Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков

– Тогда не называй меня колдуном, Хельга, – попросил Середин, выкладывая руку обратно на колено. – Я не люблю колдовать, просто умею. Ведаю это мастерство.

– Ведун, значит, – понимающе кивнул воин. – А звать как?

– Олегом.

– Хелегом?

– Олегом, – поправил Середин.

– А меня Хельгой, – повторился корабельщик. – Коли ты заместо Радомира остался, то, стало быть, в один круг с нами сторожить попадаешь, с Урием и со мной.

– Что сторожить?

– Все едино. Кто на нос, кто на корму, кто возле трюма крутится. Днем-то и так догляд со всех сторон, да и ладья плывет. А коли ночь, так и приплыть кто может из ближней деревни, скрасть что с корабля. А лихие люди, коли появятся, так и вырезать всех могут, либо хазарам в невольники продать.

– Случается?

– Кто знает? Вода следов не бережет. Кто сплошал, тот не расскажет. – Воин звонко прибил комара у себя на щеке. – Вот и вязь Тихорская. Скоро Белая начнется, можно будет мачту ставить.

Олег приподнялся и выглянул наружу. Оказывается, лес и вправду исчез, превратившись в чахлые березки, что торчали тут и там на сером мшистом просторе. Кое-где виднелись сосенки – однако и это были уродливые карлики. Прикша, перестав вилять среди обрывов, текла строго по прямой, словно кто-то по линейке русло для нее прорезал.

«Интересно, – подумал Середин, – это что же, дорога, по которой я из деревни двинул, в топь упирается?»

Получалось, что так. Впрочем, деревенские от такой жизни наверняка не унывали. Болота да вязи надежнее любого тына защищали их от всякого рода разбойников и бродяг, а самим в люди выехать – так летом на лодке можно, а зимой и вовсе по реке санным поездом.

– Эй, ведун! – появился из «сарая» хозяин ладьи. – Иди сюда, перемолвиться с тобой желаю.

– Ну вот, – вздохнул Олег. – Не успел наняться, уже «на ковер» вызывают.

Он даже не ожидал, насколько окажется прав. Широкое хозяйское помещение примерно четыре на четыре метра ковры устилали в самом прямом смысле этого слова. Пушистые бухарские, с ворсом в ладонь толщиной, лежали внизу, войлочные турецкие висели на всех стенах… Или Турции в этом мире не существует? Ладьи, помнится, были в употреблении давно… Очень давно… На них ушкуйники Золотую орду грабили, в Норвегию ходили, по Оби в дикие земли. В общем, не меньше тысячи лет в употреблении находились, по такому изделию точно датировки не добиться.

– Садись, Олэг, – указал купец на место перед расстеленной на полу скатертью, – угощайся, гостем будь. Дай, я тебе вина налью древлянского. Белорыбицы отведай итильской, мясца соленого.

– Спасибо, не откажусь…

Придержав ножны, чтобы сабля не попала под ноги, ведун опустился, взял небольшой ломтик рыбы, положил в рот… Слабо соленая рыбка оказалась настольно нежной, словно на язык попал только запах – пахнуло дымком, ощутился легкий привкус жирка, ан рыбки-то уже и нет, растворилась, будто леденец. А вот вино было полной противоположностью: густое, как свежий мусс, оно пахло пряностями, вязало рот, точно черноплодка, и имело яркий вкус терпкого вишневого сока. Олег с огромным наслаждением выпил всю налитую кружку и собственноручно наполнил ее снова, тут же сделав еще несколько глотков.

– Ты ничего не чувствуешь на моей ладье, ведун?

– Я? – Середин пожал плечами. – Да вроде ничего.

– Совсем?

На этот раз Олег чуть помедлил с ответом… Нет, крест холодный, предчувствия никакого нет…

– Нет, ничего не чувствую.

