатку на пузе, а не на горбу – чтобы крылья не примять, – проворчал Александр.

В запасе у них оставалось не более десяти минут.

Все началось два года назад. Отец тогда впервые оставил его за старшего в своем инфо—агентстве и умотал купаться на курорт с очередной содержанкой, гордо именовавшей себя «гражданской женой Александра Седых». Возможно, он сделал это специально, узнав, что у Дмитрия опять случился жесткий провал и из трех романов, представленных Государственному ведомству художественной литературы, ни один не был допущен к распространению. Он хандрил, перестал наговаривать тексты на микростенограф, который никогда не снимал и носил как серьгу в ухе. На автомате исполнял свои обязанности помощника и почти перестал улыбаться.

Новые заботы сначала отвлекли, а потом заинтересовали Дмитрия.

На рынке информации почти все небольшие компании были поглощены государственным гигантом «Глоб—инфо», и таким агентствам, как «Экспресс», приходилось несладко. Когда—то Дмитрий предложил продать фамильное дело и попробовать найти другую нишу, но отец засмеялся ему в лицо и сказал, что кроме как кормить «ленточников», он больше ничего не умеет, и сдаваться пока не намерен.

«Экспресс» делало ставку на скорость подачи информации. Пока видеописьма агентов необъятной, как Римская империя, «Глоб—инфо» печально плутали по бюрократическому лабиринту, тот же информационный продукт в «Экспресс» успевал не просто остыть, но и пылью покрыться. Но тем не менее ленты новостей все чаще предпочитали покупать именно у гиганта, ссылаясь на статус и престиж компании.

И в этот момент директор «Глоб—инфо» Егор Симаков сделал странное предложение своему тонущему конкуренту: выкупать часть новостей за приличную сумму. Правда, вместе с авторскими правами. Сделка состоялась, и вот уже четвертый месяц каждый божий день «Экспресс» аккуратно пересылало в «Глоб» массу материала.

Как—то раз Дмитрий, просматривая, как всегда, утреннюю сводку новостей, обнаружил, что почти все понравившиеся ему сообщения нигде не промелькнули, хотя и казались интересными. Тогда ему стало любопытно, какой же процент продаваемых Симакову материалов используется и в каких изданиях.

Проанализировав данные, он был изумлен: зачастую более половины выкупленных государственниками материалов вообще больше никогда не видели свет, а те, что выпускались, чаще выходили в самом конце ленты под заголовками «Разное», «На посошок», «Забавное». Дмитрий пошел в своем расследовании дальше, и к моменту возвращения отца у него накопились довольно любопытные сведения.

– А ты когда—нибудь задавался вопросом, зачем Симакову контракт с нами? – спросил он при первом удобном случае.

– Мне насрать. Главное – мы больше никому не должны и я хорошо отдохнул, – широко улыбнулся Александр, явно собираясь закрыть тему.

– Нет, ты посмотри. Я подготовил тебе несколько интересных диаграмм.

Дмитрий подсунул отцу под нос планшет. Александр удрученно вздохнул и уставился на картинку, как на раздавленного таракана. Через секунду недовольное выражение его лица сменилось озадаченностью.

– Еще более интересно мне стало, когда я проанализировал тематику используемой информации. Перелистни картинку. Меня осенило, когда в один удивительно замечательный день я отправил им кучу инфы: о новом центре ускоренного развития для детей, о визите в страну великого скрипача Джованни Джанини, об изъятии у преступной группировки украденного три года назад сарацинского меча. Так уж вышло, что ничего особо страшного у нас в тот день не произошло, кроме парочки пожаров, одной большой аварии на производстве и убийства школьницы. Ты не поверишь! Все негативные сообщения тут же были использованы в сотне изданий! Но кроме того, пошли также и хорошие известия, только в несколько измененном виде. О центре ускоренного развития детей упоминали вскользь, о Джанини сообщали, что, возможно, это вообще последний визит музыканта, потому что он чудовищно болен, а сарацинский меч изъяли у преступников, которые, возможно, использовали его для ритуальных убийств – а потом был пространный экскурс в историю криминалистики с яркими описаниями и фотографиями. Остальные хорошие новости ушли за гроши лентам в хвосты.

Отец выглядел растерянным.

– Ты намекаешь, что у старины Симакова после самоубийства дочери произошел клин сознания на чернухе?

– Я пока не знаю, – признался Дмитрий. – Но это занятно.

Александр сунул в рот табачную палочку.

– Да нет, это просто охренеть как странно. Я хочу увидеть все твои материалы. Если уж чистоплюю Симачу предстоит отправиться в дурнушку, я бы предпочел поучаствовать в подготовке поезда.