– Видать, плохой ты ведун, Олэг, – вздохнул купец. – Проклята оказалась эта ладья. Вещий Аскорун, волхв ильменский, предрек кораблю сему игрушкой чар колдовских, чернобожских стать. Кружиться путями неведомыми, царствами живыми и мертвыми. А мне предсказал встречу с пучиной и обитателями ее вод, холодными и горячими.

Любовод нервно схватил кружку вина и осушил ее одним глотком. Потом расстегнул кафтан, грубо отшвырнул его в угол, оставшись в ярко-синей шелковой косоворотке с алым воротником. Похоже, зажатый глубоко в душе страх пытался вырваться наружу.

– Мы и к знахарке ходили, что при краде Перунской прижилась, и волхва просили беду отвести, колдунам серебром кланялись – никто беды отвести не берется. Пытался я знакомца одного опытного с собой зазвать – отказался. Да что знакомец, команда, как прослышала, разбежалась вся! Токмо кормчий отцовский, Борислав, и не спужался. Корабельщиков пришлось двойным серебром сманивать, да и то только трое согласились. Судовую рать и вовсе из варягов набрал. Голытьба нищая, ленивая. Про вино токмо помнят, да невольниц вконец замучили, не продать дома будет. За серебро поначалу согласились, а сейчас норовят прибавки вытребовать, уйти грозят. Боюсь, сбегут, как случай станет. Четыре дня мне осталось до дома дойти. Коли и случится предсказание, то сейчас. Сегодня, завтра. Самое позднее – на Ильмене. Перед Новгородом, думаю, нечисть озерная шалить побоится, боги родные защитят.

– Что же ты сам поплыл в дикие земли, если такое предсказание получил?! – забыл про угощение Олег.

– Коли на роду утонуть написано, – с предельным фатализмом пожал плечами Любовод, – то от воды ни в подвале, ни под одеялом не скроешься. Все едино она тебя найдет. Чего прятаться?

– Это верно, – удивился Середин столь неожиданному слиянию покорности судьбе и безрассудной отваги.

Он встал, приоткрыл полог, посмотрел по сторонам. Мох, полудохлые березки, местами поблескивают болотные окна. И никуда здесь с корабля не выпрыгнешь, не убежишь. Хитер, однако, купец. Сразу про беду не сказал – подождал, пока новому знакомому деваться станет некуда.

– Вот, стало быть, Любовод, почему ты так рьяно уговаривал меня заменить на ладье Радомира! – оглянулся на парня Олег. – Тебе был нужен не воин, а колдун. Ты все еще надеешься снять проклятие, изменить судьбу.

– Ты поклялся защищать корабль и меня так, как только умеешь.

– Ну ты жук! – покачал головой Середин. – Что ни говори, а ты меня все-таки обманул.

– Если бы я рассказал тебе про все сразу, ты бы сбежал, – пояснил купец с таким видом, словно это умозаключение могло оправдать коварную хитрость.

– Жулик.

– Я заплачу тебе вдвое против уговора, коли поможешь добраться домой.

– Как долго еще будут тянуться болота?

– До речки Белой и еще полпути до Любытина. Ты хочешь убежать?

– Конечно, хочу, – взялся за кружку с вином Середин. – Только не могу. Во-первых, некуда. Во-вторых, я дал тебе слово… Хоть ты и мошенник. А я никогда не нарушаю своих обещаний.

– Я заплачу втрое.

– Хорошо. – Вообще-то «хорошо» относилось к просьбе помочь, а не к обещанию утроить вознаграждение, но поправляться Олег не стал. – А теперь, Любовод, помолчи немного, дай мне подумать.

Середин выдернул нож, отрезал себе еще кусочек рыбы, перекинул его в рот и полуприкрыл глаза, пытаясь разобраться в услышанном.

Итак, корабль должен стать игрушкой водяной нечисти, а его хозяин – сгинуть в пучине. Скорее всего, второй пункт прямо истекает из первого, и потому позаботиться следует в первую очередь о корабле.

Ведун расстегнул молнию на своей сумке, заглянул внутрь. Мелки на месте. Можно просто очертить борт, защитив всех присутствующих на палубе, вот только… Только под водой никаких линий не проведешь, и днище ладьи останется в полном распоряжении нечисти.

– От, электрическая сила… – недовольно пробормотал Олег.

– Какие у тебя странные застежки на сумке и поддоспешнике, – перебил его мысли купец.

– Застежки как застежки, – пожал плечами Середин, – «молния» называется. Закрывает крепко, только работа очень кропотливая, пока каждый из маленьких замочков на свое место приклепаешь.

– Сам делал?

– Нет, – даже удивился ведун. – Купил готовую. Эти штуки на станках шлепают.

– Рабы?

– Нет, вольные ремесленники… – Олег понял, что так просто купец не отстанет, и решил послать его с бессмысленными расспросами куда подальше: – Это китайцы лепят. Такие, желтолицые и узкоглазые.

– А-а, те, что за большой Китайской стеной живут? – Любовод рассмеялся. – Да, и вправду китайцы. А я думал, у них токмо шелк выделывается.

– У них много чего выделывается. Ты хочешь, чтобы я ладью твою защитил, или нет?

– Извини, ведун, – запнулся парень, приложив руку к укрытой глянцевым шелком груди, – уж больно застежки странные.

– Ничего… – отмахнулся Середин, глядя, как купец доливает ему в кружку вино. – Много вокруг странного…

«Значит, – подумал он, наблюдая за темно-бордовым водоворотом у себя в кружке, – значит, угрожают нам твари водяные. Стало быть, их можно отпугнуть, сделав корабль для всех обитателей вод опасным. Примерно так, как ворон отпугивают, развешивая возле участков дохлых птиц. Правда, всякого рода болотников, водяных, русалок, анчуток обычной дохлой рыбиной на носу не проймешь… Но ведь энергетику смерти водяным тварям можно и усилить!»

– Мне нужны рыбьи кости, – быстро начал перечислять ведун, чувствуя неожиданное возбуждение от возможности проверить на практике свои знания. – Еще лучше – рыбья голова. Потом потребуются огонь, глина, чуток жира и масляная лампа. Масляная лампа есть?

– Конечно! – Купец торопливо поднялся, отошел к одному из выставленных вдоль стенок сундуков, откинул крышку и извлек нечто, похожее на чайник с очень длинным носиком. – А рыба у меня токмо соленая и вяленая.

– Пойдет, – кивнул Середин. – Теперь ищите место, где можно взять глину и развести костер.

К его удивлению, этот вопрос решился быстро и просто. Болота – это все ж таки не моря, островов на них хватает. Когда один из таких, покрытый не хилыми чахоточными деревцами, а высоким густым березняком, оказался неподалеку от пробитого течением русла, кормчий повернул ладью, и прочный, как сталь, киль из мореного дуба, прорезав толстый торфяной слой, уткнулся в берег. Купец и еще несколько корабельщиков вслед за Олегом выпрыгнули на поросший густой травой берег.

– Любовод, зажги лампу, запали от нее костер и сожги на углях рыбьи кости и головы, которые есть, – распорядился ведун. – Мне понадобится только костная зола. А я пока глину поищу…

Глина для любого амулета требуется качественная: не слишком влажная, чтобы форму держала, без примесей песка или травяных корешков – иначе рассыплется, растрескается. Для начала Середин копнулся под корнями деревьев – но там обнаружился такой мусор, что расчистить его не было ни малейшей надежды. Тогда ведун спустился к берегу, разгреб поросший осокой торф, ковырнул дно – глина. Олег сместился чуть выше и над самым срезом воды с помощью ножа начал рыть норку шириной с руку. Поначалу глина шла пополам с корнями и даже прелой листвой, но сантиметров через двадцать превратилась именно в то, что нужно – в жесткую и сухую, но нерассыпчатую светло-коричневую массу. Набрав добрую горсть, ведун направился к пылающему неподалеку костру.