«И пришел он, и преклонил перед ветхим старцем свою осыпанную славой и золотыми бубенцами голову, и просил раскрыть великую тайну солнца, взрывающего сиянием своим тьму и страх. И сказал ему старец: если ты постигнешь ее, ты утратишь свой сладкий слог, над которым льют слезы девы всех девяти миров. И ответил ему прославленный певец: мои песни – это лишь стон израненного сердца. Я готов потерять его, если взамен увижу лик солнца! И старец улыбнулся ему и сказал: я научу тебя. Иди за мной, и не оглядывайся, чтобы запомнить дорогу – тебе не вернуться по ней…»

Дальше двигаться можно было только через шахту лифта. Чтобы проникнуть внутрь, предстояло воспользоваться специально запасенной карточкой доступа.

Впервые Дмитрий увидел, что у отца дрожат руки.

– Если Зайцев нас подвел, хана всему, – пошептал Александр, вставляя тонкую глянцевую пластину в считывающее устройство.

Карточка была поддельной.

Дмитрий, затаив дыхание, наблюдал, как бегает из стороны в сторону оранжево—красный глаз терминала. «Неужели не сработает? Неужели все закончится вот так?»

Раздался легкий щелчок – и терминал вытолкнул карточку, словно высунул язык. Проход был открыт. Облегченно вздохнув, они отправили лифт на верхний этаж, потом растянули двери и закрепили альпинистские тросы. Из шахты почему—то потянуло сыростью и нечистотами.

Александр тихо выругался.

– Мать их, они что, гадят туда?

Первым вниз прыгнул Дмитрий. Мягко отталкиваясь ногами о безопасную стену, остерегаясь прикасаться к проводам, он постепенно опустился на самое дно шахты. За ним последовал Александр.

Выбравшись из на нижний подвальный этаж, Дмитрий расстегнул куртку, снял нагрудный рюкзак и начал вытаскивать составляющие взрывчатки. Он добрую сотню раз проделал эту операцию дома, собирая и разбирая ее, чтобы выработать уверенность и ловкость движений. Но сейчас Дмитрий очень боялся сделать что—нибудь не так. Ладони стали влажными, волосы на висках склеились в сырые пряди. Замерев в неловкой позе и сдерживая дыхание, чтобы ни в коем случае не помешать Александр сосредоточенно наблюдал за работой сына,. Наконец Дмитрий поднялся с колен и вытер лоб рукавом.

– Готово. Надеюсь, я все сделал правильно. Давай закрепим на несущих опорах.

Александр взглянул на часы.

– Мы немного отстаем от графика, но в рамках разумного. Так что если пошевелимся, еще есть шанс отсюда убраться.

– Это не принципиально, – ответил Дмитрий, фиксируя взрывчатку на очередной опоре. – Скорее всего, нас все равно найдут и расстреляют без суда и следствия, как террористов.

Отец криво усмехнулся.

– Не могу их осудить, ядрена мать. Ведь мы террористы и есть.

Дмитрий бросил на отца удивленный взгляд и запустил таймер.

– Ты уверен, что все сработает правильно? – спросил Александр.

Дмитрий кивнул. Вся операция продумывалась таким образом, чтобы число человеческих жертв было минимальным: именно поэтому взрыв должен был состояться после рабочего дня, в момент пересменки немногочисленного обслуживающего персонала. Конечно, было бы лучше, обойтись вообще без жертв, но это не представлялось возможным. Другого решения они оба так и не смогли найти.

Дмитрий помнил тот день, когда все открылось. Отец хмуро велел секретарше отменить все встречи и опустил жалюзи на окнах и дверях. Молча достал из бара два стакана и водку, и они выпили, не находя слов, чтобы начать разговор. Тишина стала вязкой и тягостной, пока наконец Дмитрий не произнес:

– Какая мерзость, Боже мой…

– Мерзость? – заорал отец, вскакивая со своего кресла. – Ты говоришь, мерзость? Да это преступление, черт подери!

– Да, только попробуй кому—нибудь доказать, что…

– Да нечего тут доказывать! – рявкнул Александр. Он запихнул в рот табачную палочку и начал нервно ее пережевывать. Дмитрий пристально разглядывал позолоченный вензель на стекле стакана.

– Нас держат за бессловесное стадо. За скотов, которых нужно пасти на четко ограниченной территории, кормить по расписанию и тщательным образом выводить наиболее полезный и покладистый вид. Причем все это происходит исключительно в рамках закона! Фактически ведь нет никаких нарушений ни гражданского, ни уголовного права.