Явно повеселевший купец ворошил кривым суком собранные на острове сухие ветки, чтобы быстрее прогорали, и даже напевал что-то себе под нос. Шелковая косоворотка была расстегнута полностью, из-под нее выглядывал тонкий шнурок с крохотной, не больше желудя, серебряной амулеткой.

– А это что? – кивнул на нее Середин.

– Это… – опустил глаза парень. – Амулет это мой, на удачу. Отец сказывал, мать подарила.

– А почему «сказывал»?

– Дык, не видел я матери ни разу, – поморщился Любовод. – И отец ничего говорить не хочет. Нянька, помнится, и вовсе подкидышем меня называла, я пару раз слышал. Но то вранье. Мы с отцом похожи, прямо как братья. Разве по бороде и отличишь. Так что сын я его, точно сын.

– А посмотреть можно? – протянул было левую руку ведун – и тут же отдернул, испуганный внезапной болью у запястья. Освященный крест остыл так же мгновенно, как и раскалился, но кожа продолжала зудеть, не в силах забыть страшного ожога.

– Не дам, Олэг, – покачал головой купец. – Отец настрого запретил чужакам показывать.

– Ну, и не надо, – согласился Середин, потирая обожженное место. – Как головы, перегорели?

– Снизу лежат, усыхают, – снова поворошил хворост Любовод. – Как угли прогорят, так и они испепелятся.

– Ладно, подождем, – кивнул ведун, усаживаясь рядом. – Костер от лампы зажигал? Для талисмана важно, чтобы породитель силы выходил из одного источника.

– От лампы, – подтвердил парень.

– Давай ее сюда. – Ведун потушил лампу, из носика отлил на глину немного масла и принялся тщательно разминать. Все складывалось одно к одному: масло и источник силы для огня, и глину размягчить может, и не высохнет, как вода, не даст талисману потрескаться.

Со стороны ладьи послышался шлепок, плеск от тяжелых шагов. К огню вышел хмурый Урий, остановился, широко расставив ноги:

– Воины волнуются. Долго еще на болоте стоять будем? Комары здесь, и места недобрые.

– Я вам плачу не за вопросы, а за то, чтобы их не было, – резко отрезал купец. – Ведун о вас же заботится, корабль защитить хочет.

– Противно здесь, хозяин, – упрямо набычился варяг. – Ночь скоро. Как бы посередь вязи не остаться.

– Здесь скал нет, можно и ночью плыть, не разобьемся, – покачал головой Любовод. – Ступай. Как пора будет, так и тронемся.

Середин закончил разминать ставшую пластичной глину, взял у молодого купца палку, разворошил угли, кончиком ножа подцепил золу и мелкие кусочки полуобгоревших костей, пересыпал на сально поблескивающий комок у себя в руках. Сразу запахло паленым, глина стала матовой, темной. Ведун разделил комок на две половинки, расплющил их и кончиком ножа на каждом нарисовал символ гармонии – двойной круг, куда вписал большой треугольник, линии из вершины которого переходили в маленький треугольничек меж двумя окружностями. Поверх маленького треугольника Олег начертал обратный, отводя символику каббалистического знака в потусторонний мир, изобразил в центре похожий на петлю гистерезиса листок, символизирующий глаз. Затем выложил почти готовые талисманы в расчищенный центр кострища и начал наговаривать заклинание, одновременно нанося зарубки на стороны треугольников:

– Встану средь ночи, вылезу из печи, посмотрю на звезды, уйду под землю. Выгляни, Чернобог, в ночь темную, в ночь непроглядную. Открой своим слугам глаза, открой уши, открой нюх. Пусть они галдят-веселятся, над путниками насмехаются, с колдунами встречаются, болотниками советуются, а беды опасаются. Не пусти, Чернобог слуг своих верных к беде-пропаже, костру жгучему, кости колючей, золе чихучей. Аминь!

Наверное, для язычника Любовода последнее слово показалось странным, но для заклинания оно требовалось не как символ веры, а как энергетическая точка, замыкающая наговор.

– Что теперь? – опасливо прошептал купец.

– Почти все. – Ведун подобрал готовые талисманы. – Теперь возвращаемся на ладью.

На корабле Олег пробрался под пологом на самый нос, сдвинув край ткани, выглянул наружу и, встав на специальную приступку, аккуратно срезал ножом нижнюю часть одного талисмана, пришлепнул его открывшейся масляной сердцевиной резной голове лебедя на макушку, а затем, кроша отрезанной частью вдоль борта и нашептывая себе под нос наговор, быстро пробежал на корму, пришлепнул второй талисман на кормовой доске, выступающей вверх уже без всяких украшений. Завершая линию защиты, раскрошил отрезанный от второго талисмана край вдоль второго борта.

– Все! – с облегчением перевел он дух. – Теперь нашему кораблю никакая водяная нечисть не страшна.

– Чему быть, того не миновать, – высказал неожиданную сентенцию молодой купец и махнул кормчему: – Отчаливай, деда Боря!

И опять все люди перешли на корму, двое корабельщиков веслами отпихнулись от острова, выталкивая ладью на стремнину. Корабль подхватило течение и стало старательно разгонять в сторону недалекого Новгорода.

– Эй, варяги, – застегивая рубашку, распорядился Любовод. – Щиты на борта вывесите, да оружие приготовьте, луки держите на виду. Мимо Любытина поплывем, как бы боярин чего недоброго не учудил. Мыслю я, коли среди топи ночевать не хотим и ночью поплывем, так и город в темноте миновать станем. Кабы не учудил чего спросонок боярин-то…

Плавно покачиваясь, несмотря на полное отсутствие волн, ладья катилась по темной полосе воды, прочерченной меж серых просторов Тихорской вязи. Солнце постепенно влеклось к закату; тихий плеск из-за борта, ритмичное женское попискивание с носа корабля навевали усталую дремоту.

«Да, в общем, и не удивительно, – подумал Олег, возвращаясь на свое место рядом с Хельгой, – день сегодня выдался долгий…»

Он прикрыл глаза, собираясь немного отдохнуть, а когда его тронули за плечо, с удивлением обнаружил, что вокруг стоит глубокая ночь.

Воздух наполняла приятная прохлада, с чистого безоблачного неба за путниками следила огромная, чуть желтоватая полная луна, окруженная тысячами ослепительных, словно отблески электросварки, звезд.

– Наша очередь, Олег, – негромко сообщил варяг. – Урий на носу ужо стоит. Тебе, стало быть, на корму. На рассвете в круг Оскар выйдет, с Вальтером и Глебом.

Середин, зевнув с риском вывихнуть челюсть, поднялся, поправил саблю, пригладил волосы и, зевнув еще раз, отправился в сторону сарая.

На руле стоял не старый, умудренный опытом Борислав, а тот самый мальчишка, что предлагал ему утром помощь. И рулил он не как дед, а постоянно работал веслом, словно венецианский гондольер. Гребок, чуток подправил направление движения. Гребок – опять подправил. Правда, делать это у паренька получалось совершенно бесшумно, и ночную тишину разрывало только осторожное шипение воды за бортом. Болото, похоже, сменилось редколесьем – в неясном лунном свете по обеим сторонам реки проплывали крупные, кажущиеся в сумерках тяжелыми и массивными, кроны деревьев. Однако же до густого соснового бора, присущего сухим местам, берегам было далеко. В воздухе время от времени проносились темные силуэты, но крест у запястья не грелся. Либо просто летучие мыши комаров отлавливали, либо заклятие не давало болотной нечисти приблизиться на опасное расстояние.