– Да уж, нам всего—навсего взрывают сознание! Изо дня в день, из года в год, управляя нашими чувствами и эмоциями, как угодно!

– Да и к ответственности призвать в общем—то некого, – продолжал рассуждать Дмитрий, чуть прищурив глаза и играя стаканом в руках.

– Разослать информацию по лентам новостей, подать иск в прокуратуру, в конце концов!

– По лентам новостей? И кто поверит бредням старого параноика?

– Прокуратура! Они—то обязаны рассмотреть все факты, и…

– Пап, ну на кого ты собрался подавать иск? И в чем состав преступления? Кого—то изнасиловали, убили, обворовали?

– Хочешь сказать, мы должны проглотить эту пилюлю и жить дальше, делая вид, будто мы нихрена не знаем? Сложить лапки, как та лягушка в байке и сдохнуть на дне крынки с молоком? – злобно бросил Александр.

– Нет. Я не думаю, что теперь, когда мы знаем истинное положение вещей, мы сможем сложа руки наблюдать, как рожденный волей системы чудовищный спрут запускает свои щупальца в мысли наших родных и близких людей, знакомых и коллег…

– Ты можешь выражаться по—людски, а не как долбанутый музой словоблуд? Или ты опять на свой микростенограф роман диктуешь?

– Я считаю, что мы должны действовать, просто обязаны!

– Интересно, и каким таким хитровынянченным способом мы сможем остановить машину, которую так кропотливо и ювелирно рожали самые блестящие ублюдки человечества?

– Можно попробовать разные варианты: аккуратно задействовать твои связи в СМИ, поучаствовать в дебатах, попытаться распустить слух в блогах. В общем, что—то в этом роде. Но только, мне кажется, так мы из крынки не выпрыгнем.

– Кончай мотать мне нервы. Я же по глазам вижу, что у тебя есть какой—то вариант.

– Есть. Примерно вот такой.

Дмитрий разжал пальцы, и стакан звонко хрустнул о керамическое покрытие пола, разбегаясь бисерными брызгами в разные стороны.

Александр уставился на осколки. Какое—то время он стоял, словно мраморная статуя – бледный и неподвижный, а потом плюхнулся на свое место и захохотал.

– А все—таки, стервец, ты сын своего отца! Точно: взорвем твари башку! Конечно, это не окончательное решение проблемы, но хотя бы вызовет временный сбой! И главное – мы привлечем внимание к Исследовательскому Центру, вызовем интерес к их деятельности. А там уж каждый сам волен решать, хочет он оболваниваться по чужой указке или нет!

– Ты ори поменьше, – не выдержал Дмитрий, опасливо глядя на дверь. – Ну а теперь следует придумать хороший план, причем вторая часть не менее важна, чем первая. Правильная информация должна стать общественным достоянием!

– Как ты любишь сахарно выражаться – аж пить хочется, – сказал Александр, наливая себе еще из большой запотевшей бутыли. – Прости, что без тебя, но твоя порция ушла в фонд угнетенного трудового народа. Так и запиши в свой стенографический дневник – если ты, конечно, его все еще ведешь. Отличная цитата!

Дмитрий хотел было возразить, что есть вещи, над которыми ерничать непозволительно, но передумал. Ему вдруг пришло в голову, что больше никогда он не сможет называть себя гуманистом, и писать о вселенском добре и свете он тоже потеряет право. Потому что какое может быть доверие к писателю, воспевающему то, что он сам же и предал, пусть даже во имя высокой цели?

«Я закончу повесть так, как требует совесть, и брошу литературу», – твердо решил он тогда.

«…и тогда, после многих дней трудов, он наконец дошел до вершины. Устало опустился он на горячую землю, и поднял голову, и увидел вдруг великое чудо. Вереница минут вдруг разорвала свой ход, и мгновение стало, как вечность, а вечность – как единый взмах ресниц. И увидел он бездонное синее небо, и розовый пух тумана, и зардевшийся лик великого светила, клонящийся к западу, чтобы утонуть в бездонном море. Он слышал пение зажигавшихся звезд, он протягивал жадные руки к солнечным стрелам, он смеялся и плакал. А когда солнечный лик скрылся в бушующих водах, ему еще долго было так же светло, потому что в сердце его все еще пылало закатное солнце. И взял он в руки пергамент, который дал ему старец, и хотел написать свою самую славную песню, и, как младенец, не знающий речи, не мог найти слов. И заплакал он горько, потому что понял великую тайну.