– Ты не спишь, колдун? – При виде Урия рука Середина невольно дернулась к рукояти сабли. – Иди на нос, теперь твое время на ветру стоять. А я тут за стеночкой отдохну.

Олег немного поколебался, но решил не спорить: почему, действительно, местами не поменяться, чтобы все было по справедливости? Стараясь не топать, он прошел по палубе вперед, перешагивая через тела спящих воинов и корабельщиков – спальных отсеков на ладье не предусматривалось, – кивнул облокотившемуся на борт Хельге, поднырнул под навес и выбрался возле коричневого «лебедя», украшающего нос. Уселся на подставку, с которой добирался до головы носового украшения. Здесь вода не шипела, а мерно шелестела, словно днище скользило по густой траве. Идеальная гладь реки казалась отлитой из обсидиана, и только пробегающие изредка водомерки подсказывали, что здесь существует обыкновенная, земная жизнь.

Послышался негромкий всплеск, над водой начали клубиться струйки тумана. Они тянулись к кораблю, словно призраки гигантских анаконд сошлись вместе, выросли выше головы, и буквально за пару минут корабль исчез в густом тумане.

Под тентом запыхтели, из-под ткани высунулся варяг:

– Ты это, колдун… Коли препятствие увидишь, ори сразу. Токмо не «Бревно!» али «Камень!» – а где торчит. Там: «Справа!», «Слева!». А то кормчий не поймет, куда отворачивать.

– В таком тумане нужно не отворачивать, а в дрейфе лежать.

– Дык, дно мягкое, русло прямое… Проскочим.

– Нужно было не от нечисти, а от дурости заговор делать, – покачал головой Середин.

– Что, есть такое? – удивился Хельга.

– В том-то и дело, что нет, – вздохнул ведун. – Ладно, иди. Я все понял.

Варяг исчез под пологом, оставив впередсмотрящего наедине с туманом и журчащей водой. Олег, изо всех сил напрягая зрение, всматривался вперед, но ничего не происходило. Мерно журчала вода, накатывались, чтобы уйти за борта, низкие берега, изредка проносились над водой стремительные тени, старательно пели в болоте лягушки. Мир вокруг пах влажностью и спелой брусникой. Хотя для таковой по календарю было еще слишком рано…

Наконец туман начал светлеть. Запели утренние птахи, налетел отдохнувший за ночь ветер. Из-под полога появился бородатый детина в черной войлочной тюбетейке, укрывающей любовно выбритую лысину.

– Все, гуляй, колдун. Моя очередь.

* * *

Когда Олег проснулся, над рекой все еще висел густой туман. Все, что находилось за пределами ладьи, растворялось в светлой пелене, вяло покачивающейся, но и не думающей рассеиваться. Желудок недовольно заурчал, напоминая, что неплохо бы и позавтракать. Ведун поднялся, отправился к хозяйской каюте:

– Тук-тук, – шлепнул он пару раз по пологу. – Можно?

– Да. – Полог почти сразу откинулся, купец выглянул наружу: – Все еще висит? Мы, часом, не умерли ночью, ведун?

– Не знаю как ты, Любовод, – покачал головой Олег, – а я еще жив.

– За что же великий Стрибог обиду на нас держит? Может, обидел ты его действом своим, ведун?

– Разве могли светлые боги обидеться за то, что ты сохранил свою жизнь и добро, Любовод?

– Не знаю… – Купец скрылся в сарае, но почти сразу вернулся с кружкой и горстью сушеного мяса в руках, подошел к борту, несколько раз плеснул в воду понемногу вина: – Тебе, Стрибог, вам, Тур и Велес, тебе, великий Сварог.

Вслед вину парень высыпал сушеное мясо, а остаток вина допил. Наклонился через борт, сильнее, сильнее… Середин метнулся к нему, в последний момент перехватил за пояс, ворот, рванул к себе:

– Ты чего, купец?!

– Я?! – удивленно выдохнул Любовод, отер покрытый испариной лоб. – Не знаю… Вода-то там течет и течет… Поманило… – Он снова тяжело выдохнул: – Благодарю тебя, колдун. Я ведь чуть не того…

– Не колдун я, – напомнил Олег. – Есть чего-то захотелось. Как там, в кормовой трюм заглянуть можно или разрешение нужно спрашивать?

– Да смотри, – махнул рукой купец. – У нас на ладье татей нет, мы за добро не боимся. Нет, постой… По уложению, я всех корабельщиков кормить должен.

– Это неплохо, – кивнул Олег. – Только у меня там курица запеченная. Будет жалко, коли испортится.

– Ну, смотри… – Купец оглянулся на борт ладьи, шагнул было к нему, но вдруг резко замотал головой и торопливо метнулся в каюту.

Середин обошел кормовой сарайчик, спрыгнул в люк, почти на ощупь нашел там свою заплечную суму, развязал, достал глиняный ком, выбрался на палубу, вернул крышку на место, расколол глину прямо об него, а потом принялся неторопливо извлекать уже холодные, но от того не менее вкусные кусочки, выбрасывая обгрызенные кости прямо за борт. В конце концов, кости – это не стекло. Это мусор естественный, природой легко усвояемый.

– Глина, кстати, тоже не полиэтилен, – добавил он, закончив с едой, и вышвырнул туда же осколки.

Снаружи продолжала тихонько шуршать вода, радостно пели птицы, словно грелись на ласковом полуденном солнышке. А на палубе было сыро и довольно прохладно.

– Кончится это когда-нибудь или нет! – послышался недовольный голос. – Кормчий, к берегу поверни! Хоть костер разведем да солонины обжарим!

Ответа не последовало, однако звук изменился. Шорох сменился веселым журчанием, корабль качнуло. Середин взялся рукой за борт, ожидая толчка, но ничего не происходило. То ли кормчий не стал поворачивать, то ли… Русло стало шире?

Олег обогнул кормовой сарай, дошел до навеса, глядя вперед, но никак не различал ни перед изогнувшим деревянную шею «лебедем», ни по сторонам ни деревьев, ни кустарников. Ничего, кроме воды…

– Эй, Борислав! Хватит версты отмерять, жрать хотим! – послышался уже другой голос.

– Ничего не понимаю, – негромко, но вполне различимо пробормотал кормчий. – Здесь никогда не встречалось разливов.

– Ты никак заблудился, дед? Мы десять дней назад сюда заплывали! Нет на Прикше озер. Хватит баловать, поворачивай к берегу!

– Мечеслав, Богдан! – с неожиданной злостью закричал Борислав. – Весла берите! Не видите, ладья руля не слушается. Славомил, Игорь, тоже шевелитесь!

Только теперь Середин понял, что отверстия в бортах на уровне палубы предназначены отнюдь не для слива воды во время шторма, а являют собой обычные уключины. Четверо корабельщиков, просунув каждый по лопасти в эти дыры, начали дружно и с видимой натугой загребать. Вода зажурчала громче. Борислав толкнул лопасть от себя, корабль ощутимо качнуло в сторону. Но ожидаемого толчка килем о берег все еще не было.

– Что тут за крики? – появился из надстройки Любовод, запахиваясь в теплый кафтан. – Деда Боря, ты что творишь?

– Берега нет, Любаша, – хрипло ответил кормчий. – В обе стороны рулил, саженей по сто от стремнины отошли. А тут в реке и десяти не наберется. Нет берега, и не видно ни зги.

– Может… – запнулся купец. – Может, затор впереди? Река разлилась?

– Как ни разливайся, а березки с макушкой-то не скроешь, Любаша. Опять же, кончаться пора Прикше. И Белой бы пора. Ан ни Любытина, ни Мсты не видать.